Утомлённые солнцем

 Да простит меня уважаемый господин - товарищ Михалков за плагиат. Но, ведь всего два слова, а?

                Рыть ( или копать ) могилу - готовить погибель кому - то, строить козни.

   Наш Великий и Могучий опять подставляет мне подножку. Ну, не верю я, что могилу можно рыть ( или копать ). Могила - место захоронения. Холмик земли сверху. Крест, надгробие, имена, даты. Или без них, кому как повезёт.  Хотя, говорят же - это нужно не мёртвым, это нужно живым. Будет, куда прийти родным, цветы положить, вспомнить, о своём житейском рассказать. Жаловаться только не принято. Поплакать - можно, место такое, слеза сама наворачивается.

   Мне кажется, правильней называть вещи своими именами и потому: роют яму, готовят место усопшему. Это вернее, пусть и грубо звучит. А так ... Дотошный водолейский ум рисует мне картину каких - то раскопок, разорения и, не приведи Господь, последующей эксгумации мощей погребённого и после смерти своей не нашедшего покоя.

   Это так, к слову, а теперь сама история. Начнём, как говорится, помолясь.

   Егор Иванович зашёл в пристройку к летней кухне, где плотничал время от времени. Нравилась ему работа с деревом. Для души, для настроения и в хозяйстве нужное дело. Пахло нагретой стружкой, сосной и ещё чем - то неуловимым, летним, жизненным.
Сколько всего он тут настрогал, уж и не упомнишь. Столы, стулья, двери, рамы оконные. И гробы приходилось делать. Пять экземпляров разных отсюда вынес. На большом верстаке покоился шестой. Этот для себя ладил, а оно вон как вышло.

   Восемьдесят два ему уже в этом году. Да. На дворе новое тысячелетие. Лето двухтысячного. Эх, времечко! Егор Иванович присел на табуреточку и задумался. Воспоминания увлекли его в давнишние годы, в молодость.

   В деревне Мартыново большая часть жителей носила фамилию Мартыновы. Все они так или иначе находились в родстве и так как имена имеют свойство повторяться, то , когда речь заходила о ком - то из Мартыновых, обычно обозначалось географическое положение их проживания. Васька Мартынов с Бергана, Коля Мартынов с Заозёрной, Мартын с Голодного края, Мартыновы с Подлесной, хуторские Мартыновы, окраинные, заречные и ещё всякие, другие.

   Иногда, для точной идентификации личности кого - нибудь из многочисленных однофамильцев, добавлялись особые подробности. Настя Мартынова, Петра дочь, плотника. Оля и Валя, близняшки. Вдова Наталья, Витькина ( царствие ему...). Мартынов Косой, шестипалый Мартын, блажной Мартын, рябой, одноногий. Или клички: Федя Послезавтра, Никола Мухомор, Петро Недоделанный, Потеха, Каланча, Шило в ж.., Мешок, Колесо. Была семейная чета Полторашек. Он - двухметровый детина и жинка его, мышь белобрысая, метр с косичкой в прыжке.

   Был и свой деревенский зек. Безобидный мелкий воришка и хулиган по пьяной лавочке. Жизнь его немудрёная, как азбука Морзе - точка, тире, год дома, два в местах не столь отдалённых, полгода дома и опять " тире " под конвоем в товарном вагоне. Так и звали - Столыпин, по аналогии с тем самым вагонзаком, что придумали благодаря переселенческой политики Столыпина П. А. для перевозки крестьян в сибирские и дальневосточные земли.

   Чего только не придумают добрые односельчане. В девяностых, когда забугорные товары заполнили пустоту бывших советских прилавков и витрин, бывших же советских магазинов и коопторгов, двум неразлучным друзьям Антипу и Андрею прилепили погоняло " просто добавь воды " или " Юппи " - они занимались рытьём колодцев.

   Это всё Мартыновы и почти все родственники. Молодые парни за жёнами в соседние сёла ездили или в город, чтобы уж точно не ошибиться и свежей крови в мартыновский род добавить. Так и жили. И умирали. И хоронили тогда всей деревней и поминали - столов не хватало. Раньше ведь в деревне большой колхоз был. Да весь и вышел.

