Как мы снимали кино. Ироническая повесть. Часть 1

Как мы снимали кино

Ироническая повесть

Основано на реальных событиях

Часть I

1

Мы очень хотели снять этот ролик. Мы – это я и Алёшка. Да и повод подвернулся подходящий – юбилей нашей фирмы. Два увлечённых идеей энтузиаста, пионэры, блин...

Идея была такая: показать, какие молодые, креативные и энергичные люди работают в нашей компании. Показать энергию 30-летних, чтобы красиво, с драйвом. Чтобы все поразились и захотели у нас работать. А клиенты, чтоб позавидовали, но деньги всё равно продолжали нести.

Думаете, нереально? Вполне осуществимо, особенно, когда за дело берутся такие энтузиасты. В буднях великих строек, в весёлом грохоте в огнях и звонах... Ну, вы знаете...

Сели думать. Концепцию сформулировали быстро, на одном выдохе. Записали, презентацию сварганили по всем правилам бизнесовой практики: чтобы масштабно, аргументировано и с картинками. Руководство любит картинки рассматривать. В общем, вложили душу.

Презентовать проект нашей суровой начальнице - Илларии Сергеевне - я пошла одна. Лёха нёс трудовую вахту в своём солнечном южном городе, по случаю середины февраля по уши заваленном снегом.

Спелись мы с Лёшиком на новогоднем корпоративе. В стране распоясался коронавирус, все массовые мероприятия были отменены, а люди изрядно приуныли. Немного погрустив о прошлых новогодних застольях, наше руководство приняло мудрое решение перенести корпоратив в онлайн, сделав его умеренно интерактивным. Мы приступили к делу.

Когда двенадцатый вариант сценария, весь перечёркнутый уверенной рукой Илларии Сергеевны, я с остервенением отправляла в корзину, вдруг случился приход Музы. Она зависла над моей измученной головой, легко поиграла радужными крыльями и рельефными бицепсами и с громким хлопком дематериализовалась. Работа пошла. Сценарий утвердили. Нужен был вокалист.

Иллария Сергеевна, по своему опыту знающая, что бабу-ягу всегда можно воспитать в своем коллективе, окинула меня оценивающим взглядом и распорядилась: "Денег не дам, ищите среди своих".

Так и обнаружился Лёшка, до той поры мирно трудившийся на ниве айти в филиале нашей компании в славном южном городе. Лёха примчался на съёмку прямо из аэропорта, полный пионерского задора и щенячьего восторга перед открывающимися творческими перспективами. Ворвавшись на площадку струёй морозного воздуха и мощным зарядом кипучей энергии, Алёшка сбил с меня спесь столичной богемной дивы и навсегда покорил моё сердце. Так мы стали командой.

Корпоратив удался, руководство умилилось и выдало нам с Лёшей премию. Творческий запал требовал применения, а следующего корпоратива ждать было ещё целый год, тогда-то мы и придумали этот ролик.

Иллария загорелась: отлично, юбилей, покажем там, покажем сям, но денег много не дам. Последнее было, как мы потом убедились, практически приговором, так как с бюджетом мы промахнулись ровно в два раза. Но тогда мы ещё не знали о превратностях финансирования и были полны трудового задора.

Мы напишем гимн, предложила я Илларии Сергеевне в самом начале нашего скорбного пути. Иллария подпрыгнула в кресле и энергично возразила:

– Нет, никаких гимнов!

– Почему? –- искренне удивилась я.

– У нас есть гимн.

Я уже почти десять лет работаю в нашей славной компании и о наличии гимна ничего не знала. В ответ на моё искреннее недоумение Иллария провозгласила:

– Он отвратительный!

– Так мы хороший напишем, – опрометчиво пообещала я.

Иллария внимательно посмотрела на меня:

– Сделайте просто корпоративную песню. Но денег не дам.

Последнее заявление резало всю идею на корню.

– Так как же... – растерялась я.

– У нас есть Алексей. Пусть сочиняет.

– Текст он сделает, – я вспомнила искромётные Лёшкины переделки популярных песен. – А музыку? Композитор же нужен.

– Композитор у нас тоже есть, вот он и напишет.

Это Иллария Сергеевна вспомнила про Никиту. Он тоже принимал участие в онлайн корпоративе, наиграв на синтезаторе сочинённую по случаю мелодию. Мелодия была красивая, но для программы не годилась совсем. Мы отдали её профессиональному композитору, который сделал аранжировку на полтора десятка инструментов, и получилась... Пушка! Вышка! Как глубокомысленно изрёк Лёшка, в задумчивости почёсывая затылок. Сейчас композитора в запасе у нас не было. И что нам оставалось? Рискнуть и задействовать Никиту.

Никита загорелся. Долго-долго думал, пару недель что-то наигрывал и в конце выдал: нужны слова.

– Зачем? – изумилась я, далёкая от понимания процесса композиции.

– Так без слов же нельзя, – Никита смотрел на меня и его темно-карие глаза напоминали спелую черешню. – Я на каждый слог наложу ноту, созвучие или аккорд и получится мелодия.

"Вот те раз!" – подумала я и сделала звонок другу.

Лёшка, битый час, стоявший в пробке в своем славном городе-герое, отреагировал с неожиданной экзальтацией:

– Не... Без музыки не могу. Я ж на ноты слова и слоги накладываю и получается текст песни. А просто стихов не пишу. Не... Не пишу.

Тут Лёха слукавил. Как показало время, в минуты душевного подъёма или сильных переживаний друг мой писал эмоциональные и очень точные строки. Случалось, это не часто, но стихи эти были очень личными и ценными. Для него. И для меня.

– Музыку давай, – резюмировал Лёша и дал отбой.

Круг замкнулся. Пионэры... блин...

2

Я собиралась домой, когда на экране смартфона высветился Алёшка.

– Ленаааа! Леееен!

Такого Лёху я ещё не слышала.

– Представляешь, я придумал! – голос звенел от нетерпения. – Меня отправили сегодня за 100 км, и, пока я ехал, я всё крутил в голове, то так, то эдак и... Послушай!

Лёшка напел мотив звонким от волнения голосом.

– Я потом всё прокручивал, вот надо так, здесь акцент, – он пропел мелодию ещё раз. – А теперь, внимание!

Лёха выдержал свою фирменную театральную паузу и исполнил припев со словами.
Звучало неплохо. Особенно в Лёхином исполнении. Какой же у него голос... Просто кайф!

– Солнце моё! Какой ты молодец! Как бы я тебя сейчас обняла! Поздравляю!

Лёшка довольно посмеивался на том конце страны, а я здесь, в Москве, жмурилась от удовольствия. Это был прорыв!


После успеха мы вновь забуксовали.

Я зажала Никиту в тёмном углу, напомнила о его обещаниях и выдала ему припев. Никита сильно напрягся, но обязательства подтвердил. Мы ждали мелодию. Время шло, а её всё не было.

В середине марта вышли из спячки медведи, сурки и Иллария Сергеевна. Вызвав меня в кабинет, она с напором спросила:

– Вы фильм-то снимать собираетесь? Песня готова?

– Конечно, –- немного холодея, соврала я.

– Давайте сюда, слушать буду! – Иллария поудобнее устроилась в кресле.

– Иллария Сергеевна, помилуйте! Мы же её не записывали. Текст могу показать, – пошла я ва-банк.

– Не, текст я смотреть не буду. Он мне не понравится, а так вы споёте, может и хорошо будет.

Из кабинета я выходила на ватных ногах. Пионэры, блин!


Через несколько дней мы презентовали наш замысел гендиру компании. Анатолий Иванович внимательно выслушал об энергии тридцатилетних, идею одобрил и пообещал дать денег. Иллария была довольна: ищите подрядчиков.


– Лена, Леееен... – Лёшкин голос звучал растерянно. – У меня мозг чуть не закипел. Накидай мне слов каких-нибудь, пожалуйста. Что ты хочешь, чтобы там было? Без музыки не получается. Дай хоть что-то...

Я искала подрядчика. Наши эротические фантазии на тему бюджета не разделял никто. Иллария стояла насмерть: денег больше не дам. И я обратилась к нашим давним партнёрам, делавшим для нас весь видеопродакшн ранее, включая эпохальный интерактивный корпоратив. Они покумекали, покряхтели и согласились. Сценарий был в разработке.

– Будет тебе музыка! – завопила я в телефон.

Лёша, слегка контуженный моим зычным голосом, аккуратно поинтересовался:

– Каким образом?

– Я нашла композитора! – жалея чуткий слух друга, я умерила громкость восторга.

– И что, он вот просто так согласится писать для нас музыку? – в невозможно красивом Лёшкином голосе слышалось сомнение.

Просто так! Конечно, не просто так! Перевернув пол-Москвы, я вышла на хорошую знакомую знакомых новой тещи бывшего мужа моей старой подруги, и она порекомендовала композитора. Композитор был профессионалом: получив Лёхин припев, он быстро накидал музыкальный и ритмический ряд, взяв с меня внушительную сумму в виде аванса.

"А! Была не была!" – подумала я, решительно нажимая кнопку в банк-клиенте. Сумма аванса, незаметная в масштабах бизнеса компании, для меня была болезненно ощутимой. Но, мечта – есть мечта. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское...

Заполучив музыкальную основу, Лёшка сначала радостно потирал руки, но по прошествии нескольких дней затосковал. Я, боясь потревожить и нарушить сложный процесс словотворчества, вопросов не задавала. Но Алёша грустнел и это начинало беспокоить.

