Две битвы

     Новгородцы любили видеть Александра в челе дружин своих; Но недолго могли ужиться с ним как с правителем... (С. М. Соловьев)

     Непосредственное обращение к источникам, как правило, разочаровывает непосвященных.  (И. Н. Данилевский)


     Тем временем наше повествование плавно подошло к событиям 1240–1242 годов, когда, по мнению официальной имперской науки и ряда историков евразийской ориентации, в битвах на Неве и Чудском озере решалась судьба Древней Руси и чуть ли не всего православного мира. Попытаемся разобраться, справедлив ли подобный взгляд или перед нами всего лишь очередная идеологема?

     Следуя хронологии, начнем с Невской битвы. Это было далеко не первое столкновение Руси и Швеции1, да и по своим масштабам оно вряд ли могло претендовать на особое внимание к себе со стороны прагматично мыслящих историков. В наиболее древнем из дошедших до нас общерусском своде – Лаврентьевской летописи... вообще не упоминается ни Невская битве, ни какие-либо войны 40-х годов XIII века со шведами. Примечательно, что подобное же молчание хранят и шведские хроники, из чего можно сделать либо вывод о том, что либо никакой битвы в устье Невы не было, либо, что она по своим масштабам и последствиям была рядовой пограничной стычкой, оставшейся без внимания хронистов. А если сделать поправку на склонность средневековых авторов к преувеличениям, то и при прочтении Новгородской первой летописи Старшего извода (наряду с «Житием» – первым письменным упоминанием о Невской битве), перед читателем возникает картина достаточно заурядной пограничной стычки, какими изобилует вся средневековая история Руси. И лишь агиографическая «Повесть о житие и храбрости благоверного и великого князя Александра» представляет нам картину эпической битвы, в которой юный защитник православия победил несметные полчища некоего безымянного короля из «страны Римской из Полуночной земли».

     Нелегко дать однозначный ответ на вопрос о том, что же произошло летом 1240 года на заболоченных берегах Невы? Столкновения русских и шведов в этом ключевом с точки зрения геополитики районе продолжались вплоть до основания Санкт-Петербурга, и для дальнейшего повествования необходимо внести ясность в данную проблему. Мы не можем принять версию о том, что десант шведов (если он и в самом деле был!) являлся «северным крылом» европейского «крестового похода», главной целью которого был захват Новгородской земли (или даже всей Северной Руси) и обращение ее населения в католичество. Начнем с того, что объявленный папой Григорием IX в 1237 году «крестовый поход против Руси» –не более чем пропагандистская выдумка. На самом деле имело место всего лишь письмо архиепископу Упсалы с призывом начать поход против отступников-тавастов2. Но гораздо важнее то, что для осуществления столь масштабного проекта Швеция в то время просто не обладала достаточными ресурсами. (При упоминании этого государства перед глазами любителей истории невольно возникает карта «Балтийской империи» эпохи Густава Адольфа, но в действительности в первой половине XIII века территория Швеции состояла всего лишь из нескольких провинций.)

     Угрозу штурма Новгорода небольшими силами десанта мы также оставляем на совести историков-идеологов – отнюдь не факт, что окруженные естественными водными преградами мощные дубовые стены города с многочисленными и хорошо вооруженными защитниками оказались бы по зубам даже монголам, успей они подойти к нему весной 1238 года. Что уж говорить о малочисленном скандинавском экспедиционном корпусе! По нашему мнению, шведская экспедиция, повторимся, если таковая и в самом деле была, преследовала совсем другие, никак не связанные с «борьбой цивилизаций» задачи. Не Новгород, а контроль над устьем Невы – одной из ключевых точек в балтийских «торгово-геополитических» раскладах –вот, какая цель стояла перед шведской экспедицией. По Неве ганзейские купеческие корабли проникали в Ладожское озеро, а затем поднимались по Волхову до торговой столицы Руси. Успех мероприятия позволил бы шведам установить контроль если не над всей ганзейской торговлей с Русью (со второй половины XII векаэта сверхприбыльная монополия перешла от викингов к Ганзе), то над весьма существенным ее сегментом – торговле с Новгородом. Далее шведы могли выбирать между двумя приятными альтернативами – самим стать монопольными посредниками в ганзейско-русской торговле или получать деньги с помощью экстраординарных торговых пошлин. Причем достижение этой цели представлялось на первый взгляд делом несложным: для этого не требовалось ни большого войска, ни кровопролитных масштабных сражений, ни длительных изнуряющих осад хорошо защищенных крепостей –неукрепленное безлюдное устье Невы охранялась лишь дозорами пограничной стражи.

