14. За что ты меня так ненавидишь?

 Когда Валя в Сашкиной комнате разложила учебники, он насмешливо спросил:
— Ты что это, как у себя дома устроилась?
Валя так растерялась от такой беспардонной наглости, что только и смогла беспомощно заморгать в ответ.
— Чего молчишь? Думаешь, в самом деле, буду с тобой заниматься? А потом упаду в ножки за то, что меня от ремня избавила, а отца от похода в школу?
— На глупые вопросы дам тебе один ответ, — сдержано ответила Валя. — Я, давши слово, держу его. Не знаю, как ты.
— Какое ещё слово?
— Ты прекрасно слышал, как я дала слово твоему отцу, что помогу тебе. А он дал слово мне, что не будет вмешиваться в наши дела, пока не сочтёт нужным. В общем, выбор у тебя небольшой: или мы начинаем заниматься, или...
Что такое «или» Сашка прекрасно понял и от такого унизительного намёка окончательно рассвирепел:
— Меня ты спросила?! Спросила?! Собирай свои учебники... — но тут Сашка, вспомнив, кто находится за стенкой, стих. Опасливо покосился на дверь и вполголоса прошипел: — уматывай отсюда, пока цела.
И столько в его глазах было злости, что Вале опять, как в то утро, захотелось попятиться, спрятаться куда-нибудь.
Но как же тогда их план?
Она постаралась взять себя в руки и тихо спросила:
— Саша, скажи, пожалуйста, за что ты меня так ненавидишь?
— Не понял… — растерялся он, и глаза его обрели человеческое выражение.
— Я спрашиваю, за что ты меня ненавидишь?
На лице его появилось искреннее недоумение, потом оно мучительно скривилось от попытки найти хоть какой-нибудь вразумительный ответ…
Не было у него такого ответа.
В самом деле, почему? 
Вале стало не по себе от Сашкиной беспомощности. Ей опять стало жаль его, как недавно в классе, у окна.
— Не думай, — успокоительно промолвила она, — что это относится только к тебе. Я, в принципе, говорю обо всех наших мальчишках. Ладно бы только нас презирали. Вы даже между собой по- настоящему не дружите.
— Это мы не дружим? — обрадовался возможности переменить тему Сашка. — Ты докажи!
— И докажу! С Мишей ты дружишь потому, что он ростом с Таню вышел, спортсмен, знаменитость. И волейболист, и баскетболист. За обе школьные сборные выступает. Витька при вас на побегушках. Чуть что, вы ему рот затыкаете. За то, что ему с Ольгой сидеть понравилось, как ты на него кинулся? Олега вы просто за человека не считаете. Или, может, завидуете, что он так здорово на скрипке играет. Премии на конкурсах берёт.
А остальные мальчишки? Дружат вроде по интересам. Только настоящих интересов у вас никаких нет. По улицам бродите, в подъездах на гитарах бренчите – прохожих пугаете. В музей или театр вас калачом не заманишь, в школьной библиотеке уже который год не показываетесь, ни одной книжной новинки не знаете. А к нам как относитесь? Дежурить помочь? Заступиться за нас при случае… куда там, ещё сами норовите ножку подставить.
Сашка уставился в стол, слушая эти, как ему казалось, совершенно несправедливые упрёки. Но выслушал до конца и только потом упрямо вздёрнул подбородок.
— Можно подумать, вы такие белые и пушистые! Хоть под стекло вас и экскурсии проводи. Только, чур, я гидом буду. Уважаемые товарищи, — дурашливо загнусавил он, — вы видите перед собой скульптурную группу: «Школьная дружба чудесная» – состоящую из трёх колоритных фигур. Обратите внимание на фигуру в центре: Тропа! Ой, простите – Тропинина Валентина. Какой добротой дышит её лицо, сколько тепла во взгляде, какая она... какая она...— Сашка вдруг замолчал, уставившись на Валю, будто впервые увидел её. — Красивая! — выпалил он, смутился до слёз и покраснел так, что уши запылали привычным малиновым цветом. Второй раз за сегодняшний вечер покраснела и Валя. Они отвернулись друг от друга и неловко замолкли.
И, честное слово, в этой тишине пока украдкой, но в унисон, сделали несколько робких ударов два юных сердца.
…Сашка первым прервал это молчание и…
Опять завёл ту же надоедливую пластинку:
— Если по-честному, с кем дружит ваша знаменитая тройка? Вы других девчонок замечать не хотите. Как же, в драмкружок ходите. Подумаешь, артистки...
— Ну и что, — улыбнулась Валя, — ты можешь записаться в кружок и тоже станешь артистом.
— Что я – совсем чокнутый?
— Не-е-е-т, на распев протянула Тропинина, — это не ты, это я «чокнутая». За такое дело безнадёжное решилась взяться! Если б ты знал, что…
— Если ты про занятия со мной, то я не отказываюсь… я…  —  и он начал что-то горячо доказывать ей…
Но Валя была далека в эту минуту.
