Сикилявка

       Жаркий, июльский день. Деревня словно вымерла вся. Да так оно и есть, всех работяг деревенских ранним утречком машинами на сенокос увезли. Самая горячая страда в сию пору в деревне. Только стар, да млад, остались во дворах. Одни уже отработали  своё на полях-косогорах, другим еще малость подрасти надо до работы этой.

        В ограде небольшого деревенского дома, что стоит в аккурат, на берегу речушки мелкой, в тени березы развесистой, сидят напротив друг друга, дед и внучка дедова. Нет, они совсем не просто так сидят, вроде как им делать больше нечего, а за беседой неторопливой, они работу работают.  Сухонький старичок облачён, в подпоясанную ремешком, длинную, видимо когда-то  голубую рубаху в горошек. Много раз стиранную-перестиранную, за долгую рубашечью жизнь свою.  А уж сколько заплаток на ней!

       Разного цвета и размера, в разных местах, заплатки эти, но как же красиво они смотрятся, будто специально места выбирали, куда бы их ловчее пришпандорить. На широких штанах заплатки тоже присутствовали, правда, там они не такие яркие. Седая, совершенно белая борода и волосы на голове, таким же цветом, что всегда “под горшок” стрижены, с милой, “пионерской”, челкой на лбу, живые с хитринкой глаза, вот вам вкратце и портрет старика.

    Внучка, длинноногая, голенастая девчонка, лет примерно девяти-десяти от роду, в коротком ситцевом платьишке, с выгоревшими на солнце волосами, со сбитыми в кровь коленками и облезшим, облупленным, опять же от солнца, носом – вот вам и второй портрет дедовой собеседницы.

     Только что дед с внучкой вернулись из тальниковой забоки, что вдоль речушки выросла, совсем недалеко от дома. Нарезали и принесли очередную охапку молодых побегов тальника для работы. А работа у них очень даже ответственная и серьезная. Из прутьев тальника дед и внучка плетут мордушку. Снасть так называется рыболовная. Цилиндрической формы будет она и с узким горлом-воронкой.

     Совсем недавно у деда с внучкой был еще третий собеседник и помощник. Баба Оля, жена деда Василия, так звали нашего старичка в смешной рубахе. Ушла на тот свет старушка недавно, до последнего дня будто стеснялась потревожить родных смертью своей. Чувствовала, видать, старушка, свою смерть близкую, подолгу вглядывалась в лица родные, в дни свои, последние, будто старалась навсегда запомнить и унести с собой в могилу их образы. Легла потихоньку вечером в кровать свою, а утром не проснулась. Рядом, под подушкой, лежал,  приготовленный ею, тайком от всех, сверток с саваном, одеждой и обувью, в которых она и хотела предстать на том свете.

     Вот поэтому так любит свою смешную рубаху дед Василий. Бережет и не снимает ее с себя. Потому, как каждая заплаточка на ней, любовно пришита руками его незабвенной Олюшки, с которой прожили они долгую, душа в душу, жизнь.

      А внучку дедову звали Настей. Хорошее имя, девчонке оно очень нравилось, а сколько еще имён к нему можно придумать: Анастасиюшка, Настася, Ната, Нюся, Настенька, Настёна,  Настёха, Настуся, Настюня,  Настюха, Настюша. И это - всё она! Просто класс!

     А еще у Насти были родители, отец, Василий Васильевич и матушка, Ирина Сергеевна. Но их в эту летнюю пору только вечерами можно увидеть, когда их с сеноуборки привезут. Утром их тоже не укараулишь, девчушка еще спит вовсю, как говорится, без задних ног, а родителей уж снова след простыл.

    А еще у Насти есть два братца любимых, Сережа и Слава. Близнецы. Но они сейчас далеко, на флоте Тихоокеанском служат. Вот осенью должны домой прийти. Устала Настя дни оставшиеся считать до их возвращения, так соскучилась по ним.

    Вот так вдвоем дед с внучкой и хозяйничают цельными днями. Живность, кур опять же кормить надо. Иногда, правда, внучка сбегает быстренько на омуток за деревней искупнуться и снова к деду бегом.

