Голубая даль

- Голубаядаль? – Машка запрокинула голову вверх, чтобы посмотреть на маму и на любимых ласточек, которые бесшумно расчерчивали безоблачную высь над маминой головой.

И кто только придумал, что дети в четыре года должны быть такими маленькими? Это же неудобно! Идти и разговаривать, глядя в небо, того и гляди запнёшься. Поэтому Машка покрепче ухватила маму за руку и подняла голову ещё раз. Чёлку приподнял тёплый июльский ветерок, и потному лбу тут же стало немного легче.

- Что такое голубаядаль?

Мама на ходу протянула узкий красочный листочек, сложенный каким-то непонятным образом. Машка взяла его свободной рукой, сразу почувствовав, какой же он восхитительно гладкий, плотный и ужасно красивый.

Развернуть его не удалось, поэтому Машка уставилась в то, что было видно и так.

Почти вся картинка была пронзительно голубого цвета. С краю видны дяди в трусах и тёти в трусах и лифчиках, которые заходили в этот голубой цвет и щурились от солнца. Рядом с ними радостно бегали раздетые дети.

Машку осенило: голубая – это наверно отдельное слово. Вон какое всё голубое. Оставалось узнать, что такое даль. Машка опять подняла голову высоко вверх, чтобы спросить, но мама сама заговорила.

- На море поедем. И ты, и я, и папа. А это путёвка в дом отдыха, который называется Голубая даль.

Машка совсем не поняла, что такое домотдыха и путёвка, решила, что потом узнает вместе с далью, а пока она была рада тому, что они куда-то едут все вместе. И если море такое же красивое и гладкое, как этот листочек, то всё хорошо вдвойне.

***

Море оказалось красивым, но не гладким, а мокрым, солёным и холодным, особенно когда только заходишь в него. Потом оно почему-то становилось ласковым и приятным, и из него уже не хотелось выходить. А выходить было надо, потому то мама настойчиво звала с берега. Машка отнекивалась до тех пор, пока к процессу не подлючался папа с «я кому говорю!», и Машка покорно вылезала из воды, держа сползающий на коленки надувной круг.

Жили они в пятиэтажном, мама сказала, корпусе, на четвёртом этаже, в комнате с тремя узкими кроватями, а есть ходили в столовую.

На следующий день после приезда к их огромному столу подошла удивительная семья и начала рассаживаться на завтрак. Удивительная она была потому, что кроме обычных мамы и папы в ней были две совершенно одинаковые девочки. Мама потом объяснила Машке, что такие одинаковые дети называются близнецы. Родители сразу же стали знакомиться, поэтому выяснилось, что девочек звали Оля и Даша, и им тоже четыре года, только исполнилось не зимой, как Машке, а совсем недавно, в июне.

Они были очень красивые! Худенькие, в длинных платьях в мелкий цветочек, с соломенными шляпками и распущенными пшеничными волосами до пояса.

Машка заёрзала на стуле и уткнулась взглядом в тарелку, потому что ей стало неловко за свою стриженую под мальчишку голову, шорты и футболку, к тому же, ей показалось, что она, по сравнению с ними, толстая и неуклюжая.

Оля и Даша оказались не только красивыми, но ещё и очень добрыми, быстро подружились с Машкой, и весь день обе семьи провели вместе, а под вечер родители девочек пригласили Машкиных родителей к себе в корпус. Слово какое-то шершавое, Машка никак не могла к нему привыкнуть.

Их корпус оказался таакииим…. непохожим на Машкин. В нём было двенадцать этажей! И лифт! А ещё в комнате был балкон!

Девчонки затеяли на нём дочки-матери, и Маше досталась роль… папы.

- Потому что ты на мальчика похожа! - авторитетно заявила более строгая Оля.

Машка насупилась, обиженно задышала, но подумала, что ладно уж, побуду папой, а то вообще играть не возьмут – и согласилась.

Потом родители попросили девочек спеть песню, и девчонки дружно вскочили, забежали в комнату и встали рядышком, одёргивая платьица.

- Мама, мы розового слона споём, - сказала бойкая Оля, а Даша, молча улыбнулась, привычно соглашаясь с выбором сестры.

