Нарты и религия Верховного Существа

Нартиада во всем многообразии ее национальных версий считается коллективным эпическим творением автохтонных северокавказских народов. Не отвергая эту формальную трактовку, данная работа ставит целью доказать, что древнейшее ядро Нартиады представляет собой религиозную систему, центральными объектами поклонения которой являлись Солнце («отец»), Камень («мать») и Огонь («сын Солнца»). В наиболее разработанном виде эта «триада» присутствует в митраизме, который, как известно, стал прообразом христианства. Именно вокруг этой древнейшей религиозной системы и стали разрастаться эпические напластования, которые и придали Нартиаде ее окончательный вид. Таким образом, мы должны видеть в Нартиаде два компонента – религиозный (культ Солнца, Огня и Камня) и выросший на этой древнейшей базе эпический (различные героические сказания). В представленной работе предпринята попытка обосновать эту концепцию.


I. Солнце — Огонь — Камень

1

Если нартовские сюжеты, дошедшие до нас, и не являются религией в полном смысле этого слова, то они, бесспорно, представляют собой трансформировавшийся в эпос пережиток древней политеистической религии. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно ознакомиться с текстами различных национальных версий эпоса. Мы увидим, что судьба и деяния нартов тесно сплетены с судьбами языческих божеств: последние часто являются предками нартов и сами нарты способны совершать чудеса, доступные лишь божествам. В частности, нарты могут оживлять умерших, путешествовать в загробный мир и возвращаться обратно в мир живых, управлять различными стихиями, обращаться в животных, а при случае могут поколотить небожителей и даже нанести им тяжелые увечья.
    Типологически нарты близки к греческим титанам, предшественникам олимпийских богов, свергнутым последними в подземный Тартар. Нарты таким же образом гибнут в борьбе с богами и низвергаются в «подземелье» или в «подземные пещеры» и при этом по крайней мере один из них, Сослан (Сосруко, Созырыко, Сеска-Солса), не гибнет, наделенный бессмертием.
    Между тем, известный французский лингвист и мифолог Ж. Дюмезиль в одной из своих работ, посвященных нартам, пишет: «…вопреки тому, на что я некогда отважился в заметках, приложенных к моим „Сказаниям о Нартах“, ни Батраз, ни Сослан — не древние боги, спустившиеся в ранг сверхлюдей. Это не своеобразные Арес, Аполлон или Геркулес, возобновившие, продолжившие на земле ту деятельность, которую из-за религиозных революций им не удалось по-прежнему вершить в родном нездешнем мире. Оба они — вернее, их предшественники под другими именами — всегда были… обыкновенно сильными людьми прежних времен…» [1, сс. 72-73]. Однако в дальнейшем Ж. Дюмезиль снова опровергает себя, подробным образом описывая существующий и поныне у осетин и абхазо-адыгов культ Сослана (Сосруко, Созырыко), в котором содержатся разработанные до тонкостей ритуалы и даже мистерии [1, сс. 74-94], о чем мы еще поговорим в дальнейшем.
    «Обыкновенно сильные люди» не совершают те сверхъестественные чудеса, которые по силам нартам, и им не поклоняются, ожидая от них благоприятного вмешательства в земную жизнь. Таким отношением пользуются лишь сверхсущества, то есть боги. Поэтому нартовский эпос представляет собой не просто итог поэтического творчества кавказских народов — перед нами опоэтизированные сюжеты, обряды и ритуалы древнейшей религии.

2

    Ж. Дюмезиль подчеркивает, что Сослан (Сосруко, Созырыко, Сеска-Солса) является нартом «самым значительным и самым популярным на всем Северном Кавказе» [1, с. 72]. Он — центральный герой всей Нартиады и французский ученый связывает его с Солнцем [1, сс. 75-94]. Связь Сослана с Солнцем настолько очевидна и подкреплена столь многими характерными чертами, что нет ни одного ученого, занимающегося нартовским эпосом, который бы отвергал эту связь.
    Рассмотрим обстоятельства рождения Сослана-Солнца в различных национальных версиях Нартиады. В. Г. Ардзинба, касаясь мотива рождения солнечного героя из камня, отмечал: «Названный сюжет засвидетельствован в эпосе почти всех народов, у которых известен нартский эпос, и, по общему признанию, относится к числу архаичных» [2, с. 129].
    У абхазов солнечный герой Сасрыква («двойник» Сосруко, Сослана, Сеска-Солсы и т.д.) рождается следующим образом:
    «Мать нартов Сатаней направилась к берегу реки. В полдень она решила искупаться. Купаясь в реке, она увидела на противоположном берегу нартского пастуха. Он спал. Сатаней окликнула его и он пробудился ото сна. Увидев ее, пастух пришел в сильное возбуждение: закипела кровь его, загорелся он страстью. Он бросился в реку, чтобы переправиться через нее. Но его попытки были тщетны. Трижды он бросался в реку, но разбушевавшаяся стремительная река всякий раз выбрасывала его на берег. Потерпев неудачу, пастух попросил Сатаней показать ему ее тело обнаженным. И только она исполнила его просьбу, как он, собрав все свои силы, крикнул и послал к ней "стрелу". "Подобно молнии, она сверкала, подобно грому, она сотрясала землю, подобно облаку, она затмила свет! " Сатаней, до сих пор не знавшая чувства страха, на мгновение струсила и укрылась за каменной глыбой. "Стрела" попала в камень, и на нем появился человеческий образ.
    По совету пастуха Сатаней обратилась за помощью к могучему нартскому кузнецу Аинар-жьи, у которого правая рука — молот, левая — клещи, а левая нога — наковальня. Три дня трудился могучий кузнец. Вырубив каменный образ, Аинар-жьи вручил его Сатаней, наказав носить у тела. По прошествии указанного срока на ложе Сатаней был обнаружен новорожденный. Он лежал, не плакал, не издавал ни звука, как будто ждал чего-то. Тогда обратилась Сатаней к собравшимся женщинам: "Это дитя, рожденное чудесным образом, дитя, которое ни с кем не спутаешь, пусть будет названо именем Сасрыква! Что вы стоите, позовите Аинар-жьи! Аинар-жьи сам знает, что делать!" Нартский кузнец закалил Сасрыкву, напоил и накормил его» [2, с. 130-131].
    Кабардинцы о рождении Сосруко рассказывают так:
    «Тонкобровая Сатаней полоскала в реке белье. Она полоскала его там, где обычно чистила кольчуги. На другом берегу Псыжа пастух из нартского селения пас коров. Увидев Сатаней, пастух сперва застыл в изумлении, а придя в себя, быстро подошел к реке. Сатаней была прекрасна. Лицо ее было белое, а брови тонкие.
    — Эй, Сатаней, красавица, несравнимая с другими красавицами! Подними свои глаза, посмотри хоть раз на меня! — крикнул пастух.
    И Сатаней подняла глаза.
    Загорелся пастух. Овладело пламя страсти к тонкобровой Сатаней, и с такой силой, что присела она в изнеможении на прибрежный камень.
    В смятении она собрала кое-как мокрое белье и поднялась, чтобы пойти домой. Пастух из селения нартов сказал ей:
    — Эй, Сатаней, красавица, несравнимая с другими красавицами! Твой женский ум превосходит мужскую мудрость. Зачем же ты оставила на берегу камень. Возьми его с собою.
    Сатаней послушалась пастуха. Она отнесла домой тот прибрежный камень, на который присела, когда увидела пастуха.
    Дома она положила камень в ларь с отрубями.
    Прошло некоторое время, и услыхала Сатаней шум в своем доме. "Откуда этот шум?" — подумала Сатаней и стала заглядывать во все углы. И странное дело: подойдет к камню поближе — шум сильнее, отойдет подальше — шум потише.
    — Неслыханное чудо! — воскликнула Сатаней и приложила ухо к камню. Внутри камня кипело: оттого-то и слышался шум. Камень становился все больше. Сатаней обмотала его шерстяной нитью. Через три дня нить оборвалась. Снова Сатаней обмотала камень, и снова оборвалась шерстяная нить.
    — Бог жизни Псатха, счастье мое! — крикнула Сатаней. — Да этот камень становится все больше и больше! И она положила камень в теплый очаг.
    Девять месяцев и девять дней пролежал камень в теплом очаге, и с каждым днем он становился все больше, все горячее. Он раскалялся, он пылал огнем.
    Сатаней побежала к Тлепшу, богу-кузнецу…».
    Далее передается пространный диалог Сатаней и Тлепша, не имеющий прямого отношения к сюжету. Сатаней приводит бога-кузнеца к себе и показывает ему огненный камень.
    «Тлепш отнес пылающий камень в кузню. Сатаней пошла за ним… Тлепш изо всей своей могучей силы ударил по камню молотом. Семь дней и семь ночей работал бог-кузнец… Наконец камень треснул, осколки разлетелись и выпал из сердцевины камня пылающий ребенок. Да, тело этого мальчика пылало, искры летели от него, и пар клубился над ним. Сатаней, как это делает всякая мать, хотела прижать новорожденного к своей груди, но вдруг закричала громким криком: она обожгла себе руки, ребенок упал на подол ее бешмета, прожег подол и скатился на землю.
    Тлепш схватил огромными клещами ребенка за бедра и окунул его в воду. Вода зашипела, и заклубился пар. Семь раз окунал бог-кузнец раскаленного ребенка в воду, и семь раз вода закипала.
    Так Тлепш закалял ребенка, закалял до тех пор, пока тело его не превратилось в булат. Только бедра остались незакаленными, потому что они были схвачены клещами.
    — Теперь бери своего булатного мальчика, — сказал Тлепш осчастливленной Сатаней…
    …Так в доме Сатаней, рассказывают люди, появился ребенок по имени Сосруко — Сын Камня» [3, сс. 145-148].
    А вот осетинский вариант.
    «На берегу широкой реки стирала Шатана белье. Глядела она, глядела на прозрачную воду реки и захотелось ей искупаться. Закончила она стирку, разделась и вошла в воду. А на другом берегу пас стадо молодой пастух. Красива была Шатана, сверкало на солнце ее белое тело. Увидел пастух Шатану, и такая страсть охватила его, что пошел он к ней через реку. Но владела Шатана тайной силой, направила она на себя реку, и вода скрыла ее. А пастух в изнеможении опустился на камень.
    Шатана видела все это. Приметила она камень и стала считать дни. Когда пришло время, привела Шатана на берег реки небесного кузнеца Курдалагона и сказала ему:
    — Поклянись, что никому не откроешь то, что я тебе поведаю. Поклялся Курдалагон, и тогда Шатана попросила его разбить своим тяжким молотом камень. Только раз ударил молотом Курдалагон, треснул камень — и вынули оттуда новорожденного младенца. Дала ему Шатана имя Сослана, что значит "из утробы камня рожденный"» [4, с. 117].
    В этом ряду нахчийский вариант — самый лаконичный:
    «Одна девушка доила коров; близ того места, где она доила, был синий камень. Один молодой человек, любивший эту девушку, сел на этот камень и, глядя на нее, пришел в возбуждение, отчего с ним произошло что-то, и от этого в камне образовался зародыш Сеска-Солсы. Об этом знала святая женщина Села Сата; она пошла, разбила камень и взяла оттуда Сеска-Солсу» [5, с. 48].
    Несмотря на некоторые разночтения во второстепенных деталях, все национальные версии нартовских сказаний указывают на то, что «солнечный герой» чудесным образом рождается из камня. Причем, в кабардинском (см. выше) и осетинском [4, с. 118-120] вариантах усиленно подчеркивается «огненная» природа героя.
Рассмотрим пока взаимосвязь этих трех субстанций — солнца, камня и огня, так ярко проявляющую себя в едином образе «солнечного героя» в кавказском нартовском эпосе.

