Банный час

В городке была единственная баня. Она принадлежала одному из местных предприятий, и предназначалась для его сотрудников. А по воскресеньям туда за крошечную плату пускали помыться всех остальных горожан. Заведение пользовалось спросом, особенно летом, когда городок надолго оставался без горячей воды.

Официально баня открывалась всего на два часа. Первый час был женским, а второй – мужским. И если женский час занимал ровно шестьдесят минут, то мужской час был резиновым – мог растягиваться и на два, и на три, и на дольше. Все зависело от настроения банщика, который редко когда отказывался от приглашения поучаствовать в банной посиделке. А нехитрая мужская помывка перетекала в посиделку почти всегда. Для кого-то это стало доброй традицией, для кого-то – совсем не доброй.

Кондукторша Нина Пална, занимавшая в автобусе два сиденья и привыкшая, что пассажиры даже в тесноте расступаются перед ней, как льдины перед ледоколом, однажды явилась к директору предприятия. Она подошла вплотную к столу и, игнорируя предложение присесть, грозно оперлась на него руками. Монументальная дубовая конструкция жалобно скрипнула под небывалой тяжестью, а лицо Нины Палны настолько приблизилось к лицу директора, что он без труда бы смог пересчитать каждый завиток ее химической завивки.

Она въелась в него неморгающим взглядом из-под тяжелых век с густым слоем неоновых теней, и вкрадчивым шепотом, способным вызвать обвал в горном ущелье, произнесла:

- У меня семья разваливается… из-за тебя! 

Директор, конечно, опешил от такого заявления. Боясь даже представить, что она имеет в виду, и, понимая, что любое неосторожное слово сейчас может обернуться взмахом красной тряпки, осторожно спросил:

- Чем могу помочь?

- Поменяй! Поменяй, гад, мужской и женский местами!

- Что поменять, простите?

От возмущения на носу у директора запрыгали очки, конечно, если можно представить, что очки умеют возмущаться. А сквозь редкие пряди волос стали просвечивать капельки пота, усеявшие его голову прозрачными бусинами.

- Часы поменяй, говорю! – гаркнула Нина Пална так сильно, что на люстре зазвенели хрустальные висюльки.

Директор несколько секунд в недоумении переводил взгляд с настенных часов на свои наручные и обратно. Из ступора его вывела Нина Пална, которая, не уменьшая децибел,разъяснила свое требование:

- В бане поменяй часы! Пусть сначала мужской будет, а потом женский!

Поняв, наконец, в чем дело, директор с облегчением выдохнул и принялся промакивать лоб платком.

- Часы, значит, поменять? – спросил он, осмелев.

- Именно! А то моего полвоскресенья дома нет, а остальное время он лыка не вяжет из-за вашей бани. – прогремела Нина Пална, грузно опускаясь в кресло для посетителей.

Директор расценил это как шанс на конструктивный диалог без угрозы жизни и здоровью и распорядился по телефону принести им кофе.

- Мне с коньяком! – рявкнула Нина Пална в отнятую у директора трубку. – Грамм сто на литр! А лучше сто пятьдесят.

Вскоре на пороге появилась секретарша. Она толкала перед собой тележку, которая грохотала под тяжестью кофемашины. Вокруг тонкой шеи секретарши вился удлинитель, который она предусмотрительно захватила с собой. Воткнув все вилки в нужные розетки и засыпав в машинку ведро кофейных зерен, секретарша устучала шпильками к себе в приемную и тут же вернулась уже с изящным серебристым подносом. На нем стояли две дорогие фарфоровые чашки, которые доставали только для высоких гостей, бутылка марочного коньяка, граненый стакан для Нины Палны и рюмка для директора, если он вдруг тоже захочет.

Секретарша, чей муж тоже был любителем растянуть банный час до понедельника, слегка кивнула Нине Палне в знак солидарности и скрылась в приемной, незаметно оставив дверь слегка приоткрытой.

- Позвольте-э-э поухаживать, так сказать… - директор протянул было руку к бутылке, за что больно получил по запястью широкой ладонью.

Пока он растирал ушибленное место, чтобы не осталось синяка, Нина Пална по-хозяйски откупорила бутылку, наполнила свой стакан, потом брезгливо взяла двумя пальцами стопку, предназначенную для директора, и метнула ее в открытую форточку, не вставая с кресла.

Услышав звук бьющегося стекла, Нина Пална удовлетворенно кивнула и наполнила коньяком фарфоровую чашку.

- Может, все-таки кофе? – жалобно спросил директор, про себя изумляясь, какой необычный цвет приобретает коньяк, налитый в белоснежную посуду.

- Еще чего! – пробасила Нина Пална. – Боишься что ли, что напою и придавлю?

И ее всю заколыхало от смеха. Она смеялась, широко открыв рот, обнажая два ряда крепких белоснежных зубов – причем верхний украшала щербинка, выдающая поразительное сходство Нины Палны с солистом группы «Любэ».

- Так вот кого она мне напоминает… – усмехнулся директор, естественно, про себя.