И они запели. Тоненькие девочки, тоненькими голосами выводили какую-то волшебную мелодию с трогательным сюжетом.

Где баобабы вышли на склон,
Жил на поляне розовый слон.
Может и был он чуточку сер,
Обувь носил он сотый размер…
Умные тигры, глупый шакал
Двигались тише, если он спал.
Был он снаружи чуть мешковат -
Добрые уши, ласковый взгляд.
Но наступили дни перемен,
Хитрый охотник взял его в плен,
И в зоопарке пасмурным днем
Стал он обычным серым слоном.
Звери смеются, шутят о нём:
- Ай, да красавчик, серый как дом!
Слон улыбнулся, слон их простил,
Но почему-то слон загрустил.
Зря унываешь, нету беды.
Я-то ведь знаю, розовый ты!
Может, случайно где-то во сне
Ты прислонился к серой стене.
Милый мой слоник, ты извини,
В жизни бывают серые дни.
Утром подарит солнце рассвет,
Выкрасит кожу в розовый цвет!

Пока они пели, за балконными перилами поднимался яркий розовый закат, и Машке казалось, что это огромный розовый слон бредёт к ним от самого горизонта…

Неизвестно, сколько длилась песня. Наверно очень долго, потому что Машку унесло, скорее всего, сначала в Африку, потому что там были тигры, огромные деревья с развесистыми листьями, красочные птицы, перелетавшие с ветки на ветку…, а потом в зоопарк.

Она знала, что это такое. Однажды папа сказал, что в город приехал зоопарк, и повёл её смотреть на животных.

Около вокзала, на пустыре, выстроились кольцом большие машины. Папа купил билеты, и они прошли внутрь этого круга. Оказалось, что изнутри бока фургонов были почти отрыты. Почти, потому что от крыши до пола каждого фургона тянулись толстые железные прутья, а за этими прутьями ходили туда-сюда разные звери. А мимо них, тоже туда-сюда, ходили люди. И они с папой тоже ходили от клетки к клетке. Идти нужно было прямо по грязи, от этого Машкины ноги разъезжались, а на каждый ботинок быстро налипло по увесистому бортику из глины.

Они шли молча, только время от времени папа говорил:

- Смотри, гиена… А это тигр…

Машка смотрела и видела только их грустные глаза. И вообще, в этом круге было очень грустно. Машке даже показалось, что солнце не хочет сюда светить, потому что оно скрылось за тучу сразу же после того, как они тут оказались.

Именно такой зоопарк представила Машка, когда услышала в песне: «И в зоопарке пасмурным днём стал он обычным серым слоном». Представила, как слон прислонился к серой холодной стене фургона и… перестал быть чудесно-розовым.

Последние строчки песни окончательно расстроили Машку.

«Утром подарит солнце рассвет,

Выкрасит кожу в розовый цвет».

- Это же совсем не то! – в отчаянии подумала она. – До зоопарка слон был по-настоящему розовый! А рассвет ведь совсем ненадолго… И почему слон не вернулся в Африку?!

Взрослые старательно захлопали в ладоши, наперебой заговорили, какие девочки молодцы и как хорошо поют. Оля и Даша, поклонились, и, улыбаясь, побежали снова на балкон доигрывать в дочки-матери.

- Маш, иди играть, - позвала Даша.

- Да, «папа» должен сейчас в магазин идти, - важно сказала Оля.

- Иду, - отозвалась Машка, проводя раскрытой ладошкой по лбу. Она привычно отбросила назад чёлку, одновременно смахивая тягостное впечатление от песни.

Распустившись, закат начал быстро увядать, и родители засобирались «домой». В сумерках они втроём возвращались в свой безбалконный и безлифтовый корпус. Машка плелась на несколько шагов сзади и думала о том, как же грустно сейчас слону в тесном фургоне, как он стоит, прислонившись к холодной серой стенке и молчит, вспоминая разноцветную Африку.

- Мам! Попроси у них слова!

- Песня понравилась? – обернулась мама.

- Да.