3

    В самых разных частях планеты археологи обнаружили и продолжают обнаруживать огромное количество каменных орудий, предназначенных для труда, войны и охоты. Древние люди развернули целую каменную индустрию и нет сомнений, что до появления и широкого применения в обиходе металлов камень являлся главным и универсальным материалом, с помощью которого человек обеспечивал свою жизнь.
    Когда мы говорим «камень» применительно к материалу, из которого древние люди изготовляли свои орудия, следует сказать, что речь идет преимущественно о кремне. Кремень — очень твердый, но ломкий камень, встречающийся повсеместно в меловых и известняковых отложениях. По своему химическому составу он является кварцем с микрокристаллической структурой. Это значит, что кремень можно раскалывать в любом направлении и придавать ему желательную форму, что и обусловило его широкое использование.
    У кремня есть еще одно характерное свойство, менее присущее другим породам минералов — при ударе по нему твердым предметом, скажем, тем же камнем, высекается яркий сноп искр. Именно из-за этого своего свойства кремень по сей день используется в зажигалках. И за длительный период «каменного века» люди, конечно же, не могли не научиться зажигать огонь с помощью кремня — ведь они постоянно ударяли по нему, производя свои рубила, топоры и наконечники копий.
    «Открытие того, — пишет специалист по культам, — что ударом камней друг о друга можно получить огонь, привело к почитанию камня. Но новые горизонты, связанные с использованием огня, породили культ огня через культ камня. Темный, холодный Отец, камень, порождает из себя яркое сияние — Сына, и новорожденное пламя, замещая своего родителя, становится наиболее впечатляющим и таинственным из всех религиозно-философских символов, прошедших через века и доживших до наших дней» [6, с. 352]. Здесь, в общем, правильно указана причина, побудившая древних людей почитать камень, однако, как мы убедимся на множестве примеров, камень воспринимался не «отцом», а «матерью» огня, оплодотворяемой «небесным огнем» — Солнцем.
    Вспомним, что и в нартовских сюжетах, которые мы приводили выше, ребенок, появившийся из камня, имеет черты огня. В кабардинском варианте про камень и про ребенка, извлеченного из него кузнецом Тлепшом, говорится в обрамлении таких эпитетов: «горячий»; «раскаляющийся»; «пылающий огнем»; «огненный камень»; «пылающий камень»; «пылающий ребенок»; «прожигающий» и т.д. Эпизод закалки Сослана в осетинском эпосе столь же характерен — «пламенеющие угли», которыми играет младенец, «раскаленный Сослан» и т.п. [4, с. 119-120]. К новорожденным героям применена вся гамма признаков, которые только возможны при описании огня, пламени. И тут же, в самих сказаниях, дается этимология их имен, совпадающая по смыслу: Сосруко — «Сын Камня» и Сослан — «из утробы камня рожденный». Иначе говоря, перед нами образ огня, появившегося из камня.

4

    У «огня земного» — пламени, есть аналог — «небесный огонь», то есть Солнце. Связь «огня небесного» и «огня земного» глубоко подчеркнута в древних религиях и мифологиях и вполне обоснована логикой восприятия. Н.К. Рерих с присущим ему мистицизмом так передает связь Солнца с земным огнем: «Дух Земли, вращающий и охраняющий наш земной шар, сказал Духу Солнца: "Владыка Лика Блистающего, дом мой пуст… Пошли сынов твоих населить Землю! "Сказал Дух Солнца, Владыка Лика Блистающего: "Я пошлю тебе огонь…"» [7, с. 33]. Огонь здесь как бы «сын Солнца», спустившийся на землю.
    Трудно перечислить все качества, которые делали дневное светило в глазах язычников достойным поклонения и обожествления. Во всей видимой вселенной ничто не могло сравниться с Солнцем по глубине впечатлений, производимых на человеческие умы. От Солнца нисходит животворное тепло, необходимое для существования людей, животных и растений. С Солнцем связана извечная смена дня и ночи, природных циклов и времен года. Все сущее на земле как бы подчиняется Солнцу, сообразуется с его циклами и обретает бытие благодаря ему. Вдобавок к этому Солнце — олицетворение чистоты, эманация Света, антитеза Тьмы, увядания, смерти. «Поклонение солнцу, — отмечает М. П. Холл, — было одной из самых ранних и наиболее естественной формой религиозного проявления» [6, с. 155].
    Изыскания археологов подтверждают это мнение. Поклонение Солнцу, как древнейшая форма религии, выявляется даже среди неандертальцев, которые хоронили своих умерших сородичей головами в сторону востока [8, с. 124].
    Иногда могилы неандертальцев оказывались забросанными охапками цветов, а трупы окрашены красной охрой, символизирующей огонь, кровь, жизнь. Сам факт, что неандертальцы хоронили соплеменников, соблюдая при этом какие-то ритуалы, свидетельствует о вере в загробную жизнь, а такая вера не могла быть безмолвной; она должна была сопровождаться описаниями «пути в страну мертвых», различных аспектов «загробного существования» и т.д. — без «описательной стороны» любой культ бессмыслен и, более того, невозможен. Следовательно, у неандертальцев должно было существовать что-то наподобие мифологии, которая есть словесное объяснение ритуалов и обрядов.
    С эпохи ориньяк (30–18 тысяч лет назад), когда землю уже заселяли люди современного типа, кроманьонцы, древний похоронный обряд дополняется полной или частичной кремацией (сжиганием трупов), наряду с которой существовали и погребения «в камне» — то есть трупы или обкладывались камнями, или для них вырубались чашевидные ямы в скалах [8, с. 127]. Захоронения в недрах скал по времени намного древнее кремации, но «моложе» погребений с ориентацией на восток, в сторону восходящего Солнца [9, с. 113-114].
    Подытоживая, можно сказать, что самые архаичные из известных нам типов погребений, относящихся к доисторическим временам, свидетельствуют о знакомстве первобытных людей с тремя интересующими нас символами древней религии — Солнцем, Камнем и Огнем.

5

    Очень важно отметить одно обстоятельство, связанное с восприятием древним человеком огня и его свойств. Огонь имеет двойственную природу, которая с равной полнотой охватывает две глобальные антитезы — Добро и Зло. Огонь обогревает, но он же способен сжечь, испепелить; от огня можно получить приятные после холода ощущения тепла, но при малейшей неосторожности пламя приносит ожог, нестерпимую боль; огонь сверкает в ночи прекрасным живым цветком, даруя свет, но после него остается гарь, копоть чернее самого черного мрака. И все эти четко разграниченные и противоположные друг другу качества уживаются в одном «существе» — рождаемом из камня пламени.
    Поклонение единой живой сущности, которая настолько же привержена добру, насколько и злу, настолько же бог, насколько и дьявол — это и есть культ Верховного Существа. Следует особо подчеркнуть, что в культе Верховного Существа добро и зло, бог и дьявол, живут нерасторжимо, в виде единого существа. Огонь ли и Солнце породили этот древний культ, или просто были восприняты как его символы? На это столь же трудно ответить, как и на вопрос, когда и где впервые зародилась религия Верховного Существа. Известно одно — в эпохи, описываемые историей, мы застаем эту религию везде, где обитает человек.
    Н. К. Рерих писал:
    «Символ является единственной формой, при помощи которой можно было подойти к идее той сущности Космоса, которая, будучи невыразима, проникает все. Таким образом символ Солнца был одним из первых воспринят и понят. Культ Огня и культ Солнца прославлялся в великолепных храмах… Диск Солнца являлся единственной эмблемой, достойной изобразить голову Божества, и это изображение находилось в каждом храме»…» [7, с. 45]. Ниже мы проясним, о каком «божестве» писал Н.К. Рерих.

