Столетний снег

    «В день, когда последний единорог умрёт, земля и море отравятся, воздух станет ядовитым, и тогда землёй станет править один из самых отвратительных демонов — человек...» (Sangre de unicornio)



    Слизневка росла на самом краю Барсучьего леса. Когда-то у подножья хребта кипела жизнь, но поселения вымерли уже как два столетия назад. Остались только гниющие кресты от широкого кладбища в лесу. И огромная голубая ель.

    Почему ее звали Слизневкой – никто не знал. Но гораздо большим вопросом для нее было то, как она поняла, что теперь это ее название. Местные говорили, что когда звезды падают – это Слизневка качается от ветра и бьет небесную твердь.

    Но сама она знала, что это не так, по вершинам гулял ветер, а в звездопад она верить перестала еще когда появились первые поселенцы.

    Теперь он назывался иначе. Снег.

    Так в один из последних дней Снега, который лежал из года в год, у оврага, в низине леса, появилась фигура.

    Со знакомыми чертами, которые почти выветрились из памяти годичных колец.

    В тот день в Барсучьем лесу снова появился человек.

    ***

    Время Снега близилось к середине. Из года в год человек все больше бывал в Барсучьем лесу. Хотя его название знала только Слизневка. Теперь все звали его Парк.

    Люди были рядом в первые года, когда она еще смутно различала кресты вокруг.
    Говорили с ней, читали сказки. С тех пор она знала, что она человек. Не такой, как принято у людей. Без четырех конечностей и ярко горящего голоса. Слизневка не говорила, но прекрасно понимала. И чувствовала, что понимает.

    Особенно в первые десятки зим, которые растянулись на . Она тосковала. Тоска выедала целый лес вокруг, оставив выжженную землю из мертвых корней. Он ждала увидеть их, снова услышать родные голоса и прикоснуться веткой к теплой ладони. Зимы шли, но люди не появлялись.

    Мертвая земля покрылась зеленоватым пухом побегов. Слизневка больше не ждала.

    Она металась под чешуйчатой корой в поисках выхода. Сбежать из своего же тела, добраться до горных хребтов и спрятаться от своей же тоски. Ходить, как делают это настоящие люди, чтобы не видеть больше этого леса и костлявых хвойных побегов, пробивавшихся из-под выжженой земли.

    После одной из зим снег остался внутри. И больше не растаял.

    Так что человек был лишь запоздалым удивлением, которое ко временам Парка окончательно растворилось.

    ***

    Заледеневший пруд залило огнями. Они перемешивались со снегом и тут же дробились под лезвием коньков.

    Желтый свет играл на древесной чешуе и тоже рассекался. Лезвием охотничьего ножа.

    Люди в куртках по очереди выпиливали что-то, держа нож в кулаке. Слизневка не думала о боли, ей, скорее нравилось наблюдать. Последний человек в белой шапке расчистил ствол от снега и с силой вдавил надпись. Слизневка пыталась разобрать, что люди вытачивают на ее стволе. Ее даже радовали десятки светлых порезов. Это значит, что голоса останутся, даже если человек снова уйдет.

    Вдруг нож соскочил со ствола.

    -Черт!..

    Человек в белой шапке схватился за лицо и начал быстро вытирать.

    Полосатый шарф пропитался зеленой смолой. Двое подошли ближе, чтобы рассмотреть.

    -Тебе салфетку может?

    -Не надо, скоро возвращаться буду, тогда застираю.

    -А ты в курсе, что смола так просто не отстирывается?

    -Да какая это смола, - человек ткнул перчаткой зеленую жижу, - это не смола ни разу. Это слизь.

    Мимо шла женщина. Она повернула жабье лицо на Слизневку и скривилась

    -Свят-свят-свят… - перекрестилась и быстро ушла.

    После встречи с людьми внутри появилось новое тягучее чувство. Слизневка что-то ощущала. Металась, хотя каждым миллиметром коры ощущала спокойствие. Что-то идет.

    Что-то будет.

