Продолжение, фрагмент Бархатная новелла

Картина 6
                "Исполнились мои желания. Творец
                Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
                Чистейшей прелести чистейший образец."
                А. С. Пушкин

Граф Бенкендорф нашёл свою супругу Елизавету Андреевну, позирующей художнику. Она  не терпела праздности и сейчас читала маленький фолиант, понравившиеся строки зачитывая вслух. Граф услышал: "Исполнились мои желания.Творец тебя мне ниспослал, моя Мадонна, чистейшей прелести чистейший образец".
- Ты читаешь Пушкина? Тебе нравится? - Александр Христофорович сел в кресло, жестами успокоив прервашего работу художника и вставшую навстречу жену. Он недавно читал эти новые стихи графа Пушкина, в этот раз ничего предосудительного и двусмысленного. И император заинтересован лицезреть эту Мадонну, весь свет твердит о красоте избранницы поэта.
- Я же должна поддерживать эти салонные беседы, дорогой. А сейчас у всех на устах Пушкин и его Гончарова. Дамы настроены воинственно,- засмеялась Елизавета Андреевна несколько с сожалением: она не входила в число тех, кому посвящал прелестные строки влюбчивый господин Пушкин.
- Мадам, позвольте заметить, что мне трудно разделить восторги дам. Ведь господин поэт нехорош собой, у него дурной характер, а этот большой рот?! - художник передёрнул плечами с явным отвращением, а графиня рассмеялась.
- Возможно, женщины бояться отказать пылкому и, вы правы, несдержанному поэту. Увы, сегодня ты  "чистейшей прелести чистейший образец", а завтра...- женщина тоже передёрнула плечами: скабрезные стихи Пушкина передавались устно. И часто адресовались тем же дамам, чьи инициалы стояли над ранее опубликованными стихами.
-Графиня, позвольте заметить, что на Мадонну похожи именно Вы в этом образе. - восторженно и искренне смотрел именитый мастер на сидящую  спокойно Елизавету Андреевну. В этой кружевной шали на бархатных плечах, черты лица плавные, взгляд успокаивает собеседника.
Графиня восприняла это как комплимент художника своему заказчику.
- Где вы видели Мадонну с книгой?
- Итальянец Рафаэль Санти написал с десяток Мадонн именно с книгой и в современных платьях, не скорбных, а жизнелюбивых женщин!- возразил художник.
Бенкендорф встал и дискуссия прекратилась. Ему уже и на службе хватило писем Пушкина, его творений! Думать не мог Бенкендорф, что задуманный им как внутренние войска Корпус жандармов будет, кроме прочего, заниматься фальшивомонетчиками, подложными паспортами, поддержанием супружеских нравов и даже особыми лавками "для джентльменов". А увенчается вся эта общественно-полезная деятельность Пушкиным.
Судьбоносная встреча Пушкина с Николаем была продолжительной. Слишком мало было литераторов в России, чтобы их просто лишить возможности творить.  Николай I сумел убедить Пушкина в том, что перед ним - царь-реформатор, новый Петр I.  Чувствуя  всеобщее недовольство общества, которое вскрыло следствие над декабристами, царь срочно искал  эффектный жест, который примирил бы с ним общественность.  Николай  умело разыграл сцену прощения громкогласного поэта, который лейтмотивом своего творчества после декабрьского восстания считал "милость к падшим".  Пушкину обещана свобода от обычной цензуры, которая заменялась личной цензурой царя!
 Обращаться непосредственно к царю по поводу каждого стихотворения было, конечно, невозможно, и фактически лицом, от которого отныне зависела судьба пушкинского творчества и его личная судьба, сделался полновластный начальник III отделения канцелярии его императорского величества Александр Христофорович Бенкендорф.