6

    Прежде чем вести речь о Верховном (Высшем) Существе, необходимо посмотреть, дают ли мифы и сказания различных народов подтверждение наметившейся связи между тремя важнейшими символами религии «богодьявола» — Солнцем, Камнем и Огнем. Эта связь, как мы могли убедиться, довольно отчетливо проступает в нартовском эпосе, в мотиве рождения «солнечного героя» из камня в виде «пылающего», «огненного» ребенка. Обратимся к мифам других народов [10, см. соответствующие статьи].
    У индейцев племени сиу в Северной Америке в качестве божеств, воплощающих мистическую животворную силу, почитались Камень (Иньян) и Солнце (Ви). У тех же сиу крылатые духи вак-иньян олицетворяли собой как огонь (вак), так и камень (иньян).
    В древнеарабской мифологии (государство Набатея) бог солнца Аарра с прозвищем «душара» («владетель Шары», где Шара — округ столицы Набатеи — города Петры) рождается девой-камнем.
    В китайской мифологии бог солнца Дун-Цзюнь (или его воплощение Дун-Вангун), белокурый красавец, мчащийся по небу в колеснице, запряженной конями, живет, как многозначительно подчеркивается в сказаниях о нем, в каменном доме, что семантически равнозначно камню.
    В древнейшем корейском мифе Солнце рождается из скалы, с которой сочетался морской дракон.
    В мифах меланезийцев островов Банкс и Новые Гебриды культурный герой, давший людям огонь, рождается матерью-камнем.
    В мифах минахасов (Западная Индонезия) мать солнечного бога Тоара Лумимуут рождается из «большого камня, стоявшего посреди пустынной земли».
    В мифах Кечуа сын солнца, и божественный первопредок правителей инков Манко Капак появляется на земле из каменной пещеры (каменная пещера, каменная гора, скала — мифологические вариации единого образа Камня).
    В мифах Океании герой Мауи, установивший ход светил, повелевающий солнцем и подаривший людям огонь, появляется от духа через камень и живет в каменной пещере.
    В мифах армян Михр (Мгер), чье имя восходит к Митре — бог небесного света и солнца. После целого ряда земных подвигов добровольно заточает себя внутри скалы, где и пребывает при пламени негасимой свечи. Здесь налицо мотив возвращения Михра (солнца) в материнское лоно (скалу, камень).
    В мифах микронезийцев островов Гилберта фигурирует На-Реау («господин паук») пребывающий в камне. Он приказывает своему внуку сотворить солнце.
    В мифах меланезийцев бог-демиург (творец) Нденгеи, создавший светила и разделивший время на сутки, рождается из камня.
    В античной Греции символом и олицетворением солнечного бога Аполлона считался священный камень Омфал, находившийся в Дельфах, в святилище этого бога.
    В мифах монгольских народов божество огня Отхан-Галахан порождается Отцом-Железом и Матерью-Камнем. В данном случае бросается в глаза прозрачная связь этого мифа с технологией высекания огня из камня с помощью железного кресала.
    В мифах микронезийцев Каролинских и Маршалловых островов небесный дух Пелюлоп магической силой раскаляет камень, разрывает его на части и создает из его кусков солнце, луну, звезды.
    В мифах бурят божество огня носит имя Сахядай-нойон. Это имя является производным от глагола «сахиха», передающего действие при высекании огня из камня.
    В японской мифологии богиня солнца Аматэрасу при оскорблении прячется глубоко в горную пещеру.
    В мифах меланезийцев островов Новые Гебриды культурный герой Тагаро, давший людям огонь, появляется из расколовшегося камня.
    В мифах индейцев кайова центральный персонаж Пляски Солнца Тай-ме изображался в виде камня или каменного человека.
    В мифах микронезийцев острова Палау культурный герой Тмелогод, давший людям огонь, рождается из камня.
    В мифах чибча-муисков Фомагата («чужой огненосный бог») считается сыном или потомком солнца и обладает способностью превращать людей в камни.
    В мифах сибирских народов (нанайцев, орочей, ороков, ульчей, удэгейцев) мужем богини солнца является Хадау, распоряжающийся огнем, который он подарил людям. В камне (или в каменной люльке) совместно с супругой нянчит души шаманов.
    В мифах монгольских народов грозный бог Хан-Харангуй, муж девы-солнца, рождается из расколовшегося камня и считается свирепым воплощением пламени.
    В армянской мифологии персонифицированный огонь — Хур высекается из камня самим сатаной.
    В мифах ойратов рассказывается о персонаже по имени Цогтайхан, который, в качестве выкупа за свою жизнь, открыл демону секрет извлечения огня из камня.
    В мифах южноамериканских муисков бог солнца Бочика превращает орла (свою «животную» ипостась) в скалу.
    В мифах микронезийцев Маршалловых островов у культурного героя Эдао, добывшего людям огонь, есть «двойник», «замена для духов» — камень.

7

    Приведенные примеры показывают, что связь солнца или огня с камнем отчетливо присутствует и подчеркивается у самых разных племен и народов во многих частях света. Уже было отмечено, что в основе мифологизации этой связи лежит древняя технология добычи огня ударом об камень. Что касается связи с камнем солнца, то здесь, очевидно, лежит логическая предпосылка, воспринимающая дневное светило как небесный аналог земного огня, имеющий с последним общую природу. В сущности, так оно и есть — солнце представляет собой громадный шар сверхжаркой огненной плазмы, вокруг которого вращается наша планета.
    Приведем некоторые религиозные и мифологические данные о «родстве» небесного Солнца и земного Огня.
    В осетинской мифологии божество огня носит имя Артхурон, что в буквальном смысле означает «огонь солнцевич», или «огонь сын солнца».
    В иранской мифологии Ахурамазда, чьим видимым проявлением, «телом», считается огонь, воспринимается не как сын, а как отец солнца (бога Митры).
    В аккадской мифологии бог огня Ишум считается братом солнечного бога Шамаша.
    В мифах американских тлинкитов и других племен побережья Тихого Океана культурный герой Йель, «великий ворон», похищает огонь у божества (вождя) солнца. Здесь, как мы видим, земной огонь воспринимается как частица солнца, то есть подчеркнута их одинаковая природа.
    Индоиранский мифический первопредок человечества Йима (Йама), разжегший на земле первый огонь, представлен как сын солнца.
    Мексиканские индейцы (тараски и др.) вообще рассматривали огонь и солнце как единую стихию, которую «обслуживает» бог Куракавери — покровитель и солнца, и огня.
    Точно так же и у славян в солярных мифах и обрядах общим олицетворением солнца и огня считался Купала.
    У микронезийцев островов Гилберта «небесный дух» Мбуэ отнимает огонь для людей у своего отца — солнца.
    Монгольские народы в мифах о грозном боге Очирвани рассказывают, что этот последний с помощью молнии («очир») забросил земной огонь на небо и так появилось солнце. Следовательно, монголам представлялось, что солнце является «сыном» земного огня.
    Восточнославянский бог огня Сварог является в мифах отцом солнечного Даждьбога.
    В зороастризме единый Космический Огонь подразделяется на пять видов: Берсизава («небесный огонь» — солнце), Вохуфрйана («огонь, одушевляющий животных и человека»), Урвазишта («огонь, пребывающий в дереве»), Визишта (молния) и Спеништа («земной огонь»). Все эти виды огня суть один Огонь.
    Кельтский бог грома Таранис являлся одновременно богом Солнца и Огня.
    Верховный бог алтайцев и шорцев Ульгень, будучи громовержцем, так же, как и кельтский бог Таранис, владычествовал над Солнцем и Огнем.
    В китайской мифологии бог Янь-ди, будучи богом Солнца, одновременно является и «повелителем пламени».
    Как легко убедиться на перечисленных примерах, везде солнце и огонь взаимосвязаны и их «родство» с Камнем обусловлено их мифологическим «родством» между собой. Поэтому нартовские сюжеты о рождении «солнечного героя» из камня в виде огня или «огненного младенца» органически укладываются в общую мифологическую канву, выявляемую у многих этнических сообществ земли.

8

    Служителей языческих культов принято называть жрецами. Сходные функции выполняли и до сих пор выполняют также шаманы и колдуны у различных племен Сибири, Америки, Африки, Океании и Австралии. Все эти люди (жрецы, шаманы, колдуны) являлись и являются в глазах простых соплеменников посредниками между богами (духами) и верующими. Это — объединяющий их признак.
    Одно из обозначений нахчийских языческих жрецов — цIен стаг [11, с. 240] («человек огня»). Это название можно перевести и как «чистый человек», ибо для солнце - и огнепоклонников огонь и солнце являлись символами наибольшей чистоты. Недаром у чеченцев до сих пор бытует выражение «малх санна цIена» («чистый как солнце»).
    «Людьми огня» называли не только древних нахчийских жрецов. Из обилия типологических примеров отметим несколько.
    Атхарваны в древней Индии и атарваны в древнеиранской традиции являлись первоначально специализированными жрецами, ведающими жертвенным огнем. Позднее атхарванами (атарванами) стали называть всех жрецов вообще. В основе этого названия, как и у нахчийцев, лежит понятие «огонь» (атар).
    В иранской мифологии вплоть до пехлевийской эпохи идеальным прототипом жреческого сословия считался бог огня и отец бога солнца Ахурамазда, то есть лишний раз подчеркивалась изначальная связь жречества с культом огня.
    Уже упомянутый нами Фомагата («чужой огненосный бог») стал первым жрецом бога солнца Суэ у чибча-муисков. Опять мы наблюдаем связь зарождающегося жречества с огнем и, конечно же, с солнцем.
    В мифах фон (Африка) Легба, младший сын солнца, стал основателем магии и колдовства и, соответственно, первым колдуном (жрецом, шаманом).
    У многих сибирских народов шаманы считались выпестованными в каменной люльке богини солнца Мамельди и бога огня, ее мужа, Хадау. То есть, в Сибири шаманы считались как бы «духовными детьми» солнца и огня, а мотив люльки указывает на изначальность этого восприятия.
    Пока ограничимся этими примерами, которых достаточно для обоснования важного вывода о том, что само зарождение жреческого (шаманского) сословия многие мифологии связывают непосредственно с культом огня или солнца.

9

    Можно подвести некоторые итоги, вытекающие из приведенных выше сопоставлений. Они заключаются в том, что древнейшей формой религии, которая выявляется еще у неандертальцев, стало поклонение солнцу и огню. Технология добычи огня из камня, а также «природная» связь огня с солнцем привели к тому, что символами этой древнейшей религии и объектами поклонения стали Солнце, Огонь и Камень.
    Первые жрецы, колдуны и шаманы, как отмечается во многих мифах, выполняли функции «хранителей огня», «людей огня». Естественно, в сферу их жреческих функций включалось и обслуживание культа солнца.
    Нартовские сюжеты нахчийцев, как и этимология чеченского понятия жрец («человек огня») укладываются в характерные рамки этой религии.


