Part 4

КАЖДОЕ СЛОВО ЛОВЛЮ, ЧТОБЫ УСЛЫШАТЬ ОТВЕТ. «Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ» - «Я ТЕБЯ ТОЖЕ НЕТ»

    Львиную долю времени у моих подчиненных отнимало обсуждение бицепсов проглраммистов, находящихся в сосоедней комнате, и даже до меня, не интересующейся подобного рода ерундой, долетали слухи о том, что заведующей отделом дизайна Аните до безумия нравится Тедд Борн, и она готова бросить своего молодого человека ради мулата с идеальной фигурой. Грейнджер и Мендес также раздражали меня тем, что будучи мамами годовалых малышей, постоянно умилялись фотографиям своих малышей, демонстрируя своихъ карапузов всему офису, во всех подробностях расписывая, от чего конкретно у Арианочки болит животик и какой формы и консистенции должны быть фекалии у ребенка до восьми месяцев. Помимо того, что я не являлась сентиментальной натурой, умиляющейся снимками чужих детей, я считала, что подобное поведение не способствует поддержанию рабочей атмосферы и неоднократно призывала Сью и Трикси оставить свои домашние проблемы за стенами «RW Corporation», а когда мои коллеги пытались задобрить суровую мисс Уинтерс, посылая ей стикеры, то добились прямо противоположного результата, ибо я признавала единтвенным средством коммуникации текст и запретила sending messages, изобилирующие дурацкими смайликами. To my mind, человечество сделало огромный рывок, уйдя от наскальных рисунков, и терпеть в своем мессенджере подмигивающие рожицы и передивающиеся всеми цветами радуги сердечки намерена не была, из-за чего снискала славу злобной мегеры, проводящей четкую грань между work and private life.
    Пока всполошившаяся как наседка при моем появлении Памела, хлопая фальшивыми ресницами, поздоровалась со мной так, словно мы  ней были лучшими подругами и справилась о моем самочувствии, как будто ее действительно тревожил тот факт, что вчера я чуть не скопытилась, я, пресекая попытки госпожи Джаггер завести светскую беседу, сунула ей свой ежедневник и наказала обзвонить несколько человек, которые должны были заняться организацией фуршета, на котором будут развешанны стенды, призывающие приглашенных обратить внимание на мою корпорацию. Скрестив руки на груди я, саркастично ухмыляясь, смотрела как Памела, боясь поднять голову, отыскивает в блокнотк список контактов и тянет подрагивающую от напряжения длань к трубке стационарного телефона, размышляя о том, что и как говорить, однако долго наблюдать за умственными потугами этой идиотки мне было некогда и, увереная в том, что выгоню нерадивую секретаршу, если она снова облажается, я прола в свой кабинет и, включив компьютер, принялась просматривать присланные мне файлы, внося правки и забыв напрочь о том, что порзавтракать не успела. Чувство голода отступало всякий раз, стоило мне сесть за стол, так что если Спес снова заведет песенку о том, что я не слежу за своим здоровьем, я сумею заставить ее заткнуться, потому что никто, даже она, не имее права указывать мне что делать, и раз уж она существует только благодаря мне, ей стоит захлопнуть варежку и не совать свой длинный нос куда не следует.
    Во время обеденного перерыаа, заставив себя отлипнуть от монитора я, отклонив предложение секретарши заказать доставку еды, решила посетить иудальянский ресторан, роасположенный в здании через дорогу. Свинцовое небо проболжало давить на плечи, и я, обычно не разделяющая нытья жалующихся на упадок работоспособности с наступлением холодов people, вдруг ощутила странную тоску по солнцу и нежащихся в его лучах светов яблонь. Еле подавив горестный вздох, я, недоумевая оттого, что на меня вдруг напала хандра, словно я что-то сделала неправильно, допустив ошибку в простейших расчетах, и эта оплошность сломанной пружиной стопорила движущийся механизм, но вернуться назад и все исправить было нельзя, все, что оставалось, это идти вперед, с замиранием сердца слушая как позади с треском обваливаются возведенные мною опоры, будто декорации из театральной постановки, сюжет которой не до конца понятен даже тебе самой, и ты боишься обернуться и посмотреть на зазвалины, тебе кажется, что если усиленно делать вид, что прошлое не довлеет над тобою, то оно сжалится и отступит, но даже учитывая, что Рената Уинтерс - женщина не из робкого десятка, способная договориться даже со своей совестью, есть в моей vita история, заставившая меня возненавидеть себя так, словно я совершила тяжкий грех, хотя Спес, знавшая обо мне почти все, умоляла не считать себя плохой лишь потому, что я пошла на поводу у собственных страстей.