– Лёша, что случилось? – наконец задала я мучивший меня вопрос.

– Не получается, – хмуро буркнул Лёха. – Понимаешь, это же гимн компании. Всё должно соответствовать. Я посмотрел в интернете, какие гимны пишут, там такая хрень! – Лёшкин прекрасный голос выдал неожиданную модуляцию.

– Лёша, дорогой ты мой, перестань думать о том, что это гимн! Это просто корпоративная песня. Не надо грузиться этой ответственностью. Нет её!

– Так, – слегка приободрился Лёха. – Надо ещё подумать, про что петь-то будем? Понятно, что про фирму нашу, про то, что части большого механизма. Но это как-то не очень конкретно. Ладно, пошёл работать.

И отключился.


Наконец, свершилось! Ватсап хрипло позвякивал: в чат сыпались строчки. Красивые Лёшкины строчки. Ещё сырые, но уже стихи. Стихи, смысл которых был очень важен для нашей компании. Мы писали гимн.

Это были программные заявления. Задача была непростая: требовалось усидеть на двух стульях – чтобы слова были адресованы и клиентам и сотрудникам, и чтобы те и другие обозначенные ценности разделили. Но мы же – крутая команда! Пионэры, блин!

Получалось хорошо, но несколько мест требовали конкретной доработки. А нужное никак не приходило.

Подрядчики бились над сценарием. Иллария села на любимого конька и посылала их искать то – не знаю что, туда – не знаю куда. Пыл исполнителей проекта ослабевал, пока не погас совсем.

– Лен, я не буду это делать, – в один прекрасный день сказала мне Тамара, генеральный продюсер, присутствовавший на гражданской казни сценариста, устроенной Илларией Сергеевной в честь прочтения пятого варианта сценария. – Ты же помнишь, что на прошлой встрече она говорила совсем другое. И это другое мы всё учли. Мне не нужен проект, на котором я нифига не заработаю, а завязну на полгода, – Тома крепко и замысловато выругалась, чем повергла меня в глубокое изумление. Ранее за ней такого не замечалось.

Справедливости ради, я тоже давно уже перешла на ненормативную лексику, как нельзя более точно отражавшую суть происходящего.

Я была близка к отчаянию.

– Лёша! Лёшенька, помоги мне! Я сейчас сойду с ума... Иллария нас всех доконала!

Лёшка молчал, но я чувствовала, как его тепло словно обволакивает меня мягким коконом. Мне казалось, что он там, в своем южном городе, ласково улыбается, глядя в смартфон.

– Эх, Лена, Лена... Держись! У тебя всё получится. Раньше же получалось.

– Лёша, что бы я без тебя делала...

Но тут зазвонил офисный телефон.

– Лена! – рявкнула трубка голосом Илларии. – Быстро ко мне.

– Это что такое? – возмущению начальницы, не было предела. – Что за чушь они предлагают?

Я благоразумно воздержалась от ответа на риторический вопрос.

– Безобразие! Что вы намерены делать?! – кипятилась Иллария.

– Я поменяю подрядчика.

– Не вздумай! Тамара все сделает, ей только надо понять, что мы хотим.

 Иллария очень долго привыкала к людям, но, если привыкала, то считала их единственными и неповторимыми.

К сожалению, вариантов не было: Тома не смогла понять, что хочет Иллария Сергеевна, так как этого не понимала сама Иллария Сергеевна.

В весёлом грохоте в огнях и звонах... Пионэры, блин! 

3

Лёша снова томился в пробке. Днём уже было солнечно и Лёха бодро отрапортовал, что, высунув нос в окно, услышал запахи весны. В Москве шёл мокрый снег.

Сегодня Иллария сообщила, что в конце апреля будет совещание директоров наших региональных офисов. Это интересное, но очень энергозатратное для меня мероприятие, так как его организацией занимаюсь я одна.

– И когда я, наконец, услышу песню? – задала она энергичный вопрос напоследок.

– Надо писать, – позвонила я Лёшке.

– Ну, как решим с текстом, так и запишем.

– Так срочно ж надо!

– Давай думать, – несколько обречённо протянул Лёха.

Пока мы думали Лёша договорился с композитором об онлайн репетиции.

– Меня тональность беспокоит, – друг мой заметно нервничал. – Ниже надо. Не моё.

К репетиции Алексей подготовился основательно, но всё равно волновался. Это волнение передалось и мне. Отпросившись с работы, Лёшка по пробкам помчался домой. Промаявшись два часа, я позвонила ему и обнаружила Лёху в блаженном расположении духа.

– Ну, а ты волновался, – меня наполняла нежность и гордость за своего единомышленника.

– Всё нормально! Сказал, можешь смело петь под оригинал, – с чувством полного удовлетворения протянул Лёха.

– Как-то ты обессилел, – пошутила я.

– Напееелся... Я ж не обедал, сходил в магаз, купил поесть. Пельмешки разогрел, окрошку навернул. Объелся. Но от чизкейка я отказаться не мог. «Нью-Йорк» – любимый мой чизкейк... – Лёха так блаженствовал, что я не стала спрашивать про запись.

А записываться надо было. Что-то надо было решать с текстом. Стало ясно, что Алёшка, по крайней мере на сегодня, выпал из обоймы. И я была очень за него рада.

Однако грозный лик Илларии Сергеевны витал над моей головой и полностью занимал мои мысли. В голову ничего не приходило, но текст должен был быть доработан сегодня. И тут снова появилась она... Муза. Бросив на меня полный осуждения взгляд зелёных, совершенно Лёшкиных, глаз, она покачала головой и исчезла, оставив меня с листком бумаги, заполненном стихотворными строчками. Стихи я писала в первый раз.

Лёшка стихи одобрил:

– Ну вот, сама же можешь, – мотивирующе проговорил он.

– Без тебя не могу, – честно призналась я. – Катализатор нужен. Ты – мой катализатор.

Лёха засмеялся и отключился.

Записывался он у себя в городе. В студии, в которой писал раньше песни для наших корпоративов. В рабочий день. Я очень нервничала. Лёшка жаловался на боль в горле и вся история с записью висела на волоске. Днём Телеграм хрипло крякнул и я увидела аудиофайл. У меня затряслись руки, но следом прилетело сообщение: "Это тебе. Демка. Нашу будут делать до завтра".

Я подключила гарнитуру.

Ароматы ванили
Сладкой ваты клубы
Надо мной проплывают,
Исчезая вдали...

Лёшкин голос с чувственным придыханием звучал очень эротично.

"Позвонить могу?" – спросила я в Ватсапе.

"Да" – последовал лаконичный ответ.

На том конце страны обнаружился совершенно охрипший, но счастливый Алёша. Я так и видела перед собой его радостное лицо, когда он взахлёб рассказывал, как классно они записывали, как звукорежиссёр давал советы, как всё круто получилось. А ароматы ванили – это бонус...

Осталось дождаться завтра.

4

Завтра наступило грандиозным фиаско.

Звукорежиссёр на записи песни что-то напутал, загнал Лёху в другую тональность, голос не раскрылся и получилось плохо. Не просто плохо, а очень плохо.

Алёша потерял голос и лежал дома с высокой температурой. О новой записи в каком-то обозримом будущем речи не шло. Я, сорвав зло на звукорежиссёре, отобрала у него проект и озадачила московскую студию. Те поколдовали сутки и развели руками. Сделать ничего было нельзя.

Тем временем набирала обороты подготовка к собранию директоров. Я искала залы, гостиницы, делала брони, согласовывала меню, повестку, заказывала оборудование... Делала миллион разных дел, от которых голова уже шла кругом. Большую сумятицу в процесс вносили разнонаправленные поручения Илларии Сергеевны, принимавшей в подготовке весьма деятельное участие.

Будучи человеком многозадачным, Иллария снова затребовала сценарий фильма. Последняя версия, подготовленная казнённым сценаристом, была несколько мною доработана и в ней появился блок с интервью директоров. Я предложила отснять интервью во время совещания. Старинная гостиница в Охотном ряду имела залы с видом на Нескучный сад, и администрация отеля любезно разрешила проводить в них съёмку.

Иллария очень неохотно, но всё же подписала документы, согласовав проведение съёмки.

– А где песня? – спросила она, поставив подпись под договором. – Я её в конце концов услышу?

– Да, – ответила я, понимая, что отступать уже некуда.

Я включила запись на телефоне и закрыла глаза. Лёша, дорогой ты мой друг, мой единомышленник, человек, который был рядом всё это время, который поддерживал, успокаивал или подбадривал меня в зависимости от того, куда поворачивал флюгер настроения Илларии Сергеевны... Это не твой голос... Я знаю, как ты поёшь... Мы все здесь знаем, как ты поёшь... Но это совсем не то... Другое... И от этого сейчас зависит судьба всего проекта...

Я открыла глаза. Иллария сидела с каменным лицом.

– Иллария Сергеевна, это сходу записано, на телефон, тональность не та, писать в студии надо... – затараторила я.

– Так, запишите, – неожиданно спокойно произнесла Иллария. – Что ж не записали?

– Там студий нет нормальных, – соврала я. – Давайте его в Москве запишем? Привезёт на машине своего директора...

– И три дня будет без дела в Москве болтаться?! – вскипела Иллария.

– И три дня будет в студии пахать, как лошадь, писать фонограмму.