II. Мастер и Пастух

1

В одном из рассказов «аляскинского» цикла Джека Лондона (кажется, это «Закон жизни») повествуется, как индейцы во время кочевья бросили старика-родителя умирать в снегу, снабдив его напоследок охапкой хвороста. Несмотря на все глубокомысленные рассуждения обреченного старика, фабула рассказа очень проста и сурова — дети избавились от лишнего рта. Аналогичный сюжет является основой и нашумевшего в свое время японского фильма «Легенда о Нарайяме» — дети относят стариков умирать на вершину горы, чтобы не кормить их. Как свидетельствуют античные авторы, многие древние народы придерживались подобных обычаев. Например, колхи сажали своих родителей в корзины и бросали их в море, а ираноязычные кочевники не только умерщвляли своих стариков, но и поедали их, разрубив на куски и сварив в котлах вместе с мясом овец и быков. Таких легенд очень много в разных концах мира.
    Существует такая легенда и у чеченцев, повествующая об обстоятельствах отмены этого бесчеловечного обычая. Некий юноша, отнеся своего старого отца в корзине на то место, где оставляли обреченных на смерть стариков, стал, однако, тайком носить тому еду. Вскоре властвующий в этой местности царь столкнулся с трудной проблемой, которую разрешил юноша, воспользовавшийся советами своего мудрого отца. Узнав об этом, царь запретил убивать стариков, ибо понял, что их опыт и мудрость могут быть полезны для общества.
    Бесспорно, в основе всех этих обычаев лежал дикий, первобытный рационализм. Если человек из-за дряхлости или увечий не был в силах прокормить себя, его оставляли умирать голодной смертью или убивали, а то и съедали, чтобы мясо обреченного досталось не червям или птицам, а пошло на пользу племени. Это подтверждается и тем, что все неандертальцы, как надежно доказано археологами, были заядлыми людоедами [9, с. 113].
    Словом, старик или инвалид, чтобы его не убили или, хуже того, не съели, должен был каким-то образом отрабатывать свой «хлеб».
    Охотиться, конечно, эти несчастные не могли. На охоте нужны быстрые ноги, твердая рука и меткий глаз. Собирательство съедобных растений, обработка шкур, ухаживание за малышами и другие «домашние» работы были извечной прерогативой женщин, и, конечно же, если бы в этой сфере нашлась какая-нибудь легкая вакансия, ее немедленно заняли бы старухи, чтобы сохранить себе жизнь, доказав свою полезность. Но была одна отрасль, одна «производственная ниша», в которой могло найтись место и престарелым мужчинам — поддержание огня и изготовление впрок каменных изделий. Этнографические наблюдения, произведенные среди примитивных племен на далеких окраинах цивилизованного мира, подтверждают подобную «специализацию» стариков и позволяют ретроспективно оценить ситуацию, характерную для более древних эпох.
    Если старухи, хорошо изучившие свойства различных растений, постепенно породили сословие знахарок, ведьм и колдуний, то старики явились основателями клана «мастеров» и «хранителей огня».
    В эпоху неолита каменные орудия становятся все более совершенными, вычурными и сложными. Их тщательно полируют, отверстия для насадки просверливаются с помощью хитроумных приспособлений, в полной мере учитываются все природные свойства различных минералов — словом, безвозвратно уходят в прошлое те времена, когда любой мужчина в племени мог по необходимости изготовить себе топор или наконечник копья. «Сверлильный станок» (подобие лука и специальный штырь с шероховатой поверхностью из самых твердых пород камня), набор полировальных камней и масса других приспособлений, используемых при изготовлении орудий труда и оружия, не могли быть достоянием всех без исключения членов племени. Ими обладали лишь мастера. Кроме того, для изготовления изящных и совершенных «неолитических» изделий необходимы были знания и сноровка, а их мог дать только опыт. Что касается опыта, то он появляется лишь у тех людей, которые занимаются тем или иным видом деятельности постоянно, то есть специализируются в данном ремесле и ревниво оберегают свои производственные секреты от непосвященных.
    Конечно, постижение всех тонкостей ремесла было возможным лишь после периода ученичества. Тут с полной уверенностью можно сказать, что сильные и ловкие подростки с задатками будущих воинов и охотников не попадали в обучение к мастерам. Их ждала иная, более героическая судьба защитников племени и добытчиков пропитания. Учениками мастеров и «хранителей огня» становились хилые, физически и даже умственно неполноценные дети — недаром, почти все мифологии мира подчеркивают физическую «ущербность» мастеров («кузнецов»): хромота, кривизна, горбатость и т.п. Классический тип — хромой бог-кузнец Гефест. Не все народы, как жители Спарты, убивали детей-калек в младенчестве. Они становились той средой, из которой вырастали «мастера-жрецы». Так, в течение веков и тысячелетий, складывалась «интеллектуальная элита» древнего человечества и своеобразие той среды, из которой она пополнялась, наложило, как мы увидим в дальнейшем, весьма своеобразную печать на религию Верховного Существа.

2

 Мы намеренно употребили выражение «мастер-жрец», ибо идентичность этих двух древних профессий наглядно проступает в так называемом «культе кузницы» у некоторых народов. Обширную работу, посвященную этой теме, написал В.Г. Ардзинба [12, сс. 263-306].    
Ученый приходит к следующим важным выводам, проистекающим из сопоставлений культа кузнечного ремесла абхазов с аналогичными культами других древних и современных народов.
Кузница (а до появления металлов — мастерская) выполняла функции храма и главными объектами поклонения в нем являлись Камень и Огонь. Кузнец (мастер) выполнял роль жреца (шамана) в этих ритуалах. Наковальня (первоначально это был камень) являлась алтарем, на котором возжигался священный огонь. Женщины в мистериях кузницы не участвовали.
    Проведение обрядов, связанных с культом кузницы, приурочивалось ко дням зимнего и летнего солнцестояния, что, по мнению В. Г. Ардзинбы, свидетельствует о центральном месте в этих обрядах Солнца. Иными словами, кузнецы (мастера) являлись жрецами культа, в котором совмещались три символа и объекта поклонения: Солнце, Огонь и Камень. А сама кузница (мастерская) служила первоначальным храмом этого культа.
    Вспомним, что именно кузнец (Аинар-жьи, Тлепш, Курдалагон) в нартовском эпосе извлекает «солнечного героя» из камня. Если воспринять данное сказание как миф (объяснение древнего ритуала), то «кузнец», несомненно, является жрецом в этом действе (мистерии).
    Сочетание двух функций (мастера и жреца огня) одновременно, присуще и чеченскому нарту Пхьармату, добывшему людям огонь.

3

    Все ученые, касающиеся легенды о Пхьармате, согласны в том, что первая часть имени нарта означает «мастер» (пхьар). Разногласия вызывает вторая часть имени — «мат». Чеченский лингвист К. З. Чокаев опубликовал такое разъяснение: «Вторая часть имени Пхьармат — мат в современных нахчийских языках означает место (поселения), народ, люди, язык» [13, с. 27].
    Приняв эту этимологию, мы получаем такую расшифровку имени Пхьармата: «мастер поселения» (шире — «страны») или «мастер людей» («народа»). И ее можно было бы принять без всяких возражений, если бы она не противоречила нормам построения фраз в чеченском языке.
    Дело в том, что никогда, ни в одном случае, в чеченском языке определяемое слово (в данном случае пхьар — «мастер») не ставится впереди слова-определителя (в данном случае мат — «страны», «людей»). И нет ни одного исключения из этого жесткого грамматического правила. В чеченском языке словосочетание «мастер страны» («людей») звучало бы так — «маьт пхьар». Приведем несколько типологических примеров.
    «Мастер села», «сельский мастер» будет звучать так: «юьртан пхьар», или «эвлан пхьар», но никак не «пхьар юрт» или «пхьар эвл»; «пхьар эвл» или «пхьар юрт» можно перевести на русский только как «мастерское село», «село-мастер». Точно так же, если мы возьмем два наиболее употребляемые ныне понятия, связанные с термином народ — «къам» (нация) и «халкъ» (народ), то словосочетание «мастер народа» неминуемо сложится так: «халкъан пхьар» и «къоман пхьар», но никак не «пхьар халкъ» и «пхьар къам». Короче говоря, если исходить из грамматики чеченского языка, имя Пхьармат никак не может означать «мастер страны» или «мастер народа».
    Однако слово «мат» имеет в чеченском языке еще одно значение, отмеченное в древнейших топонимах, связанных, преимущественно, с языческими храмами и святилищами. Их перечислил и сам К. З. Чокаев, и пришел к верному, на наш взгляд, выводу, что «мат первоначально было именем бога с функцией, сходной с функцией бога Пхьа» [13, с. 28]. Тогда непонятно, почему К.З. Чокаев не применил выявленное им сакральное значение слова «мат» для объяснения имени нарта Пхьармата. Ему оставалось только отметить, что «пхьармат» на чеченском означает «мастер-бог», «творец-бог» или, применяя распространенный в религиоведческой литературе термин, «бог-демиург». Такая расшифровка никоим образом не противоречит нормам чеченского языка и, кроме того, сам К. З. Чокаев вплотную подводит читателя именно к этой этимологии.

4

    Вселенная — это огромный Храм (или Мастерская) Бога, в котором священнодействует Мастер-Бог, Бог-Демиург. Такая концепция является краеугольной в различных эзотерических космогониях, в которых важнейшее место занимает символ Храма (Мастерской), и в которых одна из высших степеней посвящения заключена в звании Мастер. Нужно помнить, что с древнейших времен Камень, Огонь и Солнце являются тесно связанными и взаимозаменяемыми символами Верховного Существа.
    Конечно, К. З. Чокаев не случайно роняет замечание о том, что «мат первоначально было именем бога…» — и далее конкретизирует: «…с функцией, сходной с функцией бога Пхьа». Какие же функции у бога Пхьа, чтобы по ним мы могли узнать функции божества «мат»?
    Возьмем несколько слов с основой «пхьа», чтобы уловить его семантику.

    Пхьа — кровь;
    Пхьа — селение;
    Пхьа(р) — мастер, кузнец;
    Пхо(ра) — беременная;
    Пхьа(лгIа) — мастерская, кузница;
    Пха(тоьда) — лемех;
    Пха — стрела;
    Пха — вена, жила.

    Сгруппируем эти понятия в ассоциативные блоки: 1. «Кровь», «беременеть», «селение», «вена»; 2. «Мастер» («кузнец»), «стрела», «мастерская» («кузница»), «лемех».
    Первый блок объединяет понятия, относящиеся к людям. Понятия второй группы семантически привязаны к образу мастера (жреца огня), мастерской (храм огня) и некоторым предметам, производимым мастером (лемех, стрела). Следовательно, мы получаем основания считать, что Пхьа — покровитель человеческого рода, бог огня, демиург.
    Если мы верно обрисовали функции бога Пхьа (связь его с огнем нам представляется бесспорной), то в слове «мат» следует искать присутствие «огня небесного», то есть Солнца.
    Солнце в древней нахчийской традиции обозначается словом Ма [14, с. 36]. Бацбийцы (сохранившие самое архаичное звучание нахчийской речи) говорят Матх. Возможно, конечно «х» в этом слове утерялось при добавлении к нему слова «пхьар». И «Пхьарматх» превратилось в «Пхьармат».