Читать письма чиновников ( их  считал он  сословием, наиболее развращенным морально и чьё ремесло -  хищения, подлоги, превратное толкование законов) входило в круг понятий Бенкендорфа о защите интересов государства. Но переписка сочинителя с его дамами сердца и, наконец, интимные письма его невесте!..  Величайшее доверие государя! Потребовалось время, чтобы понять, что Николай I надзором этим пытается спасти вспыльчивого и по-юношески радикально настроенного поэта от предсказуемых последствий.Отсюда ссылки отнюдь не вслед его друзьям "Во глубину сибирских руд", а в имения подальше от столиц. И материальное благополучие большого семейства принимал царь близко к сердцу:  наказывая, давал ссуду опальному поэту.
 А сейчас в кабинете Бенкендорф порылся в большом кованом ларце, хранилище семейных реликвий, достал завёрнутую в льняную ткань ещё из Ливонии книгу в синем переплёте. Какой тяжёлой была эта "Божественная комедия" для него с братом и сестрой в детстве! Открыл наугад знакомую латынь:
"«Наукой сказано твоей,
Что, чем природа совершенней в сущем,
Тем слаще нега в нем, и боль больней.
Хотя проклятым людям, здесь живущим,
К прямому совершенству не прийти,
Их ждет полнее бытие в грядущем»
Бенкендорф повторил эти строки вслух, не признаваясь себе, что хочется ему подальше и от этого города, и от службы, но  порядок во всём! Но не мог похвастаться этим порядком в делах сердечных. Вот уже пятнадцать лет женат на вдове погибшего подполковника Бибикова, три дочери воспитывались в строгости, две падчерицы и племянница-сирота. Отвестстенность со всех сторон! A влюблялся в женщин вовсе несерьёзных. Последняя его дама сердца была кузина императрицы Александры Фёдоровны мадам Амели. Под синим мундиром сердцу было тесно, как вспомнит ласки Амели! Баронесса , в деньгах не нуждалась, что позволяло увериться в искренности её чувств.
 Ах, этот бархатный голос, шепчущий милые нежности! Об изумрудах на именины, ты же сравнивал мои глаза с изумрудами, и помоги оговоренному губернатору N,  его супруга умоляет меня во имя детей. "Ты же всё можешь!" Имена протеже Амели менялись, неизменным было её доброе сердце, чем граф не уставал восторгаться и если помогал её протеже, то только, чтобы не видеть её слёз. И  одаривал свою Амели, получая взамен столько страсти под бархатным алым балдахином!
Вдохновлённый рассказом художника о Мадоннах Рафаэля, Александр Христофорович решил подарить своей чаровнице эту реликвию, ведь в семье говорили, что книга из Рима времён Рафаэля.  Амели такая тонкая, должна оценить!


                Картина 7
                "О радуйся, народ: я сыт, здоров и тучен;
                Меня газетчик прославлял;
                Я пил, и ел, и обещал —
                И делом не замучен."
                A.C.Пушкин
 
Генерал Бенкендорф услышал шум в приёмной, что могло означать только визит особ коронованных. Или...Да, почтила визитом мадам Амалия  Крюднер, о чём не успел сообщить офицер - она уже была в кабинете. Помещение было просторным и мрачноватым из-за тёмного дерева  мебели, чёрной кожей обитых высоких стульев, потемневшего паркета, вишнёвых бархатных портьер - нет здесь места светлому. Ярким пятном был синий мундир Бенкендорфа и парадный портрет царя за его спиной. Вбежавшая дама была неуместна тут и воздушно-роскошным нарядом,  и непосредственностью обращения с государственными бумагами на столе.  Влюблённый мужчина видел только женское любопытство и интерес к нему: соскучилась и не дождалась назначенного свидания.
 Её пятнадцатилетней увидел русский атташе в Берлине Фёдор Тютчев, потерял голову, забросал девушку стихами, и Амалия влюбилась. Знатные родители при виде неказистого русского, да ещё и поэта, срочно выдали Амалию замуж за солидного дипломата, барона Александра Крюденера. Всю жизнь барон расплачивался в прямом и переносном смысле за счастье быть мужем этой красавицы. Она вила верёвки из всех своих мужчин.  Баронесса умело руководила и  генералом Бенкендорфом, и его служебными возможностями.