– Интересно, что у вас получится? – язвительно поинтересовалась Иллария Сергеевна, но разрешение дала.

5

Лёша болел тяжело и долго. Уже маячила на горизонте поездка, а голос к моему другу не возвращался. Это пугало. Вдобавок, дорога предстояла трудная: 1200 км за рулём – это не шутки. Я волновалась и очень ждала Лёшку. Мне так хотелось увидеть его и радостно обнять. Столько вместе пережито волнений, столько придумано, столько задумано и ещё не реализовано!

Лёха писал во время редких остановок. Голос к нему, вроде бы, вернулся, но появился мучительный кашель.

Конец апреля, в Москве дул ледяной ветер, обещали снег. Было воскресенье, но дома я сидеть не могла и поехала в отель.

Наши директоры региональных офисов уже начали съезжаться в Москву. В лобби отеля встретила самого главного директора в южном кусте нашей компании – Леонида Ильича. Он был прекрасен: в дорогом костюме, благоухающий изысканным парфюмом, Леонид Ильич рассказывал мне о своих ближайших планах. И рассказ его был столь же прекрасен, как и он сам. Я отвечала невпопад. Не то, чтобы я его не слушала, просто думать не могла.

Подошли ещё наши директоры. Телефон издал красивую трель, и Леонид Ильич констатировал:

– Наши подъезжают. Пойдёмте, встретим.

Ждали Лёшкину машину. Мы вышли на широкое крыльцо старинной гостиницы. Неожиданно выглянуло солнце и мягким розовым предзакатным светом залило Охотный ряд, Исторический музей, площадь и бесконечный поток машин.

К крыльцу подкатила нарядная Ауди. Лёша вышел из машины и открыл дверь своей директрисе, выбиравшейся из машины с грацией английской королевы. Алёша и английская королева подошли к нам и стали приветствовать присутствующих. Лёша пожал руки мужчинам, мазнул по мне рассеянным взглядом и пошёл доставать чемодан. Не узнал, с тихой печалью подумала я. Это немудрено: за последние полгода я очень сильно изменилась, да и видели друг друга мы до этого всего один раз. Но что-то в этот момент произошло с моим сознанием: перенапряжение последних недель, волнение за друга и томительное ожидание встречи как будто выбили предохранители. И сознание замкнулось. Время стало дискретным. Я, словно в рапиде, видела, как Лёшка медленно открыл дверцу машины, взялся за ручку чемодана и вдруг понял, что недалеко стою я. Он повернул голову, поставил чемодан на землю и, улыбаясь, направился ко мне. Подошёл, ласково приобнял и показал большой палец. Молодец, мол. Но было уже поздно.

Мы зашли пообедать. Я не могла говорить. Совсем. Я смотрела на Лёшку, пытаясь силой мысли или хотя бы взглядом передать, что я безумно рада его видеть, но получалось плохо.

Потом ходили по центру города и я показывала Лёше достопримечательности. Короткие фразы, хоть и с трудом, но давались мне. В растерянных Лёшкиных глазах читалось непонимание происходящего. Ситуация заходила в тупик. И тогда Алёша принял единственно верное решение: он заграбастал меня в объятия и нежно покачал как маленького ребёнка. И тут меня отпустило.

Заметно повеселевший Лёшка запел на эскалаторе Таганки:

– Ароматы ванили
Сладкой ваты клубы
Надо мной проплывают...

Было так хорошо, так легко, и мы ещё не знали, что скоро всё это рухнет, рассыплется, как карточный домик.


6

Утром я была на совещании. Иллария зарядилась с самого начала, потому что я со всеми этими переживаниями забыла о самом главном: она пьёт кофе без кофеина.

Получив от Илларии взбучку и запустив совещание, я начала подготовку к съёмке. Накофеининая Иллария, увидев мои подготовительные работы и съёмочную группу в полном составе, изрекла:

– Лена, что вы себе позволяете?! – голубые её глаза недобро посверкивали за стеклами дорогущих очков. – Здесь люди работают. Вы планируете отрывать их от работы?
Ещё надеясь на возможность сепаратных переговоров, я ответила:

– Иллария Сергеевна, мы потихоньку. Будем вызывать по одному и снимем постепенно всех. Это не помешает работе.

– Помешает, – взъярилась Иллария. – Я не позволю! Снимайте в перерыв.

Если учесть, что перерыв был запланирован один на 30 минут, а директоров 8 и каждого снимать минут по 40, а ещё время на грим... Получалось, что для выполнения распоряжения начальницы мне требовалось пятое измерение или вмешательство магических сил. И того и другого в моём арсенале не было, поэтому мы перешли к партизанской борьбе.

Люди выходили в туалет или поговорить по телефону с клиентами и пропадали на полчаса. Сначала мы были очень аккуратны, и Иллария, вроде бы, не замечала нашей подпольной деятельности, но потом надо было ускориться, я допустила ошибку и она нас запеленговала.

– Лена! – Иллария метала громы и молнии. – Сейчас же прекратите! Я вас накажу!

Пришлось сделать перерыв.

Лёшка тем временем дрых как сурок в гостинице, отсыпался после долгого и насыщенного предыдущего дня.

Проснувшись в благодушном расположении духа, Лёха потрындел со мной в Ватсапе и отправился на репетицию.

Я практически дымилась, чтобы не дать мне продолжить, Иллария требовала моего постоянного нахождения в зале, но мы всё равно продолжали: съёмочный день стоил как чугунный мост и другой возможности сделать эту работу у нас бы не было.

Лёшка пришёл после репетиции мрачный, он был недоволен результатом. Посмотрев на наш Паноптикум, Лёха вздохнул, обнял меня и тихо сказал:

– Я пойду в гостиницу, мне распеваться надо.

И ушёл. А я осталась вертеться как уж на сковородке.


Дальше всё развивалось довольно нервно. Лёшка все ещё плохо себя чувствовал. Голос до конца его не слушался и мучил сильный кашель. Попавший в непривычно энергичный московский трафик и затянутый в водоворот наших организационных факапов, Лёха злился и искрил как трансформатор в грозу. Я, пытаясь состыковать несостыкуемое, начала давать сбои и совершать ошибки. Атмосфера накалялась.

И вот, наконец, программа была завершена: совещание и съёмка закончились, состоялся прощальный обед. Лёшку записали и мы могли бы свободно выдохнуть – предстоял один свободный день.

Но тут выяснилось, что Лёшкиной английской королеве приспичило ехать домой и свободного дня не будет. Лёха тут же отправился на встречу, которую планировал на завтра, а я решила его дождаться, чтобы нормально попрощаться. В конце концов, когда он приедет ещё?!

Встреча затягивалась. Лёха пришёл наэлектризованный, потому что времени на сон оставалось мало. Нормально попрощаться не получилось: мы очень круто поссорились.

Мой старательно собранный карточный домик этого сложнейшего проекта не выдержал такого накала страстей и рассыпался. Апрельский ледяной ветер разметал карты, оставив меня одну на пустой ночной Тверской улице.


7

Майские праздники пришли ощущением полной опустошённости. Эта внутренняя пустота болела и требовала заполнения. Я выбрала простое и эффективное средство: начала пить. Долгие вечера в компании бутылки первоклассного коньяка слились в один нескончаемый закат. Рубиновый закат, как когда-то пел Лёшка. Болело меньше, но легче не становилось. Это был путь в никуда.

4 мая – первый рабочий день после длинных выходных. Философский настрой и лёгкая грусть после четырех дней общения с бутылкой. Надо было начинать всё с начала. Хорошо, что не с нуля, в сухом остатке имеем: фонограмму песни и интервью директоров. Эх, Лёшка... Лёшка, как же я теперь без тебя? 

Повинуясь традициям женской логики я зашла в Ватсап и поменяла аватарку. Начинаю новую жизнь.

В два часа оживился телефон. При наличии такого арсенала мессенджеров, звонить теперь стали редко. Смартфон гудел и вибрировал, заваленный ворохом бумаг. Произведя раскопки, я обнаружила на телефоне Лёхину лукавую физиономию.

– Как дела? – поинтересовался Лёшка.

– Да… хорошо, – я пожала плечами.

– Я смотрю, ты фотографию поменяла. Красивая фотография.

– Нравится, правда?

– Да.

– Ты чего звонишь-то?

– Ничего, хотел узнать, как у тебя дела? Как там наша песня?

– Песня ещё не готова.

– Представляешь, мне вчера пишет техподдержка, говорит, выложили в сеть видео нашего корпоратива. Это – шедевр. Я спрашиваю, ты что, только увидел, что ли? Да, говорит, и офигел. Красава. Так и написал.

– Вот оно, когда приходит слава, – я заулыбалась, представив довольное Лёхино лицо. – Хоть с опозданием на полгода, но приходит. Приходит...

Мы проболтали целый час. Эх, Лёшка, как я тебе рада! С возвращением!

Песню Иллария в общих чертах утвердила. Мы там поколдовали ещё с бэк-вокалом, и она удовлетворилась. Что же касается нас с Лёхой, то вопросы к музыке у нас ещё оставались нешуточные.

Гораздо меньше нам повезло со съёмкой директоров. Иллария кипятилась и плевалась ядом: как так можно снимать, что же они такие неживые, как можно задавать такие идиотские вопросы (это про нас), кто так снимает, вообще!!! Я лучше бы сняла (это она о себе). Выброшенные деньги! Кто это смотреть будет? И так без остановки почти неделю. Я поняла: в фильм интервью директоров не войдут.