   Сейчас в Мартынове - не пойми чего. Корова не в каждом дворе, огороды на задах у кого вполовину заняты, а у кого и вовсе бурьян. Куры, правда есть, кой - где петух " кукареку " по утрам фальшивит, утки, гуси в лужах купаются. Козу с козлятами, бывает, встретишь. Домов с заколоченными дверями и окнами хватает, живи - не хочу. Не хотят. Бегут. Куда? Туда, где забот деревенских поменьше и деньги полегче, а то ведь ручки - ножки болят навоз лопатить и воняет он. А когда чего покушать - то мы первые. Это мы любим.

   После войны первым председателем в колхозе был Мартынов. И вторым тоже. Ну, а то как же, по закону жанра. Только нет, со вторым не угадали. Никому из деревенских он даже и дальней родней не приходился. Это судьба, совпадение времени и действия, если угодно. В мае 1945 года через всю Европу, а потом и Россию добирался старший лейтенант Егор Мартынов домой. В товарном вагоне нары в три яруса фронтовиками битком, двери настежь, солнышко жарит, гармошка заливается, мужики домой возвращаются. К мамам, жёнам, к детям, к сестрёнкам и братишкам едут. Ждут их дома, давно уже все глаза проглядели. " Домооооой ", - гудит паровоз.

   А Егора никто не ждёт. Никого не осталось, всех война повывела, истребила под корень род Мартыновых. Знал об этом Егор и потому решил в родные места не возвращаться. Надеялся - так быстрее заживёт рана, утихнет боль. На каком - то полустанке подхватил свой вещмешок, спрыгнул на насыпь и пошагал, куда глаза глядели. И уж как подошёл поближе к вокзальчику, увидел окно с решёткой, сверху табличка " Касса " и ещё повыше, под коньком крыши блёклыми синими буквами на белом фоне крашеной жестянки - " Мартыново ". Усмехнулся в усы старший лейтенант: " Правильно приехал, тут и жить буду. От судьбы не убежишь ".

   В деревне Егор прижился быстро. Характером спокойный, к людям с душой, руки откуда надо растут, любое дело знает, никому в помощи не отказывает. Здоровьем его природа не обидела, за всю войну ранен был лишь единожды и то давно зажило всё. Мудрено ли, что через полгода его председателем колхоза выбрали - мужиков маловато вернулось, а тут такой деятель пропадает на полях колхозных за трудодни.

   До него председателем женщина была. Настасья Ивановна. Настя. Мартынова, конечно, ясен день. Двадцать пять ей уж тогда было. По деревенским меркам - перестарок, хотя сама - кровь  с молоком, рослая, статная, синеглазая. И красотой и характером - всем вышла, а никто не сватался - боялись. Поговаривали, будто на их род проклятье было наложено. И давно вроде, ещё в предыдущих поколениях. Большинство деревенских парней верили, а какие, если и не верили, те самой Насте не надобны были. Всем ведь любовь подавай, хоть и не обязательно " прынца на белом коне ", но нормального такого, не забулдыгу да лентяя. Да и для души тоже ведь хочется, все мы люди.

   Егору Настя сразу приглянулась. И Егор Насте тоже. Высокий, ладный, в плечах косая сажень,  а шрам от ранения через всю щеку и не портил его даже. Хорошая пара получалась. Посмотреть на них со стороны - как созданы друг для друга. Даже похожи. В таких парах да в любви хорошие детки получаются. Дело - то молодое. А Егор и не раздумывал долго. Привык по - фронтовому крепости брать сразу, без осады. Пошёл  к Настиной матери ( мужа она на войну проводила и не дождалась уже обратно ) и попросил отдать дочку ему в жёны. Ну, а дальше, всё как у людей: свадьба и жизнь семейная.