***

На следующий день за завтраком давали овсянку. Машка наотрез от неё отказывалась, потому что… Да потому что немыслимо есть эту холодную, скользкую, похожую на сопли, кашу, в которой всё время попадаются, как будто чьи-то ногти. Машке много раз объясняли, что это чешуйки от зёрен, но от этого не становилось легче, и, если всё же родители заставляли её есть, она нащупывала языком и, брезгливо сморщившись, доставала их изо рта, развешивая по краю тарелки. Чем больше их становилось, тем противнее было есть.

…Мама уговаривала, папа сердился, Машка дулась и мотала головой из стороны в сторону.

Как раз в этот момент прибежали девочки, плюхнулись на стулья, и следом подошли их родители. Мама Оли и Даши, тётя Зоя, узнав, что будет овсянка, засмеялась и сказала:

- Мои тоже не будут. Бесполезно!

Это спасло Машку, и она благодарно посмотрела на неё исподлобья.

После завтрака все вместе пошли купаться. Шли до моря тесной зелёной аллейкой, на которой уже становилось душно от переливающегося в голубом небе глянцевого солнца, но вместо пляжа почему-то повернули к узкому, уходящему в море, деревянному пирсу. Первыми забежали на него Оля и Даша, за ними шли все родители, а Машка была последней, потому что остановилась подтянуть шорты, а потом засмотрелась на голубую морскую и небесную даль в том месте, где они сходились едва отличимые друг от друга.

- Какие же красивые у вас девчушки! - сказала мама. – Откуда такие обалденные платья?

- Это им бабушка сшила, – щурясь от солнца ответила тётя Зоя, и беря под руку усатого дядю Серёжу, добавила, – для моря.

- А шляпки! И распущенные волосы! Как на старинных открытках!

Машка посмотрела на невесомые силуэты девочек на фоне голубой дали и снова подтянула шорты. Потом посмотрела ещё раз и растопыренной ладошкой убрала чёлку с мокрого лба.


***

На следующий день, утром, после завтрака, Машке купили необычную раскраску.

Папа протянул ей гибкую тонкую книжицу. Мммм…! Как же вкусно она пахла! Машка обожала этот запах. Так пахли все новые книги, раскраски и альбомы! Пока она навесу пыталась открыть первую страницу, папа сказал:

- Это необычная раскраска. Для неё не нужны ни краски, ни карандаши - только кисточка и вода. Намочишь - появится цвет.

- Вот это дааа! – подумала Машка, но вслух ничего не сказала, только округлила глаза и прижала к себе покрепче это бумажное чудо.

В корпусе (она уже начала привыкать к этому слову), пока родители собирались на пляж, Машка набрала в кружку воды и, усевшись прямо на пол, за журнальный столик, открыла первую страницу волшебной раскраски.

Шумно побултыхав в кружке выданную отцом ещё на лестнице жёсткую кисточку, она, с замиранием сердца, аккуратно коснулась ею одного из лепестков распустившегося на всю страницу цветка... Появился бледный-пребледный розовый оттенок. Машка подумала, что, наверно, нужно намочить сильнее, и ещё раз поболтала кистью в воде. В результате, воды на лепестке прибавилось, а цвета - нет.

Машка с интересом «докрасила» эту страницу и задумалась, можно ли перевернуть лист. Ведь обычно, если раскрашиваешь кистью и красками, такой перевёртыш намертво прилипает к предыдущей странице, а если потом пытаешься его поднять, то на нём всё размазывается, краски перемешиваются, и картинку уже не узнать. Она с опаской приподняла один краешек и, увидев, что цвета не собираются течь, перевернула лист целиком. Потом, изогнувшись, заглянула под него, убедилась, что всё в порядке, и с силой прижала к столу.

- А вдруг всё же прилип? - засомневалась Машка и, снова наклонила голову.

Прищурив один глаз, другим она внимательно посмотрела в щёлочку, образовавшуюся между обложкой и цветком. Цветок, уже подсыхая, бледнел на своём месте целый и невредимый.

Окрылённая свершившимся чудом, Машка оценивающе окинула взглядом следующие две картинки: на одной из них ехала игрушечная машинка, а на другой летела бабочка. Машинка оказалась светло-пресветло-пресветло-зелёной, а бабочка голубая и жёлтая, но тоже едва различимых оттенков.

