Дочки-матери

Полупустая маршрутка еле ползет по вечернему городу. На дорогах пробочно. Водитель раздраженно тыкает по кнопкам старенькой магнитолы в надежде поймать хоть какую-нибудь волну. Но в салон прорываются лишь хриплые звуковые помехи. Пассажиров, чьи уши не заняты гаджетами, нервирует эта радиоагония. В конце концов, водитель дает технике знатную оплеуху, издает какое-то нерусское ругательство, и все стихает.

— Какое унижение – просто диплом участницы!

В наступившей тишине отчетливо слышен разговор двух женских голосов. Один, что постарше, принадлежит худощавой женщине. У нее идеально прямая спина, прическа собрана в гладкий пучок. В тусклом освещении почти незаметно, как серебрятся в ее прическе несколько седых волос. На лице почти нет косметики, только на тонких губах чуть-чуть помады, в тон ей – капелька румян на высоких скулах. Она сидит нога на ногу, причем нога, которая сверху, обвивает вторую, цепляясь изящной ступней за тонкую голень. Так часто сидят женщины очень хрупкой комплекции. В общем, эта пассажирка всем своим видом напоминает отставную балерину.

Аристократично жестикулируя костлявыми полупрозрачными пальцами, на которых поблескивают камушки тонких колец, Балерина негромко, но отчетливо распекает весьма крупную девушку в очках. Мелкие кудряшки длиной до плеч, жесткие, как проволока, непослушно топорщатся в разные стороны. Толстые линзы, выдающие сильную близорукость, уменьшают и без того небольшие глаза, усталые и чуть припухшие – возможно, от долгого напряжения, возможно от слез. Девушка рядом с Балериной смотрится массивно и неуклюже. Она сутулится и крепко обнимает пухлую папку с документами, словно пытаясь закрыться, стать меньше и незаметнее.

— Мама, я занимаюсь по шесть часов в день. – устало произносит она.

— Но почему-то количество не переходит в качество. – Балерина пустила дочери очередную беспощадную шпильку. – Я с Быстровым разговаривала до начала, он говорил, что у тебя низкие шансы попасть в число призеров.

— Зачем ты об этом сейчас… – обреченно вздыхает Кудряшка, зная, что дома разговор о ее никчемности продолжится.

— Ты в этом году заканчиваешь консерваторию. – Балерина понизила голос до едкого шепота. – Куда ты устроишься? Тапершей в кабак?

— Пойду преподавать. – робко парирует Кудряшка.

— И будешь всю жизнь получать три рубля. – закатила глаза Балерина.

— Буду еще частные уроки давать. – не сдается Кудряшка. – Сейчас на это спрос.

— Спрос есть на уроки именитых музыкантов, которые гастролируют, у которых концерты на год вперед расписаны. Не понимаю, причем здесь ты!

Балерина не говорила, а словно царапала ногтями по металлу, вызывая мерзкие мурашки и желание закрыть уши. Что Кудряшка и сделала мысленно. Она не стала ничего отвечать матери и прикрыла усталые глаза в надежде доехать до дома в тишине.

— А Усольцева ваша, конечно, хороша. – Балерина выпустила очередную порцию яда. – Какая грация, какие руки! Так и порхают над клавишами. А Шопена как играла сегодня, как дышала! Одно слово – звезда. Правда ведь?

Последний вопрос Балерина, повернув и вытянув длинную шею, послала дочери прямо в ухо, коснувшись лицом жестких проволочных волос. Кудряшка в ответ на это только кивнула, не открывая глаз. Реденькие ресницы еле сдерживали подступающий поток слез, и чтобы не дать им прорваться, девушка слегка запрокинула голову назад.

На очередной остановке в маршрутку сели еще две пассажирки – неопрятная женщина с девочкой лет шести. Наполнив воздух характерным запахом недавних возлияний, женщина обвела салон тяжелым мутным взглядом, выбирая, куда бы приземлиться. Выбор пал на свободные места напротив Балерины и Кудряшки.

Балерина, стараясь не подавать виду, что ей неприятно такое соседство, брезгливо поджала губы и умолкла. Она решила, что разговоры об искусстве не для этих ушей, обвешенных сальными прядями цвета перезревшего баклажана. Женщина занырнула пальцами с аккуратной дорожкой грязи под каждым ногтем в нагрудный карман, выудила оттуда купюру, сложенную вчетверо, и протянула девочке. Девчушка, зная, что от нее требуется, пошла к водителю и протянула ему деньги.

— Два! – бойко сказала она тоненьким голоском.

Водитель в ответ набрал горстку мелочи и, не оборачиваясь, высыпал ее в маленькую ладонь. Девчушка, гордая от своей самостоятельности, вернулась к матери с готовностью отдать зажатую в кулачке сдачу.

— Да оставь себе. – просвистела женщина сквозь недостающие передние зубы. – Чупик купишь.

— Спасибо, мамочка! – девочка привстала с сиденья и чмокнула мать в одутловатую щеку.

Наблюдая эту картину, Балерина едва заметно поморщилась. А Кудряшка, воспользовавшись тем, что мать, наконец-то, умолкла, постаралась переключиться со своего провала и стала осторожно разглядывать парочку напротив.

Женщина была одета в потертую джинсовку, которая была ей мала – то ли хозяйка из нее выросла, то ли взяла поносить с чужого плеча. Куртка не сходилась на груди, которая в отсутствие должной подтяжки лежала на складке тучного живота и подпрыгивала при каждой кочке или ямке. На саму женщину дорожная тряска действовала убаюкивающе, и вскоре она задремала, откинув голову на спинку сиденья и непроизвольно приоткрыв рот.

Девочка тоже была одета плохо. Рукава выцветше-розовой курточки были ей уже слишком коротки, а штанины джинсов, напротив, чересчур длинными, закатанными на несколько раз. Из-под куртки свисали концы шнурка, который удерживал джинсы на худеньком животе. К длинным темно-русым волосам, собранным на макушке в тугой неряшливый хвост, давно не притрагивались расческой.

— Мама! – девочка потрясла за руку посапывающую мать. – Мам!

— У? – вопросительно выдохнула она, не открывая глаз.

— Мы у бабушки помоемся, и ты домой поедешь?

— Угу…

— А я у бабушки останусь?

— Угу…

— А у ней кушать есть?

— Угу…

Выяснив то, что она хотела знать, девчушка успокоилась. Она обхватила тонкими ручками материно плечо, облокотилась на него головой и тоже задремала, трогательно выпятив нижнюю губу.

Когда Балерина с Кудряшкой вышли на своей остановке, Балерина вытащила из сумочки пачку влажных салфеток и принялась с отвращением оттирать руки от одной ей известной заразы.

— Возьми, – она протянула салфетки дочери. – Какой мерзости только не увидишь в общественном транспорте!

Кудряшка не стала спорить, а лишь послушно достала салфетку и слегка протерла свои музыкальные руки.

— Ты меня, наверное, ненавидишь… – произнесла Балерина, когда они шли в сторону дома. – А ведь ты могла родиться не в интеллигентной семье. А что если бы тебя родила такая, как эта, в маршрутке, а?

Кудряшка лишь пожала плечами, крепко сжимая под мышкой папку с нотами.

— Ты хоть раз задумывалась о том, что у тебя могло бы не быть будущего? – Балерина ритмично цокала каблуками по тротуару, с каждым шагом словно втаптывая дочь куда-то все глубже и глубже.

— Мама, спасибо тебе за все. – равнодушно произнесла Кудряшка то, что мать хотела сейчас услышать. – Я постараюсь лучше подготовиться к следующему конкурсу…