    ***

    На берегу пруда толпились люди. Некоторые ломились на лед, но их тут же хватали и затаскивали на берег. Особо отчаянные рвались, разбивая колени и царапаясь, так в охапку хватали сразу несколько человек и больше не отпускали.

    По центру над темным пятном стояли три человека. Стояли о чем-то говорили.

    Между ними лежало человеческое тело. Уродливо распластавшееся, с нелепым запачканным шарфом на шее. И в белой шапке, наполовину закрытом пятном крови.

    ***

    Слизневка поняла, что ветер с того дня стал холоднее. Будто по ветру развеяли пепел, и он смешался с воздухом и переполнил парк тревогой. У пруда стало меньше людей. Человек в белой шапке исчез, и к голубой ели на отшибе больше никто не подходил. Старухи с жабьим лицом тоже больше не было, но в памяти она отпечаталась. Будто такое же склизкое выражение уже встречалось, и не раз. Как люди, с которыми случались беды. Пять пеньков у самой кроны. Где когда-то срезали ветки.

    ***

    -Ну так что, управимся до обеда?

    Спустя несколько дней у пруда появились двое.

    -Должны, нам всего то с десяток мелких повалить. С большой, может, придется повозиться.

    Страх сжал, еще сильнее нагнав холод.

    -Так с нее давай и начнем.

    И по стволу что-то ударило, изрывая тупыми зубьями.

    Слизневка закричала от боли, хотя ее никто не услышал.

    -Не, не пойдет так, давай двусторонней.

    По стволу снова полоснуло что-то острое и горячее.

    -Наконец-то, - она услышала сквозь боль, - так до камбия скоро доберемся.

    Но тут Слизневка почувствовала, как из тела толстой струей хлынула смола.

    Человек выругался, соскребая слизь.

    -Не, мы так до вечера с ней провозимся. Давай лучше с мелких.

    Два человека отошли, оставив на стволе глубокую рану, истекающую смолой. Боль пробирала до сердцевины, отскакивая и возвращаясь к коре, которая по-прежнему горела от пепельно-серого холода.

    Сквозь усиливающуюся слабость Слизневка слышала, как вдалеке загорелись два голоса. Загорелись и потухли.

    ***

    С каждым днем воздух становился серее. Запах пепла становился ярче и отчетливее.

    В парке появлялись редкие люди. Но почти сразу же уходили слабеющей походкой. Город накрыла чума.

    Слизневке представлялось, будто чума – это старуха с жабьим лицом. Она пришла и глянула на всех своим мерзопакостным взглядом. Отчего люди и болели. Будто загорались и потухали изнутри, говорят.

    Слизневка убеждала себя в этом, но все равно точно знала. Она сама к этому причастна.

    И слабость, которую она ощущала с каждой падающей склизкой каплей – утекала в город.

    ***

    Рано утром, когда солнце еще не вынырнуло из-за горизонта, в парке собрались люди.

    Они стояли вокруг ствола и мрачно молчали. В руках каждого по огромному предмету с острыми зубьями. На одной из них запеклась зеленая кровь.

    Вдруг из толпы вынырнуло маленькое существо. Коротконогое, в полосатом шарфе и розовой куртке не по размеру. Обычный человеческий ребенок. Если бы не бледная голова с наполовину сожженным лицом.

    Девочка смотрела на Слизневку уцелевшим голубым глазом. И вдруг Слизневка поняла, что никогда не обращала внимания на глаза людей. Считала себя человеком, различая голоса и понимая речь. Считала себя человеком, научившись понимать новую, незнакомую речь спустя столетия.

    Но вот глаз не видела.

    Вокруг собралась молчаливая стая с горящими глазами. Горящими от жгучей злобы и ненависти. С горячими зубьями в лапах, готовыми рвать и уничтожать. Огонь, которым надеются уничтожить чуму.

    А с другой стороны она. Наполовину выжженная, как земля столетиями назад. Но живая и светлая.

    И главное, смотрящая на простое дерево как на человека. Первая со времен тех, кто рассказывал сказки о звездах, которые сбивают кроны вековых деревьев. Та, которая мучительно умирает из-за яда, пропитавшего город.