– Вообще, пока не будет полного покадрового представления, что за чем будет, с места не двинетесь! Денег не дам!

– Помилуйте, Иллария Сергеевна, это не мы с вами должны представлять, а профессиональные сценаристы и режиссеры...

– Так и ищите профессиональных! А не этих проходимцев, которых вы приводите. Вы поняли? Идите!

И я пошла. Пионэры, блин...


Конец мая ознаменовался двумя эпохальными событиями.

Во-первых, Иллария Сергеевна решила, что в фильме в сцене танцев на крыше должны быть задействованы наши сотрудники из регионов. Мне велено было провести "кастинг" и пригласить в Москву на съёмку по одному человеку из каждой дирекции. Я кинула клич, обозначив, что люди должны иметь хореографическую подготовку. И мне прислали кандидатуры. Вот тогда-то я и познакомилась с Юлей. Юля тоже работала в дирекции южного куста, но в другом славном южном городе, не там, где Лёшка. С Юлей мы сошлись как-то сразу и бесповоротно. Как пазл.

Во-вторых, в самом конце мая меня вдруг направили в Лёшкин город в командировку. Я должна была поехать с инспекцией на два дня. Я очень радовалась этой возможности уехать из продолжавшей мёрзнуть Москвы в тепло, к Лёшке. Повидать его и обсудить наши текущие дела. Но тут Лёха загулял. Лето началось. А лето – это маленькая жизнь... Лёшка, всё делавший с широким размахом своей страстной натуры, самозабвенно отдался этому процессу. Полностью погрузившись в пучину чувств и эмоций, он выпал из повседневной жизни. Совсем.

Столкнувшись с таким буйством основного инстинкта и заглянув в бешеные Лёшкины глаза, я поняла, что диалог невозможен.

Надежды на реализацию проекта таяли на глазах.


8

Лето неслось со скоростью двухэтажного фирменного поезда, на котором я приехала в Москву с юга.

Иллария пошла вразнос: переверните всю Москву, я хочу лучших.

Про лучших я всё знала, пригласила их на разговор. Было +30. Пришла замечательная девушка-продюсер в прозрачной блузке и очень толковый режиссёр в шортах.

– Ты посмотри, в чём они пришли к нам на переговоры! – бушевала Иллария. – У неё разрез до пупа, он в шортах!

– Иллария Сергеевна, внешний вид – не критерий для принятия решения. Они – лучшие. Они могут себе это позволить!

Лучшие немного подумали и выкатили нам ценник на 40 млн рублей. Иллария увидела смету и онемела. В буквальном смысле слова. На целый день она оставила меня в покое. Произошел разрыв шаблона: мы такие крутые, мы деньги даём. А оказалось, есть круче нас, меньше, чем за 40 млн с места не сдвинутся.

Видимо, это было открытием недели. Стали искать продакшн попроще, но никто на наш бюджет нормально не реагировал. В основном, вежливо улыбались и называли цифры в 2-3 раза больше. Работы было много: созвоны, переговоры, расчеты... А толку никакого.

Это страшно злило.

Истинные намерения Илларии Сергеевны были мне не ясны. Создавалось впечатление, что она хочет похоронить этот проект. Когда я полностью укрепилась в этом убеждении, Иллария потащила меня на заседание правления нашей компании и стала расписывать Анатолию Ивановичу, как мы снимаем ролик.

"Какой ролик? Кто снимает? Ну... Снимаем, так снимаем", – обречённо думала я.

От Лёхи вестей не было.

Когда Иллария особенно разбушевалась, я позвонила Лёшке сама. Как мне не хватало его поддержки всё это время! Его тепла, его добрых слов... Этого его: "Эх, Лена... Лена..."

Лёша ответил как-то отстранённо. В голосе я услышала раздражение. Не вовремя позвонила? Или просто не хочет говорить? Кто знает...

Я выгорала. Мне не нужен уже был этот проект, эти съёмки. Мне не нужно было это всё без Лёшки. Мне уже ничего не было нужно. Пионэры, блин...


В конце лета Иллария засобиралась в отпуск.

– Всё! Погода уходит. Срочно снимайте танцы на крыше, – в конце рабочего дня Иллария была как всегда напориста и энергична.

– Так кто снимать-то будет? Подрядчика нет... – устало ответила я.

– Так вы ищите! Что вы сидите, ничего не делаете? Что это за работа такая? Что, в Москве нет съёмочных групп и режиссеров?!

– Это процесс безнадёжный. Вы не готовы к диалогу и компромиссам. Так можно до бесконечности выбирать. Что, собственно, мы и демонстрируем с мая, – я наконец-то могла выговориться.

– Да вы и не выбирали серьёзно. Привели две компании. О чем вы говорите? Какая работа! Не делаете ничего.

– Остальных вы всерьёз не воспринимали, встречаться не хотели, работы внимательно не смотрели. Эти две чудом проскочили. Только всё равно – зря. Такие вещи через сопротивление делать нельзя. Только совместно.

– Прикрываетесь мною и не в первый раз! – рассвирепела Иллария.

– Считайте так, если вам угодно, – я встала и вышла из кабинета.

– Я вас не отпускала! – крикнула мне в спину Иллария.

Вечером у меня поднялась температура: 39,5. Я лежала, закутанная в одеяла, и не могла ни о чём думать.

На следующий день я написала Алёше:

"Лёша, прости, но кина не будет".

"Да, не переживай, – откликнулся он сразу – Что ни делается, всё к лучшему".

И прислал подмигивающий смайлик. Лёшка, ты мой Лёшка...


Иллария укатила в Париж. Через несколько дней мне в Ватсап упало сообщение:

"Лена, надеюсь, вам уже лучше. Снимайте, если знаете, как. Я даю вам полномочия".

Я села на кровати. Во, как! Она думает, что я сейчас побегу и сделаю это за две недели? Нет, так не получится, готовиться надо. Да, и какие танцы на крыше в сентябре? Я посмотрела в окно: на улице третий день кряду лил дождь.

"Профукали лето", – с тоской подумала я, откинувшись на подушку.

Пионэры, блин...


9

– Профукали лето, – резюмировал Лёха.

Я улыбнулась. Иногда мы с Лёшкой говорили одними и теми же словами.

Я позвонила ему в обед и прямо сказала:

– Лёша, мне нужна твоя помощь, твой совет.

Лёшка как-то потеплел голосом и скомандовал:

– Давай, рассказывай.

Я изложила диспозицию.

– Даааа... – протянул Лёха. – Ну ты же понимаешь, что вся ответственность теперь будет на тебе. Хорошо или плохо получится, это же субъективно. Она всегда найдет, к чему придраться.

– Конечно найдет. И ей всё будет не так. Пока Илларии нет, пойду к Анатолию Ивановичу. За поддержкой и деньгами.

– Иди. Лена, если ты меня задействуешь, то я по максимуму постараюсь помочь тебе.

– Спасибо, Лёш. Конечно, задействую: мы же соавторы и единомышленники.

– Обнимаю крепко! – Лёха отключился.


Анатолий Иванович выслушал меня и уточнил:

– Так что от меня требуется?

– Деньги и поддержка, – выпалила я.

– Деньги дам, а остальное – сами. Делайте. Вы всё хорошо делаете.


– Лен, ты же понимаешь, если ты не получила поддержки ни там, ни здесь, всё теперь на тебя повесят. Будешь во всём виновата.

– Да, понимаю... И инстинкт самосохранения подсказывает мне, что делать этого не надо.

– Вот-вот... А я не хочу, чтобы это был последний проект, который ты делаешь в нашей фирме.

– Лёш, я как буриданов осёл: не могу принять решение.

– Да брось уже, – Лёшка немного помолчал. – Всё. Обнял, пошёл работать.

Я призадумалась. Лёшик, конечно, прав. Большой бюджет – большие риски. И устала я уже от этой бесполезной борьбы.

Я зашла в Ватсап и написала Лёшке: "Всё. Я отказываюсь".

"Правильно," – прилетел ответ.


Ночью я не могла заснуть. Последние полгода со сном мы были на "вы". Лежала и смотрела, как тени скользят по потолку, путаясь в подвесках люстры.

Хрипло звякнул телефон: от Лёшки прилетело несколько снимков. Это были фотографии со съёмочной площадки нашего новогоднего корпоратива: Лёшка читал рэп, ребята танцевали на лестнице... "Помнишь, как круто было?" – подписал снимки Алёша.

Я расплакалась. Да, я не Мартин Лютер Кинг, но у меня тоже есть мечта. И она достижима. И я могу это сделать. Так почему я должна от неё отказываться? Чтобы Иллария потом до конца моих дней поминала мне это? Я прислушалась к себе: а мне даже и не страшно. Зачем же я так? Я могу и сделаю это!

Утром я позвонила другу.

– Ну, Лена... Ну, Лена. Авантюристка!

– Это ты в плохом смысле? – спросила я, понимая уже по ласковому Лёшкиному голосу, что...

– В хорошем... В хорошем. В хорошем! – три раза повторил мой единомышленник. – Только мы это должны очень красиво сделать.

– А мы просто возьмём и сделаем это красиво! Это не трудно. Надо только захотеть, – с убеждением проговорила я.


10

Дальше всё закружилось ярким калейдоскопом событий. Я нашла хорошего продюсера Ольгу, которая быстро разобралась с нашими задачами и влёт включилась в проект.