Заехав несколько раз мимо голубой части крыльев, Машка поняла, что (ко всем прочим чудесам) с этой раскраской совсем не страшно вылезать за края! Белый фон становился мокрым, но тут же подсыхал, а бледные создания на страницах совершенно не теряли от этого форму.

И после бабочки Машка уже размашистым движением маляра просто покрывала поверхность листа, с интересом наблюдая, как под кистью проявляется цвет.

Оставалось «докрасить», наверно, пару листочков, как Машка заметила, что цвета на всех картинках одни и те же: бледные розовые, зелёные, жёлтые и голубые. И вдруг ей стало совсем неинтересно. Она оставила недомалёванную куклу и встала.

- Уже всё раскрасила? – спросил папа. – Быстро ты…, - он подошёл к журнальному столику и посмотрел на размокшую раскраску, - …заштукатурила! Надо же было аккурааатно!

- А зачем? – подумала Машка. - С карандашами - да, если вылезешь за края, то ухо у Чебурашки получается рваным, а здесь же, вон, всё и так остаётся правильным.

Она пожала уже загорелыми плечиками, и не стала спорить. Только сделалось грустно от того, что папа думает, какая она неаккуратная.

На море Машка начала рассказывать Оле и Даше про удивительную раскраску, которую ей подарили. Но Оля тут же ответила:

- У нас тоже такие! Ты что, не знаешь, что наши папы вместе их покупали?

Машка не знала, поэтому сначала протянула задумчиво:

- Аа…, - а потом, глядя поочерёдно то на Олю, то на Дашу, спросила - раскрашивали?

Даша хотела ответить, но Оля её перебила:

- Да. Я - первую картинку, а Даша уже вторую.

Машкина мама посмотрела на неё и покачала головой:

- Ну вот видишь. А ты куда торопилась?

Машке стало неловко. Очень захотелось, чтобы никто не узнал, как она уже почти всё раскрасила. Ведь теперь не только папа, а все решат, что она неаккуратная… Но мама уже начала рассказывать о том, как Машка увлечённо малевала страницу за страницей - засмеялись все, даже тихая Даша…

Машка готова была зарыться в песок и камни с головой, лишь бы никто на неё не смотрел сейчас… Но вместо этого она стояла, боясь пошевелиться, сжимая горячий от солнца надувной круг, ждала, когда все закончат смеяться и, может быть, забудут про неё.


***

Когда они вернулись в комнату, Машка тут же наткнулась взглядом на всё ещё лежащую на столике раскраску. Медленно подошла, посмотрела на куклу, с недорасцвеченной наискосок юбкой, и тихонько закрыла бывшее чудо.


***

Несколько дней не было никаких важных событий. Они по-прежнему встречались за завтраком, вместе ходили на море, потом обедали, снова шли на море, потом ужинали и опять шли к морю, чтобы теперь уже просто пройти по берегу и полюбоваться на купающееся в едва заметных волнах остывающее оранжевое солнце.

А потом, после очередного завтрака, дядя Серёжа вдруг сказал:

- Поехали в парк?

- Поехали! – согласились остальные родители.

И они все поехали. На автобусе.

И долго-долго ехали по жаркому городу. Так долго, что Машка уже начала беспокоиться, потому что сухие места на обеих руках у неё закончились, и мокрый лоб нечем было вытирать.

Когда приехали, сразу начали гулять по тенистым дорожкам. Руки и лоб высохли, и Машка радостно носилась с Олей и Дашей в догонялки.

Вскоре они догуляли до качелей, и сёстры стали ссориться, кто из них будет качаться первой. Машку очень удивило то, что молчаливая улыбчивая Даша тоже умеет спорить. Она стояла и смотрела, как девочки выталкивают друг друга с качелей и даже совсем забыла, что тоже очень сильно хотела покачаться.

Наконец, тётя Зоя строгим голосом громко спросила:

- Это что ещё такое?!

И девочки почти сразу затихли, посмотрели на маму, а затем ещё по одному разу пихнули друг друга локтями.

