Детские слезы

- Когда родители мне не покупают то, что я хочу, я начинаю плакать. Если я подставлю ладошку, то мои слёзы падают не капельками, а бусинками. Я их потом несу маме или папе. Сначала они пугаются, а потом радуются, говорят, хорошо, что ты принесла их нам и еще строго-строго наказывают, чтобы никому их больше не показывала. Я и тебе не покажу.

- А рассказывать они тебе не запрещают?

- Нет-нет! – девчонка даже вскочила – Я очень послушная, я делаю только то, что разрешают мама и папа!

- Что же ты хочешь от меня? Кажется, у вас всё в порядке – ты послушная, мама и папа принимают твои слёзы и не ругают тебя.

Попутно я задумалась, куда же они все эти бусины девают, ведь слёзы детей превращаются не в пустые стекляшки, а обычно в драгоценные или полудрагоценные камни. Зависит от того, насколько близка связь ребенка с родителями.

Словно прочитав мой немой вопрос, малышка продолжила:

- Потому что они старенькие стали! Как бабушка и дедушка, а когда мне было 2 годика, они были молодые. Сейчас мне уже почти 5 лет, я почти большая, но я не хочу, чтобы у меня были только бабушки и дедушки старенькие, я хочу молодых родителей. Пожалуйста, сделай, чтобы они снова были молодые!

Вот и схлопнулось! Эти бусины родители могли бы просто хранить, но, судя по рассказу девочки, они их продают. Только вот продать детские слёзы можно, соединив их со своей линией жизни, от которой за каждую бусину приходится отрезать кусочек. Ювелиры сами готовы душу дьяволу продать за такие драгоценности, и, хотя законом запрещено покупать детские слёзы, находят лазейки и подписывают договоры с родителями, «честно» информируя обо всех последствиях. Да какой же родитель не захочет осушить детские слёзы, чтобы порадовать ребенка?

- А скажи-ка мне, почти большая девочка, что тебе потом покупают родители, когда ты приносишь свои бусины им? – продолжила я прояснять этот мини-рынок детских переживаний.

- Всё, что захочу! Когда я первый раз плакала, это потому, что они не купили мне куклу, и, когда я вечером принесла им бусины, на следующее утро та самая кукла сидела на стульчике у моей кроватки. И я сразу захотела для нее самый настоящий кукольный домик! Папа предложил сделать его вместе, но я хотела тот, в котором она жила в магазине, когда я ее видела в выходные. Он сначала даже разозлился, но я снова заплакала, и мама сама подставила ладошку под мои слёзы, чтобы я ничего-ничего не рассыпала. Тогда они купили мне и домик, и еще лошадку для моей Арины – я так куклу назвала. Пойдём, покажу?

Я замешкалась, и проворная девчуля уже тащила меня в сторону калитки дома, где в палисаднике я успела заметить подсыхающие кусты роз и плотно заросшую лопухами лужайку. Похоже, одним кукольным домиком не обошлось, ведь сил у родителей за три года заметно поубавилось, раз они уже не могут ухаживать за небольшим садиком. Размышляя о том, как теперь выпутывать её и родителей из этой … я почти не слушала, о чем без умолку трещит девчонка. Кажется, она перечисляла все свои подарки за эти три года…

Лучше бы я хоть в пол уха слушала. Не была бы в таком шоке, войдя на порог. Начиная с придверного коврика, который, похоже, единственный остался обычным, «взрослым» предметом обихода в доме, всё, что было в поле зрения, пестрило полной гаммой оттенков розового. Плюшевые диваны всевозможных размеров, банкетки, стульчики, комодики, хоть некоторые из них и были огромными, но сияя своей розовой рюшесностью, они просто не могли носить гордое название «гардероба» или «обеденного стола».

На каждом предмете стояли, сидели, лежали… Теснились! Игрушки, словно в детском магазине, которому раза в четыре урезали привычную торговую площадь, жутко теснились на всех поверхностях от пола до потолка. Даже там, где, казалось бы, уже не впихнуть ничего между потолком и крышкой «гардеробчика», всё равно проглядывали разноцветные пятки игрушечных животных. Ну, хоть игрушки у неё были разноцветные! Это поможет размотать патт-клубок, цепляясь за остатки интереса к разнообразию мира.

Между тем, пока я ошарашенно оглядывалась в этой иллюзии мира розовых единорогов, подошли, нет, скорее подползли родители находчивой девчонки. Они и правда были похожи на отживших долгую и безрадостную жизнь стариков. Отец девочки всё еще пытался держать гордую осанку, а вот мать, похоже, начинала сдаваться. Она опиралась на клюку, согнув спину почти параллельно земле. С неё и начнем разматывать – она устала, ей больно, сил выдерживать не хватает. Но и смириться она еще не готова: я заметила слабый огонёк раздражения в ее взгляде, скользнувшем по макушке любимой дочери. Даже и огонёк можно было не разглядывать, достаточно было того, как быстро она отвернулась от девчонки. Достала! Ой, как хорошо достала! Но булавки плотно удерживают узелки и ей нужно помочь срезать первый.

- Светлого дня, вам, хозяева! Чудесную дочь растите: честную, умную, сильную.

