Еще одна глава из неоконченного романа

У Марии

  Уже в прихожей он почувствовал, что хозяйка этой квартиры – женщина. Даже в этом маленьком пространстве веяло чистотой и уютом. Скинув плащ и сменив туфли на предложенные ею тапочки, он прошёл в комнату.
  Ухоженная мебель, ещё советских времён, ненавязчиво, своим несколько архаичным диссонансом с плазменным телевизором  в  левом от окна углу комнаты, успокаивала и настраивала на полную расслабленность. Толстый ковёр на полу ещё больше усиливал посыл на вдруг мелькнувшую в голове мысль: тебе здесь хорошо, здесь ты дома.
  Погрузившись в низкое с гнутыми деревянными подлокотниками кресло, он закрыл глаза в ожидании Марии. Запах Арабики неожиданно подкрался к нему, мягко погрузив в граничное, полусна и полуяви, состояние. Он плыл высоко над землёй в голубом бездонном небе, плыл с раскинутыми словно крылья руками. Но не они поддерживали его в этой прозрачной высоте, а какое-то всепоглощающее чувство радости от слияния с этим голубым небом и прохладой  разреженного воздуха.
  -  Ну, вот и кофе, Егор. Я не очень долго возилась?
Он открыл глаза. Мария стояла перед ним с подносом в руках. Она уже успела переодеться в домашнее. Довольно узкие  тёмные брюки хорошо подчеркивали стройность её фигуры, а хлопковая блуза  в крупную бело-сине-красную клетку молодила её лицо, стирая с него полтора-два десятка лет.
  -  Аромат вашего кофе, Мари, меня куда-то унёс, и я, образно выражаясь, летал в его облаках, почти отключившись от настоящего. Простите.
  - Только не улетайте совсем, после того как вы, Егор, его ещё и попробуете. Мне кажется, что я владею некоторыми секретами его приготовления, способными на такие последствия.
  Кофе был великолепным. Сделав несколько глотков, он посмотрел на Марию. Она была вся в себе, в своих ощущениях вкуса кофе и бодрости, с каждым глотком заполняющим её. Он поставил свою чашку на стол, в желании растянуть удовольствие.
  - Спасибо, Мари, за это душистое волшебство. Кстати, у вас замечательная квартира, если судить о ней по этой гостиной. Надеюсь, вы не одна пользуетесь её уютом?
  - Сейчас, к сожалению, – одна. Честно говоря, мне не хотелось бы касаться этой больной темы, но, видимо, придётся. Наше знакомство, Егор, не смотря на его скороспелость, как мне кажется и хочется, будет долгим. Поэтому на ваши вопросы так и так придется отвечать.
 Мужа я потеряла давно. Он был врачом, хирургом, а по натуре – солдатом. Хождение по лезвию ножа было чертой его характера.  Он любил рисковать и в своей профессии, и вне её, за что получал немало колотушек. Врачевать в мирной обстановке, когда в Чечне шла война и гибли наши ребята, он не мог. Там и погиб.
Сколько ребят, спасённых им, позже приезжали ко мне, рассказывали о нём, восхищались им. Они как будто хотели своими посещениями утешить меня, но причиняли только боль. Я их встречала, слушала, пыталась улыбаться, отвечать на расспросы о нём, а душа рыдала. . .
  Но время лечит и застилает прошлое проблемами и заботами настоящего. И с памятью о Викторе время не церемонилось, и я привыкла, в конце концов, к тому, что он ушёл навсегда. Вон висит на стене его портрет.  Он теперь всегда улыбается мне из того времени, когда наши головы кружились от любви друг к другу, и будто бы кричит ободряюще: ;Машка! Не распускай нюни! Живи!;
Дочка моя Даша три года назад вышла замуж и переехала к мужу. Когда Николай – её муж в отъезде, она приезжает ко мне с внучкой Сашей и живёт до возвращения мужа из командировки.
  - Понятно. Главное, Мари, как я понял, одиночеством вы не болеете и воспринимаете его, как некое препятствие на дороге жизни, которое надо преодолевать и идти дальше.
  - Пожалуй, Егор, так оно и есть. Они помолчали. Спросив, не хочет ли он еще чашечку кофе и, получив отрицательный ответ, она собрала чашки и вышла на кухню. Он же встал и подошёл к портрету Николая.
 Когда Мария вернулась в гостиную, он уже снова сидел в кресле и несколько  нервно выстукивал  пальцами по столу.
  - Мари, какую фамилию вы  носите: свою девичью или Николая?
  - Фамилию мужа, конечно.  Я до сих пор - Жирова.  А почему вас это вдруг заинтересовало?