Тётя Зоя, сердито глядя на них, сказала:

- Раз дерётесь, первой будет качаться Маша!

Но Машкина мама вполголоса попросила:

- Ну что ты, Зой, не надо, Маша подождёт. Правда, Маш? – мама повернулась к оторопевшей Машке. – Пусть качаются, они такие худенькие, что вдвоём поместятся.

И точно, поместились! Дядя Серёжа их раскачивал, а они сидели с грустными лицами, отвернувшись друг от друга.

Потом настала Машкина очередь. Она, улыбаясь, уселась на качели, поёрзала попой, чтобы удобнее устроиться, и услышала, как папа сказал:

- Даа, Маш, тебя вдвоём-то не посадишь! Ладно, держись, раскачиваю!

Качели взмыли вверх, оставив где-то внизу замершее от виража Машкино сердце, а вместе с ним и хорошее настроение.

Дядя Серёжа посмотрел на летающую вверх-вниз Машку и задумчиво произнёс:

- Что-то девчонки наши совсем приуныли. Маш, а ты-то чего?

…Потом они снова гуляли по аллеям, но уже, как сказала тётя Зоя, в сторону выхода. Бегать не хотелось ни Машке, ни девочкам. Все трое шли, держась за мамины руки. Только Машка за одну мамину, а сестрёнки за обе тёти Зоины руки.

Перед воротами парка, в тенёчке, им встретилась свободная скамейка, и все с удовольствием уселись на неё отдохнуть.

Девочки отдохнули быстрее всех и начали беготню вокруг. Машкин папа шутя подхватил пробегающую Олю и спросил:

- Ты кто? Оля или Даша?

Даша засмеялась, прыгая рядом, и радостно ответила:

- Это Оля, а Даша – я!

- Ах, вот оно что! – заулыбался Машин папа и схватил Дашу тоже.

Девчонки залились хохотом. Папе пришлось встать, чтобы аккуратно опустить обеих на землю, но они уцепились вдвоём за его руку и не хотели отпускать.

Тогда Машкин папа, зажав в одной руке четыре их ладошки, поднял этой рукой обеих сразу! Девчонки, свисая с двух сторон, хохотали, болтали ногами в воздухе и кричали:

- Ещё! Ещё!

Машка улыбалась, глядя на это веселье. Усталость сразу как рукой сняло. Она с гордостью смотрела, как ЕЁ папа всё поднимает и поднимает двух сестрёнок! И вдруг, ей тоже захотелось вот так же болтать ногами в воздухе и кричать: «Ещё!».

Она вскочила с лавочки и запрыгала на месте:

- Папа, и меня подними!

- Давай! – папа протянул ей свободную ладонь.

Машка недоверчиво вложила в неё свои ладошки. «Неужели папа сможет поднять их троих?!»

И он смог! Машка от восторга заболтала ногами в воздухе и даже не заметила, как выкрикнула:

- Ещё!

Но папа почему-то поставил её на землю и сказал:

- Ох, Маш, ты тяжёлая, я устал.

- Ну, папа, ну, пожалуйста, подними ещё разок, - не поверила своим ушам Машка.

Но папа не стал её поднимать, и, устало улыбаясь, снова сел на скамейку.


***

На следующий день, после обеда, мамы и папы сказали, что в кинозале будут показывать мультфильмы. Но Маше, Оле и Даше придётся идти одним, потому что родителей туда не пустят. Машка даже не поверила сначала:

- Даа? Совсем одним сидеть в зале?

Взрослые улыбнулись, а Машкина мама объяснила:

- Сеанс для всех ребят нашего дома отдыха. Вы будете не одни. Просто без нас.

***

Перед кинозалом было очень много детей. И их родителей.

Маша и девочки стояли перед своими мамами и папами, высоко подняв головы, и слушали то, что они говорили:

Тётя Зоя:

- Возьмитесь за руки.

Маша протянула ладошку Даше, а Даша Оле.

Машкина мама:

- Когда зайдёте в зал, садитесь вместе.

Маша кивнула и посмотрела на сестёр. Даша слегка улыбалась, а Оля была, как всегда, серьёзной.