5

    «Мастер-Солнце» — в таком смысле предстает перед нами нарт Пхьармат. Сравним этот образ с «божественными кузнецами» и «божественными мастерами», которые занимают одно из центральных мест в мифологиях многих народов.
    О связи Гефеста с огнем (он — прежде всего бог огня и огненной стихии) написано достаточно много. Однако хромоногий бог-кузнец оказывается еще и «солнечным героем», выводимым в этой ипостаси в орфических мистериях. Он — покровитель плодородия, воплощение всех светил, солнечного света [10, сс. 152-153]. В мифах прибалтийских народов бог-кузнец Кальвис не только связан с солнцем — он называется творцом солнца, «кует» его [10, с. 275]. Кузнец, «выковавший» солнце — устойчивый мотив в мифах финно-угорских народов. Подобное деяние народная молва приписывает финскому Ильмаринену [10, с. 241], карельскому Ильмойллине [10, с. 241], удмуртскому Инмару, который, к тому же, живет на Солнце [10, с. 247].
    Бог-кузнец в индуистской мифологии Вишвакарман («творец всего») свое имя иногда «одалживает» в виде эпитета богу солнца Сурье, сливаясь, таким образом, с этим божеством. Кроме того, связь «кузнеца» с солнцем подчеркивается еще одним штрихом — дочь Вишвакармана выходит замуж за Сурью [10, сс. 124-125]. 
    В Ветхом Завете фигурируют два брата, сыновья Адама и Евы. Один из них, Каин, убивает другого, Авеля. Образ Каина развился до личности Тувал-Каина, «отца всех кузнецов». Яхве берет Каина под защиту и для того, чтобы его не убили, отмечает его своим «знаком». Талмуд («Бершит рабба», 22) разъясняет, что знак этот, которым отмечен убийца-кузнец, «сияние, подобное солнцу». В апокрифическом «Житии Адама» говорится, что Ева родила Каина «сияющим» [10, сс. 269-270]. 
    Таким образом, все эти мастера (кузнецы) являются, как и чеченский Пхьармат, «Мастерами-Солнцами».
    В хеттской мифологии кузнецом, кующим богов, представлен Солнце-Царь. Его «сын», земной царь, в подражание Мастеру-Солнцу, также кует священные ритуальные предметы [12, с. 296]. Японские императоры в качестве одной из самых священных регалий до сих пор сохраняют зеркало, изготовленное богом-кузнецом Амацумарой, чтобы выманить им богиню солнца Аматэрасу из пещеры [10, сс. 35-36]. 

6

    Как мы помним, в эпизоде рождения героя из камня важное место занимает пастух. В абхазской, кабардинской и осетинской версиях пастух («нартский пастух») явлен прямо, а в нахчийской версии присутствие пастуха как бы раздвоено его приметами: «коровы», которых доит девушка и «молодой человек», который оказывается вблизи.
    Образ «пастуха» в мотиве рождения «солнечного героя» из камня занимает одно из центральных мест и лишь расшифровав этот образ мы сможем полностью раскрыть изначальный смысл и содержание всего эпизода.
    «Пастухами» в различных мифологиях названы следующие божества: Ахурамазда, Пушан, Митра, Агни, Аполлон, Гелиос, Пан, Думузи [10, с. 668]. У древних евреев сам Яхве считался пастухом, земля — пастбищем, а люди — скотом, охраняемым пастухом Яхве (см. напр. Псалтирь, 79:2).
    Кто же эти боги-пастухи, какими стихиями они управляют?
    Ахурамазда — верховное божество в иранской мифологии. Основатель и покровитель жреческого клана. Видимое проявление, «тело» Ахурамазды — огонь; ему поклоняются, поклоняясь огню. Он — отец бога солнца Митры [10, с. 77].
    Пушан — в индийской мифологии божество солнца. Разъезжает по небу в колеснице, запряженной козлами. Женат на дочери Солнца [10, с. 456].
    Митра — восточноиранский бог солнца. Он — сын Ахурамазды. В античную эпоху отождествлялся с греческими богами Гелиосом (бог солнца) и Гефестом (бог огня и кузнечного ремесла) [10, с. 368].
    Агни — в индийской мифологии бог огня (агни — «огонь»); может «восходить на небе», т.е. становиться «небесным огнем» — солнцем. Часто отождествлялся с Митрой [10, с. 15].
    Аполлон — один из «солнечных богов» древней Греции. Его стрелы, которые он мечет во врагов, это солнечные лучи [10, с. 52].
    Гелиос — основной солнечный бог в древней Греции, самое архаичное, «до олимпийское» божество. В поздний период отождествлялся с Аполлоном [10, с. 145].
    Пан — «бес полуденный», то есть «солнечный», как называли его ранние христиане; в римской традиции назывался Сильваном [10, с. 424].
    Думузи, «пастырь времен до потопа», умирающий и воскресающий бог в шумеро-аккадской мифологии, божество плодородия. «Умирание и воскрешение» — одна из главных мифологических черт солнца, которое ночью «уходит в мир мертвых», «умирает», а утром «воскресает». Плодородие (или его отсутствие) есть милость (или гнев) солнца [10, сс. 197-198].
   Яхве в Ветхом Завете появляется всегда и только в виде пламени и прямо называется «огнем поядающим (пожирающим)» (Втор., 4:24).
    Таким образом, образ «пастуха» раскрывается полностью — это солнце (или огонь, видимо, «небесный огонь»). Если в образе «кузнеца» преобладают черты «жреца огня», то у «пастуха» такое же преобладание черт «небесного огня» — солнца. Однако обе эти стихии настолько тесно связаны, что образы «огня» и «солнца» очень часто подменяют друг друга в различных мифах.

7

    Образ матери «огня-солнца» в различных мифологиях прогрессирует от «камня» к «камню-женщине» и от последней — к «женщине», рядом с которой камень фигурирует лишь полунамеком, а то и вовсе отсутствует. Все эти варианты, бесспорно, ретроспективно сходятся на технологии высекания огня из камня. В этом древнейшем своем состоянии миф о рождении огня (солнца) непосредственно из камня (даже без косвенного соучастия в этой акции женщины) отчетливее прослеживается у народов (племен) Америки и Океании. Так, напрямую с камнем, без посредничества женщины, связываются Манко Капак у инков; Мауи в Океании; На-Реау у микронезийцев островов Гилберта; Нденгеи у меланезийцев; солнце у микронезийцев Каролинских и Маршалловых островов; Тагаро у меланезийцев островов Новые Гебриды; Тайме у индейцев кайова; Тмелогод у микронезийцев острова Палау; Фомагата у индейцев чибча-муисков; Эдао у микронезийцев Маршалловых островов и т.д. Однако, солнце напрямую из скалы выходит также у корейцев; Митра также рождается из камня без всякого участия женщины; Хур (огонь) у армян появляется напрямую из камня без намека на присутствие женщины. Так что, древнейший архетип этого мифа не локализован четкими географическими рамками.
    От восприятия камня как некоей субстанции, порождающей огонь (солнце), остается мизерный шаг до ассоциативной привязки этой «порождающей субстанции» к женскому образу, образу «рожающей матери». Вначале, как в нартовском эпосе, женщина (Сатаней, Шатана, Села-Сата) лишь провоцирует своей обнаженностью или красотой «оплодотворение» камня солнцем — «пастухом». Затем она извлекает огненный зародыш с помощью жреца огня («кузнеца» — «мастера»); иногда «донашивает» оплодотворенный камень за пазухой или подмышкой. И становится, по цепочке наглядных ассоциаций, как бы матерью новорожденного и воспринимается таковой всеми окружающими. Таковы, например, «дева-камень» из арабской и Кибела («мать» рожденного из камня Агдистиса) из фригийской мифологий.
    Затем «камень» отступает на второй план или вообще остается вне поля зрения мифа, и «герой» рождается женщиной, но обязательно чудесно, необычным способом. Например, на одном из храмов Исиды в Египте сохранилась такая надпись: «Я — мать владыки Гора, и никто не поднимал моего платья» [15, с. 46]. Гор — это солнце, сын Исиды.
    В нартовском эпосе сохранилась, как можно полагать, наиболее распространенная магическая инсценировка (мистерия) этого древнейшего, базового мифа (мономифа). Сам миф и его вариации дают нам возможность восстановить ход мыслей и ассоциаций древних людей и зарождение мистерии огня и солнца.
    Конечно, все эти сопоставления и анализы могли бы представлять лишь чисто научный, академический интерес, если бы разбираемый нами миф не сыграл в жизни человечества роль, определившую всю его историю и культуру, весь облик прошлых и современных цивилизаций.

