Ударник коммунистического труда

В восьмидесятые годы прошлого века в организациях здравоохранения Советского Союза, в состав которых входили поликлиника и стационар, практиковалась система чередования врачей. Как менялись местами работы врачи других специальностей, не знаю, а вот участковые терапевты на три месяца переходили в одно из стационарных отделений объединённого лечебного учреждения; в поликлинике их заменяли больничные врачи-ординаторы.
 
Идея была неплохая: участковый терапевт обновлял забытые институтские знания, а стационарный доктор спускался со своего “врачебного больничного Олимпа” и погружался в реалии жизни представителей первичного звена здравоохранения: безразмерные амбулаторные приёмы и визиты к больным на дом по обоснованным и надуманным поводам.
 
Справедливости ради скажу, что эта практика в условиях Барановичской городской больницы оказалась “усечённой”: амбулаторный доктор переходил в стационар, а больничный врач под всякими предлогами оставался на своём рабочем месте. Тем более, что администрация объединения закрывала глаза на эти вольности.
   
Я отработала почти три года участковым терапевтом, когда коллега, участковый врач расположенного рядом с моим терапевтического участка, по графику должна была перейти в стационар. Однако болезнь помешала ей выполнить приказ главного врача; в качестве замены временно нетрудоспособного доктора заведующий отделением выбрала меня.

Собственно, я не была против: работа в одну смену, не нужно беспокоиться, что сына некому забрать из детского сада. В памяти ещё сохранились добрые воспоминания о прохождении интернатуры трёхлетней давности и неспешном ритме работы врача ревматологического отделения стационара.

Но … два соседствующих отдалённых терапевтических участка оставались без врача. Руководитель отделения была большим дипломатом и смогла убедить меня “оставить за собой” выполнение визитов на дом к жителям вверенного мне участка.

– После работы перейду через железнодорожный мост, выйду к Центральному вокзалу – и сразу же начинается территория участка. Да и лето, некоторые врачи в отпусках, а тут ещё болезнь Марии Петровны! Надо выручать, – подумала я и дала согласие.

Прав был ирландский классик Оскар Уайльд: “Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным”. Уже к концу первой недели медицинские регистраторы стали передавать мне сведения для визитов на дом к жителям соседнего участка, ссылаясь на распоряжение заведующего отделением.

Оба участка представляли собой территорию частного сектора окраины города с численностью населения более семи тысяч человек; ориентировочная ширина объединённого земельного района – около полутора километров, а длина – почти пять километров.
 
Я делала вид, что не замечаю постепенного расширения границ вверенного мне терапевтического участка. Вызовов на дом было немного: жители окраины города, выходцы из деревень Барановичского района, не избалованные врачебным вниманием, обращались к медикам только при серьёзных недомоганиях.
 
К тому же, большей части населения было не до врачей: на небольших приусадебных участках росли “свои” овощи и зелень, требующие постоянного ухода. А ещё сбор дикорастущих ягод и грибов, до врачей ли?! Так и обходились недавние сельчане без медицинской помощи до глубокой осени, до завершения всех сельскохозяйственных и заготовительных работ.

В один июльский день медицинские регистраторы поликлиники передали мне по телефону сведения о вызовах на дом: два на “моём” и один – на соседнем. По окончании работы в стационаре я вначале посетила “своих” пациентов; у них были диагностированы острые респираторные вирусные инфекции с повышенной температурой тела - выше 38 градусов. Назначив лечение и выписав освобождение от работы, отправилась на соседний участок.

Вообще-то, два соседних участка были “машинными” – для визитов на дом врачу предоставлялось транспортное средство, которое иногда приходилось ожидать час, а то и больше. Чтобы не быть привязанной к санитарному автомобилю, на время работы в стационаре я отказалась от него, мол, мне близко, только через мост перейти.

Жилое строение пациентки, нуждавшейся в оказании медицинской помощи на дому, располагалось примерно в двух с половиной километрах от границы вверенного мне участка. Едва войдя в дом, я услышала стенания.

– Плохо, видно, больной, раз она так стонет. Почему же она или родственники не вызвали “Скорую помощь”? – встревожилась я.
 
Меня встретил немолодой мужчина, на вид примерно лет семидесяти. Он провёл меня к больной, которая, едва ответив на приветствие, продолжила стонать.
 
– Ы-ы-ы, – монотонно, на одной ноте, не прерывалась пожилая женщина.

Мне удалось вклиниться в однообразное “пение” страдалицы, задав ей вопрос:

– Что Вас беспокоит?
 
Прервав на мгновение исполнение своей оригинальной партии, мученица ответила:

– Нешта мне не дабрыцца, дахтурка!
 
Мои уточнения, что означает “не дабрыцца” и что беспокоит пожилую пациентку, сопровождались монотонным вокалом старушки: ы-ы-ы…

Не получив внятного ответа, в чём именно выражается “недабрыня”, я попросила пациентку раздеться для осмотра.

Обнажению сопутствовало всё тоже подголосье: ы-ы-ы…

Приложив стетоскоп к грудной клетке, я попросила пожилую женщину помолчать, чтобы прослушать и осмотреть её.
 
Почти минуту пациентка молчала; во время пальпации живота и осмотра костно-мышечной системы “ы-ы-ы…” возобновилось.

