Монолог консервной банки

Дзинь! Я никого не ушибла? Ну, вот и хорошо. Никто не против, если я здесь буду временно обретаться? Да, да! Временно. Пока судьба не забросит меня куда-нибудь подальше.
Кто я такая? Ну, вы догадайтесь. Только не надо кричать на весь свет об этом. Мне излишняя реклама ни к чему.  Ненавижу шумиху и пустозвонство.  Иначе воспитана…
Нет, у меня никого нет. Я абсолютно одинока. Сейчас. Раньше было иначе. на полке продовольственного магазина. Блестящее общество: стройные красавцы-бутылки с коньяком, серьезные и важные пакеты с импортным чаем, легкомысленные и немного вспыльчивые пачки сигарет… И каждый день новые лица: одни уходят, другие появляются. Смена декораций, смена настроения – пертурбации, одним словом. Только не спрашивайте, что это означает! Долго объяснять…
Потом обычная история. Меня… меня купили. Или продали, что не меняет дела. Как последнюю… нет, язык не поворачивается произнести это слово. Но не за ту меня приняли, не за ту! В душе я хранила чистоту. Но что поделаешь – такова была участь многих из нас.
А мне хотелось Любви! Большой и чистой. Любви, которая побеждает даже смерть. было в моей жизни высокое чувство. Полюбила нож, блестящий и острый. Скажет, как отрежет. И что? Сделал больно и – ушел. Вот и вся любовь…
Вот тогда и оказалась я никому не нужной. Меня попросту выбросили. Как цинично выразился один мой знакомый шуруп, я стала падшей банкой. И даже опасной для общества. Кто-нибудь нечаянно наступит босой ногой – порежется, крови будет! Но я крови не боюсь! Велика беда? Во мне полгода несколько трупов плавало, «кильки в томате» называется. Совсем мертвые. Я сначала думала, что беременна, а это всего лишь кильки… А так хотелось ребеночка! Я бы ему колыбельную по вечерам названивала.
Я – материалистка. Ни во что не верю. Абсолютно. Была у меня подружка, медная пластинка, такая же атеистка. Вместе целую вечность на свалке пролежали. Часто говорили на философские темы: помойка и Сартр, гносеология и утиль, дегуманизация хлама и прочее… Так ее какой-то паренек подобрал, почистил, вырезал из нее крестик нательный. И надо же – такой набожной стала: проповеди читает, постится. Что поделаешь: бытие определяет сознание. Нет, это не мои слова. Мне их один ржавый гвоздь сказал.
Что мне остается делать? Вот так лежать? Хочется пользу приносить. Дело делать, а не оставаться в стороне от жизни, в стороне от активной гражданской позиции. Ну, пусть в меня хоть червей дождевых кладут! Ведь какое-никакое, а занятие.
Или – на переплавку? Но это с телом. А с душой как быть? Как – с душой?