Малый Хадж

Рассказ-размышление

Давно собирался взобраться на одну гору. Нет, я не альпинист, а простой ходок и поднимаюсь исключительно летом и по безопасным маршрутам. И предпочитаю один на один, наедине с природой, без шума и трескотни туристических групп.
А с этой горой была одна известная проблема: она считалась религиозной святыней и посещение её было сродни Хаджу для малоимущих и престарелых. Место привлекало также и обеспеченную прослойку, когда для духовных откровений и пожертвований нет необходимости тащиться в жаркие аравийские пески.

Меня, беспутного, никак нельзя считать верующим, да и сама мысль подстраивания под правоверного для меня невыносима. И потому каждый раз откладывал эту вылазку. А более всего отталкивала вынужденная ночёвка в караван-сарае. И как-то случайно прознал, что на подступах к этой горе отстроили гостиницу. Ну, тут уж не удержался, ибо столько слов было говорено про эти дивные места.

Добираться пришлось на перекладных (маршрутка с "буханкой") и далее вверх пару часиков пёхом. С пассажирами на "буханку" был недобор и, чтоб не ждать, почём зря, заплатил сверху за двоих и мы тронулись. Ко мне сразу подсел один старичок, разговорились и я открылся, что из Сибири. Он назвал свой родной завод, а я как раз там сам же работал, только лет десять назад. Когда сказал ему об этом, он поперхнулся, а лицо его всё посерело. На уточняющие вопросы тот начал мямлить: мол, это было давно, да и подзабылось. Стало ясно, что он темнит и сочиняет на ходу. Я отвернулся от него: старичок понял и пересел на другое место.
По продвижению вверх, дорога раз за разом становилась хуже и уже, а водила гонял, как по федеральной трассе. В душе я проклял всех, нахваливавших эти места, но не заикнувшихся о самой дороге. Оставалось только отдаться делу случая.

Но вот наконец и сама гостиница. Действительно стояло здание с кровлей, но, как выяснилось, внутри ещё и конь не валялся. На мои распросы сведущие отвечали, что, пока стоит караван-сарай, гостиницу не достроят никогда ни за какие деньги. Да и "дивные места" оказались так себе. Вот и верь после этого верующим: для завлечения насочиняют тебе с три короба. Вспомнились мои возражения одному верующему о бессмысленности десятикратных поездок в одно и то же место, когда на миру столько прекрасных и чарующих мест. На что тот отвечал: для паломника ни в одном мире нет места лучше и краше, чем наши главные религиозные святыни – и я заткнулся в тряпочку.
Идти на гору сразу не решился, так как был риск не успеть вернуться дотемна. Одного восшествия слишком мало для полноты ощущений, нужно всласть обозреть все окрестности, а потом и растянуться навзничь и надышаться чистейшим горным воздухом. И привесть в порядок весь этот сумбур в голове: ты слился воедино с горами и небосводом  и торопиться тебе незачем и некуда.

И потому штурм горы был  перенесён на утро вместе со всей толпой паломников. Так что на этот раз все удовольствия, увы, будут половинчатыми – уж слишком много страждущих! А пока прошёлся по местным святыням, внёс причитающиеся пожертвования, побродил, поснимал природу. Вечер выдался облачный, вовсе не для смотрин за падающими звёздочками и вслед за другими потянулся внутрь караван-сарая. Весь пол был устлан коврами, а на них матрасы с подушками и одеялами. Кое-кто уже лежал, а другие сидели на матрасах и болтали, сбившись в кучки.
И только здесь обратил внимание на странный контингент, молодняк, почти что школьники, численность которых составляла четверть от общего числа паломников. Никак не мог взять в толк, с какой тут целью вся эта шантрапа и они раздражали всё больше и больше.