Машкин папа:

- После того, как посмотрите, выходите из зала, мы вас будем ждать.

Дядя Серёжа:

- Всё понятно?

Все трое дружно сказали:

- Да!

Папа серьёзно посмотрел на Машу и добавил:

- Смотри, ты старшая. Девочки младше. Ты за них отвечаешь. Не потеряй их.

В этот момент дверь распахнулась, и круглая тётенька в чёрном костюме громко сказала:

- Дети проходят! Родители остаются!

Тётя Зоя посмотрела на Машкиного папу и, улыбаясь, сказала:

- Подумаешь, всего четыре месяца разница.

А потом наклонилась к сестрёнкам:

- Даш-Оль, мы вас будем ждать.

Так и держа друг друга за руки, они пошли в сторону зала. Маша оглянулась и увидела папу, который показывал ей поднятый вверх указательный палец.

- Смотри! – беззвучно говорил его рот, а глаза были строгими, даже страшными.

И Машка так забеспокоилась, что ухватила Дашину руку, как можно крепче. Даша ойкнула и попыталась разжать ладошку. Но Машка посмотрела на неё, примерно так же, как, наверно, всё ещё смотрел на неё папа, и Даша перестала сопротивляться.

Круглая тётенька стояла посередине прохода и вроде командовала, но почему-то говорила и про себя тоже:

- Ребята! Рассаживаемся! – но сама при этом продолжала стоять.

- Проходим! – кричала она, но оставалась на месте.

- Не задерживаемся! – а сама стояла так, что загораживала половину прохода, и всем пришлось её обходить.

Сесть втроём не получилось. Все тройные места были уже заняты. Круглая тётенька расцепила Машину и Дашину руки, и громко, прямо в ухо Машке выкрикнула:

- Близнецы, вот здесь, с краю, а ты, - она посмотрела на Машину руку, которую держала в своей, - за ними. И с силой усадила Машку на следующий ряд после сестрёнок. Их головы оказались прямо у Машки перед глазами.

Машка так испугалась, когда круглая тётенька вырвала Дашину руку, что даже не успела сказать про папу, который очень-очень просил её не потерять девочек. Но когда увидела их макушки перед собой, почти успокоилась, потому что вот же они, рядом!

Машка огляделась. Оказалось, что круглых тётеньки целых две! На другой стороне зала стояла точно такая же и так же что-то кричала. Машка подумала, что они тоже близнецы, потому что были похожи друг на друга даже больше, чем Оля и Даша.

Наконец, всех рассадили. Галдёж затих почти сразу же, как только в зале погас свет.

Машка не ожидала, что станет настолько темно, и снова перепугалась. Не потому что боялась темноты. Нет. Темнота никогда не была ей страшна. Она даже не понимала тех капризуль, которые начинали хныкать, если нужно было зайти в тёмную комнату. Машка не на шутку испугалась, потому что девчоночьи головы вдруг исчезли!

Она протянула вперёд руки и фууух! - нащупала туго заплетённые косички сестрёнок.

Машка решила, что положит им руки на головы и будет так сидеть, пока не закончатся мультфильмы. Мало ли, они опять потеряются. Она тихонько положила ладошки на каждую из макушек, и даже успела подумать, что не будет смотреть на экран, ну если только одним глазком… Как вдруг два возмущённых голоса громко сказали: «Ну, Мааашааа!», - и сначала левая рука, лежащая на Олиной голове, была откинута, а потом и правая, та, что охраняла Дашу.

Машка расстроенно вздохнула, но быстро успокоилась, потому что экран засветился, а на его фоне стали видны силуэты двух одинаковых голов.

Полминуты Машка смотрела поочерёдно то на экран, то на эти силуэты, но вместе с первыми протяжными звуками необычной музыки и с появлением на экране малыша в набедренной повязке, Машка перенеслась в какую-то другую реальность.

Эта реальность была ей знакома! Она тут уже была!

Здесь был умный, коварный тигр по имени Шер-Хан, огромные деревья с развесистыми листьями, красочные птицы, перелетавшие с ветки на ветку…

Ой, даже слон был! Его звали Хатхи. Только он не был розовым, как в песне, да это тут было и не важно. Важно то, что Хатхи был мудрым и сильным, и его слушались все звери в джунглях, даже Шер-Хан.