     Предлагаемая вниманию читателей версия событий, на взгляд автора, достаточно непротиворечиво объясняет:

     1. Небольшое количество участников шведского десанта, перед которыми стояла задача не завоевывать Новгородскую республику, размеры которой намного превышали размеры самой Швеции, а всего лишь построить небольшую крепость на месте будущего Петербурга.

     2. «Неторопливость» их предводителя, персонажа многих русских летописей и школьных и учебников истории «ярла Биргера3», который по Л. Н. Гумилеву, «уверенный в победе, не спешил с наступлением, из-за чего потерял темп»4.

     В пользу этой версии говорит и то, что, потерпев поражение, шведы не оставили попыток добиться поставленной цели. Вот как об одной из них рассказывает С. М. Соловьев: «Шведы, однако, не отстали от своего намерения и в 1300 году вошли в Неву с большою силою, привели мастеров из своей земли и из Италии и поставили город при устье Охты, утвердили его твердостию несказанною, по словам летописца, поставили в нем пороки и назвали в похвальбу Венцом земли (Ландскрона); маршал Торкель Кнутсон, правивший Швециею в малолетство короля Биргера, сам присутствовал при постройке Ландскроны и оставил в нем сильный гарнизон с воеводою Стеном. Против такой опасности нужно было вооружиться всеми силами, и вот в следующем году сам великий князь Андрей с полками низовыми и новгородскими подступил к Ландскроне: город был взят, раскопан, гарнизон частию истреблен, частию отведен в неволю…»5. Увы, никто не присвоил сыну Александра титул Невский (или, если быть точнее, Охтинский), хотя, на этот раз масштаб шведской угрозы был ничуть не меньшим, чем шестьюдесятью годами ранее. Впрочем, в повести повести конца XVII века «О зачале царствующего града Москвы» Андрей Александрович Городецкий, как и его брат Даниил, вообще никак не связанный с Новгородом, именуется именно так, что говорит о том, что прозвище «Невский», возможно, связано не с военными победами, а с владениями князей в Новгородской земле.

     Но вернемся в 40-е годы XIII века. Согласно имперской историографии, еще более знаковым событием явилась знаменитая победа Александра Невского над немецко-эстонским (да-да, именно так) войском, одержанная им на льду Чудского озера. У жителей бывшего СССР представление об этих событиях было сформировано не столько школьными учебниками, сколько впечатлениями от просмотра шедевра выдающегося советского кинорежиссера С. М. Эйзенштейна «Александр Невский». Фильм был снят в 1938 году и выдержан во вполне «евразийском духе»: появляющийся в одном из начальных эпизодов монгольский посол представлен в нейтрально благожелательном свете, а душераздирающая сцена, в которой крестоносцы бросают псковских младенцев в огонь, наоборот, была призвана показать зрителю жестокость западных завоевателей.

     Автор долго колебался, уместно ли ему делиться с читателями своими личными впечатлениями от просмотра «Александра Невского», и терзался сомнениями по поводу допустимости подобных вольностей в рамках исторического исследования. Конец нерешительности положило неожиданное открытие – один из авторитетнейших современных специалистов по истории прибалтийских крестовых походов американский ученый Вильям Урбан, просмотрев этот фильм, привел его в качестве примера искажения истории в своей книге «Тевтонский орден»6.

     Любопытно, что после подписания в 1939 году пакта Молотова – Риббентропа и трансформации Германии из «исторически геостратегического противника» в ситуативного союзника, фильм Эйзенштейна немедленно исчез из советского кинопроката и был возвращен на экраны только после 22 июня 1941 года. Но вернемся из киноистории в историю реальную.

     Остановимся вначале на проблеме определения масштаба и значения этого сражения, вошедшего в имперскую историю под названием «Ледовое побоище». Консолидированное мнение научного сообщества по данному вопросу не выработано, споры продолжаются до сих пор. Большинство историков, следуя усвоенной с детства канонической версии, считают его эпическим сражением, предотвратившим «окатоличивание» населения Северной Руси и спасшим его от физического или, по крайней мере, от культурного уничтожения. Другие же утверждают, что это была ничем особо не примечательная битва, которая уж никак не превосходила по количеству задействованных в ней сил битву при Сауле или состоявшееся в 1234 году сражение на Омовже (Эмбахе), когда отец Александра Ярослав Всеволодович нанес крестоносцам весьма чувствительное поражение. (Возможно, один из наиболее драматических эпизодов фильма «Александр Невский», в котором закованные в броню немецкие рыцари проваливаются под подтаявший весенний лед Чудского озера, взят сценаристами именно из описания битвы на Омовже в Новгородской первой летописи Старшего извода: «Пошел князь Ярослав с новгородцами и со всей областью и с полками своими на немцев под Юрьев, и стал князь, не дойдя до града с полками, и пустил своих людей в зажитие. Немцы же из города вышли... и бились с ними... и помог Бог князю Ярославу с новгородцами... и как стали на речке Омовже немцы ту обломишася, истопе их много...»7, поскольку ничего подобного при описании Ледового побоища ни эта, ни другие летописи нам не сообщают. Еще большее недоумение вызывает у историков свидетельство Ливонской рифмованной хроники о том, что «с обеих сторон убитые падали на траву...», заставляя задаваться вопросом, где и при каких обстоятельствах на самом деле проходила битва8.)