Мы одновременно решали уйму вопросов: сценарий, музыка, костюмы, планы, свет, студия, танцоры и ещё великое множество всего.

Послушав нашу песню, режиссёр вздохнул и сказал: сокращать надо. Давайте, рэп уберём. Как уберём?! Классный Лёшкин рэп, в котором мы как раз и сформулировали то, зачем клиентам надо приходить к нам? Нет, рэп убирать не будем. Сокращайте иначе.

Режиссёр снова вздохнул:

– Жаль, это решило бы проблему с хронометражом, – потом немного помолчал и добавил. – Аранжировку менять надо и исполнителя.

"Капец!" – подумала я.

– Ну, и чего ты расстраиваешься? – Лёшка был настроен философски. – Мы же должны сделать как лучше.

– Лёша, ну как же... Там же твой голос, – я готова была заплакать. – Я его там так слышу...

– Ну, рэп же останется, а там мой голос, – я почувствовала, как Алёша улыбнулся. – И потом, мы же авторы. А авторами мы не перестанем быть, даже если споёт другой вокалист.

Вот как он это делает?! Лёшка всегда находит правильные слова, интонации и я успокаиваюсь. Ладно, прорвёмся. Мы ведь – пионэры.


Прикатила из Парижа Иллария. Вопросов не задавала, вот я ничего ей и не говорила. Под конец еженедельного совещания Иллария спросила:

– Что с фильмом?

– Готовимся к съёмке.

– Костюмы несите. Утверждать будем.

– Костюмами занимается костюмер.

– Какой костюмер? – подпрыгнула Иллария.

– Костюмер подрядчика.

– Какооого подрядчика? – она как-то вся подобралась, как рысь перед прыжком.

– Мы договор подписали.

– Кто подписал с нашей стороны?

– Анатолий Иванович.

– Сейчас же ко мне с договором. Буду смотреть, что вы там наподписывали!

"Началось в колхозе утро", – обречённо подумала я и пошла за договором.

Иллария была в ярости: всё решили без неё. Напоминать ей о данных мне полномочиях было бессмысленно. Я молчала, Иллария кипятилась.

Я смотрела на неё и понимала, что именно сейчас, когда проект на такой стадии готовности, её желание не дать и не позволить может пустить под откос всё дело. Я боялась трёх вещей: дождя в день съёмки, того, что она не согласует командировки ребятам и что не подпишет платёж.

Надо было что-то решать.

Я встала и закрыла вечно открытую дверь в кабинет Илларии Сергеевны. Удивившись такой наглости, она замолчала.

– Иллария Сергеевна, давайте заключим пакт о ненападении. Это трудный проект. И мне будет очень сложно его реализовать. Но я это сделаю. А в таком деле через сопротивление – нельзя. Если мне придется бороться с вами, я не смогу... Я не справлюсь.

Она внимательно посмотрела на меня, потом уткнулась в монитор и демонстративно равнодушным голосом произнесла:

– Ну, что ж, раз уж решили снимать, снимай. Не волнуйся.

Волноваться я не перестала. Как бы у нас не получилось, как у Молотова с Риббентропом...

Как бы то ни было, главным результатом перемирия были подписанные командировки ребятам из регионов и счёт на предоплату.

Рубикон был перейдён, и мы стартовали, как ракета со стартового стола.

11

Я встречала Лёшку в Домодедово. Радостное возбуждение перед началом того, о чём мы так долго мечтали, не давало мне усидеть на месте.

Алёша крепко обнял меня и я почувствовала, что он так же сильно заряжен и рвётся в бой.

У нас было очень мало времени до первой репетиции, но в аэроэкспрессе мы успели обсудить множество вопросов.

Я рассказала Алёше как мы готовили место съёмок, как на вертолётной площадке рисовали наш логотип, как готовили и согласовывали раскадровки, а когда Иллария снова стала всё перечёркивать, просто перестали согласовывать, как режиссёр убеждал меня снимать танцы на крыше в золотой час и после наступления темноты, и всё моё представление о ролике рухнуло в одночасье, как ездили на площадку всей группой операторов, осветителей и техников, как я до хрипоты и поздней ночи спорила с режиссером и продюсером, отстаивая эпизоды в сценарии, как, наконец, пришли к единому пониманию, но бюджет вырос в два раза, как продюсер рвала на себе волосы и требовала оптимизации бюджета, как с боем мы всё же вышли на сумму, отдалённо напоминавшую выделенную нам руководством... Всё это я успела рассказать своему другу Лёшке, пока аэроэкспресс не прибыл на Павелецкий вокзал.

Основные репетиции начнутся со следующего дня, тогда же слетятся из разных уголков страны наши региональные коллеги. Завтра мы погрузимся в водоворот, который не даст возможности ни вздохнуть, ни поговорить спокойно.

А пока Лёша зажигает на репетиции. Высокое напряжение нашей нетерпеливой энергии ощущается физически. От Лёшки летят искры. Иван, театральный хореограф, ставивший Лёхин сольный танец, попав в это энергетическое поле зарядился не на шутку и в конце репетиции аккуратно поинтересовался причиной нашего энтузиазма. Мы рассмеялись, ну, правда, не рассказывать же ему всю нашу эпопею!

Лёшка устал, но был доволен. У нас был замечательный день и закончился он хорошо и спокойно. Мы выпили чаю в лобби гостиницы, Лёха нежно обнял меня и пошёл спать.

Наступало долгожданное завтра.


Юля приехала на репетицию сразу из аэропорта. Я очень ей обрадовалась, но меня раздирали на части костюмеры и хореограф. Костюмеры привезли целую машину одежды, которая каким-то магическим образом не подходила никому по размеру. Все нужно было ушивать и подгонять по фигурам. Мы забирали на примерки наших танцоров, что вызывало активный протест со стороны хореографа. Налицо был конфликт интересов, который надо было урегулировать. Я вела переговоры.

Юля, посмотрев на моё злое сосредоточенное лицо, решила под горячую руку не попадать. Поговорить мы смогли только после репетиции.

А сейчас я в энергичных выражениях объясняла костюмерам нашу позицию и то, что буду проверять каждый комплект одежды. Мальчики бодро приходили на примерку, демонстрируя кубики пресса и проигрывая бицепсами. Мне было не до кубиков и бицепсов.

Требовательно зазвонил телефон.

– Лена, на завтра зала нет! – взволнованно сообщил мне смартфон голосом продюсера Ольги. – Все на брони.

Мне захотелось завыть на Луну, нагло сиявшую сквозь высокие окна репетиционного зала во всём великолепии своего полнолуния. У нас была возможность провести только три репетиции, и отменять одну из них было невозможно.

– Будем искать, – я дала отбой.

За последующий час я перевернула пол-Москвы, но зал нашла. В центре тантрической йоги. Йоги, со свойственным им благодушием, вошли в наше положение и уступили нам зал на один вечер.

Ужинать мы пошли в "Шоколадницу". Втроём. С Юлей и Лёшкой.

Пережив организационный аврал, я продолжала искрить и потрескивать. Но компания лучших друзей располагала к умиротворению. Обычно молчаливая Юля что-то рассказывала, Лёха был остроумен и велеречив. Мне было хорошо с ними и я постепенно успокаивалась.

Впереди нас ждали ещё две репетиции и... бинго! Длинный съёмочный день в нашем отделении и на крыше небоскрёба. Ну, что ж... Безумству храбрых поём мы песню… Пионэры, блин!

12

Дорвавшийся до творческой и личной свободы Лёшка выкладывался по полной. Силы требовали восстановления, поэтому днём он отсыпался. Юля, взявшая над ним шефство, пыталась как-то растормошить приятеля, но Лёха не поддавался. Он приходил на репетиции в философском расположении духа, ещё до конца не проснувшийся. Но включался сразу.

Он менялся на глазах с первыми звуками фонограммы, которую включал Иван.

Раз за разом слушая песню, написанную нами, я понимала, что получилось классно. Она не надоедала. Она прилипала, и долго потом ещё звучала в голове, задавая бодрый ритм и весёлое настроение. Этот год вместил в себя столько ярких незабываемых событий и эмоций, что хватило бы на пятилетку. Но только сейчас наши замыслы и фантазии наконец-то обретали визуальную форму, воплощались в действии, танце.

От этих размышлений меня отвлёк Иван. Завтра нам предстояла репетиция на площадке и режиссёр хотел детально изучить поставленный хореографом танец. Вручив мне свой телефон, Иван отправил меня на балкон репетиционного зала. Я заняла позицию и стала снимать.

Сверху всё выглядело довольно забавно.

В общем и целом, ребята действовали слажено, они имели танцевальную подготовку. Однако это относилось не ко всем: были среди них два прелюбопытных персонажа – Виген и Олег. У них таких навыков явно не было. Нам катастрофически не хватало мужчин с подготовкой, поэтому мы приняли в состав группы условно танцующих. И я готова была об этом пожалеть.

Олег, несмотря на молодой возраст, был в нашей компании биг боссом – руководил несколькими крупными отделениями, в том числе и тем, где нам предстояли съёмки. Он был лёгок на подъём, артистичен и всегда принимал участие в наших новогодних затеях, однако, танцевал не очень хорошо. И сейчас, скорее, был похож на Пиноккио сразу после того, как его вырезали из полена. Или на заржавевшего Дровосека. Короче, двигался как деревянный.

