Железные Небеса

– Святой отец! – хриплый голос звучит тихо, едва слышно паря над остывающим полем боя. – Это все...да?

Слова выходят изо рта с трудом, вытекая из глотки вместе с кровавыми сгустками. Сквозь разодранную шинель видно страшную рану. В ее недрах конвульсивно содрогаются лёгкие.

– Все кончилось, сын мой. Ты скоро будешь дома, – большая морщинистая ладонь накрыла грязный лоб солдата. Он весь горел. Когда ладонь исчезла, на нем остался лежать маленький чистославный крест.
– Я... Я ведь не трусил... Отец. Мой сынишка... Ему будет не стыдно...
– Твое чадо будет гордиться тобой, когда узнает, как бился его родитель. Как твое имя, сын мой?
– Василий... Святой Отец. Гордеев Василий, 14-й отдельный...кха-кха...ударный полк.
– Ты бился достойно, Василий. Государь будет благодарен тебе за победу, которую ты ему добыл... Видишь проблеск на небе?
– Вижу, Отец, – солдату было все труднее говорить.
– Сегодня сам Юдол наблюдал за твоим полком.
– Правда?
– Я уверен, сын мой, что он заметил твою доблесть. Ты попадешь в дружину Юдолову и станешь плечом к плечу с величайшими воителями Азуры. Я знаю это.

Губы солдата задрожали. Соленая влага беззвучно полилась из глаз, оставляя грязные дорожки на висках. Старшему стрелку ударного полка было страшно. Страшнее, чем перед атакой или под обстрелом. Страшнее, чем когда-либо в жизни.

– Я...не вижу... – сиплый голос был едва слышен. – Почему так...темно?
– Не бойся, сын мой, – полковой священник наклонился над солдатом. Ясные синие глаза на его испещренном глубокими старческими морщинами лице смотрели прямо в глаза солдата, но не находили ответа. – Я провожу тебя к Нему. Ты избран Им, и будешь всегда присматривать за своим сыном с Небес. Ведь они ждут тебя: только что показалось Светило. Его теплые лучи светят сейчас прямо на тебя.

Высохшие губы Василия с трудом разлепились, чтобы беззвучно прошептать: «Я чувствую».

– Держись за мой голос. Держись, и я отведу тебя туда, где не будет боли. Ты заслужил, сын мой.

Голова солдата едва заметно качнулась в кивке. Священник наклонился над самым ухом умирающего и зашептал:

– Боже духов и всякой плоти, смерть поправший и Сустентакула упразднивший, и жизнь миру Твоему даровавший! Сам, Юдол, Господь наш всеединый, упокой душу усопшего раба Твоего Василия, воина рати святой в месте светлом, в месте блаженном, в месте отрадном, откуда отошли мука, скорбь и стенание. Всякое согрешение, соделанное им словом, или делом, или помышлением, как благой и человеколюбивый Бог, прости. Ибо нет человека, который жил бы и не согрешил, ибо только Ты один без греха, правда Твоя – правда навек и слово Твое – истина. Прими, Отец наш святой, раба Твоего, во дружину свою. Ибо покаянием жил он и идёт к тебе с крёстным знаменем в сердце. Аминь.

Священник отстранился и посмотрел на лицо солдата. Сжатые его губы расслабились, рот чуть приоткрылся в лёгкой полуулыбке. Ослепшие глаза его смотрели прямо в небо, на Светило, которого он не видел, но чувствовал, и шел ему навстречу. Боль покинула тело солдата, принеся ему заслуженное упокоение.

Священник снял крест со лба покойного, тяжело встал и окинул взглядом поле недавней битвы. Перепаханная разрывами земля, едва подмерзшая, была густо усеяна телами в тёмно-коричневых шинелях Империи. И от одного к другому, насколько хватало глаз, медленно шло множество священников, проводя над каждым совсем немного времени. Достаточно, чтобы проводить в последний путь. Но недостаточно, чтобы начать скорбеть.

Услышав позади себя слабый хрип, священник пошел к следующему солдату, вынимая на ходу чистославный крест. Над самой землёй парил едва различимый шепот сотен священников, складывающийся в тихий торжественный хор смерти: «...прими же, Отец наш святой, раба Твоего, во дружину свою. Ибо покаянием жил он и идёт к тебе с крёстным знаменем в сердце. Аминь. »

Солнце не освещало ни единого метра поля битвы. Мертвенный сумрак заполнил каждую воронку от снаряда, заполз во все окопы, затопил несчастную землю, окутав бесплотные тени умерших. Никаких проблесков в нависшей над несчастными солдатами серой пелене не было. Лишь темные облака держали на себе безответные Железные Небеса. Но если на Виридии кто и имел право на надежду, так это умирающие солдаты. Даже если она была подарена солгавшим священником.