Только Маугли совсем не был знаком Машке. Но он был сначала таким милым, потом таким смелым, что Машка не могла оторвать от него восхищённого взгляда.

И Багира ей тоже очень-очень понравилась! Гибкая, мягкая, её хотелось погладить и почувствовать тёплый бархат чёрной шерсти.

Проходили года, Маугли взрослел, даже стал вожаком волчьей стаи, и за это время Машка уже совсем забыла о предыдущей своей жизни, где она была Машей и сидела в кинозале, за дверями которого её ждали мама и папа.

Машка не сразу очнулась даже тогда, когда на экране появилась надпись, которая обычно появлялась в конце каждого мультфильма или фильма, когда загудел ребячьими голосами зал и даже, когда круглые тётеньки начали громко уговаривать всех побыстрее выходить и при этом не торопиться.

Она выходила из полумрака зала всё ещё по непроходимым джунглям, над головой то и дело проносились озорные обезьяны, а за непролазными зарослями по-прежнему мог прятаться злой Шер-Хан.

Ближе к выходу уже был виден белый уличный свет, с каждым шагом он становилось всё ярче, а джунгли бледнели, и Машка возвращалась из мультяшной реальности.

Как только она перешагнула порог кинозала, то аж зажмурилась от нестерпимой яркости здешнего солнца.

Ей захотелось побыстрее рассказать маме и папе, какой замечательный мультфильм она посмотрела! Какой красивый был Маугли! Машке особенно понравилось, как он немного взрослел в каждой следующей части и становился ещё красивее.

- Ну-ка, иди сюда, - услышала она папин голос.

Машка подошла и, задрала голову в небесную голубую даль, солнечные лучи которой заставили её сильно сощуриться, чтобы увидеть лица родителей. Всё же, очень неудобно разговаривать со взрослыми, когда они стоят рядом.

– Почему ты одна? - сердито спросил папа, а мамино лицо было грустным-прегрустным, и она молча смотрела на Машку... И папа тоже теперь молча смотрел.

Машка не сразу поняла, о чём её спрашивают, но оглянувшись и увидев тётю Зою и дядю Серёжу, обеспокоенно провожающих глазами каждого выходящего ребёнка, вспомнила про девочек.

Машка повернулась дальше, чтобы увидеть выход и ребячий поток, который прямо на глазах превращался в ручеёк. Девочек в нём не было. Через мгновение вышел последний шестилетка и вприпрыжку побежал к своей бабушке. Всё. Чёрный прямоугольник дверного проёма опустел.

Тётя Зоя и дядя Серёжа уже было направились в сторону этого чёрного прямоугольника, как в нём появились четыре силуэта: два больших и круглых, которые держали за руки два маленьких и худеньких силуэтика. И Оля, и Даша, держа за руки круглых тётенек, плакали, размазывая по щекам слёзы свободными кулаками.

Круглые тётеньки подвели их ближе и, глядя на тётю Зою и дядю Серёжу, спросили:

- Ваши?

- Наши! – в один голос выдохнули они.

Первая круглая тётенька возмущённо выпалила:

- Что же они у вас такие несамостоятельные?

А вторая круглая тётенька возмущённо кивнула и добавила:

- Все дети из зала вышли сами, а этих выводить пришлось! И, главное, все по одному, а эти вдвоём - и сообразить не смогли!

Тётя Зоя присела на корточки и обняла своих ревущих в два голоса одинаковых дочек. А дядя Серёжа моргнул и, стараясь как можно строже, сказал:

- Хватит реветь!

Машка всё ещё смотрела на плачущих сестёр, когда услышала:

- Ну, и что ты натворила? Я же тебя просил за ними присмотреть!

Она снова подняла голову, чтобы взглянуть на родителей и с удивлением заметила, что папа стал гораздо выше ростом. Она посмотрела на маму – мама тоже, как будто выросла. Или это она, Машка, уменьшилась? Родители повернулись и медленно пошли в сторону деревянного пирса, а Машка долго не могла сделать первый шаг. И, когда уже пошла за ними, почувствовала, что ноги стали ужасно тяжёлыми.

