Редкая птица над серединой Угрюм - реки

     Он шел след в след с громадным каторжником, опасаясь не столько маловероятных преследователей - кто рискнет сунуться в вечереющую тайгу ! - или соглядатаев, нанятых иногда излишне благонамеренным Груздевым, своим рвением неприятно напоминавшим ему в последние дни гимназического педеля, сколько невидимых глазу самострелов тунгусов. Очень даже просто : ставится на тропе жила оленья, внатяг, невысоко, тянется к собачке винтовки, примотанной к сосне сбоку, тронешь - тут и ахнет. Когда жаканом на медведя, а когда и литой пулькой, ищи тогда виноватых, тайга все спишет, костей не останется.
    - Сразу я тебе поверил, - бубнел Шкворень, с хрустом грызя ядреную луковицу, - Прохор Петров, вот как увидел, так и понял, что склизкое твое дело, без душегубца не обойтись.
    Прохор усмехался, торопливо поедая дикую черемшу. Дух, конечно, не особо того, но любому, кто рыщет по сопкам, ведомо, что первое это дело от сырости. Попробуй не поешь луку или черемши с чесноком, на следующий же день зачихаешь, слезясь и кашляя. Средство народное, веками устоявшееся, как спирт чистый или героин афганский. Конечно, приблудные кыргызы больше опием или гашем пробавляются, но суть та же : без костыля поддержки не выжить в тайге, те же тунгусы ядовитые грибы жрут, можжевеловым дымом одуряясь.
    - Долго еще ?
    Филька встал, развел руками.
   - А ты торопишься ? Сказано тебе, что сразу за сопкой скала, на ей избушка, там цыган живет и карлу безъязыкого на цепи держит, тот ему червонцы фальшивые печатает чудесной американской машиной. Раз двинет рычагом - тыща, два - сто.
   - Карла, - пренебрежительно протянул Громов, закуривая сам и угощая верзилу папиросой, - цыган. Скажи еще, что змей вылетает из трубы каждую полночь. Я еще в юности наслышался этой дичи, там, правда, шаманка мертвая была.
   Шкворень пожал плечами и пригнулся, показывая на просвет впереди.
   - Там поворот будет к болотине, с поворота скалу видно. Не шуми теперь.
   Он заплевал окурок, пряча его под мох, лег на тропу и пополз, будто первобытный ящер из учебника Краевича. Ишь, виляет задом, но надо признать, неслышно ползет. Ушлый варнак. Прохор повторял движения Шкворня, впервые поверив народной молве, а ну как ежели не врет народец ? Так и обогатиться невзначай можно, до сих пор ведь никто не знает точно, откуда дедушка Данила богачество свое обрел. Может, какого цыгана с карлой ухойдакал, забрав казну богатую. Все бывает, особенно в тайге. За поворотом лежал покрытый лишайником валун. Шкворень, прижавшись к его нагретому за день боку, высунул осторожно голову, еле слышно присвистнул и поманил Громова пальцем.
    - Вишь, - дышал с присвистом каторжник, показывая на светлеющее окно, - говорил же, что правда.
    На невысокой скале стояла избушка, заимка, не заимка, скорее, на баню похожа, только откуда посреди тайги баня. Светилось желтым окошко. Прохор снял штуцер, сменил патрон и, пригибаясь, сноровистой перебежкой подался к избушке. Шкворень крался рядом, натужно хрипя грудью. Они подобрались к окну и затихли, слушая.
    - Ух ! Камлай на Дитушку, Сом !
    - Уха ! Ух ! Ух !
    Прохор ощерился и глянул на Шкворня. Бродяга отвел глаза.
    - Хлысты, Филя, - укоризненно сказал Громов, вешая штуцер на плечо. - Им на все червонцы натурально плевать, они духом пробавляются.
    Он шел по тайге, во всю глотку проклиная свое легковерие. Шкворень, спотыкаясь, валил сзади.
   - И вот всегда - то так ! - ругался Громов, плюя на тропу, уже исчезающую в сумерках. - Цыган и карла, картины, гардины, червонцы. Проще тунгуса зорить, чем змеев искать.
   Шкворень виновато молчал.