8

    Тысячекратно проделанная операция извлечения огня из камня не могла не побудить людей древности задуматься: а как, собственно, огонь оказывается внутри камня? Ответ мог быть только один: камень оплодотворяется, в его нутро попадает огненное семя, испускаемое «огнем небесным» — солнцем. Вспомним, как «пастух» (солнце), увидев обнаженную Сатаней, «испустил крик» и пустил «стрелу». «Стрелы» солнца — это его лучи, как у Аполлона. Иногда «стрела» солнца — молния. Именно так расшифровывает эту ситуацию В. Г. Ардзинба [2, с. 139]. Затем, в примечании, ученый отмечает, что «стрела» и «кровь» — эвфемизмы для семени [2, с. 161]. Примечательно, что и по-чеченски стрела (пха) и кровь, зародыш (пхьа) звучат одинаково [16, сс. 352-353] и возводят свою семантику к имени бога огня (солнца) Пхьа, который, как можно предположить из этих созвучий, «осеменяет стрелой» (молнией).
    Раз солнце питает такую постоянную и непрерывно проявляемую «привязанность» к камню, то камень, очевидно привлекателен для «небесного огня», возбуждает его. В хурритском мифе «Песнь об Улликумми» соитие бога Кумарби со скалой мотивировано тем, что при виде огромного камня, лежащего посреди озера, «у Кумарби подпрыгнуло сердце» [17, с. 234]. У этой фразы явный эротический подтекст.
    Итак, объяснение загадки пребывания огня «во чреве» камня было найдено: камень для солнца (небесного огня) — самый привлекательный любовный объект и «пастух» оплодотворяет его с помощью луча или молнии. Кстати, у многих народов некоторые камни считаются застывшими молниями или лучами солнца, как, например, янтарь или камни черного или красного цвета.
    Затем, как мы уже отмечали, «женственность» камня привела к ассоциативному отождествлению его с женщиной, чьи ритуальные функции заключились в «усыновлении» огня, выходящего из чрева камня. Если жрец огня (мастер) становился «отцом» огня, то некая жрица становилась его «матерью». Эта функция «матери огня» до сих пор сохранилась в нахчийском языке в обозначении хозяйки дома, очага — «цIе нана» (буквально «мать огня»). Вероятно, в древних мистериях огня «цIе нана» составляла ритуальную пару «цIен стагу» — жрецу огня (мастеру).
    Новорожденному пламени, как и человеческому детенышу, нужно постоянно «питаться», чтобы «окрепнуть». Мощь огня, его размеры напрямую зависят от количества «питания» (дров, хвороста). Интересно, что первое ритуальное кормление Сасрыквы в абхазской Нартиаде производит не «мать» Сатаней, а «кузнец» Аинар-жьи, извлекший его из камня [2, с. 131].
    Разумеется, самая обычная «пища» огня — дерево. Однако, жаря на огне мясо, люди обратили внимание на то, что капающий на угли жир вызывает особенное «оживление» огня, заставляет его жадно подпрыгивать вверх, к мясу, шуметь, трещать, ярко вспыхивать и разгораться сильнее. Живое, трепетное пламя всем своим поведением «давало знать», что самая желанная, вкусная пища для него — жир, тук, плоть. Люди, обожествившие огонь, не могли, конечно, отказать ему ни в чем. И началась бесконечная, не поддающаяся никакому исчислению бойня животных и людей в жертву (в «пищу») огню — земному и небесному.
    Божеству — все самое лучшее! Самые сильные, здоровые, красивые животные и, соответственно, самые сильные, красивые, здоровые люди — как правило, юноши и девушки. Часто — дети с непочатой жизненной силой.
   
9

    Пхьармат, Мастер-Солнце… Обнаружив его неожиданно в самом центре франкмасонского ритуала, мы должны задать себе несколько вопросов. Например: что связывает нартовский эпос с масонской теофилософией? Или: кому поклоняются масоны в лице Великого Архитектора? И что собой символизирует масонский храм, в котором отправляются культы «вольных каменщиков»?
    Итальянский исследователь истории масонства Микеле Морамарко, признаваемый в этом качестве самым объективным и эрудированным, пишет о символике масонского храма, что «храм в миниатюре воспроизводит Вселенную» [18, с. 29].   Вселенная, по обратной логике восприятия, это храм; храм-мастерская, в котором установлен трон Мастера: «Храм имеет прямоугольную форму. Потолок усыпан звездами, пол — с узором в виде шахматной доски. Одна из стен не достигает потолка. При входе в храм, символически обращенный на Запад, возвышаются две колонны… На Востоке установлен трон Мастера, председательствующего в ложе» [18, с. 29]. Чтобы убедиться в том, что масонский Мастер есть «наш» Мастер — Солнце, поищем рядом в храме три символа: Камень, Солнце, Огонь.
    Мы помним, что в культе кузницы каменная наковальня служила не только в качестве священного ремесленного атрибута, но и как алтарь. А теперь читаем у М. Морамарко: «В центре храма треугольный алтарь, на котором лежат Библия, угольник и циркуль. На каждой из трех граней алтаря начертаны слова: Свобода — Равенство — Братство. У подножия алтаря один неотесанный и один отесанный камень…» [18, с. 29].
    Камень мы обнаружили, поищем символику Солнца, которая в культе кузницы присутствует явственно: этот культ, как уже отмечалось, отправлялся в дни летнего и зимнего солнцестояния. Опять обращаемся к работе итальянца: «После того, как масоны вошли в храм и руководители ложи заняли свои места, начинается Работа. Согласно ритуалу, она символически начинается равно в полдень, подчеркивая солярность  события» [18, с. 31]. Далее мы узнаем, что Библия, лежащая на алтаре, раскрыта на первой странице Евангелия от Иоанна, где напечатан Пролог («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…» и т.д.), рассказывающий в эзотерической форме об Иисусе Христе. Обратим внимание на слова М. Морамарко: «У масонов Иоанн-евангелист празднуется по случаю зимнего солнцестояния» [18, с. 35].
    Что касается третьего искомого символа (Огонь), то и он обнаруживается в масонском храме. Наш источник пишет: «Сегодня свечи в храме являются своеобразным напоминанием о культе огня. Прав, видимо, такой исследователь масонства, как Буше, когда он напоминает в своей "Символогии масонства" о зороастрийском происхождении обычая возжигания священного огня» [18, с. 37].
    М. Морамарко мог бы легко обнаружить культ огня в эпохах, более древних, чем время бытования зороастризма, но нас вполне удовлетворяет то, что масонский Мастер оказывается Солнцем («Мастер пребывает на Востоке» [18, с. 39]), и что в ритуалах масонского храма обнаруживаются все три символа Верховного Существа — Камень, Огонь, Солнце, а богодьяволизм (двойственная сущность) Верховного Существа выражают относимые к нему слова: «пребывающее вверху и пребывающее внизу взаимоотражены и в этом чудо единого» [18, с. 37]. Чудо еще и в том, что эта формула странным образом совпала с главной формулой диалектики: «единства и борьбы противоположностей».
    Впрочем, эта формула обнаруживается отчеканенной задолго до масонов и Маркса, в трудах древнегреческого философа Диогена, жившего два с половиной тысячелетия назад: «Огонь — основа всего, все является изменением огня… все происходит в борьбе противоположностей и все течет как река, все имеет границы и все один мир».


III. Нарты: добро и зло
1
    Ранее мы вскользь обрисовали характер той среды, из которой выросла «интеллектуальная элита» первобытного человечества — клан «мастеров» и «жрецов огня». Эти две профессии в течение многих тысячелетий составляли, по сути, единую ритуальную целостность, о чем наглядно свидетельствует «культ кузнецов», сохранившийся в некоторых своих проявлениях вплоть до наших времен. Кузнец — мастер металла. Но совершенно очевидно, что до эпохи металла он был преимущественно мастером камня. Камень, на котором, как на алтаре, возжигали огонь, являет собой наиболее почитаемый атрибут культа кузницы, а сам кузнец, зажигающий огонь на каменной наковальне, выполняет функции жреца в этом ритуале.
    Из века в век «элита» пополнялась физически и умственно неполноценными людьми. Уже объяснялось почему. Усложнение и совершенствование «каменной индустрии», которой занимались «мастера» и «хранители огня», требовали предварительной подготовки, ученичества. А ученики рекрутировались среди тех детей, чьи физические или умственные дефекты напрочь перечеркивали надежды воспитать из них сильных и ловких охотников и воинов. Недаром почти во всех мифологиях мира «кузнецы» предстают увечными, злыми, демоническими существами. Это — отголосок древней реальности. У всех европейских народов по сей день бытуют предания о «злых карликах» (гномах, альвах, цвергах, эльфах и т.д.), горбатых и кривоногих «мастерах кузнечного ремесла», живущих под землей или в пещерах. Эта существа необычайно мудры, способны смастерить чудесные вещи, и в то же время полны злобы и хитрости. Часто их рисуют людоедами и почти всегда подчеркивается их угрюмость и ненависть к обычным людям. Любопытная деталь: карлики-кузнецы, попав в лучи солнца, превращаются в камни [10, с. 665].
    Подобные существа населяют мифы буквально всех народов — от эскимосов до австралийцев и от китайцев до исландцев. Есть они и в нахчийских мифах. Это — «заячьи всадники» (пхьагал берий). В нахчийских сказаниях они сосуществуют с нартами. Так, в предании «Жены Пхьагал Бери и Сеска-Солсы» заячий всадник выступает в роли друга «солнечного героя» — Сеска-Солсы, или несет с ним совместно «богатырскую вахту» по охране родной земли от внешних врагов [19, сс. 251-252]. Примечательно, что верховое животное карликов из нахчийских легенд пхьагал (заяц) хранит в своем названии общий корень с именем бога огня Пхьа и со словом «мастер» (пхьар). Это созвучие достаточно прозрачно указывает на связь чеченских «заячьих всадников» с их европейскими «собратьями», гномами-кузнецами.
    Нужно сказать, что воссозданный нами мрачный портрет не полностью передает облик мастеров. Часто они несут в себе черты идеального благородства, самопожертвования во имя рода человеческого. Таким предстает перед нами чеченский Пхьармат, Мастер-Солнце, таким в греческой мифологии рисуется Прометей — «родоначальник всех ремесел», почитавшийся в Афинской Академии в виде огня на каменном алтаре [10, с. 452]. Чем объяснить эту противоречивость в мифологизированном, общечеловеческом образе Мастера?
    Объяснение — в двойственной природе самого огня, которому служит и с которым отождествлен Мастер. Огонь полон разительных противоречий, совокупность которых полностью исчерпывает содержание двух мировых антитез — Добра и Зла. Огонь добр, ибо дарует тепло, и злобен, ибо ожоги его несут страдания и гибель. Он дарует яркий свет, но в копоти и углях, остающихся после него, проступает его вторая, мрачная сущность. Огонь, как и его небесная ипостась — Солнце, основа жизни, но он же и творец смерти, ибо пожирает жизнь. Про огонь не скажешь окончательно, добр он или злобен, ибо он добр и злобен одновременно, он объединяет в себе оба эти качества, они в нем нераздельны и едины. Он не бог и не дьявол. Вобрав в себя добро и зло, он — богодьявол в единой личности; он, огонь, как и солнце — Верховное Существо, средоточие всех противоположностей, антитез мира.
    Природа и люди таковы, каковыми сотворил их Демиург, Мастер-Солнце, Верховное Существо — по образу и подобию своему. Познай природу со всей ее неизбывной жестокостью и красотой, познай свою человеческую суть, в которой вся грязь и мерзость природы и вся ее красота, и ты познаешь Верховное Существо. Верховное Существо — лишь отражение, лишь подобие мира природы и людей, сотворенных им. Следовательно, Зло так же священно, как и Добро, ибо и Добро и Зло — проявления единого, непознаваемого Верховного Существа. Слабый человеческий разум не в силах оценивать или судить проявления Верховного Существа. Человек должен лишь служить и подражать Мастеру, кладя на его алтарь и добрые, и злые деяния свои.
    Убийца и врачеватель, распутник и аскет, лжец и правдолюб, скупой и щедрый — человек богоподобен, ибо подражает своему творцу — Верховному, Высшему Существу. В такую философию развилось поклонение Огню, Солнцу и Камню. Таково содержание и суть мистерии нартов, дошедшей до нас в виде эпоса. Продолжим наш анализ.