Остаток дня она ходила понурая и не хотела играть ни в какие дочки-матери. Девочки даже назначали её мамой, но Машка всё равно отказывалась. Она сидела в их комнате в углу, в кресле, смотрела на Олю и Дашу и вспоминала хрустальные вазы, которые стоят дома, в серванте, за стеклянной дверцей. Про них и бабушка, и родители всегда говорили:

- Не трогай! Разобьются!


***

Солнышко отсчитывало день за днём, разбегаясь по утрам с горы, чтобы к вечеру плюхнуться в тёплое море, а потом нырнуть под горизонт. И однажды, когда солнце только начало свой разбег, мама сказала Машке:

- Сегодня будем собираться, нам завтра уезжать.

- А они тоже уезжают?

- Нет, ОНИ ещё останутся на несколько дней. – Мама мягкой тёплой рукой откинула чёлку с Машкиного лба. – Сейчас соберём чемоданы и пойдём к НИМ, - мама, улыбаясь, снова сделала ударение на «них», - слова песни перепишем, возьмём ИХ адрес и оставим ИМ наш. Поедем как-нибудь к НИМ в гости?

- Поедем. - кивнула Машка, а потом, глядя куда-то в окно, спросила, - Мама, а ты сошьёшь мне длинное платье?

Мама сказала:

- Тебе не пойдёт такое. – И с шумом выдвинула из-под кровати чемодан.


***

Уже дома, засыпая, в своей комнате, Машка в голове пропевала песню о розовом слоне, проверяя на всякий случай, не забыла ли она слова, которые они с мамой выучили, пока ехали в поезде. Убедившись, что не забыла, она закрыла глаза и почти сразу же увидела разноцветных птиц, перелетающих с ветки на ветку.


***

Потом они и правда поехали в гости к Оле и Даше в соседний город. А потом-потом и девочки приехали к ним погостить вместе с родителями. И снова они, и снова к ним, и снова они.

В первом классе Машка начала писать девочкам письма сначала печатными буквами, а потом и прописными. Оля и Маша присылали ей ответы. Почему-то всегда это было одно письмо. Машка не понимала, как можно написать одно письмо вдвоём, но всегда радовалась, получая от них конвертик. Родители, вернее мамы, тоже писали друг другу и договаривались, кто к кому поедет в следующий раз.

Перед их приездом Машка всегда и радовалась, и немного волновалась – выглядывала в окно в надежде увидеть зелёный мотоцикл с коляской, поворачивающий к подъезду. Дядя Серёжа, конечно же, за рулём, за его спиной тётя Зоя, а в коляске, вдвоём, укрытые двумя одеялами сидели Оля и Даша.

Машка бежала их встречать и обязательно примеряла тётин Зоин мотоциклетный шлем. А после их отъезда Маша любила говорить маме о том, какие они все хорошие и добрые. Мама кивала, молча соглашаясь, но однажды вдруг сказала:

- А ты знаешь, что дядя Серёжа бьёт девочек ремнём? Говорит, что если они не слушаются, то он укладывает обеих на диван, и достаётся двоим сразу.

Машка от неожиданности окаменела. И даже не могла поднять глаза, чтобы посмотреть на маму. Она представила хрупких девочек под ударами ремня, ревущих от боли и обиды, но никак не могла представить дядю Серёжу. Ей виделся какой-то злой толстый лохматый дядька с перекошенным лицом, размахивающий чёрным ремнём над Олей и Дашей, которые, конечно, легко поместились вдвоём на их узком диване.

Машка ещё ниже опустила голову, повернулась и пошла в свою комнату, всё пытаясь представить дядю Серёжу, но он никак не хотел появляться в этой картинке. Зато появлялся в другой, где он раскачивал поссорившихся Олю и Дашу, а они сидели вдвоём на маленьких качелях с грустными лицами, отвернувшись друг от друга.

Машка подошла к окну и от бессилия уставилась в голубую даль небес, по которой медленно плыли катера невесомых облаков и то тут, то там выныривали её любимые ласточки.