- И Вам света на небе и в душе, - произнес скрипучим от «старости» голосом отец семейства. – Чем обязаны?

Похоже, бояться, только вот чего? Осуждения? Самой помощи? Или ценника за эту самую помощь?

- Ваша дочь переживает о вашем здоровье и хочет помочь вам вернуть свои годы.

- У нас всё хорошо, мы справляемся – ответ мужчины прозвучал чуть быстрее, чем я закончила говорить. Всё-таки, их пугает осуждение.

- Послушайте, я готова прямо сейчас выйти в эту дверь и больше никогда не возвращаться в ваш дом, не смущать ваше семейное счастье. Вот только сколько вам осталось его? Три, пять, в лучшем случае – семь лет. Ане тогда будет сколько? Лет восемь, может двенадцать. Если вы готовы оставить ее в таком юном возрасте одну, без заботы, ласки и попечения, я разворачиваюсь и ухожу.

- Но нам нечем Вам заплатить за Вашу работу, - прошептала молодая старуха.

- Поверьте, ваши сбережения останутся с вами до самой четвертинки монеты. Оплату я пока назвать не могу, Вам придется довериться мне. Но давайте, я сначала скажу, что придется делать, а Вы уже решите, готовы ли принять мои услуги. – Я повернулась к Ане и продолжила, не давая им ни секунды для сомнений, - Тебе придется продать все свои игрушки, которые ты купила за слёзы-бусины обратно. И оплакать их обычными, простыми своими слезами. Не подставляя ни своих, ни маминых или папины ладошек.

- А вам, - сказала я строго, обращаясь уже к родителям юного манипулятора, — вам придется сначала разозлиться, чтобы всю эту силу направить на создание короба. В него Аня и будет прятать свои слёзы. Время от времени короб нужно будет вычищать, это будет зависеть от того, каким вы его создадите. Теперь решайте, готовы ли вы принять мою помощь?

Старики задумались, я приготовилась к долгому ожиданию или расспросам, но тут девчуля спохватилась, схватила меня за руку и чуть дернула к себе, словно требуя взглянуть ей прямо в глаза.

- А я знаю, знаю, как нужно будет заплатить за вашу работу, ведьма! Я продам игрушки и заплачу!

Я расхохоталась: столько в этой непосредственности было легкости и радости!

- Конечно, милая, ты можешь заплатить за мою работу сама, ведь ты уже почти большая. Давай решим, сколько игрушек будет стоить моя работа?

- Вы все-все забирайте! И тогда мама и папа снова быстро станут молодыми?

- Нет, Аня, это так не работает. Да и не столько стоит мой труд. Если ты пытаешься купить быстро то, что испортила за долгое время, то оно надолго не задержится в твоих руках. Придется и обратный путь тебе идти не спеша. И искать кому еще нужны твои игрушки, кто готов оплатить их не детскими слезами, а радостью или нежностью. Может быть даже удивлением. А мне достаточно, если ты отдашь вот того зеленого зайца и домик для куклы. Готова?

- Домик жалко… - вздохнула девочка. В то же время она уверенно пододвинула домик ко мне. – Забирайте, я готова! А если мне потом снова станет жалко этот домик, и я заплачу, родители от этого не будут стариться?

- Аня, только если эти слёзы ты снова отдашь родителям в обмен на игрушку. Не беспокойся, милая, слёзы – это чудо для души. Они помогают отмыться от горя, беды, бессилия – любой боли. Но только, когда эти слезы складываются в короб и ни на что не меняются. Слёзы – это как наши воспоминания, они принадлежат только нам, их нельзя продать или обменять. И если тебе станет грустно от расставания с этим чудесным домиком, смело плачь, Аня! Своими слезами, которые только твои, которые ты можешь попросить хранить, но не менять, продавать или как-то еще использовать.

Пока я говорила, Аня смотрела прямо мне в глаза, а в ее собственных поначалу плескались крохотные лужицы, готовые прорваться сквозь всю силу воли. Кулачки сжаты, носик вздернут. Но, как только она услышала, что плакать можно, кулачки стали разжиматься, глаза заблестели совсем иначе – облегченно, радостно.

- Я поняла! Я поняла! Слёзы потому и дорогие такие, потому что они смывают боль. Но те, кто их покупает, думают, что их боль можно смыть чужими слезами, да? Но это ведь невозможно, правда?

- Нет, невозможно, понятливая ты моя, - улыбнулась я. Надеюсь, за моей улыбкой она не заметила вороха сомнений последних двух недель, когда начались массовые кражи детских слёз…

И пока мы торговались с юным чудом, родители помалкивали, не вмешиваясь, а я радовалась, замечая, как расправляются их невидимые крылья за спиной. Крылья облегчения, гордости, надежды.

- Мы согласны, - озвучил общий ответ отец семейства. – Давайте создадим этот короб. Только вот вопрос, а можно его не из злости, а из любви создать?

- Попробуем, - подмигнула я и пригласила их выйти со мной в запустелый сад, который совсем скоро снова зацветет и будет прекрасным местом для радости и печали этого милого семейства, которое научится справляться с чувствами.