2

    Возвращаясь к теме «заячьих всадников», следует обратить внимание на табуированность названия зайца у чеченцев, которые и по сей день предпочитают называть это животное описательным именем — лергьяхар («длинноухий»), особенно перед выходом в путь или в дороге.
    Табуирование названия того или иного животного — надежный признак того, что оно когда-то почиталось. Мы уже упоминали о присутствии в названии зайца (пхьагал) имени бога Пхьа — древнего нахчийского покровителя огня и ремесел. Может быть, именно Пхьа и разъезжал на этом животном?
    Тогда вторая часть названия этого своеобразного «скакуна» может таить в себе намек на «верховое», «ездовое» животное, а дословная семантика названия «пхьа-гал» должна обозначать что-то вроде «конь (бога) Пхьа». И действительно, в различных нахчийских языках и диалектах можно найти массу терминов, обозначающих подобных животных, а именно — коней (гил, гаьл, гел и т.д.). Это же слово охватывает и оленей (гIал, гIел, гIал, гIала, кIала и т.д.) [14, с. 73]. Кистинцы из Панкиси слово «гал» в названиях зайца и лисы произносят как «гил» (цхьуагил). Все эти соответствия и их огласовки в нахчийских языках и диалектах дают нам довольно надежную этимологию чеченского названия зайца (пхьагал) как «коня (бога) Пхьа», — что-то напоминающее конька-горбунка из русских сказок, на котором «славянский Прометей», держась за его длинные уши, отправляется добывать Жар-птицу (жар — синоним огня).
    Естественно, на «коне бога Пхьа» может ездить только сам бог Пхьа; следовательно, Пхьагал-бери, «заячий всадник», и есть этот бог, и совсем неудивительны поэтому разные истории, которые о нем рассказываются в нахчийских сказаниях.
    В частности, это существо непобедимо и его побаивается даже сам великий нарт Сеска-Солса. Когда Пхьагал-бери, встретившись с Сеска-Солсой, которого он не узнал, начинает спрашивать у нарта о силе Сеска-Солсы, тот отвечает: «Сеска-Солса очень сильный человек. Его можно изо всей силы ударить мечом по голове, и на его черепе не будет даже царапины».
    Пхьагал-бери предлагает ударить его и подставляет голову. Сеска-Солса ударяет его мечом, однако не наносит карлику никакого вреда. Второе испытание — скатить с горы огромный камень, который не в силах сдвинуть с места даже 60 нартов, забежать вперед и ударом руки загнать камень обратно на вершину. Пхьагал-бери без труда справляется и с этим. Сеска-Солса пугается и расстается с силачом-карликом, так и не открыв ему свое имя. Перед уходом карлик поручает нарту передать Сеска-Солсе его вызов на поединок. Не явиться на поединок — позор, явиться — верная смерть. Однако жена Сеска-Солсы по-своему решает эту нелегкую дилемму. Она берет с собой угощение, едет к жене Пхьагал-бери и становится ее названной сестрой. После этого и карлику ничего не остается, как стать побратимом Сеска-Солсы [20, сс. 324-325].
    По ингушским преданиям, фамилия Барханоевых ведет свое происхождение от Пхьагал-бери и считается, что именно он воздвиг родовой замок этого клана [20, с. 323].
    В нахчийских сказаниях проступают и некоторые признаки отождествления Пхьагал-бери, или, иными словами, бога Пхьа, с Сеска-Солсой. Так, некоторые легенды повествуют о крошечном коне знаменитого нарта высотой «в три локтя» [20, с. 430, примеч.]. Это размеры не боевого коня, а какого-то пони и, естественно, Сеска-Солса выглядел бы смешным, восседая на этой крошке, если бы не соответствовал ей своим ростом, как и бог-карлик Пхьа.

3

    По всему нартовскому эпосу нахчийцев рассыпаны туманные намеки на древнее, первоначальное отождествление не только бога Пхьа с Сеска-Солсой, но и их обоих — с нартом Пхьарматом.
    В абхазо-адыгских сказаниях огонь для людей (или нартов) добывает Сасрыква (Сосруко), точным соответствием которого в нахчийской Нартиаде является Сеска-Солса. Однако в чеченских сказаниях «прометеевская» роль отведена не Сеска-Солсе, как стоило бы ожидать, а нарту Пхьармату, кузнецу, которого можно отождествить с «нартовскими кузнецами» абхазо-адыгов и осетин (Аинар-жьи, Тлепш, Курдалагон). Иначе говоря, у чеченцев огонь добывает не «солнечный герой», рожденный из камня, а нарт, аналогичный Аинар-жьи, Тлепшу и т.д. Казалось бы, непонятная загадка.
    Но эта загадка полностью разъясняется, если обратить внимание на то, что и у абхазов «солнечный герой» Сасрыква с самого своего детства не расстается не только с оружием воина, но и с инструментами кузнеца (клещи, молот). Все эти обстоятельства и побудили В. Г. Ардзинба отметить следующее: «…кривизна ног, хромота, клещи и молот, как орудия Сасрыквы-Сосруко, ряд других деталей его "биографии" тесно сближает его с кузнецом» [12, с. 288].
    В наиболее классическом варианте чеченского мифа о Пхьармате, записанном поэтом и этнографом А. Сулеймановым еще в 1937 году от Муртазалиева Сулимы (1867 года рождения) в селении Доьра, Села-Сата названа матерью Пхьармата [13, с. 41], что делает последнего, во всяком случае, братом Сеска-Солсы. Более того, Села-Сата, как и у абхазо-адыгов, является матерью всех вообще нартов [13, с. 41]. Что касается «раздвоения» Пхьармата и Сеска-Солсы, то и его можно объяснить по аналогии с осетинским эпосом, в котором Сослан и Сосруко (Созруко) представлены как два самостоятельных героя [21, с. 114], которые, более того, даже не являются братьями по матери, в отличие от Пхьармата и Сеска-Солсы.
    Но почему у этих двух героев разные имена? Это — главное препятствие, которое мешает им «слиться», как у абхазо-адыгов, в одну личность. А на самом ли деле эти имена «разные»?
    Нахчийский «солнечный герой» единственный в ряду своих эпических «собратьев» (Сасрыква, Сосруко, Сослан), который носит двойное или сдвоенное имя. Давно отмечено, что первая часть его имени (Сеска) является чем-то вроде «отчества» или прозвища [5, с. 49]. Оставив пока в стороне прозвище, обратимся к его имени — Солса.
    Сразу бросается в глаза созвучие имени Солса с именем осетинского «солнечного героя» нарта Сослана — обстоятельство, постоянно подчеркиваемое различными учеными-нартоведами.
    Осетинский нартовед Т.А. Гуриев подвергает имя нарта Сослана ценному для нас лингвистическому анализу. Ученый отделяет от основы этого имени «суффикс принадлежности к патрономическому роду». Суффикс этот — конечное -ан- [22, с. 33]. Таким образом, остается основа имени — Сосл. Нетрудно заметить, что это имя, не отягощенное суффиксом принадлежности, еще более приближается к звучанию имени чеченского Солсы. Сосл и Солс — возможна ли в одном из этих имен метатеза двух последних согласных -л и -с? Т.А. Гуриев отмечает, что такие перестановки характерны для осетинского языка, в котором Солс мог быть воспринят как Сосл [22, с. 36]. Таким образом, эти имена (Сосл и Солс) когда-то могли звучать полностью идентично, хотя их созвучие очень близко и без всяких лингвистических операций. Поэтому для нас важно то, как осетинские ученые расшифровывают имя нарта Сослана. Получив в свое распоряжение эту расшифровку, мы без особого риска сможем связать ее и с именем нахчийского Солсы.
    Т.А. Гуриев возводит имя нарта Сослана к имени осского царевича, мужа царицы Тамары, Давида Сослана. Имя Давида Сослана, как констатирует Т.А. Гуриев, было перенесено на того нартовского героя, который фигурирует в эпосе как Сослан [22, с. 29]. По мнению ученого, это произошло по причине огромной популярности Давида Сослана как среди средневековых осетин, так и грузин. В качестве доказательства этой популярности, Т.А. Гуриев приводит выдержки из различных переводов поэмы великого грузинского поэта Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», которую средневековый поэт посвятил, как известно, именно Давиду Сослану. Поэма эта доказывает не только популярность царя Давида, но и связь его «прозвища» Сослан с солнцем. Обратимся к тексту поэмы:

«…Месх безвестный из Рустави, кончил я свое творенье.
Божеству грузин Давиду, что грядет путем светила,
Чья с восхода до заката на земле известна сила…
Написал я эту повесть, чтоб досуг его делила».

    Давид здесь не назван Сосланом, но зато про него строки, в которые Шота Руставели вложил довольно прозрачный «солнечный» смысл: «грядет путем светила» (то есть солнца). И про силу Давида, известную на земле, говорится — «с восхода до заката». То есть, с восхода до заката солнца.
    А вот выдержка из перевода «Витязя…» на русский, сделанного Георгием Церетели и называемого Т.А. Гуриевым «одним из лучших»:

    «Божеству грузин — Давиду, чей всегдашний спутник — солнце,
    Я слагаю песнопенья, чтя двора его устав».

    Здесь опять имя Давида называется без прозвища Сослан, однако говорится, что солнце — его «всегдашний спутник».
    И, наконец, строка из перевода «Витязя…» на осетинский Георгия Бестауты:

    «Арын гуырдзыйы хуыцауы — хур-Дауыты…» и т.д.