    Это было давно и неправда, как любила повторять моя мама, вспоминая дни минувшей молодости. Поскольку родственников у меян никаких не имелось, я в девятнадцать лет отправилась в приют, поскольку по законам нашей страны human считается совершеннолетним лишь когда преступал двадцатилвухлетний рубеж. Директриса сего заведения, дамочка набожная, читала нам проповеди, заставляла молиться, и поскольку обстоятельства сложились так, что я оказалась самой старшей, то, сориентировавшись, я поняла, что нужно показать зубки, чтобы ни госпожа Гросс, верящая в ангелов-хранителей, ни девочки, с которыми мне приходилось контактировать every day, не посмели навредить мне. В единого бога я никогда не верила, так что мне доставляло удовольствие издеваться над религиозной тетечкой, заявляя, что I believe в летающего макаронного монстра, а про себя думала, что будет смешно, если окажется, что не правы ни верующие, ни атеисты, и за гранью смерти нас поджидает суд, на котором соберутся египетские, шумерские и древнегреческие божества. Обладая хорошей фантазией, я могла живо представить себе Хатор, стоящую рядом с Иштар, а позади них, высокий как скала, застыл гигантской глыбой мрачный Плутон, крепко сжимая запястье своей жены, не особо довольной своей участью и норовящей покинуть навязанного Юпитером супруга.
    Стоило признать, своего я добилась без проблем: очень скоро меня стали бояться все, от похожей на монашку Амелии Гросс до юных сирот, оказавшихся в этом страшном месте по разным причинам. Одним только рыком я могла заставить захлебнуться злезами бьющуюся в истерике соседку по комнате, которая, хлюпая носом, убегала плакать в туалет, лишь бы не нарушать мой покой, ну а я презирала этих дур, надеющихся, что за ними придут приемные родители, смирившись с тем, что мы, по сути, никому не нужны, и каждый обязан заботиться о себе сам, а не рассчитывать на то, что из воздуха соткутся феи и, взмахнув волшебной палочкой, уведут тебя в безоблачное future, где в замках обитают добрые короли, на лугах пасутся пони, а над головой летают, кружась, лепестки роз. Не стесняясь в выражениях, я делилась размышлениями с товарками по несчастью, и эти кретинки слушали меня с открытым ртом, не смея возразить, хотя по выражению их глаз было понятно6 что мою точку зрения они не разделяют.
    Жестче всех я обошлась с Сабиной, восемнадцатилетней курвой, не отличающейся ни красотой, ни сообразительностью. Прознав о том, что она комплексует из-за своих толстых щек, я время от времени обзывала ее носорогом и не могла сдержать торжествующей улыбки, когда моя свита с подобострастием шутов, пресмыкающихся перед королевой, доносила мне о том, что эта идиотка опять пропустила ужин и блюет после каждого приема пищи, склонясь над унитазом на втором этаже. Ее одержимость обзавестись острыми скулами не без моего вмешательства перероста в психоз, и в один прекрасный день, вооружившись пилочкой для ногтей, Сабина расковыряла себе лицо, и Амелия, уверенная, что в одну из ее воспитанниц вселился Сатана, провела обряд экзорцизма, вызвав священника, который привязал бьющуюся в конвульсиях девицу к кровати и читал молитвы несколько часов.
    Устав слкшать его завывания, я вломилась в кабинет госпожи Гросс и, не слушая ее возмущенного кудахтанья, набрала справочную службу и, разжившись номером психиатрической лечебницы, вызвала санитаров, злобно косясь в сторону застывшей у окна директрисы, судорожно сжимашей в кулачке деревянный крест, как будто при виде него я должна была с визгом распасться на тысячу кусочков, как это бывает в дешевых фильмах ужасов. Уже тогда я являлась довольно высокомерной и не стала объяснять Амелии, что у Сабиночки беды с башкой. Я должна была испытывать жалость и сожалоение по отношению к той, которую буллила, но даже сейчас, заглядывая в себя, я вспоминала лишь переполнявшее меня отвращение к этой сучке, потому что именно ей дарил растущие в нашем саду пионы чистильщик бассейна, который нравился мне.