Когда Нина Пална, наконец, успокоилась, а по ее люрексовой кофточке прошла последняя волна, к ней вернулось ее привычно угрюмое выражение лица, не принимающее никаких возражений. Директор вяло коснулся протянутого стакана хрупкой чашкой, которая получила встречный тычок толстым стеклянным бортом. Нежный китайский фарфор не выдержал и пошел трещинами. И когда директор набрал воздуха, чтобы возмутиться, Нина Пална одним точным движением подтолкнула чашку к его искривленному рту и, поддерживая ее аккуратно, как для маленького ребенка, без остатка вылила янтарного цвета жидкость прямо в директорское нутро, а потом несколькими крупными глотками, ни разу не поморщившись, осушила свой стакан.

- Ну так что, поменяешь? – Нина Пална поднесла стакан к лицу и, прищурившись, наблюдала, как вытягивается сквозь стекло и без того длинный нос директора.

- Вы мне это… Бросьте это мне!

Настроение директора несколько улучшилась, а Нина Пална уже не казалась такой пугающе воинственной. И даже щербинка между передними зубами отсылала уже не к солисту группы «Любэ», а к другой, более женской фигуре отечественной эстрады на давней заре ее карьеры. Но, конечно, это была лишь иллюзия, потому что Нина Пална, обрушив на стол кулак с зажатым в нем стаканом, выкрикнула что-то вроде: «Атас!»

Уже и без того пострадавшая чашка рассыпалась на мелкие кусочки, а директор впал в оцепенение, боясь не то что пошевелиться, а даже моргнуть.

- Надо же, какие мы чуйствительные! – покачала головой Нина Пална, наполняя вторую, пока еще целую чашку и свой несокрушимый стакан. – Ну, будем!

И она, не чокаясь, опрокинула в себя новую порцию, которая, как и первая, пошла, словно холодный лимонад в жаркий день. Директор, осознавая, что лучше умереть в беспамятстве, даже не попытался возразить и послушно осушил свою чашку.

- Мне еще раз спросить, или сам допетришь? – Нина Пална, ловко перебирая по стеклу гулливеровскими пальцами, заставила стакан крутиться по столу волчком.

- Вы как сме… Как вы сме… Как можно, в моем кабинете! – пытаясь сохранять трезвый рассудок и членораздельное произношение, пробормотал директор и крепко зажмурился.

К его удивлению, смертоносного удара не последовало, оглушающего возгласа тоже. Спустя примерно полминуты он открыл глаза и увидел, что Нина Пална продолжает сидеть, как сидела, вращая по столу стакан и подперев второй рукой массивный подбородок.

- Какие вы все-таки, мужики, одинаковые. – грустно заговорила она вполне приятным баритоном. – Мой вот тоже как придет из бани, будь она не ладна, так сразу и заводит: «В моем доме, в моем доме!» А что у него есть-то в его доме? Все ж моими руками приготовлено, пошито, прибито и прикручено. Он ведь палец о палец за всю жизнь… И что, думаешь, я хоть слово против? – Нина Пална вопросительно взглянула на директора.

- Уууу, ну что, как что… - невнятно промямлил он.

- Да молчи уже. – махнула на него рукой Нина Пална. – Вот всегда своему говорю: «Напился, так сиди и молчи в тряпочку». Только где там… Все кружит вокруг меня, спутник хренов, и несет, что ни попадя: «Я тут хозяин, на мне тут все держится!» Ага, разбежался! Штаны его на нем держатся, и то если застегнуть не забудет.

- Да ланнн… Да ну шшшто… - директор предпринял что-то вроде попытки успокоить Нину Палну.

- Молчи, говорю! – она слегка повысила голос, а директор робко поднес ко рту пустую чашку. – Думаешь, я совсем того, не понимаю что ли: хоть меняй ты часы местами, хоть не меняй, а толку-то не будет, не будет, зуб даю. Что, думаешь, он не найдет, где продолжить этот ваш сраный банный час?

- Нууу…

Пока он соображал, что ответить, Нина Пална вылила в стакан и чашку остатки коньяка и уже знакомым движением не дала директору произнести с таким трудом давшуюся мысль…

Такую картину секретарша видела в первый и, наверное, в последний раз в жизни: из кабинета шефа вышла Нина Пална с директором на плече. Он вяло пытался протестовать, что-то мыча, суча ногами в блестящих лаковых туфлях и подергивая руками, свисающими, как плети, вдоль ее широкой спины.

- С руками поаккуратней там! Попробуй только ухватись! – пригрозила ему абсолютно трезвая Нина Пална и обратилась уже к секретарше, показывая свободной рукой куда-то в окно, - Его машина? Водила на месте?

- На месте, куда ж он денется… - растерянно пробормотала секретарша.

- Ну тогда я пошла. Передам из рук в руки, так сказать. Пусть шефа домой везет, ему проспаться надо. А то послезавтра баня, ему в форме надо быть. Ой, да что это я, забыла совсем – он же начальник бани, ему воскресенья дожидаться не надо. Ну пока!

Секретарша молча кивнула и открыла перед ними дверь. Нина Пална, провожаемая удивленными взглядами работников предприятия, тяжело затопала сначала по коридору, затем по ступенькам. Ноша на плече ее почти не беспокоила, а на душе было чуть легче, чем обычно.