Присмотрел себе место, но не успел устроиться, как вдруг ко мне обратился один из энтих, которого в дальнейшем окрестил кличкой "Сандал", так как даже в гору он поднимался в своих неразлучных шлёпанцах-сандалиях. Так вот он, не то спрашивал, не то утверждал, что нашёл мой стольник и не успел возразить, как тот оказался в моих руках. Я даже как-то опешил от такого наглого всучивания этого стольника и далее действовал спонтанно по цепочке, оборотясь к соседу с другой стороны, лежавшего спиной к нам, что, мол, нашлись его деньги. Он будто и не слыхал, но из-под одеяла вдруг выпросталась рука его и совершила молниеносный бросок, которой позавидовала б любая кобра. Пальцы мои обдало ветерком и купюры как не бывало, а рука мгновенно исчезла в тайниках одеяла. Но что меня поразило более всего, голова его, как лежала на подушке, так даже и не шелохнулась. Глянул я на стену, решив, что он отслеживал меня в зеркало, но, увы, ничего подобного. Напоминаю, что тот лежал к нам спиной. Первым же моим желанием была прокрутка назад и просмотр в замедленном режиме этой виртуозной процедуры. И меня сильно подмывало "предложить" выдернуть ему ещё и свою сотенную, но поостерёгся, что могут воспринять как насмешку над паломником в летах. Да только вот Сандал выглядел весьма растерянным: возможно, его одолевали сомнения в правомочности моих действий. Внутренне разделял их, но происшедшее меня не особо то и волновало, главное, избавился от этого стольника, а он нашёл своего достойного и заслуженного владельца.

Этот случай напомнил мне  подобный другой, правда, произошедший со мной ещё давно. В магазине на полу подобрал я бумажник и повертел головой в поисках владельца. У самой кассы заметил женщину, которая стояла спиной и копошилась в сумке. Не дожидаясь её обратного хода, ибо чувствовал себя, как пойманный с поличным, быстро подошёл к ней и протянул бумажник. Она отвела лицо в сторону и точно таким же броском за спину выхватила бумажник и словно испарилась. Моё смущение, от такой её неблагодарности, сменилось аж злостью. Стоит ли говорить об том, что когда вышел из магазина и духу её не было. И начал припоминать, что хоть и стоял рядом с ней сбоку, мне так и не удалось разглядеть её лица даже в профиль. Значит, было что скрывать! Видимо, ей самой помешали прибрать этот бумажник, после чего спокойно пристроилась у кассы бочком и далее уже пасла бумажник краем глаза. И ругаю себя последними словами за свой инфантилизм, но прекрасно понимаю, что в таких делах супротив женщин природа бессильна. Ну, ладно, не окажись там её, что ж я на все сто сдал бы бумажник на кассу. Чёрта с два! В том то и дело, что никогда не знаешь, какой из твоих предков заговорит внутри тебя в этот момент. А большинство из них, что ни на есть, самый сволочной народ, ворьё и хапуги.
Виноват, малость отвлеклись.

Устроившись на матрасе (одеяла мне не досталось), пытаюсь разобраться, как этому паломнику удалось с такой точностью определить расположение купюры в пространстве. Скорее всего, услыхав про бесхозный стольник, он импульсивно повернул голову и вся картина у него там отпечаталась и оставалось внести только поправочку с учётом моего разворота к нему в стоячем положении. Ладно, определил он прибыльную точку в пространстве, но как вот выйти на него из непривычного лежачего положения, когда у психотерапевта мы с трудом попадаем пальцем в собственный нос. А тут, на тебе, целый местный менталист. Или ж у него это самый банальный "денежный нюх". И неимоверно жалею, что не приподнял купюру как можно повыше. Была б занятна его реакция на такой оборот.
Так как я без одеяла, возможно это случилось и преднамеренно, то открыт всем ветрам  и, как Штирлиц,  даю себе указание: никакого ворочанья, только дрёма на спине. Лежу себе, держу контроль и ругаю себя последними словами за эту вылазку. Священная гора – а я как в воровском притоне с этой подозрительной ребятнёй во главе с Сандалом и даже сосед с проседью оказался ловким пройдохой. Прямо кожей чую, как этот Сандал пытается меня усыпить, чтоб обчистить. Пред глазами выплыл старичок с "буханки" и понимаю, какого ж я дал маху, сообщив тому, что издалека, да и денег водиле дал при нём за двоих сверху. И немедля от него Сандалу пошла наводка на меня – раз с кубышкой. Поневоле одолевают гнетущие мысли: что за чёрт, что за малый Хадж, когда уже трое, на которых нарвался – все, как один, оказались жульём. Или ж это я сам притягиваю их к себе, как некогда цыганок.