Виген же олицетворял полную противоположность. Молледжато, весь как будто на пружинах. Он, конечно, выполнял все движения, заданные Иваном, только в каком-то собственном ритме, приходя в заданную точку тогда, когда все уже оттуда ушли. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Меня очень беспокоили эти итальянские ребята. Терять двух мужчин из шести задействованных в проекте? Мы не могли себе этого позволить.

Иван тоже был расстроен: в таком виде он не мог допустить их в кадр. Но наш хореограф был упорен и нацелен на результат: под конец репетиции стала вырисовываться по-настоящему интересная картинка. Она была красива и сильно эмоционально заряжена. Танец состоялся, он был полностью готов. Оставалось только облачиться в наши корпоративные цвета и взлететь над Москвой, станцевав на крыше небоскрёба. Прямо как в нашей песне: будет взята высота!

Лёша, поискав меня глазами, поднял голову и помахал рукой. "Привет, comarad!"

"No pasaran!" – жестом ответила я.

Завтра нам предстояла генеральная репетиция на лестнице и, что самое главное, на крыше. И там мы дадим жару! Мы ж – пионэры. 


Утром усталая женщина с добрыми глазами – синоптик первого канала, печально глядя в экран, сообщила, что бабье лето в Москве закончилось. Сегодня ожидается переменная облачность, а с завтрашнего дня начинаются дожди.

"Как дожди?!" – я так и села. – "Небесная канцелярия, прошу, только один день ещё! Всего один погожий день. Ну, вы же обещали!"

Вспомнились кадры: когда низкие облака накрывают вертолётную площадку, молочная пелена в ярком свете крышной рекламной конструкции нашей фирмы окрашивается в пурпурный цвет, напоминая жителям верхних этажей небоскрёба о печальной участи грешников, попавших в ад. Отменить или перенести съёмки было нельзя. Оставалось только одно – молиться...

Сегодня главная репетиция – прогон всего действия. Офис, лестница, крыша.

Лестница, весьма кинематографичная, сильно впечатлившая режиссера и оператора, была в нашем клипе олицетворением карьерного продвижения и роста доходов.

Иллария была категорически против: лестница не из мрамора и перила блестят. Что уж она хотела, Версаль или Шамбор, одному богу известно...

– Никакой лестницы, – распорядилась начальница.

– Хорошо, – согласилась я и пошла снимать задуманное.


13

Смелые мысли о новой реальности
В процессе работы стали формальностью.
Без исключения и без сомнения каждый...
Каждый! Может достичь!

Ребята поднимались по лестнице, разыгрывая сценки: кто-то оживлённо беседовал, кто-то передавал документы, кто-то говорил по телефону – многосложная деятельность большой компании должна была вместиться в секунды пролёта коптера. Динамичное поступательное движение, энергия тридцатилетних... Биение жизни. Нашей с Лёшей, между прочим, жизни.

На крыше режиссёр, несколько раз прогнав танец, объявил перерыв и позвал меня:
– Елена, – сказал он и горестно вздохнул. – Танец рэпера не годится.

Крыша слегка качнулась и начала коварно уходить у меня из-под ног. Я вцепилась в руку стоявшего рядом оператора.

– А что не так? – я смотрела на стоявшего невдалеке Лёху. Этот классный эмоциональный танец, спонтанно родившийся в первую репетицию, когда от Лёшки летели искры, зажигая нашего хореографа Ивана. Тогда мы испытали такой восторг! И теперь – не годится...

Режиссёр печально посмотрел на меня и вынес вердикт:

– Это не рэп. Рэперы так не танцуют. У них такие брутальные движения.

– Но у нас же нет задачи изобразить именно рэпера. Наша компания работает с серьезными корпоративными клиентами, зачем нам демонстрация уличной культуры?

– Да, – неожиданно согласился режиссёр. – Но ведь вы неспроста внесли в эту песню рэповую часть. Что вы хотели этим сказать?

– То, что мы открыты и можем быть разными, в зависимости от запросов клиента.

– Вот-вот... Так давайте ещё это и покажем. А то поют по-разному, а танцуют в одной манере.

– Ну, не совсем в одной манере... – попыталась возражать я, понимая уже, что он прав.

Режиссер подозвал Алёшу и дал ему указания. Лёха кивнул и пошел на площадку. Оператор, вооружившись камерой, делал пробную съёмку. Все были на своих местах, заиграла музыка. Лёша всё понял, он двигался по площадке совсем иначе, режиссёр кивал – теперь его всё устраивало.

Мы посмотрели отснятый материал. 

– Класс! – оценил Лёшка. – Вот, что значит профессиональный оператор: это ж уже готовый клип.

Это было правдой. Лёха в кадре был брутален и убедителен. Выглядело как надо!

– На сегодня – всё, – скомандовал режиссёр.

Изрядно промёрзшие участники процесса заторопились к выходу. Было холодно и перспективы вырисовывались неутешительные. Я посмотрела на небо: облака облакучивались, собираясь в невнятные тучки. Меня терзал мучительный вопрос: сбудутся ли предсказания грустного метеоролога? Дождь завтра был совсем не нужен. Но я верила в лучшее. Пионэрка...


14

– Так! Идём покупать туфли, – Юля взяла инициативу в свои руки. Ну, действительно, с этими творческими личностями надо быть построже: как можно было не привезти туфли?!

Лёха благодушно улыбался, расположившись в удобном кресле клиентской зоны. Я сидела рядом, пытаясь сосредоточиться на расползавшихся мыслях: завтрашняя съёмка была назначена на 10. Да, сначала грим и костюмеры, потом лестница, потом крыша... Как бы чего не упустить...

– Пойдёмте, а то не успеем, – скомандовала Юля и мы повиновались.

Обойдя несколько близлежащих магазинов, мы-таки купили Лёшке черные ботинки. Они нужны были в эпизоде на лестнице, а Лёха, предпочитавший спортивную обувь, таких в арсенале не имел. Одним словом, айтишник! А тут нужен был строгий офисный вид: белая рубашка, черные брюки, наш умопомрачительный корпоративный галстук, ну, и черная обувь.

Этот вопрос был решён и теперь можно было поужинать. Рядом с обувным магазином обнаружился небольшой грузинский ресторан, в котором мы решили наконец-то поесть.


Спустившись в подвал по стилизованной деревянной лестнице, мы как будто провалились во времени. Лет, эдак, на 25. Резные деревянные скамьи, основательные грубые столы и массивные балки под потолком должны были вызывать ассоциации со старым Тбилиси. Они вызывали ассоциации, только другого рода: было в этой основательности что-то давно забытое, откуда-то из девяностых. Официантка – тоже весьма основательная тётушка, принесла меню, приятно удивив нас умеренными ценами. 

Мои друзья сидели напротив и забавно препирались по поводу выбора блюд. Юля убеждала Лёшку, что ему гораздо больше понравится тушёная индейка, нежели вот эта вот, да, именно, эта котлета. Лёха, имевший виды на критикуемую котлету, пытался возражать. Но, то ли сказалась усталость, то ли Юлины доводы подействовали, выбор пал на индейку.

Хорошая еда располагала к хорошей беседе. Однако поговорить нам не удалось. Местный музыкант, развлекавший гулявшую за соседним столом компанию, удивительным образом состоявшую из одних мужчин, устроился за синтезатором и взял первые аккорды. Громкие аккорды. Стало ясно, что побеседовать не получится. Ну, что ж, послушаем...

     Всё нормально у хулигана,
     Ничего не надо мне с тобою рядом.
     Всё нормально у хулигана,
     Никакой печали,
     Лишь небо за плечами.

     Всё нормально у хулигана, мама,
     Всё нормально у хулигана, мама.
     Всё нормально у хулигана, мама,
     Всё нормально, всё нормально, мама.

Лёшку явно заводила мелодия: он подпевал.

– Тебе должны доплачивать, за то, что ты поёшь здесь, – заявила Юля.

– Да, – бесхитростно согласился Лёшка. – Хорошая песня. Я такую не слышал...

Всё нормально у хулигана, мама,
Всё нормально, всё нормально, мама.

День мы закончили хулиганством: на бесконечно длинном эскалаторе Киевской мы с Лёхой исполняли нашу песню а капелла. А что? Да, запросто. Мы ж пионэры, блин!


15

Вот и наступил день Х. Небо было затянуто плотными облаками, но у меня не было времени размышлять над теорией вероятностных прогнозов. В 10 утра я была на площадке. Постепенно собирались киношники, подъезжали ребята. Гримёры и костюмеры заняли переговорные комнаты, туда мы последовательно отправляли наших артистов за костюмами и на грим. Время было рассчитано по минутам.

Лёшка появился почти без опоздания, но работа уже кипела вовсю: осветители устанавливали световые приборы, оператор настраивал камеру, на лестнице летал дрон, всё крутилось и перемещалось в этом ярком калейдоскопе событий.

У костюмеров не задалось сразу: они ничего не успевали. Суеты много, а результата – пшик! Кроме того, выяснилось, что кеды без шнурков. Их надо шнуровать. Все бы ничего, только это 25 пар: 50 штук. Попавшиеся мне под руку танцоры, не задействованные в эпизоде на лестнице, тут же были трудоустроены всерьёз и надолго. Никто не роптал.

На этом не закончилось: повязки с корпоративной символикой, которые должны были пришивать на рукав каждой рубашки-поло намётывались и пришивались вручную. Это происходило ооооочень медленно.

Тем временем на лестнице вовсю шёл съёмочный процесс.

– Приготовились! Камера! – командовал помощник режиссера.