«Чуть не проболталась, — подумала она. — Занесло меня. Ещё б минута и всему плану конец. А, может, девчонки правы. Стоит ли вообще возиться со всем этим? «Наше дело – хорошо учиться», — вспомнилась ей Маша. — Где вы, мои девочки дорогие. Почему я здесь, а не рядом с вами…»
Сашка тоже находился по другую сторону их общения. Он всем своим сердцем жаждал какой-то, непонятной ему самому, мифической справедливости.
— А про нас с Мишкой ты соврала. Мы настоящие друзья! — Тянул он волынку.
— Соврала, — покорно согласилась Валя, готовая встать, уйти и больше никогда не появляться в этом доме, — мне просто захотелось уязвить тебя. Видишь, какая я, других учу жить, а у самой недостатков....
Глава девятая
А у кого их нет?
— У кого их нет, — великодушно перебил её Сашка. — У меня, например, сколько угодно. Ты за Витьку меня уколола... я не в упрёк, — поспешил успокоить он Валю. —  Я про свой характер хочу сказать. Взрывной он у меня. Чуть что не по мне, сразу в бутылку лезу. А Витька, знаешь, какой добрый? Он наши закидоны с Мишкой прощать умеет. Это с Михаилом у нас иногда чуть до драки не доходит. Без Витьки мы бы давно перессорились. Вот он какой. А вот насчет Олега ты права, но...
— Я права, ты прав, все правы, а дружбы в классе как не было, так и нет. Да что там – дружбы? Заболеет у нас кто-нибудь, разве поинтересуемся, что с человеком? А, может, человек взял и не пришёл в школу специально!
— Как это – «специально?» — непонимающе уставился на одноклассницу Мишка.
— Вот так. Может быть ему хочется, чтобы на него хоть кто-то внимание обратил. Сидит дома и размышляет, нужен я кому-нибудь или нет.
— Это ты, Тропа, загнула. — Рассмеялся Поляков. — Мне подобные мысли никогда бы в голову не пришли.
— Пускай загнула, — вздохнула Валя, — мне вот мама рассказывала, когда они поженились с папой, у неё всего пара туфель была и одно платье. А у меня сейчас шубка, сапоги самые модные... Дома у всех телевизоры, магнитофоны, жизнь стала добрая, как говорит моя бабушка. А человеческая доброта, как посмотришь вокруг, становится дефицитом.
— Тропа, то есть, Валя, — спохватился Сашка, — Я в философии не силён. Лучше скажи, что нам Людмила задала?
— Готовиться к сочинению: «Онегин – лишний человек». И ещё их письма Онегина с Татьяной наизусть выучить.
— Тропа, то есть... — он закусил губу.
— Зови Тропой, — великодушно разрешила Валя. — «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».
— Я просто хотел спросить, Евгений Онегин считается лишним потому, что жил бестолково? Ни в свете успеха не добился, ни сельским хозяйством у себя в имении толком заняться не смог. Татьяну от себя оттолкнул.
— Глупые же вы, мальчишки, — обиделась за Онегина Валя. — «Оттолкнул…» Никуда он её не отталкивал. Раз не можешь на такое чувство ответить, зачем же притворяться? Если хочешь знать, Онегин поступил с Татьяной очень даже благородно.
— Ничего себе, проявил благородство, — хмыкнул Сашка. — Я думаю, после бурных романов со светскими дамами, которые ему приелись и от которых он сбежал в деревню, провинциальная любительница французских книжечек, ему просто не понравилась. И все дела.
Валя от изумления открыла рот.
— Это ты сам придумал, или подсказал кто?
— Сам. — С вызовом ответил одноклассник. — Кто бы это мог мне подсказать. Витька с Мишкой что ли? Они «Онегина» не читали.
— А ты прочёл от корочки до корочки? — недоверчиво глянула Тропинина.
— Глянул из любопытства. Вернее, понять хотел, чего вы, девчонки, от него млеете.
— По-твоему выходит, что он полюбил Татьяну за то, что она стала генеральшей?
— Естественно. Стала, как говорится, столбовой дворянкой. Вспомни, она сама ему об этом прямо в глаза сказала. А вот за то, что мужа обмануть не захотела, семью сохранила, я её зауважал.
— Это всё, что ты вынес из произведения, которым зачитываются поколения? Уверена, все понимали, что Евгений прозрел и сумел оценить всю прелесть, ум, глубину чувств Татьяны. Да не будь этой поэмы о настоящей любви, человечеству в целом было бы много тоскливее. Всё! Я пошла! — Решительно встала она.
— Как это пошла? — Запротестовал Сашка, вскочил со стула, схватил её за плечи и усадил на место. — У них, видишь ли, неразделённая, несчастная любовь. Так это от того, что им делать было больше нечего. А нам заниматься надо. Ты ж отцу слово дала!
— Так, то я дала. Тебя к знаниям, выходит, только ремнём тянуть можно. А я так не хочу.
— А ты тяни! Тяни «балбеса…»
Брови Тропининой подпрыгнули вверх.
— Так отец меня называет, когда что-нибудь напортачу, — сконфуженно произнёс Сашка. — Я тебе слово даю! — сделал он ударение на последней букве алфавита. — Порки в этом доме больше не будет.