   С полгода, может, так пожили, Настя и говорит ему: " Дома ты хозяин, а на работе я. Негоже так - то. Ты - мужчина, вот и руководи, а я уж баьими делами буду заниматься. Детей тебе рожать, к примеру. Пятерых ". А что, верно. И ей полегче и ребятишки пригодятся. И стране надобны, и себе отрада, и под старость опора.

   Сказано - сделано. Правление утвердило, люди не против, жена приказала - чего Мартынову делать? Работать. Ну, Егор и рад стараться. И на работе и дома. А чего, говорил же я - дело молодое.

   Только вот тут и поселилась беда рядом с домом нового председателя. В дом не просилась, незваной гостьей заглядывала. Регулярно. Как хан  Батый на Русь за данью приходил. Возьмет чужое, как своё и пропадет на два года.

   Первенец, мальчишечка и полгода не прожил. Заболел, ничего не помогало. Ни забота, ни медицина, ни бабки - знахарки. Улетела душа его безгрешная. На небе, видать, нужнее оказалась.

   Потом две девочки, двойняшки. Два года беда бродила вокруг да около, примерялась. А Мартыновы и знать не знали, и ведать не ведали. Пошла Настасья с девчонками на реку, сама искупалась, их по очереди тёплой водичкой наполоскала, обтёрла насухо, одела каждую в одинаковые ситцевые платьишки да рядом с собой в тенёчке усадила. Хорошо возле реки. Солнышко греет, водичка шелестит о берег, в вышине жаворонок вьётся. Может и первенец сверху на них поглядывает, радуется за сестричек. Прилегла Настя на песок, глаза в небо, девчонки рядом играют, лепечут чего - то на своём, детско - тарабарском. Настя и не заметила, как уснула.

   А беда рядом. Ухватила детишек за подолы платьишек да к воде. " Идите, - мол, - поиграйте."
 
   И как две минуты время пролетело. Очнулась Настя, а двойняшек и нет. В крик она, да разве этим поможешь.

   Через три дня только отдала река Настиных дочек. С километр ниже по течению платьями за корягу зацепила и полоскала полегоньку их русые волосы, словно добела отмыть старалась.

   Прошло два года. Четвёртого поехала Настя в райцентр рожать. Мальчонка на свет появился. И врачи рядом и имя уже задумали Мартыновы, да беда проворнее оказалась. И сюда припёрлась, под окнами роддома шастала. Чего уж там было, только через три дня привез Егор Настю домой, а гробик с сыном на деревенское кладбище.

   После этого беда притихла. И боль от потерь утихла за годы. Только ничего больше у Насти с Егором не получалось насчёт ребятишек. Сперва Настя как не хотела вроде, боялась, Егор тоже. Так потихоньку росла между ними отчуждённость. Беда теперь днём в лохмотьях на огородном пугале пряталась, а ночью забиралась в кровать к Егору с Настей и распихивала их по разные стороны супружеского ложа. Егор всё чаще стал ночевать на диванчике в летней кухне. И Настя сторонилась близких отношений.

   Восемь лет вот так - то. Уже и ждать перестали и решить решили, что так, мол и надо. А детишек - то всё равно хотелось. Какая семья без них, какой дом без детского смеха, кому эстафету рода своего передавать, первым шагам радоваться, баловать кого и любить всегда и неизменно.

   Мать  Настина, Наталья Петровна, без слов всё понимала, а переживала ещё больше, потому как знала больше. Настя ведь последыш  в семье Мартыновых - старших. И так вышло, что единственная. А до неё тоже были детки, да долго на белом свете не задерживались. Корила себя Наталья, что и дочери досталось чьё - то недоброе пожелание, ей адресованное, всю вину на себя перекладывала.