Смелые мысли о новой реальности
В процессе работы стали формальностью...

Иван давал новые установки. Режиссер смотрел в монитор и руководил операторами. Дрон бражжировал в межлестничном пролёте.

– Тишина на площадке! Приготовились! Камера. Начали!

Наши ребята – красивые, нарядно, но при этом строго, одетые, раз за разом поднимались по лестнице, олицетворяя это вечное движение вверх: карьера, успех, доходность и результативность деятельности, рост бизнеса. В нашем деле главное – люди. Именно они создают эту конструкцию, называемую в отчётах – финансовый результат. И мы гордимся тем, что мы работаем в нашей компании, являемся частью такого слаженного механизма – нашей команды.   

Столь похвальное с точки зрения Илларии течение моей мысли было прервано режиссёром:

– Елена, посмотрите, вас всё устраивает? – он подозвал меня к монитору, на котором отображалось снятое камерой действо.

Это было сногсшибательно! Сочная, яркая картинка, красивые, артистичные люди, сильные радостные эмоции.

Великолепно! Сделав одно не очень существенное замечание, я утвердила снятое.

– Уйдет при монтаже, – прокомментировал мои придирки режиссер.

– Снято! Перерыв! – сообщил в микрофон помощник режиссера.

В перерыве всех надо было накормить. Народу задействовано было много, поэтому нам привезли целую машину "кинокорма". Ребята активно разбирали еду.

А костюмеры меж тем явно не справлялись. Они нервничали и от этого делали всё ещё медленнее. По коридору металась взволнованная Ольга, поминутно глядя на часы и причитая, что времени осталось 10 минут, а у нас ещё 15 человек не одеты. Заразившись Ольгиной нервозностью, я наорала на костюмеров, отчего они впали в ступор. Всё это грозило катастрофой. Всех выручил Виген.

– Степлер, нам нужен степлер! – воскликнул он и исчез в недрах офиса. Через пару минут он вернулся с тремя степлерами, мы ими вооружились и, прикрикнув на хлопающих глазами костюмеров, начали закреплять на рукавах повязки. Через 15 минут все были готовы.

Полностью экипированные ребята, и съёмочная группа вышли во двор. На высоте 41 этажа, над вертолётной площадкой, слегка поджуживая, летал коптер.


16

Лифт поднимал нас на 40 этаж, ворчливо комментируя промежуточные остановки. Цветные витражи бликовали радужными сполохами. Артисты пританцовывали от нетерпения. Сейчас мы выйдем из лифта, пройдем две шлюзовые двери и окажемся на 41 этаже: выше птичьего полета, выше нижней кромки облаков, в оранжево-красном свете золотого закатного часа.

Бог был к нам милостив: пару часов назад плотная пелена облаков начала рассеиваться, небо просветлело, поднялось и раскрылось во всем великолепии солнечного заката.

Ребята выстроились на площадке и начался прогон танца.

Дрон пикировал, взлетал, круто разворачивался, снова взлетал... Звучала наша музыка, наши слова – наша песня. Съёмочная площадка – без малого 50 человек: артисты, режиссер, операторы, осветители, продюсер, технический персонал... Камеры, генераторы, прожекторы, мониторы… И это всё – результат одной шальной идеи, родившейся в наших с Лёшей пионерских головах! Воистину, сначала было слово, а точнее – мысль.


– Так! Сейчас будем снимать. Все в укрытие! Чтобы в кадры дрона не попасть, – скомандовала помощник режиссера. Мы спрятались за технической пристройкой.

– Приготовились! Камера! Начали!

На крыше – выше птиц, выше облаков – было пронизывающе холодно. Там, у земли, ещё теплились остатки бабьего лета, а здесь, в небе, уже отчётливо ощущалось дыхание будущей зимы. Изо рта шел пар, руки постепенно коченели.

Рядом аккуратной горкой лежали куртки, в которых ребята поднялись на крышу. Сами они танцевали в белых джинсах и в красных рубашках-поло. Я кляла Илларию на чём свет стоит: это по её милости мы снимаем лето в середине осени! Не самой тёплой осени, между прочим. Единственное, чем я могла помочь моим любимым артистам – это комплектами термобелья, в которое они были одеты. Это, конечно, улучшало ситуацию, но от холода не спасало. Между дублями ребята, подобно стайке пингвинов, сбивались в плотные кучки, пытаясь согреть друг друга. Если пауза была чуть длиннее, они бежали разбирать куртки. Их ещё надо было выудить из общей кучи, поэтому я держала Лешину и Юлину куртки наготове. Чуть позже мы обнаружили на крыше трубу, вероятно, вентиляционную, из которой шел теплый воздух, и в паузах грелись около неё. Всех поили горячим чаем из приготовленных термосов, но это почти не помогало.

Наконец, триллиардный дубль был снят и режиссер отпустил тех артистов, кто не был задействован в эпизоде рэпа. Рэп снимали под вертолетной площадкой, требовалась переустановка оборудования.

Пока съёмочная группа готовилась, мы согревались в шлюзовом отсеке. Ребята трепались о работе и легко шутили о съёмках. Я поискала глазами: Лёшки не было. Вот те раз! Он же – главное действующее лицо.

Я посмотрела сквозь стекло двери шлюза и увидела стоявшего невдалеке Алёшу, который, судя по всему, повторял текст. Лёша беззвучно шевелил губами и в ярком лунном свете казалось, будто он молится. Хотя... Кто знает...

Алёша подошёл к двери, но открывать её не стал. Он смотрел сквозь стекло на всех нас. Сосредоточенный, погруженный в себя... О чем же ты думаешь сейчас, друг мой?

Пронзительный лунный свет, широкие панорамы ночного города и Лёшкино отстранённо напряжённое лицо за стеклом в дверном проёме...

Что-то в этом есть от Романа Полански, вы не находите?


17

Нас позвали на площадку. Гравий под ногами, брутальные клёпанные колонны и профнастил над головой. Да... Рэп – сильно заряженная энергетическая субстанция. А за всем этим – ночная Москва, во всей красоте раскрывающаяся с этой стопятидесятиметровой высоты. Дух захватывает! 

Когда мы вышли на исходную, стало понятно, что дух захватывало не только от московских красот: судя по всему, температура воздуха снизилась, преодолев рубеж в 0 градусов. Ребята стояли наготове. Осветитель поправлял свет. Режиссёр и оператор меняли фильтры на камере, смотрели в монитор, снова что-то меняли, снова смотрели в монитор... И не было этому конца.

– У нас люди мёрзнут! – не выдержав, крикнула я.

– Елена, мы же должны всё выставить, как надо, – с упрёком возразил режиссёр.

Конечно, должны, но заморозить артистов я не дам!

– Так! – я взяла ситуацию под контроль. – Все надели куртки.

Ребята бросились за куртками. Лёшка метнулся мимо меня и я заметила, что повязка с нашим логотипом у него на руке сползла и болтается, закреплённая в одном месте ниткой. Я поймала Лёшу за руку и скомандовала топтавшимся рядом костюмерам:

– Срочно закрепить!

Они начали вдевать нитку в иголку. Было темно: нитка не вдевалась. У костюмера дрожали руки. Замёрзла или боится? Но мне было не до размышлений на эту тему – рядом стоял Лёха, и ему было холодно!

Я попробовала сдёрнуть повязку, но то единственное место, на котором она держалась, было пришито намертво.

– Ножницы есть? – рявкнула я на костюмера.

– Да... – она полезла в сумку доставать ножницы.

– Как же? – пыталась возразить вторая. – Он же будет без логотипа.

– Значит, будет без логотипа! – я попыталась срезать повязку, но это оказалось не так-то просто. – Спарывайте!

Я обернулась к продюсеру:

– Безобразная работа костюмеров!

– Но... – начала возражать Ольга

– Все на исходную! – объявила помощник режиссёра. – Камера! Начали!

Лёша читал рэп, ребята танцевали. В конце танцор делал кульбит. Дубль за дублем. Как это было сложно! Как это было здорово!

Наконец, материал удовлетворил режиссёра:

– Есть, снято! – провозгласил он. – Все свободны!

Ребята похватали куртки и стремглав бросились к дверям шлюза – греться.

Секунда – и на площадке не оказалось ни одного актёра!

Техники собирали оборудование.

Я пошла осмотреться перед уходом: не забыли ли чего. И правильно сделала. Оказалось, забыли... С другой стороны крыши перед закрытой дверью покачиваясь стоял Олег.

– Олег, что ты здесь делаешь? – со смехом начала было я, но Олег как-то чересчур сильно качнулся, и я поняла, что сейчас совсем не до смеха: он был мертвецки пьян.

Крыша уже привычно покачнулась и стала медленно уплывать у меня из-под ног. Я вцепилась в Олега, который сам еле сохранял равновесие.

– Как же так, тебе же сейчас в кадр?! – мой вопрос повис в воздухе и ожидаемо остался без ответа.

Дело в том, что съёмки на этом не заканчивались. Нам предстоял последний блок: офис. И открывать его должен Олег! А он стоит тут, покачиваясь, как берёзка на ветру, и не может произнести ни слова!

Я схватила Олега за руку и потащила к выходу. Будем приводить его в порядок!

Пионэры мы иль нет, в конце концов?


18

Добравшись до офиса, я погрузила Олега в кресло и пошла проверить диспозицию. Гримёры освежали грим девушкам, занятым в следующей сцене. Осветители выставляли свет – солнечное утро. Ничего, что уже половина первого ночи? Ничего, сказала мне Ольга, так обычно и бывает: лето снимают глубокой осенью, день – ночью. Я сарказм оценила.