Тютчев оскандалился в Мюнхене тайным браком на немке, со службы был изгнан, так ещё радовал  изящными стихами. Тщедушный, неудачливый, талантливый - этот набор делал  его героем для баварских вдовушек. Амалия сумела жалобным рассказом о потерявшем голову поэте  вызвать у сурового хранителя моральной устойчивости  государства сочувствие. Как не понять неопытного юношу, если он, опытный боевой офицер, не устоял перед этой женщиной! С превосходством и милостью  избранного Бенкендорф выхлопотал достойное место для Тютчева. И теперь Тютчев "радовал"своего благодетеля высказываниями:  “Русская история до Петра Великого - одна панихида, а после Петра Великого - одно уголовное дело”. “Беда наша та, что тошнота наша никогда не доходит до рвоты при взгляде на государственных мерзавцев". Допустим, со вторым умозаключением генерал был согласен... 
И этот визит Амели был связан  с высоким именем министра, чьи руки перепутали карманы государственные и личные, да и  карманы подчинённых по расписанию обчищал. Немало подарков и внимания получила баронесса от зарвавшегося министра. Дело было громкое, бумаги тут, на столе, об этом знала общительная мадам Амели от других интересных покровителей. Порвать их, сыграть взбалмошную влюблённую... "Ах, эти вредные бумаги только отнимают тебя у меня...Ну не сердись на свою влюблённую Амели, пусть этот несчастный помолится за всемогущего Бенкендорфа!" Болтая глупости, рвала нужную бумагу, целовала побледневшего генерала, обещала ждать, ждать, снова жаркий поцелуй...Убежала. Работать.
 Завёрнутая в льняную ткань "Божественная комедия" лежала в портфеле.
  "Ага, права, права моя Елизавета Андреевна! Вот уже и мадонне его досталось! В письме своему другу Вяземскому Пушкин пишет, что у его мадонны рука тяжеленька, это после пощёчины за нелестные стихи о холодности любимой." Бенкендорф, который раскалялся от необдуманных поступков поэта, стал сочувствовать ему в делах семейных. Ещё до женитьбы счастливый Пушкин сетует в письмах на отсутствие темперамента и даже душевную жестокость у Натальи Николаевны. Как женщины вслух декламировали стихи своего любимца, так Бенкендорф вслух зачитывал (без слушателей) горестные строки писем: "Отправляюсь, мой милый, в зачумлённую Москву, получив известие, что невеста её не покидала. Что за сердце у ней! Твёрдою дубовою корой, тройным булатом грудь её вооружена...она мне пишет милое, хотя бестемпераментное письмо".
Амели, его страстная чаровница, могла раскалить железо! Граф откладывал бумаги, переживая в своём суровом для всех сердце давление сладчайшее.Очнувшись от  видений, граф осознавал всю неуместность  подобных мыслей для его кабинета, сколь и для должности, суровел лицом.
И оттаивал снова вечером, увидевшись с хозяйкой своего сердца. Непривычно было ей видеть Бенкендорфа взволнованным, когда протянул молча свёрток в льняной ткани. Не скрывая брезгливости, отбросила старый лоскут...
- О, книга? Это символ? - улыбалась, вопросительно глядя на дарителя. Право, странный подарок.
Александр Христофорович поведал легенду семьи и да, это символ его любви к женщине необычной. Умная Амалия прониклась настроением дарителя, прижала фолиант к груди, изобразила всё, что требовала сентиментальная ситуация. Но баронесса не была сентиментальной. Глядя на довольного Бенкендорфа и всё прижимая к сердцу эту старую книжицу, она завела разговор о единении душ и что это возможно только при одинаковых верах. А она - католичка, он - лютеранин. Смотреть в глаза и пусть слёзы катятся...Эти слёзы, ценой с капли дождя, проникали прямо в открытую душу генерала. Он не терял головы, и тем больнее была борьба разума с сердцем.
Зачем  это нужно баронессе? Только для подтверждения её власти над этим всемогущим человеком России.
А Александр Христофорович, как никто другой, знал законы своего государства и согласно законам, переход в католицизм означал для него каторгу. Каторгой душевной была и эта не впервые озвученная просьба Амалии, и он всё тянул. Как же она его любит, если думает об их союзе и ТАМ !