     Таким образом, вопросы: «...Была ли эта победа столь великой? Явилась ли она поворотным моментом в русской истории? Или это просто митрополит Кирилл9 или кто-то другой, написавший «Житие», раздул значение победы Александра, чтобы скрасить в глазах своих современников последовавшее раболепствование Александра перед татарами?» остаются по-прежнему без убедительных ответов10. Зато мы можем проследить историю создания заказных мифов – историко-политических «сочинений на заданную тему», благо материалов для этого в распоряжении историков-прагматиков более чем достаточно.

     Как и в случае с Невской битвой, обратимся к летописным свидетельствам. В Ипатьевском списке отсутствует вообще какое-либо упоминание о войне 1240–1242 годов, а близкая по времени создания белорусско-литовская Никифоровская летопись описывает ее одним предложением: «И приехал Александр в Новгород и взял с новгородцами Попарью (так в рукописи, очевидно, называется Копорье) и немцев избил»11. Немногословна и Лаврентьевская летопись: «Великий князь Ярослав послал сына своего Андрея в Новгород Великий в помощь Александру на немцев. И победив за Плесковом на озере, и взяв много пленных, возвратился Андрей к отцу своему с честью»12. Еще раз обратим внимание читателей, что это – описание всей «масштабной войны» Новгорода с Ливонским орденом, а не одного лишь ее вероятного эпизода – сражения на льду Чудского озера (или на траве его берегов). Между тем все указанные источники очень подробно описывают монгольское нашествие, что является косвенным, но весьма убедительным показателем того, какое значение современники придавали этим событиям.

     А вот летописи непосредственных участников конфликта значительно информативнее. Вот какое описание Ледового побоища содержится в Новгородской первой летописи Старшего извода: «Князь Александр и новгородцы поставили полки на Чудском озере, на Узмени, у Воронья камня; и наехали на полки немцы и чудь и пробились свиньею сквозь полки, и была сеча ту великая немцем и чуди... помог Бог князю Александру; а немцы тут «падоша», а чудь обратилась в бегство; и, гнавшись (за ними), били их семь верст по льду до Субольеческого берега; и падет чуди без числа, а немцев 400, а 50 взяли в плен и привели в Новгород»13.

     Как видим, в этом описании нет никаких утонувших рыцарей и никакого засадного полка. Эти «художественные» подробности появятся на страницах исторической и научно-популярной литературы значительно позже, в... 1937–1938 годах, и с тех пор будут с завидным постоянством перекочевывать из одной книги вдругую (включая даже фундаментальные труды по военной истории!)14. Невольно напрашивается вопрос: уж не под влиянием ли сценаристов «Александра Невского»? И если ответить на него утвердительно, то тогда перед нами уникальный случай, когда художественная правда вытесняет и подменяет правду историческую, и не сценарий исторического фильма пишется на основе научных работ, а научные работы начинают воспроизводить сценарий фильма15. Впрочем, чего только не бывает в Имперской историографии. Например, с легкой руки Л. Н. Гумилева в 1988 году в историографию внедрился красочный «факт» усыновления Александра Невского Батыем16 (из чего, соответственно, органически вытекает и «побратимство» Александра и Сартака). «На самом деле, ни один русский, восточный или западноевропейский средневековый источник не сообщает ни об усыновлении Александра Невского Батыем, ни о побратимстве Александра Невского с сыном Батыя Сартаком. О желании Батыя сделать русского князя своим приемным сыном писал лишь А. А. Югов в своем романе «Ратоборцы»17, а не удосужившийся ознакомиться с первоисточниками Л. Н. Гумилев придал художественному вымыслу писателя XX века статус исторического факта XIII столетия18.


     1. Они продолжались с X до начала XIX века, когда Империя завоевала Финляндию.

     2. Тавасты – западная ветвь финских племен.