Дойдя до конца офиса, в одной из переговорных, я обнаружила участников последней съёмки с початой бутылкой текилы. Ого, отчаянно позавидовала я. Лёшка, держа наготове стакан, доедал кинокормовский салат. Днём на нервяке он почти не ел. Пожелав Лёше приятного аппетита, я выудила из комнаты подозрительно трезвого Вигена и командировала его приводить в порядок Олега.

Виген, посмотрев на Олега критическим взглядом, усомнился в результативности данного мероприятия.

– Просто умой его несколько раз очень холодной водой, – напутствовала я и отправила обоих в туалет.

Тем временем режиссёр выстраивал мизансцену. Оператор должен был как бы зайти в офис, встретить при входе дружелюбно улыбающегося Олега (только бы устоял на ногах!), пройти вглубь здания и показать, как мы обслуживаем клиентов во всём великолепии масштаба и красоты. Во как! Грандиозный замысел. Осталось только реализовать его, а меж тем шёл уже семнадцатый час этой бесконечной смены.

Виген привёл реанимированного Олега. К моему великому изумлению, Олег был как новый. Его выдавали слегка разъезжающиеся глаза, но стоял на ногах он твёрдо и говорил внятно.

– Как тебе это удалось? – с большим уважением поинтересовалась я у Вигена.

– Секрет фирмы, – уклончиво ответил он. Выяснять подробности не было времени:

– Все на исходную, – скомандовала помощник режиссёра. 

Актеры заняли места за столами, "посетители", включая меня, рассредоточились по залу. 

Мы изображали нашу повседневную работу и было в этом что-то весьма символичное. Ежедневно мы "варились" в этом: клиенты, поставки, отгрузки. Находясь внутри процесса, многого не видишь. Лицом к лицу, лица не увидать...

Да, большое видится на расстоянии. Я посмотрела на нашу работу со стороны, глазами посетителя, и была приятно удивлена. Всё, действительно, было отлажено, работало "как часы", и мне вдруг стало легко и радостно от того, что я являюсь частью этого.

Лёша, наблюдавший процесс издалека, смотрел на меня со всё более возраставшим беспокойством, ибо радость моя рационального объяснения не имела: шли уже вторые сутки без сна.

Звездой этого эпизода, безусловно, стал Виген. Он был артистичен, остроумен и полон рационализаторских предложений. Режиссёр, силы которого уже были на исходе, даже попросил Вигена остановить полёт фантазии и сделать то, чего от него хотели. Виген, изрядно огорчившись, тем не менее покорился. Эпизод сняли.

На этом съёмочный день закончился.

Группа стала собирать оборудование, все благодарили друг друга, а я, стремительно теряя силы и волю к победе, направилась в переговорную. Я подошла к двери, за которой явно бурно веселились, это было отчётливо слышно. Предварительно постучавшись, мало ли чего, я открыла дверь. Веселье мгновенно стихло. На меня внимательно смотрели 12 человек. Молча. Я растерялась.

В дверь вошёл Виген, что-то пряча за спиной.

– Елена, – торжественно начал он. – Позвольте вас поблагодарить за возможность поучаствовать в этом интересном деле, проявить себя. За то, что вы смогли провести эти сложнейшие съемки, и за то, что привлекли к этому делу нас!

Виген достал из-за спины большой букет нежно-сиреневых роз.

Изображение потеряло фокус, дрогнуло, и я почувствовала, как по щекам потекли слёзы. Вот этого я совсем не ожидала... Это было так трогательно!

– Спасибо вам! Дорогие вы мои артисты! Без вас ничего бы не получилось.

Я оглянулась, Лёшки почему-то не было в переговорной...

Мне дали стакан, наполненный живительной влагой, и я с чувством полного удовлетворения и исполненного долга залпом выпила текилу. Это было восхитительно!


– Продолжим? – как бы между делом поинтересовался Виген, когда все собрались.

– Да!!! – ответил дружный хор голосов.

И мы пошли в ресторан.

И тут началось!

Ну, мы ж пионэры! Блин!!! Блиииииин...


19

Мы допивали по второй кружке пива. Старый английский эль ложился на благодатную почву. Наслаждаясь послевкусием благородного напитка, Лёшка посверкивал лукавыми зелёными глазами и делился впечатлениями о позавчерашней съёмке:

– Лена, ты понимаешь, что мы написали шлягер?! – Лёха энергично поставил кружку на стол, пиво колыхнулось и шмоток пены шлёпнулся на поверхность деревянного стола. – Вот сколько миллионов раз мы эту песню слушали на репетициях, потом на съёмках, а она не надоедает. И потом, когда после съемки мы пошли праздновать в ресторан, ребята что попросили? Они сказали: "Давай нашу!" И отплясывали так, как будто не было этих восьми часов на крыше на ледяном ветру.

Я потянулась за салфеткой. Лёха отхлебнул пива, облокотился о стол и, доверительно глядя мне в глаза, произнес:

– А как долго мы к этому шли?

– Восемь месяцев... – пытаясь не потонуть в глубине Лёшкиных уже изрядно хмельных глаз, я старательно вытирала стол салфеткой. Предательски наворачивались слезы.

Леша выпрямился, и задумчиво произнёс:

– Надо повторить.

– Это ты про песню?

Он озорно улыбнулся:

– Пока про пиво.

Я уже не могла остановиться – слезы дробно закапали на стол, образуя небольшие лужицы.

– Не реви! – Лёха, взял салфетку и стал вытирать мои слёзы. – Радоваться надо, смотри, какой успех. Ну, правда, перестань... Ведь ты мечтала об этом ролике и теперь твоя мечта сбылась. Ты провела сложнейшие съемки на крыше небоскрёба и все тебя поддержали. Все страшно замёрзли, но никто не пожаловался, не сошёл с дистанции. Чего ты плачешь?

– Я вспомнила, как всё начиналось, наши разговоры, переживания, вот это единение. Это было так здорово... А мечта сбылась и мечтой быть перестала. Нет теперь мечты...

– Лена, есть начало и конец у любой истории, – сказал Алёшка и допил пиво из кружки. Официант принес ещё две и поставил на стол.

– Нас несёт в фантазии завтрашнего дня, – процитировала я.

– Да, будут другие фантазии, истории, проекты... – Лёха отхлебнул из новой кружки и задумался.

Я смотрела на его, ставшее уже таким родным, лицо. Удивительно, жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, что перестаёшь верить в случайность происходящего.

Когда-то Алёша написал стихи, где были такие строчки:

...Судьба нас сводит или время?
Но мы её благодарим.
И своего найти за сотни миль
Казалось нереально...

Нереально... Нас разделяли 1200 километров, нас разделяло время... Шансов на встречу у нас не было. Совсем. Но это случилось...

Встреча. Быть может не случайна...

Теперь сомнений не было: не случайна.

Этот невероятный год опроверг известный закон электростатики: одинаково заряженные частицы отталкиваются. Мы – одинаково заряженные частицы и в этом поле высокого напряжения много чего происходит: кристаллизуются замыслы, летят искры, сверкают молнии. Но мы притягиваемся, мы – катализаторы таланта, идей и эмоций друг друга. 

Мы много чему научились за это время. Лёшка вошёл в лучшую пору своей жизни, почувствовав силу своего таланта и обаяния. Я перестала, наконец, бегать по бесконечному кругу целей, задач и забот. Вспомнила, что у меня есть я. И, наконец, сосредоточилась на том, что давно требовало выхода: на творчестве и собственных эмоциях.

Мы с Алёшей смогли построить по-настоящему партнёрские отношения, основанные на уважении друг к другу, к мыслям, переживаниям и чаяниям каждого из нас. Доверительные отношения. Мы поддерживаем друг друга. Наше общение даёт эмоции такого накала, который делает эту жизнь невероятно яркой.

Это была неожиданная удача – встретить такого человека. Но так случилось, теперь главное – сберечь. Нет ничего проще, чем попрощаться и уйти. Поболит и пройдет, но жизнь уже не будет прежней: мы почувствовали силу и яркость этого горения и, если оно потухнет, будем искать его и стремиться к нему вновь и вновь. А судьба не щедра: отсыпав один раз по полной, спросит потом, как ты этим распорядился? И ответ, что вот... отпустил, оставил, ушёл... её не устроит. Поэтому будем беречь.

Это же так здорово понимать, что на этом шарике, раздираемом войнами, непониманием и бесконечным противостоянием чьих-то интересов, есть свой человек, от которого, несмотря на все километры и временны;е пропасти, тебя отделяет лишь пара гудков смартфона.

Кайф, кайф, кайф! Как говорит Лёха.

Лёшка поднял на меня задумчивые глаза:

– Ведь эта встреча была не случайна. Так повлияла на судьбу, так изменила наши жизни...

Бог ты мой... Он сейчас думал о том же!

Паб закрывался. Официант устало улыбнулся и принял оплату.

– Пойдем, закрывают уже. Завтра рано на поезд, – Лёшка подал мне пальто и начал надевать куртку. Спокойный и немного усталый, дорогой мой человек.

– Эта страница перевёрнута. А впереди нас ждёт триумф! – Алёша открыл дверь и мы вышли на тёмную улицу, по которой холодный осенний ветер гнал опавшую листву московских клёнов.