Наконец настаёт утро и все шумно встают. С трудом приподнимаюсь и я, и будь машина под рукой, немедля уехал бы с этой горы. Самые верующие уже вереницей потянулись вверх. Сандал тут как тут и знаю, что будет держать меня на прицеле. Взглядом даю ему понять, что не желаю близости с ним, но он всё равно подходит и ругает соседа, что присвоил чужой стольник. А тот в пределах видимости, указываю на него и подталкиваю к нему. Нет, он, конечно же не пойдёт, ибо тот сразу даст ему по шеям. Да и с какой стати он так распереживался из-за этой купюры, как за свою собственную. И тут до меня доходит: чёрт, так это ж действительно был его стольник. А что ж за комедию ломал он вчера? Сразу отметаю вариант с проверкой моей порядочности – да он и слова-то такого сроду не слыхивал. Становится ясненько, что целью было выведывание дислокации моей налички. То есть, если б имел я неосторожность взять эту купюру, он потребовал б предъявления доказательств. А для этого мне пришлось б назвать сумму своей налички, да ещё и пересчитать на виду у всех. Уже даже в этот момент случилась бы куча мала и деньги б испарились, как тот самый стольник. Или б придумали чего другое. С раскрытыми картами ты почти как труп, как там: жадность фраера губит.
Вишь как, этот хитрый жук Сандал хотел всё провернуть. И почему-то уверен, что у него большой опыт по этой части. Да и фактическое признание Сандала о принадлежности купюры ему, говорило ещё и об непорядочности самого мага-искусника.

И это был именно штурм горы и ни о каком удовольствии не могло быть тут и речи. Старцы и женщины, которые потянулись раньше всех, стесняли других и путались под ногами более проворных. Продвижение вверх тормозилось проскальзыванием и многих относило назад. Хоть я и заране запасся горными кроссовками, но скатывался также, как и все. Никак не мог взять в толк, в чём тут дело и даже сам Сандал, постоялец близлежащих мест, только пожал плечами. Оно и понятно, ему не до этого и на уме у него совсем другое. И только опосля при спуске дошло, что причина крылась в жировых наслоениях от палаточной столовой на подошвах многих тысяч паломников, да и сама трасса была фактически отполирована шарканьем многих тысяч кед, ботинок и тапок.
С превеликими трудами, минуя блокпосты (ритуальные места), и глотнув, разве что, воды из святого источника, добрался до вершины и плюхнулся на камни. Вокруг сновали паломники и молодняк – так что, не до возлежаний тут. Да, такого унылого восхождения у меня ещё не было. Посидел ещё, поглазел. Рядом красовалось ещё несколько горок повыше и не без чувства апатии начал присматриваться к ним. Но тут прошёл гулкий и раскатистый камнепад, отбивший во мне последние зачатки авантюры. Сама природа возмущалась вторжению во столь ранний час сотен паломников и её совсем не волновали их благие намерения. Ей бы тишины и покоя! А о какой тиши речь, когда вокруг один галдёж и крики молодых, а то и оханья и кряхтенья старцев.