      - Дед, а дед. Вот ты старенький у меня, значит умный. Скажи мне тогда, почему, когда я иду купаться к омуту, мальчишки, наперебой кричат:

  - Глянь, глянь, опять эта сикилявка купаться пришла! Это, дед, наверное ругательное слово, если потом они ржать начинают?

     - Ты им внучка так скажи, коли они этим словом тебя еще раз назовут. Вы, мол, остолопы, вот что запомните. Осенью мои братья со флота домой придут, так вот вы им тогда и расскажете, какими словами вы меня называли. А сикилявок я тебе покажу, когда мордушкой своей рыбу зачнем имать в речке.

     Наконец работа по изготовлению орудия лова у деда с внучкой была закончена. Настала очередь сделать приманку для рыбы. В пакет положили краюху хлеба, предварительно обрызгав его подсолнечным маслом. Сделав дырки в пакете, поместили его через задвижку в середину мордушки. Осталось привязать веревку, чтобы случайно не уплыла морда с рыбой по течению и можно отправляться к реке.

     - Внученька, в той запруде из камней, что ты речку перегородила, надо в середке проход сделать, туда и поставим нашу мордушку. Вся рыба, что в этой речке обитает, зараз нашей будет.

     Процесс рыболовли пошел. Орудие ловли в реке, довольные дед с внучкой рядышком, на бревнышке, на бережке сидят. Глаз не сводят со своего творения, благо, он одним боком на улице торчит, а не в воде, больно уж речушка мелковата.

    - Дед, а сколько мы так с тобой сидеть то будем? А может мне домой за ведром пока сбегать, рыбу то куда девать будем? Интересно, что папке с мамкой больше глянется – уха или яичница с рыбой, как ты, дед, считаешь?

   А дед, пригревшись на солнышке, закрыл глаза свои, и уже было кемарить начал. И снится старику, что вытаскивает он из мордушки одну-единственную, малюсенькую рыбёшку, держит ее за хвостик и говорит внучке:

     - Вот, Настя, это и есть настоящая сикилявка, что я тебе давеча показать хотел. А те охламоны, что тебя так обзывают, лет через несколько, помяни моё слово, будут в ногах твоих валяться, руки просить твоей.

     И вот они наступили, и та минута волнительная, и момент торжественный, коих дед Василий с внучкой Настей с нетерпением ждали все последние дни. С того самого момента, когда решили изладить они это "чудо-орудие" рыболовли деревенской. Мордушку, сплетенную из тальниковой, или  ивовой, уж как кому нравится, лозы. В деревне то, уже давным-давно  все позабыли, как это “чудо” рыболовли выглядит. Старики, ясное море, тем позабыть не грех, а молодежь, если по ихнему – то вообще были не в курсах. А вот, поди ж ты, дедушка Василий не забыл, и даже сподобился с внучкой вспомнить молодость свою, изладить мордушку эту.

     - Ну, что, Настёна, я тебе так скажу. Пробный заброс мы сделали, и уже изрядно посидели, позагорали на берегу с тобой. Я, задремав, кажись, даже сикилявку выловленную, успел тебе показать. Давай, забредай в воду, тащи потихоньку мордуху к берегу, поглядим, какой первый улов у нас получился.

    Оттащив за веревку мордушку подальше от воды, дед, открыв задвижку, вытряхнул на гальку ее содержимое. Тотчас, на берегу запрыгали, заплясали, заблестели, десятки мелких рыбёшек.

    - Дед! Смотри! Ни фига себе, сколько рыбы мы поймали! А чо, она мелкая то вся. Это и есть те самые сикилявки?

    - Нет, внученька, эти рыбёшки у нас в деревне мульками зовутся, или гальянами. Ты чо, рази не знаешь, что это самая, что ни на есть, распространенная в нашей речке рыба. А сикилявки, те еще меньше и худее этих. Да их нет здесь, они скрозь щели в прутьях, давно обратно в речку сквозанули.

   - Неси из дома каку-нибудь посудину, собирай улов. Ты же давеча грозилась ужин отцу с матерью сварганить. Вот и давай, чай, хозяюшкой растёшь у нас.

   В ограде, сидя на чурке, девчушка озадаченно смотрела на чашку с мульками, что стояла перед ней. С какой стороны к ним подступиться, никак сообразить не могла. Есть то, она ела, мульков этих и раньше, а вот как их почистить, было недосуг подглядеть.

