Послесловие Отправление 8

          Мальчик медленно вставал, на дворе петух кричал, намекая, что пора, делом заняться двора, да отбросив сновиденья – кои тормоз доле бденья, в жизни нового утра, умножая суть добра – все пустились оживлённо, труд ваять тот отдалённо, коий смыслом драгоценным, принесёт добром бесценным, жарким выдавшийся день, нагружая хлебом сень, и мальчишка те откинув, кои даже не накинув, ночью этой в свой черёд, отнимая глаза мёд, улетучившийся сон, породивший тяжкий звон, чисел двух не дав сложить, возжелает с ног валить.
          Вяло мальчик одеваясь, в свои вещи облачаясь, как корыто был разбит, и несчастьем весь побит, в дверь, когда его ругаясь, да на тяготы ссылаясь, злой помощник заглянув, разъяснил в словах пугнув:
          - Ты, малой, бы торопился, чтоб я попусту не злился! – ткнул рукой в плечо мальчонки. – Медленный, как те девчонки!
          Лекарь зло предотвращая, и ту бурю укрощая, меры стойко принимал, и мальчонку выручал, но помощник грубым был и мальчишку невзлюбил, коий быстро одеваясь, на помощника ругаясь, слов плохих стремясь найти, дабы злобу отвести, и утихнув с той немного, но желая лишь дурного, вскоре с дома поспешил, да быть бойким впредь решил. Дверь вперёд рукой толкнув, за порог на двор шагнув, встретив шеей луч кусавший, коий в солнце, пыл, искавший – небе в чистом, что искрило, да повсюду щебет взвило, – вскоре будет убивать, и всех пташек в норы гнать, мальчик вышел умирая, боли душу отдавая, весь измученный в лице, горем кое об отце, лишь стремилось протрубить, чтоб в конец весь дух убить, водружая скорбный груз, вспоминая жар тех уз, опустив свой в землю взор, путь направив через двор. К хлеву спешно приближаясь, у которого снабжаясь, лекарь бодрым уже был, и в телеге что-то рыл, мальчик нёс свои потуги, кои были крайне туги, и на кои то отметив, лекарь выпрямился встретив, тёплым здравием утра, словом чествуя добра, что мальчонку одарило, тем, что чуточку взбодрило, а виновник оживленья, да крупицы исцеленья, почесав загривок свой, и с подачей приказной, крикнул выдохнув с груди:
          - Эй, Мифутичь! Выводи!
          Из конюшни тень пугая, страх пред болью ожидая, глаз топыря как огонь, тут же вынес себя конь, а на нём всю страсть срывая, плёткой воздух рассекая, восседал помощник злобный, рык разлив громоподобный, коий мальчика пронял, сердце вновь его прижал, соболезнуя коню, что терпел эту возню, и мальчонка взор сведя, скудоумие цедя, был помощник в чём объят, подавлял кипевший яд.
          Лекарь спрыгнув же с телеги, недовольный в том забеге, в упряжь, чтоб запрячь коня, разъярился свет кляня:
          - Да ты сбрендил, дурачина! Бестолковая сурчина! Конь полдня будет бежать, хочешь тут его загнать?! Груз в телеге иди сверь! Бестолковый, глупый зверь!
          - Я уже ведь проверял?! Груз три раза весь считал?!
          - Посчитай ещё один, не велик у тебя чин! И мальчишки кинь мешок!
          У помощника был шок:
          - Серафим, я что – здесь раб?! – наливаться стал, как краб.
          - Тоже раб мне тут нашёлся! Ишь буян как разошёлся! Ты тут сопли не крути, за мешком давай верти!
          Слов помощник не найдя, за мешком ступал нудя.
          А мальчонка спесь отвёл, потому как очень зол, дух на глупость в сердце был, и разгром с запалом плыл, отыгравшись на болване, коий прыгнув на капкане, получил в лицо урок, запихнув дурной порок, с чем мальчонка улыбаясь, над злодеем потешаясь, неучтивость проявляя, и лишь тьмы ему желая, раза в три сильней расцвёл, в миг, когда свой глаз отвёл, с неприятного сурчины, признак в коем дурачины, да увидел у ворот – кои свой разинув рот, мучали пред тем коня, – то, что силою огня, дало нынче разворот, ровно в полный оборот. Чувство скорби исчезая, сердце в радость окуная, дало сделать вдох на миг, коий вырвав с горла крик, бросил мальчика вперёд, где сближаясь в свой черёд, ослик встречно шаг трусил, и с призывом рёв свой лил, проявляя чуткий норов, в долю радостных укоров, был мальчишка в чём виной, отдавая силу той, в бреме доброго осла, на покладистость села, кое ослика кормило, и к душе его спешило. Мальчик друга позабыв, горем скорбным ум закрыв, сердцу тень что диктовало – страстью кое возмещало, в этот миг любовь сверх край, – ощутил небесный рай, обнимая своего, друга ласками того, с коим прибывший сюда, пожиная длань суда, так, ни разу не видался, и, забыв о нём, не знался, как не самый лучший друг, исключивший того круг, ослик же не обижаясь, и усладе предаваясь, что мальчонка привносил, сам ответ любови дарил, ту, что лекарь описав, пояснил друзьям сказав:
          - Я гляжу, в серьёз у вас!
          Ослик мокрый же припас, нос в лицо мальчонке сунув, забавляясь коий, дунув, влагу – корча, в смехе свой – стёр с лица своей рукой, и ослиный отстраняя, уточнил борьбу смиряя:
          - Серафим, осёл мой друг. Сердца ближе нет вокруг для любви ко мне такой. Он отправится со мной?
          - Здесь решать, дружок, тебе, ослик часть в твоей судьбе.