Собрался, окинул прощальным взглядом непокорённые вершины и подался вниз. Спуск выдался на славу, прокатился по склизкой трассе, как на лыжах, и тем самым подсластил пилюлю. Только выдохнул, глядь, а Сандал тут как тут. Заметив, что я направился к автостоянке, он меня стал отговаривать, что, мол, обед только через пару часиков, а народ, пока не поест, не поедет, а меня одного не повезут. Вспомнился вчерашний ужин, в целом нормальный – кормили на убой – да и к тому ж почти бесплатный (за счёт пожертвований спонсоров и паломников). Да только вот вся эта шпана, включая Сандала, действительно питалась бесплатно и ела лучшие куски, так как приходилась роднёй или соседьми всей тамошней обслуге. Был ещё и особо наглый типаж приживал, в т.ч. и женщины, которых ни за что нельзя было отвадить от дармовщины круглое лето и с коими легче было смириться, чем бороться. Количество приживал саморегулировалось в разумных пределах, а с новичками периодически проходили внутренние разборки. Так вот смотрю: сидят рядом и едят блюдо, которого не видел на раздаче. Вернулся туда и как раз отпускают его одному юнцу. Попросил и себе тож, ответом было, увы, уже закончилось. Возможно, так оно и было, но неприятный осадок на душе остался. И потому не было у меня никакого желания оставаться тут ни минуты. На стоянке я заплатил как за пятерых и отбыл один.
Не удивлюсь, если Сандал до сих пор вспоминает меня, как объект упущенных возможностей.

И вот в связи с этими событиями, воскрес в памяти случай с одним мужиком, но только уже на Большом Хадже. Сразу после возврата Оттуда он удачно вложился в бизнес и круто развернулся. Вот тут-то и поползли слухи, что Там он сорвал большой куш. Но так как счастливец подался в более благодатные места, то народ начал напрягать оставшихся троих, так скажем, сотоварищей по афёре. Одни требовали клятвы на Коране, а прочие бочку вина. И видимо, они дрогнули и выложили, не всё, так половину: при их следовании по святым местам будущий бизнесмен вдруг бочком так присел и выхватил из песка свёрток, тут же исчезнувший в складках его белого одеяния. Все трое, как один, твердили, что требовали возврата денег на пункт, ругали его последними словами, стыдили, как могли – ни в какую. Заладил, мол, Дар этот ниспущен ему свыше, за его нужду, терпение и веру и что со временем он обязательно вернёт всё сполна нуждающимся пожертвованиями.
Никто, конечно, не ручался за достоверность их слов, а иные даже и не сомневались, что те пришли меж собой к соглашению сторон. Да и какой интерес обывателям вызнать про их порядочность и честность, а значит и то, что они лучше их самих. Поверили только сумме находки в двадцать кусков долларов. Открытых обвинений в соучастии не последовало, так как среди них был глубокий старец.
К слову, своё обещание бизнесмен почти сдержал, выделяя определённые суммы на постройки, погорельцам и малоимущим. Но недовольные всё равно остались, а ещё больше было завистников.

И удивительное дело: как только была обнародована вышеозначенная сумма, то произошёл невиданный и неслыханный доселе всплеск паломников для Хаджа из одного конкретного места. Знамо и известно давно: все мы хороши до поры до времени и устоять перед большим соблазном может только редкий и вполне обеспеченный человек, да и смысл жизни большинства из нас, в том числе и глубоко верующих, сводится именно к накоплению средств и обеспечению задела на будущее любыми доступными средствами. И никакая вера-религия не сможет поколебать эти устои, когда страсть к накопительству стала одним из основных инстинктов Человека Разумного. И посему мы, смертные, не будем их строго судить, ибо в мире ином всем им и так воздастся сторицею за греходеяния своея. 
 
А проведя параллели между Малым и Большим Хаджами, нельзя не уловить меж ними связующего сродства: Хадж Малый – то и пожива сообразная, Хадж Большой – бери мешок спальнОй.
Симсим, откройся!