Амалия не стала доводить мужчину до опасной черты шантажа, была нежна, они читали друг другу Данте, болтали по-немецки, что было признаком особого доверия.
По умолчанию в семье априори Александр Христофорович своим временем не распоряжался, государева служба! Если возвращался к  семейному ужину, все чувствовали его надёжную заботу. Если освобождался, как сегодня, к полуночи, жена ждала его с чаем. В его любимой жёлтой шали, по-домашнему распущенные волосы, спокойный голос.  Граф осознавал, что Елизавета Андреевна была красива, и чувство вины раздражало его, как и её спокойствие. Что-то она переспросила погромче, зная о его давней боевой контузии, и муж не сдержал раздражения:
- С каких пор тебя интересует моя служба? Управлять мной решила?- Hедовольство было незаслуженным, оттого он кричал уж вовсе не к месту.
Елизавета Андреевна  допила чай, опустив голову. Подняла глаза и сказала подчёркнуто спокойно: " Уж так управлять твоей службой, да и жизнью, как это делает баронесса Крюднер, мне не дано. Доброй ночи, Александр Христофорович". И вышла из столовой, заворачиваясь поплотнее в жёлтую шаль.
Памятуя о своём сдерживаемом гневе, который вызывали у него выходки этого сочинителя Пушкина, и как яростно врезал он пером в бумагу продуманно вежливые слова, Бенкендорф оценил реакцию супруги. 
...Всё чаще пятидесятишестилетний  Бенкендорф    склонялся к тому, что земной свой долг перед семьёй он выполняет, можно и о душе подумать.

                Картина 8
                "Обман, который всем сердцам знаком,
                Приносит вред и тем, кто доверяет,
                И тем, кто не доверился ни в чём."

                Данте

Именно к Бенкендорфу  поэт обратился за помощью -  дело касалось женитьбы Пушкина. Родителям Натальи Гончаровой не очень-то был по нраву жених с  неоднозначной репутацией. Пушкин ценил шефа тайной полиции,  как благородного и милосердного человека, попросил у Бенкендорфа положительную характеристику, и тот   не отказал — поэт получил  благожелательный письменный отзыв. Рекомендательное письмо от шефа жандармов успокоило Гончаровых. Согласие на брак было дано.
А после венчания Пушкина уже в письмах Натальи Нилолаевны Бенкендорф прочитает: "Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца." Цензор сочувственно подумал: "А влюблённый муж, стало быть, ключа этого не нашёл."
 И впоследствии узнавал из писем супругов, что горячая любовь поэта разбивалась о лёд супруги. Каждый любил, как умел. И их любили. Вот и государь унизил Пушкина, присвоив тому в его тридцать с чем-то юношеское звание камер-юнкера, чтобы обязать  выводить супругу на придворные балы. И вот уже Наталья Николаевна  - фрейлина, а своей равнодушной приветливостью пришлась по сердцу не только государю. Не Бенкендорфу сражаться с амурными похождениями при дворе! Царица мягко попеняла ему ( тоже заходила поболтать на родном немецком, доверяла), что Амели уж явно злоупотребляет  симпатией генерала, и его служебные дела могут пострадать. Генерал прислушался, но дела уже и правда подстраивались под интересы его Амели. Он воспринимал её капризы как месть за несогласие перейти в католичество, дескать, к чему слова о вечной любви, если...
 Бенкендорф всегда был рассеянным, но с годами и контузия сказывалась на ухудшение слуха, и забывчивость становилась темой для анекдотов. Он хватался за позднюю свою любовь, уже жертвуя службой и не желая принимать правду, что дела тайной полиции ведут его заместители. А он ведёт  аморальные дела.  А как быть с письмами Николая I Наталье Пушкиной? Его дело - передать в руки.
 Государь пригласил Бенкендорфа для приватной беседы.