  - Дело в том, что ваш муж - мой хороший товарищ по пионерскому детству. Мы несколько лет подряд в 50-е годы прошлого века тусовались, как сейчас выражаются, в одном пионерском лагере. В последний раз мы виделись лет тридцать назад, когда дирекция завода, хозяина того пионерского лагеря, решила устроить вечер встречи бывших его пионеров. Как уж они собирали нас – бывших пионеров, разлетевшихся по всей Москве, а то и по стране, я не помню. Только собралось нас всего несколько десятков, да и то из разных смен и разных лет, а вот с Жирой мне повезло. Не удивляйтесь, что я его так назвал. Это была его мальчишеская кличка. У меня тоже была такая – Нервюра, по названию одной из деталей моделей самолёта. Я сильно грассировал и, занимаясь в авиамодельном кружке, очень смешно произносил её название:  Нерлвюрла.
   Мы с Виктором тогда с трудом друг друга узнали, но старая дружба не стареет. Весь вечер проболтали, вспоминая наше пионерское время, потом зашли в какое-то долгоиграющее кафе, и ещё выпили, как теперь  оказалось, на прощание.
  - А вы знаете, Егор, я теперь вспоминаю тот вечер. Он пришел тогда сильно навеселе и при входе в квартиру, приставив  несуществующий горн к губам, протрубил: Та-та: та-та, . . та-та-та! , а потом долго рассказывал о встрече, как теперь выяснилось, с вами.
  - Да в лагере он был горнистом, и все моменты  лагерной жизни оповещал звуками горна. До сих пор, утром при просыпании, у меня в голове звучит его побудка: Вставай,  вставай дружок - с постели на горшок. Вставай, вставай, штанишки одевай.
   Виктора в лагере знали и любили не только за его дружелюбный характер, но и за смелость и принципиальность. Как-то раз несколько  пацанов-паханов  -  подговорили мальчишек нашей спальной палаты убежать из лагеря. Этих зачинщиков в лагере боялись. Как мне стало известно,  потом все они кончили тюрьмой. Проявил слабину и ваш покорный слуга. Виктор же наотрез отказался. И на все их угрозы,  улыбаюсь, повторял: Нет, пацаны, я здесь на службе: мне будить вас нужно и в столовую звать. Убегать – это дело трусов.
 Мне потом было стыдно перед Виктором за свою трусость, а он тогда обнял меня за плечи и, мягко улыбаясь, сказал: ;Все мы Егорка, когда-нибудь совершаем не то, что нужно, и хорошо, если делаем честные выводы. Мы же с тобой пионеры, а через год будем комсомольцами, и должны, как капитаны  Каверина, беречь честь смолоду.
 И я боялся, что эти козлы набьют мне морду за отказ идти с ними, но почему-то вспомнил Петрищево и  фотографию в тамошнем музее – замороженная Зою, с петлёй на шее. Что же выходит? Она - девчонка в 17 лет не сдалась под пытками и издевательствами фашистов, а я должен бояться угроз каких-то идиотов?  Не дождутся.
   Знаете, Мари, почему я этот эпизод помню в таких подробностях? Он в какой-то мере  стал для меня определенной вехой. Именно слова Витьки - моего ровесника и друга, а не серьёзного взрослого, запали в душу и руководили мной в определенных ситуациях последующей жизни.
 Я вам ещё не надоел, вспоминая далёкие годы? Честно говоря, хорошее и беззаботное было время и хочется вспоминать и вспоминать его.  Он посмотрел на часы и с сожалением перевёл взгляд на Марию.
 - Пора, Мари, возвращаться в свою берлогу. Как это у Пушкина: Пора прощаться, ждут постели, приятный сон . . . Мы с вами сегодня так много всего и разного обсудили, что я начинаю опасаться следующей, но уже безмолвной встречи с вопрошающими взглядами друг на друга.
  - Пусть это вас не волнует, Егор. Было бы желание общаться, а тема обязательно найдется. Не буду вас задерживать в надежде на  новую встречу.
  Попрощались оно сдержанно. Виктор незримо присутствовал рядом, удерживая их где-то на уровне подсознания от проявления чувств, способных причинить боль ему  - бывшему мужу и другу детства.
   По дороге домой, в метро его не покидала мысль, что знакомство с Марией было кем-то спланировано.  Вероятность встречи с женой друга детства в многомиллионном городе равнялась практически нулю. И, тем не менее, она состоялась.
   В мистику и бога он не верил, но иногда в ситуациях, подобных нынешней, он ловил себя на мысли, что что-то, в виде программы, определяющей нашу сегодняшнюю и будущую жизнь со всеми её  случайностями и совпадениями, есть. И все действия и поступки, совершаемые человеком якобы наперекор этой программе, являются часть её. И сейчас  он благодарил эту программу за встречу  с Марией.