    К сожалению, мы не владеем осетинским языком, но и наших весьма скромных познаний достаточно для того, чтобы понять: гуырдзыйы хуыцауы — «божество грузин», а хур-Дауыты означает «солнце-Давид».
    Отсюда с неизбежностью следует вывод, что Шота Руставели в своей поэме, посвященной царю Давиду, прозвище последнего — Сослан — заменил указанием на его «солнечность» и эта связь Сослана с солнцем явственно проступает во всех вариантах перевода поэмы. Что касается осетинского перевода, то здесь царь предстает перед читателем как «Давид-солнце».
    Вероятно, Шота Руставели был прекрасно осведомлен, что прозвище царя Давида, мужа царицы Тамары, «Сослан», означало «Солнце». И для него звучало одинаково и «Давид Сослан», и «Давид-Солнце». И в таком прозвище, данном христианским поэтом христианскому монарху не больше необычного, чем в прозвище крестителя Руси, князя Владимира — «Красное Солнышко», или в титуле католического французского монарха Людовика XIV — «король-Солнце».
    Значит, Сослан это «солнце»?
    Да, отвечает другой осетинский ученый П.К. Козаев. «Сол» в имени Сослан означает «солнце» [23, с. 67]. Значит, «сол» и в имени чеченского Солсы означает «солнце», ведь он — антропонимный близнец осетинского Сослана.

4

    В том, что «сол» обозначает солнце нет ничего странного или удивительного. Этим словом, к примеру, древние скандинавы и римляне обозначали свои божества солнца [10, с. 507]. Можно сослаться и на то, что в тайных эзотерических обществах, исповедующих культ Верховного Существа, слово «сол» есть обозначение как самого этого Существа, так и его символа — Солнца [6, с. 158]. Таким образом, мы имеем не только эпические, но и лингвистические (вытекающие из этимологии имени Солса — Сослана) основания связать нарта Сеска-Солсу с солнцем.
    Но ведь и Пхьармат является «Мастером-Солнцем». Кстати, уже после написания предыдущих разделов, где указывалась связь компонента «мат» в имени Пхьармата с бацбийским матх («солнце»), нам удалось выяснить, что бацбийцы солнце называют иногда и «матт» (без конечного -х-). Так, слово «полдень» по-бацбийски звучит как «юкъ-матт», то есть «срединное солнце».
    Пхьармат (Мастер Солнце), Пхьа (бог огня и ремесел), Сеска-Солса (Солнце). Мы уже приводили некоторые признаки древнего отождествления этих персонажей. Теперь мы видим, что разночтение имен Пхьармата и Сеска-Солсы, являющееся главной преградой к их слиянию в единый мифологический образ, не более чем видимость — в основе обоих имен лежит слово, обозначающее «солнце». И это важно было установить для того, чтобы читатель осознал: Нартиада первоначально являлась не эпосом, не плодом поэтического творчества кавказских народов, а религией, в которой объектами поклонения служили Солнце, Огонь и Камень.

5

    В адыгском (кабардинском) сказании о рождении Сосруко есть такой эпизод. В дом Сатаней приходит некая старуха Барымбух. Сказание далее гласит:
    «Войдя в ее дом, старуха заметила мальчика, сидевшего у очага и игравшего углями: он брал себе в рот горящие угли, а потухшие выплевывал.
    Барымбух с бранью накинулась на Сатаней, поносила ее по-всякому и все спрашивала: откуда этот мальчик?
    — Когда бы ты имела такого сына, ты бы не стала ругаться, — спокойно отвечала Сатаней. — Это мой приемыш. Он родился из камня, а закален Тлепшем. Оттого и назван он Сосруко, что означает: Сын Камня.
    Барымбух крикнула, трясясь от злобы:
    — От нечистой силы он рожден, уничтожит он нартский род! Клянусь Уашхо, богом синего неба, начало его жизни станет концом многих жизней!
    И старуха покинула дом Сатаней, бормоча: Адово отродье, лучше бы ты не родился, а родившись, лучше бы ты не вырос!
    Так в доме Сатаней, рассказывают люди, появился ребенок по имени Сосруко — Сын Камня» [3, с. 48].
    Тон рассказа показывает, что симпатии сказителя — на стороне Сатаней и Сосруко. Но, несмотря на отрицательные штрихи, которыми описывается прорицание старухи («с бранью накинулась», «крикнула, трясясь от злобы» и т.д.), ее слова не опровергаются ни Сатаней, ни самим сказителем. А смысл этих слов заключается в том, что вместе с Сосруко («адово отродье») в мире родилось Зло.
    В нахчийских преданиях не старуха приходит к Сеска-Солсе (Сосруко), а тот, один или с другими нартами, оказывается в гостях у старухи. Несмотря на некоторые различия в деталях, почти все предания на эту тему основаны на одной сюжетной линии. Старуха, готовя угощение для нартов, бросает в котел одно баранье ребро и «наперсток» муки, приводя в недоумение и разочарование проголодавшихся гостей. Однако, когда угощение подается на стол, его оказывается так много, что всего и не съесть. На вопросы удивленных нартов старуха отвечает, что приготовила им обед из того мяса и муки, которые были в мире до появления Сеска-Солсы и других нартов. В те благодатные времена самой малости продуктов хватало для насыщения всех людей. С появлением же Сеска-Солсы и нартов, поясняет старуха, из мира исчезла благодать [19, сс. 300-301].
    Другое сказание («Как нарт-орстхойцы сгинули со света») повествует: «В то старое время весь мир был благодатным. Во вселенной не знали, что такое дуновение ветра. С неба свисала нитка, на конце которой были лоскутки. Они никогда не шевелились. Да и могли ли они без ветра колыхаться? Люди жили в спокойствии и благодати. Посеянное, хранимое, как и принесенное, — все было изобильным. В то время в нашем краю появились нарт-орстхойцы во главе с Сеска-Солсой.
    Со своими 60 нарт-орстхойцами он разорял села, совершая насилие над людьми. С появлением нарт-орстхойцев во вселенной появилось зло и задули ветры…» [19, с. 330].
    Здесь, как и в кабардинском эпосе, с появлением Сеска-Солсы связывается зарождение вселенского, мирового зла.
    Одновременно, именно Сосруко и Сеска-Солсе (или его «близнецу» Пхьармату) люди, как и нарты, обязаны появлением в мире такого блага, как огонь, с помощью которого был побежден холод и отошла в прошлое первобытная, звериная дикость в людях.
    Более того, чеченский Пхьармат представлен Искупителем — он приносит себя в добровольную жертву, чтобы обезопасить людей от гнева громовержца Селы: «Будьте счастливы, люди! Я должен предаться вечной муке! Я предамся муке, чтобы избавить вас от гнева Селы! Не тужите по мне! — и, выйдя из пещеры, направился бесстрашный нарт Пхьармат сквозь молнии, холод, темную ночь и бурю на гору Башлам» [13, с. 44]. На этой горе он и был прикован к скале и «царь всех птиц» Ида ежедневно клюет ему печень.

6

    Возвращаясь к тому, с чего была начата эта глава, мы вновь должны обратить внимание читателя на двойственную природу символов и образов поклонения Верховному Существу. Двойственность Верховного Существа — в двойственной природе огня (солнца). На примере главных нартовских героев, связанных с огнем, солнцем и камнем, мы видим эту двойственность и в самих нартах. Они — воплощение и Зла, и Добра. Это — персонифицированные «богодьяволы». Даже в осетинских сказаниях, не отшлифованных «редакторской дланью», герой Сослан далек от совершенства и иногда его отцом называют самого дьявола. В то же время, в других осетинских сказаниях цикла о Сослане, последний предстает идеальным рыцарем, воплощением добродетелей и доблести. И противоречия здесь нет. Это — природа «солнечного героя», он двойственен.
    Мы специально избегаем термина «дуализм», ибо этот термин предполагает, все же, некоторую разделенность света и тьмы, добра и зла. В культе Верховного Существа такой разделенности нет. Верховное Существо — единая сущность, в равной мере одухотворенная обеими этими противоположностями.
    Необходимо всегда помнить, кто были создателями этого древнейшего культа. Их личность отпечаталась в религии, ими созданной, а затем религия порождала своих служителей по «образу и подобию» Верховного Существа. Этот круг замкнут навечно.
    Культ Верховного Существа, который дошел до нас в виде Нартиады, говорит: «Будь таким, каков этот мир». В этом культе нет Различения; Добро и Зло слились в нем воедино. И приверженцы этого культа, словно моряки, брошенные в бурный океан без компаса, плывут вслепую и им желанен любой берег.
________________________

Использованная литература:

1. Дюмезиль Жорж. Скифы и нарты. (Пер. с фран.). М., 1990 г.
2. Ардзинба В.Г. Нартский сюжет о рождении героя из камня.//Древняя Анатолия. М., 1985 г.
3. Нарты. Кабардинский эпос. М., 1957 г.
4. Сказания о нартах. Осетинский эпос. М., 1978 г.
5. Мальсагов А.О. Нарт-орстхойский эпос вайнахов. Грозный, 1970 г.
6. Мэнли П. Холл. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцерской символической философии. (Пер. с англ.). Новосибирск, 1997 г.
7. Рерих Н.К. Семь великих тайн космоса. М., 1992 г.
8. Рязанцев С.В. Философия смерти. М., 1994 г.
9. Елинек Ян. Большой иллюстрированный атлас первобытного человека. (Пер. с чеш.). Прага, 1983 г.
10. Мифологический словарь. (Под редакцией Е.М. Мелитинского). М., 1991 г.
11. Гильденштедт Иоганн Антон. Путешествие по Кавказу в 1770-1773 гг.
СПб., 2002 г.
12. Ардзинба В.Г. К истории культа железа и кузнечного ремесла (почитание кузницы у абхазов).//Древний Восток. Этнокультурные связи. М., 1988 г.
13. Чокаев К.З. К вопросу бытования образа Прометея в фольклоре чеченцев и ингушей.//Журнал «Пхьармат». Грозный, 1991 г., № 1.
14. Алироев И.Ю. Нахские языки и культура. Грозный, 1978 г.
15. Ярославский Е.М. Как родятся, живут и умирают боги и богини. М, 1959 г.
16. Мациев А.Г. Чеченско-русский словарь. М., 1961 г.
17. Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1973 г.
18. Морамарко Микеле. Масонство в прошлом и настоящем. (Пер. с итал.). М., 1990 г.
19. Сказки, сказания и предания чеченцев и ингушей. Грозный, 1986 г.
20. Далгат У.Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. М., 1972 г.
21. Кумахов М.А., Кумахова З.Ю. Язык адыгского фольклора. Нартский эпос. М., 1985 г.
22. Гуриев Т.А. Антропонимия осетинского нартовского эпоса. Орджоникидзе, 1981 г.
23. Козаев П.К. Нартовский эпос как исторический источник.//Проблемы хронологии археологических памятников Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1985 г.