    И вот однажды попросила Наталья Петровна Настю баню истопить.
   - Чего это Вы, мама? Среди недели, да и давно уж не пользовались баней - то. Все удобства в доме, ванну хоть каждый день наливай, плещись себе на здоровье.
   - Нет, доча, для здоровья как раз баня полезней. А потом и сами с Егором попаритесь, - и Наталья поманила к себе пальцем Настю: нагнись - ка, мол, скажу чего на ушко.
   - Там, в бане дух живёт, банный. Он беду за порог не пускает, вам и поможет. Я это ещё от своей бабушки знаю, - шептала она. И добавила уже громче:
   - Нам ведь с отцом твоим помог. Вон ты какая, - и ласково глянула на дочь.

   Ну, баня так баня. Егор и не удивился даже. Старые - как малые, свои капризы. Истопил. Набрал кипятка в тазик, веничек замочил. Пусть идут  с Настей, попарятся.
 
   А Петровна вдруг в отказ:
  - Ну её, что - то не здоровится мне. Не пойду. В другой раз когда. А вы идите, не пропадать же трудам.
Егор виду не подал, он неловкую тёщину хитрость давно уж угадал - видать, тоже слыхал про банный дух. Ну что, пошли, попарились. И после того Егор уже в летнюю кухню ночевать не ходил.

   И на году девятом после крайней - то Настиной беременности - оппа... Насте уже тридцать пять годков было, тридцать шестой, куда уже, но природа... Помог, банный дух - то.

   Медицина давно уже научилась Господу перечить, абортами да всякими отравами. Настя хоть и осуждала такое и сроду не пользовалась ( ну, вы всё и сами знаете, даром что ли я тут распетюхивал ), но  к мужу: " Что, мол, не поздно? Да и боязно - вон какая судьба, четыре креста поставили и все ребятишкам ".

   Егор не долго тянул в раздумьях. Видно, уже готов был ответ, а ну, восемь лет на решение давалось.
   - Помнишь, пятерых обещала? , - он обнял жену и уже на полном серьёзе сказал твёрдо: - Рожай, а то, может и не будет больше нам шанса хоть одного вырастить.

   Одного. Сына, видать, хотел все эти годы. Ну, а как же, понятно - мужикам всегда наследника подавай, род продолжать, фамилию. Хотя чего тут фамилия - полна деревня Мартыновых. Но, своё - оно же своё, родное.

   Дочь родилась. Да какая. Здоровенькая, ладная, щекастая ( тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить ), только серьёзная не по -младенчески. Ни тебе улыбки, ни тебе " агу " с пузырями. Ни разу отца с матерью ночью плачем не поднимала, да и днём - поест и спать, сил набираться. Стала расти - как в сказке, не по дням, а по часам. Поначалу беспокоились за неё Мартыновы, Настя всё старалась без пригляда дочку не оставлять. А той - хоть бы хны, и не болела ни разу. Выросла, сорок четыре в этом году уже. Замужем. Пятерых ребятишек вырастили, всякие есть: и пацаны, и девки, и двойняшки, и обычные.

   После уже поняла Настя: на том мальчонке, сыне её, который всего три дня и пожил, закончилось родовое проклятье Мартыновых.
А может и со смертью Натальи Петровны ушло. Летом 1970 года похоронили её Егор с Настей. Так в ряд пять крестов и стояли: Степан, Галина, Валентина, Андрей, Наталья... Мартыновы.

   Теперь вот Настя. Пришло и её время. Егор Иванович отёр глаза тыльной стороной ладони. С войны ни слезинки, а тут... Солнце виновато - светит сквозь щели в стенах прямо в глаза.
   - Папа, Егор Иваныч, - послышался женский голос со двора. Дверь пристройки скрипнула, в проёме показалась сначала голова старшего внука, а потом и сам он уже занял чуть не всё пространство сарайчика. Здоровый вымахал, мартыновская порода.
   - Пошли, дед, на воздух, - внук говорил негромко, наверняка понимая неловкость момента. Мужики ведь не плачут. А деду просто соринка в глаз попала.

   Так и вышел во двор, как командир к своему отряду. А разве нет? И стоят, как в строю внуки: Степан, Галина, Валентина, Андрей, Наталья. И Серафима, дочь. Мартыновы. А солнце высоко уже, так и палит. Жаркое было то лето, двухтысячного...