- Я хотел бы подарить госпоже Пушкиной нечто особенное, что никак не могло бы оскорбить её. - Помолчал, как бы ожидая  реакции, но Бенкендорф привычно выжидал. - Вот тут у меня старинная книга, не всё же Наталье Николаевне  стихи своего супруга читать. - Николай держал свёрток, будто не решаясь передать, но приближённые знали, что в любовных делах царь не нуждался в советах.
- Да, в свете уже передают недовольство жены поэта его вечно испачканными в  чернилах пальцами. Восхищением в своей семье господин Пушкин не может похвастать. - Бенкендорф дипломатично поддержал тему.
- Откуда это у вас? - восклицание было сколь горячим, столь и неуместным. Это была его, их семейная реликвия -  книга в бархатном синем переплёте! Сердцу стало тесно под мундиром уже в прямом смысле.
Государь удивлённо смотрел на побагровевшее лицо генерала. Отвечать он не собирался, но грубить при деликатной просьбе было неуместно. Он похлопал по плечу верного служаку :
- Мне досталась от добрых людей, но я не коллекционер старинных вещиц. А Данте многое говорит верно.
Бенкендорф шёл, не помня себя, но одно пробило чётко сквозь всполохи чувств: всё правда, что болтают о связи баронессы с царём. Подарить его подарок! И снова пульсировало: его Амели и НиколайI! А руки упаковали в плотную бумагу дорогую книгу, перо чётко надписало  имя, отправлен курьер. Доставить лично!
Курьер вернулся с нераспечатанным пакетом. " Госпожа Пушкина отказалась принять пакет". Что ж, это не письма, за подарок придётся благодарить особо. Уставший за один этот день генерал Бенкендорф прибрал стол, положил  запечатанный пакет в портфель. Как ответит на вопросы царя, когда откроется, что Наталья Николаевна не видела подарка, сейчас не думалось. Ехал в карете, попросил к набережной отвезти. Захотелось выбросить треклятую книжицу в Неву. Оборвал себя: что за ребячество! А Амалию ты тоже туда же отправишь? От глухой боли, от стучавшего слова "предала" не деться никуда. А ведь неделю назад он ездил в  Ригу и принял католичество! Как хохотала Амели, читая свидетельство о крещении! Тогда  верилось, что она счастлива, а теперь понятно, что она смеялась над ним. "Душу продал!" - заболело  ещё горячее. 
 Дошёл до какой-то православной церквушки, усмехнулся, что перекреститься теперь не знаешь, как и где. У ворот толклись несколько  попрошаек. Бенкендорф остановился, разорвал пакет, не хотелось даже прикасаться к осквернённой реликвии. "Простите мне",- выдохнул вслух и положил книжечку у ног молодой женщины. Встретив недоумённый взгляд, бросил несколько монет, за что получил и искреннюю благодарность, и благословление. Ещё раз проговорил вслух, глядя на небо: " Простите мне".
Одаренная нищенка сразу оценила синий бархат: хоть и потёртый, а кошель можно сшить. Под завистливыми взглядами приятелей стала осторожно отдирать  ткань. В надежде получить  толику от щедрого подношения  однорукий Антип протянул нож. Работа заспорилась. Под тканью с одной стороны, где якорь с дельфином,  появился деревянный футляр. Так вот отчего книга была такой тяжёлой!  Антип не выдержал долгого любования и потянулся к футляру: чутьё бродяжки подсказывало, что неспроста этот деревянный тайничок. Хозяйка книги жадно отдёрнула её к себе  и к ногам упал перстень с рубином. Этот кроваво-красный камень даже и нищие знали: на руках подающих милостыню повидали каменьев. Зашлось сердце нищенки, быстро уходить отсюда, пока хозяин за перстнем не вернулся. Лоскут синего бархата затоптали босые ноги...
Рафаэль Санти хотел оставить своей Маргарите необычную ценность. Это был один из знаменитых перстней Борджиа. Под ярким рубином в нем пряталась емкость с ядом. Достаточно было слегка сдвинуть крышку и отрава незаметно попадала в вино для врага.  В  перстне Рафаэля яда не было. Те, кому дарили этот спрятанный в бархат перстень, сами отравляли свою жизнь и жизнь тех, кто их любил.