    Я напрочь забыла, как его звали, и даже лицо парня полностью стерлось из моей памяти, но тогда, в девятнадцать лет я испытала первую любовь, которая оказалась безответной, потому что fellow игнорировал меня, не скрывая при этом своей заинтересованности в пухлощекой Сабине, так что я, исходя завистью, делала все, чтобы превратить жизнь своей оппонентки в сущий кошмар, и лишь благодаря издевательствам душащая меня злоба, требующая выхода, сходила на нет, и наслаждаясь ее страданиями, я полагала, что благодаря love of this boy, таскавшейся за ней как за первой красавицей, она сможет побороть булимию и осознать, что beauty has no size, но ей, видимо, было проще поверить злым словам, нежели своему возлюбленному, и когда Сабину увезли в специализированную клинику, я на долю секунды допустила мысль, что уж теперь-то я смогу добиться расположения чистильщика бассейна, но каково было мое изумление, когда на следующей неделе вместо него приперлась какая-то дылда и одна из моих приспешниц, обожающая все вынюзивать, огорошщила меня известием, что паренька не отпугнули шрамы на лице левушки, и он регулярно навещает ее в психушке. Поговаривали, что этот молодой человек женился на своей ненаглядной, когда ей исполнилось двадцать, и они вроде как счастливы в браке nowadays. Я не хотела признаваться ни себе, ни тем более Спес, что до сих пор испытываю досаду, because толстощекой, глуповатой Сабине повезло, - она встретила человека, принимавшего ее любой, в то время как я, жаждущая любви и внимания, так и не сумела устроить свою личную жизнь, и единственный мужчина, с которым меня свела судьба, также, как и родители, оставил меня одну.
    Передумав заходить в иудальянский ресторан по причине того, что зал был переполнен, и два свободных столика, находящиеся в центре, меня не устраивали я, вдохнув морозный воздух, испытала легкий приступ клаустрофобии, так как окружающие меня небоскребы на фоне бегущих по небу туч, казалось, вот-вот рухнут вниз. Заставляя себя не акцентировать внимание на собственном страхе, что спрутом присосался к спине, запуская липкие от слизи щупальца прямо под ребра, я подошла к палаке, в которой продавали хот-жоги и, держа наготове кошелек, попросила улыбчивого мужичка с седой бородкой дать мне сосиску в тесте. Благодушно рассмеявшись, он выполнил мою просьбу и, взяв протянутый мне пакет, я заметила разводы от кетчупа на обветренных сарделеобразных пальцах торговца, который не удосужился надеть перчатки и, представив, что он своими грязными руками касался ингредиентов я, подавив рвотный рефлекс, расплатилась, после чего, зная что он man  наверняка смотрит мне вслед, я швырнула пакет в урну и, вернувшись в офис, попросила Памелу сбегать в супермаркет на углу и купить мне шоколадный батончик.
    Через несколько дней мне исполнится тридцать и, по идее, я должна была устроить пышное торжество, чтобы отметить юбилей, однако учитывая, что друзей у меня нет, то смысл в вечеринке отсутствует, но даже если бы Рената обзавелась парочкой приятелей, сомневаюсь, что захотела бы организовывать встречу. Свой birthday я, как всегда, проведу, сидя в parlor, сухо отвечая «thanks» на поздравления сотрудников, которые, скороговоркой проговорив «my congratulations», нелоко переминаясь с ноги на ногу, понадеются с помощью нехитрого метода заслужить хотя бы улыбку в свой адрес. Помнится, когда я была совсем крошкой, то часто просила маму прочитать мне сказку о волшебном зеркале, которое отражает крупицы света, затерянного в каждом из нас. Согласно легенде, если человек излучал light of soul, он благодаря чарам усиливалось, заполняя собой все вокруг, и если бы Злой Гений не похитил его, this world наполнился бы сплошной добродетелью. Уверена, что если бы mirror from the fairytale существовало, и вздумай я посмотреться в него, оно бы не просто треснуло, осыпавшись осколками, а раскрошилось в пыль, не вынеся бездонной черноты моего нутра, ведь я уже давно отдала свою душу на растерзание властителям Ада.