Состоянию здоровья “болезной” могли бы позавидовать многие молодые люди: я не нашла никаких отклонений в работе сердечно-сосудистой системы, органов пищеварения и опорно-двигательного аппарата.

С учётом данного обстоятельства я сочла возможным задать пациентке вопрос, не дававший мне покоя последнюю четверть часа:

– Нина Ивановна, а почему Вы всё время стонете?

– Бо мне так лепей (лучше - бел.)! – ответила мнимая больная.

– А муж? Как он терпит Ваше постоянное … мычание (я едва сдержалась, чтобы не сказать слово нытьё)? – поинтересовалась я.

– А што мужык, ён глухі, нічога не чуе! (А что муж, он глухой, ничего не слышит! – бел.) – пренебрежительно махнула пожилая женщина в сторону безмолвно стоявшего супруга.

Перед уходом я дала формальные рекомендации по режиму питания, отдыха и труда, нисколько не сомневаясь, что насчёт “труда” можно было и не говорить: хозяйственными делами в этом доме явно занимался мужчина.

“Ы-ы-ы …” долго ещё сопровождало меня после ухода из дома и, как навязчивая и прилипчивая песня или мелодия, не давала возможности мысленно переключиться на другие темы.
 
Подойдя к автобусной остановке, вспомнила выражение близкой родственницы, которое она применила бы в данной ситуации:
 
– Бо ёй ёсць за кім хварэць! (Потому что ей есть за кем болеть! –  бел.).

На следующий день моя помощь на дому понадобилась только одному человеку – всё той же Нине Ивановне.

Идя на визит, взяла под сомнение качество моего вчерашнего осмотра, может быть, я чего-то недосмотрела?

Войдя в дом, увидела бабульку, которая прохаживалась по дому, сопровождая моцион уже знакомым “ы-ы-ы …”.

Поздоровавшись с “больной”, я спросила:

– Нина Ивановна, а что сегодня у Вас случилось?

– Нічога дахтурка не здарылася, ўсё добра! – с улыбкой ответила пациентка.

– А зачем же Вы, если “ўсё добра”, вызвали врача на дом, ведь не близкий свет к Вам идти по такой жаре?! – поинтересовалась я с плохо скрываемым раздражением.

– Я хацела пацікавіцца, якое яечка мне лепш з’есці: крутое або ўсмятку? (Я хотела поинтересоваться, какое яичко мне лучше съесть: крутое или всмятку? – бел.) – ничуть не смутившись, ответила сторонница здорового питания.

Сдержав эмоции, я ответила, что лучше всмятку.

Выслушав мой ответ, бабуля кивнула головой и затянула свою нескончаемую песню “ы-ы-ы …”.

Прощаясь, я взглянула на горемычного супруга эгоистки. Он развёл руками, мол, а  что я могу поделать?

Жалкий вид пожилого мужчины напомнил мне главного героя произведения А.С.Пушкина  “Сказка о рыбаке и рыбке”.
 
– Вряд ли что-нибудь изменится в жизни страдальца: зловредная старуха как помыкала, так и будет им помыкать. Он, а не она, оказался у разбитого корыта, – размышляла я, идя к автобусной остановке.

Память настойчиво воспроизводила “ы-ы-ы …”.

– За два дня – всего полчаса общения с любительницей оригинального “пения”, а забыть назойливое хныканье никак не получается, наваждение какое-то! А если слушать “певунью” годами, то тут и до специализированной клиники недалеко! – прикидывала я.

Встречный пешеход поздоровался со мной; я уже находилась на территории вверенного мне участка. Ответив мужчине, поинтересовалась здоровьем и пригласила на приём в сентябре; он состоял на диспансерном учёте у терапевта.

После разговора с пациентом в памяти возобновилось нытьё “ы-ы-ы …”; это способствовало моему зловещему открытию:

– Теперь я начинаю понимать, почему один из супругов, длительно проживающих в браке, как и главный герой фильма режиссёра Пьетро Джерми, решается на “Развод по-итальянски”, думая о нелюбимой жене: “Проще убить”.
 
Внутренний голос воспротивился таким чудовищным мыслям представителя самой гуманной профессии; я попыталась переключиться на другую тему.

Длительная ходьба содействовала возникновению ещё одного моего заключения:

– А всегда ли медицинская помощь должна быть бесплатной? Ведь в двух последних случаях не было ни малейших оснований не только для вызова врача на дом, но и для визита в поликлинику!

Детально обдумать положение о внедрении платных медицинских услуг мне помешал подъехавший автобус.

Спустя полгода в поликлинике в торжественной обстановке мне вручили Значок “Ударник коммунистического труда”.

– Хорошо, что я тогда ни с кем не поделилась своими крамольными мыслями о платной медицине, – подумала я, “принимая на грудь” отличительный знак. – А то какой же из меня получился бы “ударник”, если я посягнула на самое святое – бесплатную и доступную медицинскую помощь трудящимся?!
 
P.S. Вспомнила я эту историю, недавно разбирая содержимое своих многочисленных коробочек и шкатулок для украшений; в одной из них хранилась моя первая трудовая награда – Значок “Ударник коммунистического труда”.