Бархатным ветром Артбухта пропитана

За строкой моей песни

Две тысячи первый год!
Мне сорок восемь лет.
Моей внучке только что исполнился годик!
Я совсем0совсем один и свободен как ветер в поле.
И мне выпал случай – впервые в жизни! – прорваться в Севастополь!
Всё детство на Свердловском железнодорожном вокзале я подолгу смотрел на пассажирские поезда с табличками «Свердловск-Севастополь»!
Севастополь манил меня!
Он звал к себе одним только своим именем!
Такой загадочный!
Такой недостижимый!
И ведь я не знал!
Не знал тогда, что это родной и любимый город моего отца!
Да!
Мой отец служил в Севастополе перед войной!
Он был женат и у него в Севастополе была дочка!
Мама расскажет мне об этом уже потом, после моего возвращения из.
В Севастополе у меня была родная 0 по отцу – сестрёнка!
Всё детство, всю юность, всю жизнь мы с братом были оба-двое!
И не было ни у него, ни у меня никаких сестёр!
И вот тебе подарок: открылось!
А ведь как манил!
Как звал к себе!
Прямо-таки тащило неведомой силой!
А я всё мимо да мимо!
Уж и в Фкодосии сорок дней!
И в Херсоне чуть не год!
А до никак не добирался.
И вот в августе 2001 года я впервые решил лкунуться ы мре на Учкуевке, на Северной стороне.
Вошел в море по колено.
Потом по пояс.
И всё!
И решил прямо вот тут и умереть!
Умру, а с места не сдвинусь!
Я же по природе своей столпник!
Не сойду!
Вообще я собирался погостить в этом сказочном городе недельку, ознакомиться и метнуться к Свердловску. Уже превращавшемуся в Екатеринбург.
Я понимал, что жизнь моя в целом завершена и никакиз новыз событий в ней уже не предвидится.
Только что я выиграл грандиозный процесс против целого юридического факультета одного ужасно амбициозного вуза.
Против меня выступила целая группа юристов во главе с доктором юридическиз наук, в числе которых были и доценты и кандидаты наук и старшие преподаватели. Тяжба длилась несколько лет и вот в июле месяце в этом деле была поставлена жирная точка.
За время процесса мне неоднократно намекали, что надо бы ходить осторожнее и осматриваться по сторонам, чтобы как бы чего не вышло.
Угрозы сыпались на мою голову всё детство, всю юность, а с 1987 года они приобрели вполне конкретный почти осязаемый привкус. И вот теперь я не сомневался, что жизнь моя на исходе.
О том говорила и внутрисемейная статистика.
Мужчины в семье редко доживали до пятидесяти.
То есть пятьдесят – это был как бы верхний предел.
А мне уже сорок восемь!
И уже поздно что-либо исправлять в себе.
Одна у меня была страсть: песни!
Песни я писал с детства.
И накопилось из уже около пятисот!
Но это те, которые я помнил.
А ведь многое бездарно утратил!
И вот я стою по грудь в море в волшебном и пока не известном мне Севастополе!
И не знаю, что в этом городе у моего отца были до войны жена и дочь!
Что это родной город моей родной сестрёнки!
И я понимаю: я останусь здесь навсегда!
Я именно здесь и умру!
Я хочу здесь остаться и умереть!
Всё видел в жизни!
Всё слышал!
Хочу тут!
На Северной!
В Учкуевке!
В море!
Пройдёт четыре недели и я присяду на крылечке 46-ой «итальянской» школы Севастополя.
И напишу за вечер свой = свой собственный! – «Севастопольский вальс».
Это я уже позже наконец отрефлексирую своё песенное творчество корректно.
Оказалось, что всю свою жизнь я писал в основном именно вальсы!
И писал их так легко, что начинаю догадываться – будь у меня чуток иное в летстве – и я стал бы конкурентом Штрауса. Не в прямом смысле, но… Ведь это же надо умудриться написать сотни вальсов и ничего иного!
Конечно я разобрался с генезисом этого увлечения.
Папа и мама работали в одной концертной бригаде, рассекавшей по Колыме от зоны к зоне, и в дороге они распевали и наигрывали. И вальсы были непременной частью репертуара.
Ведь там люди тоже танцевали! Бригада обслуживалоа начальство и охрану, а также вольнонаемных и освобожденных поселенцев. Свадьбы, праздничные мероприятия. И на них люди хотели танцевать. А что люди попроще любят танцевать? Ну разумеется вальс!
Вот так меня в мамином животике и нашпиговали любовью к вальсам «под завязку»!
И вот сижу я на крылечке школы, прямо на ступеньках, и во мне рождается строчка про Артбухту.
«Бархатным ветром Артбухта пропитана!»
И я чувствую, что вот это оно – моё! То самое! Слово найдено!
Поэту иногда хватает первой строки, чтобы родилась вся песня целиком!
А уже потом можно вникать, подсчитывать и рефлексировать!
Раз, два, три! Раз, два, три! Раз, два, три! Раз, два, три!
Бар-хат-ным вет-ром Арт- бух-та про пи-та-на!

Это уже потом понимаешь, что мой родной, мой великий Архангельск, стучит в мою грудь!
Арх! Арх! Арх!
Это уже после замечаю, что все мои места проживания связаны с АР или РА.
ЕкАтеРинбург, уРАл, РеттиховкА, Архангельск, качканАР, уРАй, кРАснодАР.
Улицы в адресах такие: кАРла мАРкса, кондРАтюка, микроРАйон.
И потому подсознательно АРтбуХта, и бАРХат «играют» с Архангельском «вслепую»!
Я упиваюсь этой строчкой, потому что Артбухта реально бархатная и в ней всё бархатное в этом очаровательном неповторимом августе!
И море бархатное!
И бриз!
И теплый воздух!
Всё мягкое, теплое, нежное!
И скольжение судна по волнам в ней именно бархатное!
И волны бархатные!
И потому я тону в этой строке своего вальса!
И петь его нужно именно бархатным баритоном!
Но у меня нет такого голоса.
Это моя личная трагелия.
Я могу лишь пытаться изобразить то, что слышу внутри себя.
Потом, в Екатеринбурге, во время записи этого вальса на студии в половине пятого утра той насмерть простуженной ночи я потеряв полностью голос глотаю яйцо сырое, запиваю тридцатью граммами коньяка и горячим чаем и пропеваю треть строчки! И так – слово за слово из этих кусочков собрана вся та запись, которую вы слышите!
И всё-таки я сохранил её для вас!
Эту фантастическую строчку фантастической песни о расставании с любимой в самом прекрасном городе Земли. В моём родном Севастополе.
«Бархатным ветром Артбухта пропитана!
Август укутался в бриз!
Стебли колонн виноградом увитые…»