    Горящие зубья разом сжали ствол. Древесная чешуя хрустела и ломалась под давлением пил. Слизневка кричала от боли и извивалась, оставаясь лишь недвижимым бревном.

    Кровь хлынула из порезов. Из пня, бывшего когда-то телом Слизневки, рванули струи зеленой жижи. Люди громко выругались.

    Кто-то из них остался выкорчевывать окровавленный обрубок. Кто-то принялся распиливать то, что осталось от тела Слизневки.

    Она лежала и смотрела на небо.

    Столько лет прошло, а она никогда не видела его так четко. Года, проведенные на одном месте. А оно такое теплое. Розовый рассвет, лишенный пепельного тумана и чумной гари. Единственное чистое, что осталось в этом гиблом месте, затопленном зеленой кровью.

    Девочка в полосатом шарфе подошла совсем близко. Слизневка даже могла различить крохотные черточки, рассыпанные по голубому цвету.

    Вдруг по одной из веток что-то скользнуло. Легкий щипок, похожий на щекотку. Робкий комариный укус по сравнению с болью, резавшей тело пару минут назад.

    Или это лишь кажется потухающему сознанию, вытекающему вместе с кровью, которую почему-то решили назвать смолой…

    ***

    … ветер играл с иголками кроны. Они казались такими близкими к корню и такими далекими от земли. Похоже на полет, которые совершали птицы каждую осень, перед началом времени Снега. И бурю ветра, которая почему-то пугает, как не пугала со времен ростка…

    Слизневка очнулась, когда болезненно зудящий корень окунули в банку с водой. Девочка в полосатом шарфе крепко прижимала ее к себе и взбиралась по горной тропе.

    -Ничего, скоро придем, - тихо шептала она, - и тебя никто больше не тронет, обещаю!

    Слизневка смотрела на удаляющийся лес и город, который оказался не таким огромным, как она думала.

    Огромные пространства вдалеке, которых еще не коснулось солнце. Места, которые были скрыты от нее столетиями.

    Девочка тяжело дышала. Каждый шаг давался ей с трудом

    ***

    -Вот здесь, - она аккуратно поставила банку на землю, - подожди немного.

    Она начала раскапывать ладошками вмерзшую почву. С каждой минутой она казалась все слабее и прозрачнее, будто вот-вот растворится.

    С хребта Слизневке казалось, что она видит полмира. Или хотя бы часть, на которую всей жизни не хватило бы, чтоб увидеть до конца.

    -Вот так, - она опустила Слизневку в ямку и засыпала почвой корешок, - теперь ты будешь жить здесь. Тут они тебя больше не тронут.

    Она тяжело выдохнула и легла на холодный грунт. Что-то треснуло - может, веточка под худым детским телом.

    Или лед, который который копился сто лет.

    Теперь Слизневка ясно различала ее черты. Белый широкий носик, который еще не тронула чума. Половина лица, похожая на застывшую магму. Голубой глаз, смотрящий на нее с такой добротой.

    И полосатый шарфик с зеленым пятном от смолы.

    -Здесь ты будешь расти большая-большая, - она взяла банку с остатками воды, - и никто больше тебя не обидит. Я буду следить за этим, обещаю.

    Она поставила пустую банку рядом, устало улыбнулась.

    И уснула навсегда.

    ***

    -Поглядите!

    Один человек наклонился к воронке. Он отложил бензопилу в сторону и замахал остальным. Люди сгрудились, шлепая по снегу, смешанному с зеленой слизью.

    Внизу, в самом центре, лежали серые кости.

    Люди постояли в молчании несколько минут. Потом погрузили в машины остатки распиленного ствола, ветки, корень. И уехали, оставив воронку открытой.

    Первые лучи солнца коснулись розового неба. Они протянулись вдоль сугробов, рассекая пепельный воздух.

    Солнце поднялось, озарив Барсучий лес. Свет коснулся неказистых серых костей на дне ямы.



    И рассыпал их в пыль, уносимую тихим северным ветром.