   - Дед, а дед. Я могла бы на большой сковороде яичницу с этими мульками пожарить, или их одних, даже без яиц. А вот как их почистить, не соображу никак?
  - Проще простого! Смотри, вот сюда пальцем давишь. Раз! И все кишки вместе с пузырём  вылетели. И вся недолга.

    Приготовив своё первое в жизни рыбное блюдо, Настя с нетерпением стала ждать возвращения с работы родителей, чтобы удивить их и заслуженной похвалы, разумеется, дождаться.

    - Батюшки-свет! Это какой, такой, вкуснятиной у нас пахнет? Да милая ты моя доченька, да какая же ты молодец то у меня растёшь. Вот и дождалась я помощницу, - это Ирина, мать Насти, едва переступив порог летней кухни, стала хвалить свою доченьку.

   Зардевшись, прям, вся из себя, такая гордая и довольнёшенькая, Настя хотела получить сразу и от отца похвалу. А он что-то не идет, задерживается, однако.

    - Ты, дочка, из кухоньки то, выйди. Посмотри, какой тебе подарок отец с работы привёз.

    Посреди ограды отец с дедом стоят, о чем-то переговариваются. Отец бережно к груди что-то прижимает, совсем не маленькое, обмотанное своей рабочей курткой.

     -Вот дочка, подарок принимай. Будешь ему мамкой теперича, коль своей он лишился из-за каких-то уродов.

    Из-под куртки на девчонку смотрели большущие, темные глаза на симпатичной, маленькой мордочке.

    - Папка, это кто,  чо ли, ягнёночек!?

    - Почти угадала. Козлёночек это, совсем махонький еще. Убили его мамку, осиротел малыш. Жалко стало, вот и подобрал. Может и удастся выходить тебе его.

   - Ой, спасибо, папа родненький. Конечно же выхожу, как такую красатулю, да не выходить, скажешь мне тоже.

    А отцу своему, Василию, сын Василий поведал грустную историю этого неожиданного приобретения.

  - Сметали последнюю свинку у ручья. Решил сходить к согре, пару вис срубить с талины, да стогоправу подать, чтобы ветром не сдуло верхушку стога. Заросли сплошь, со цветками татарского мыла и с дидлями погаными, веришь-нет, выше роста моего. Слышу, вроде пискнул кто-то. Пригляделся, а под талиной, козлёночек то и лежит. Ослаб видать сильно, даже убежать не пытался. Забыл я враз, и про висы и зачем пришел сюда. На руки его, и бегом обратно. Мельком кровь видел на траве, скорей всего, ранили мать его, не получилось сразу убить.  Подумалось мне, что хотела она из последних сил своих, увести стрелявшего от детеныша своего подальше. Глупо конечно, но думка эта промелькнула тогда в голове моей.

     Вот так, в одночасье, потерял наш дед Василий свою верную помощницу в рыбацких делах своих. Только лишь ближе к ночи, девчонка оставляла в покое своего питомца. Не верилось до конца домочадцам, что поставит на ноги Настюха сироту. Ну, никак не хотел он, хоть ты тресни, молоко сосать из бутылочки с соской. Убедила упрямца, что значит сдохнет он от голода, если слушаться ее не будет.

     И вот она картина маслом! По ограде носится внучка, за ней, не отставая, вприпрыжку козлик, у которого уже рожки прорезались. И дед Василий, сидя на чурке, смехом заливается, пряча смех в бороду свою.

    Но, видать природа всё же берет своё. Заглядываться стал козлик на гору, что спускается прямо к загону, где он жил. Настя несколько раз видела пробегавших по ней его взрослых собратьев. Скорей всего, видел их и ее питомец. И в одно, уже осеннее утро, не вышел Яшка встречать свою хозяйку к воротчикам загона. Взрослый, знать, стал. Перемахнул через прясло и был таков. И спасибо даже не сказал. А может и сказал, да нянька Настя не поняла, или не услышала.

    Плакать девочка вроде бы сначала собралась, но потом передумала. А зачем? Они с отцом жизнь спасли сиротинке, сейчас он на воле, ему хорошо, тогда с чего она плакать должна. Тем более, занятия в школе начались. Скоро братики ее любимые со службы придут домой. Будут новые истории, ведь жизнь у девочки Насти только-только начинается.