     3. Биргер Магнуссон (?–1266) – крупный шведский феодал, с 1248 года ярл и фактический правитель страны.

     4. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 353. Согласно современным представлениям, ярлом в то время был двоюродный брат Биргера Ульф Фасе. Однако какое бы имя ни носил предводитель шведского войска, спешить ему, если исходить из «торгово-экономического характера» экспедиции, и в самом деле было некуда.

     5. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 3. С. 194.

     6. Урбан В. Тевтонский орден. С. 157.

     7. ПСРЛ. Санкт-Петербург: Типография Эдуарда Праца,1841. Т. 3. С. 49. Не лишне отметить, что столь же велики были шансы провалиться под лед у русских дружинников, чье защитное вооружение весило ничуть не меньше, чем доспехи европейских рыцарей. О наличии у новгородцев «железного полка», способного противостоять «великой свинье», сообщает и летопись, описывающая сражение под Раковором. (ПСРЛ. Т. 3. С. 60).

     Американский историк Дональд Островски считает, что информация о «провалившихся под лед рыцарях» проникла в более поздние источники из описания в ПВЛ состоявшейся в 1016 году решающей битвы между Ярославом и Святополком: «и вступили на лед и обломился с ними лед». (Donald Ostrowski Alexander Nevskii’s. Battle on the Ice: The Creation of a Legend (англ. Russian History/Histoire Russe. 2006. Vol. 33, no. 2-3-4. P. 304–307).

     8. Ливонская рифмованная хроника. Цит. по Караев Г. Н. Ледовое побоище 1242 года. Москва: Рипол Классик, 2013. С. 213.

     Несмотря на многолетние поиски, место, где состоялась битва, так и не было обнаружено.

     9. Кирилл III (?–1281) – знаковая фигура имперской истории. Церковный и политический деятель, доверенное лицо и ближайший соратник Даниила Галицкого (хранитель печати, епископ Хелма). С 1243 года был фактическим, а с 1247 года после утверждения патриархом Константинопольским официальный главой Киевской митрополии. После избрания Кирилл не остался в разоренном Киеве, не вернулся к Даниилу, а… отправился во Владимир к якобы политическому антагонисту Даниила Александру Ярославичу. Умелый дипломат, ведший успешные переговоры с самыми разными политическими партнерами: Венгрией, Римской курией, Золотой Ордой. Внес значительный вклад в укрепление церковной организации. Будучи главой русской церкви в течение 34 лет, Кирилл III смог завоевать полное доверие всех правящих в это время монгольских ханов, выхлопотав во время своих неоднократных поездок в Орду широкие привилегии для православной церкви. Литератор, участвовавший в создании жизнеописаний Даниила Галицкого и Александра Невского.

     До него именем Кирилл известно два митрополита: Кирилл I, сведений о котором сохранилось лишь в Киево-Софийском помяннике (предположительно находился на кафедре в период между 1039 и 1051 годами) и Кирилл II (занимал кафедру в 1224–1233 годах).

     10. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси: 1200–1304. Москва: Прогресс, 1989. С. 145.

     11. Ниикифоровская летопись. URL: http://litopys.org.ua/ psrl3235/lytov15.htm

     12. ПСРЛ. Т. 1. С. 201.

     Плесков – древнее название города Пскова.

     13. ПСРЛ. Т. 3. С. 53–54.

     14. Вероятно, начало было положено в брошюре Козаченко А. И. Ледовое побоище. Москва: Гос. изд-во полит. лит., 1938.

     15. Первый вариант, созданного П. А. Павленко и С. М. Эйзенштейном сценария «Александра Невского» был опубликован журнале «Знамя» № 12 за 1937 год под названием «Русь». Сценарий вызвал резкую критику со стороны историков. Например, М. Н. Тихомиров озаглавил свою разгромную рецензию – «Издевка над историей». (М. Н. Тихомиров. Древняя Русь. М., Наука, 1975. С. 375—380.) Сценарий фильма был подработан с учетом критики (на роль консультанта был приглашен основатель и первый руководитель Новгородской археологический экспедиции А. В. Арциховский), однако в итоге историзм фильма по-прежнему оставлял желать много лучшего. Впрочем, повторимся, для создателей, а, главное, заказчиков фильма, гораздо важнее был не историзм, а идейно-пропагандистская составляющая киноленты…

     16. Гумилев Л. Корни нашего родства. Известия. 1988. 12 апр.

     17. Югов А. А. Ратоборцы. Минск, 1986. С. 343.

     18. Кучкин В. А. Русь под игом: как это было? Москва: Панорама,1991.