Part 6

ТАМ, ГДЕ УЖЕ БЕСПОЛЕЗНО СКЛОНЯТЬ ПАДЕЖИ, СТОЛЬКО ИЗНАНКИ У СЛОВ, ЧТО НЕМЕЕШЬ НЕВОЛЬНО

    Кудри у моего молодого человека были настолько буйными, что даже металлический ободок не мог их удержать, и они топорщились в разные стороны, извиваясь словно змейки, при каждом повороте. Мне доставляло немыслимое удовольствие делать Блейну массаж головы и бывало, он приходил в гостиную, где я дремала на диване, садился прямо на пол, а я, запускала пальцы в его волосы и туребила их. Фаррелл, прикрыв глаза, не издавал ни звука, даже когда я, желая испытать лимит его терпения, дергала пряди так сильно, что натягивался скальп, но парень стоически переносил все мои издевательства, говоря, что ему нравятся любые прикосновения его «милой девочки».
    Родители моего бойфренда проживали в Ханнаполисе, поэтому, когда мне позвонили из больницы и сообщили о смерти Блейна, я, как единственный близкий человек, занялась организацией похорон. До сих пор я жалею, что спустилась в морг, дабы бросить последний взгляд на того, кто вручил мне свое heart, к которому я отнеслась как к сувениру, положив на полку и благополучно забыв о подарке, считая, что сердце мужчины - всего лишь безделушка, и если он решит забрать свои признания обратно, я without regrets верну ему сей презент и отпущу в свободное плавание.
    Образ живого, смешливого Блейна моментально померк, стоило мне лишь взглянуть на застывшие, похожие на парик космы, зелноватое лицо и восковой лоб. Распластавшийся на оцинкованном столе мертвец, безучастный и равнодушный, не имел ничего общего с fellow, которого я знала, с которым каждый вечер занималась сексом. Заострившийся нос, заросшие нерасивой щетиной щеки и подбородок были мне незнакомы, более того, вызывали отторжение, и минут пять я пялилась на тело, полагая, что произошло недоразумение, и передо мной лежит кто угодно, только не Фаррелл. Дело в том, что ни мать, ни отца я after their death не видела, пребывая в истерике и отказываясь идти на funeral, поэтому впервые наблюдала, как безжалостная госпожа La Mort искадает face of this boy, при жизни бывшее веслым и задорным. Я осознавала, что парень не спит и не отзовется, как громко я ни произнесу его имя,но все равно меня не покидало желание открыть веки Блейна, чтобы окончательно убедиться: his eyes, устремленные в пустоту, никогда более не посмотрят на меня с теплотой, и лишь огромным усилием воли я заставила себя не трогать молодого человека, не мучить ни себя, ни его.
    Сдерживаясь, чтобы не схватить Фаррелла за плечи, тряся и умоляя его очнуться, я стаоралась не думать о том, как пару недель назад извивалась под Блейном, легонько сжимая зубами мочку его уха. Медведеобразный патологоанатом, ждавший за дверью, поднялся со скамьи, уверенный, что я нуждаюсь в поддержке, но я отшатнулась от мужчины как от прокаженного, заметив на его робе несколько бурых пятнышек. Меня затошнило от понимания того, что это могла быть кровь моего партнера, так как меня уведомили о том, что вскрытие уже проведено, that’s why всем своим видом транслируя медработнику, что в его помощи не нуждаюсь, я, пошатываясь, прошагала по освещенному ярким светом неоновых ламп коридору, загрузилась в лифт и только тогда позволила себе сделать глубокий вздох, наполня легкие кислородом.
    It was strange, но в моем мозгу билась абсурдная мысль. Мне чудилось, что мой парень меня разыгрывает, что Фаррелл просто выпил волшебную пилюлю, которая погрузила молодого человека в кому, чтобы раз и навсегда отвязаться от меня, потому что он считает, что безответные чувства висят тяжелым грузом на шее Ренаты. Устав от моей нелюбви, этот хитрец инсценировал свою mort, даря мне freedom, и даже после кремации я упрямо избегала thoughts о том, что Блейн мертв, заменяя knowledge about his death самообманом, что fellow просто сбежал, оборвав со мной всяческие связи, и когда энное время спустя мне позвонила его сестра с напоминанием о грядущей годовщине смерти моего бойфренда, я до такой степени поверила в fairytale, которой пичкала себя, что искренне удивилась тому, что his sister беспокоит меня, и только когда девушка, запинаясь, поинтересовалась, приду ли я в пятницу в ресторан «Долорез», я, ощущая как реальность тоннами оседает мне на плечи, ответила «нет» и, повесила трубку и нашла наконец силы признаться себе, что кончина Фаррелла повлияла на меня куда сильнее, чем я могла вообразить, и этот дурацкий эскапизм служил завесой, отделяющей меня от безграничного чувства вины, которое нахлынет на меня снежной лавиной, стоит госпоже Уинтерс отодвинуть хрупкую ширму и сказать себе неудобную правду, от которой я так успешно скрывалась. Блейн, ставший для меня опорой и поддержкой, погиб так нелепо, не узнав о том, что я, оказывается, привязалась к нему, хотя и предпочитала не показывать этого, строя из себя «каменную леди», не способную на нежность, и его уход я восприняла как предательство, because он, из раза в раз твердя, что не оставит меня, нарушил данное обещание, и вновь сгорающая на медленном огне от одиночества, затягивающего меня в свой лабиринт, я начала все с чистого листа, уволившись со старой работы и основав собственное дело.
    Безусловно, мне стоило быть благодарной судьбе за данный опыт, потому что вряд ли я смогла бы стать успешной бизнесвумен, находясь под теплым крылом своего парня, позволяя Фарреллу обожать себя и греться в лучах его доброты, уверяя себя, что это всего лишь интрижка, которая рано или поздно подойдет к завершению, и нас разведут в разные стороны смешные обстоятельства вроде того, что наши точки зрения не совпадают. Я не сомневалась, когда-нибудь настанет момент, и мой бойфренд разочаруется во мне, но вся соль заключалась в том, что Блейн многого обо мне не знал, и оттого in his eyes я была идеальной женщиной - молчаливой, собранной, не скандальной. Вздумай молодой человек заставить меня изнывать от ревности, у него бы ничего не получилось, потому что я не цеплялась за него как утопающий за соломинку, не сходила с ума всякий раз, когда он при мне общался со своими бывшими любовницами. Та же Верлена, прознав о том, что мы вместе, шаталась по офису с красным носом и заплаканными глазами, давая всем понять, что страдает.
    Прежде чем переехать к Фарреллу, я потратила почти все свои сбережения, дабы сделать дорогостоящую операуию по удалению репродуктивной системы. Мне была отвратительна сама мысль, что пока у меня имеется матка и яичники, я - гипотетически - могу стать матерью. Также я не желала регулярно заботиться о контрацепции, так что в неполные двадцать четыре года Рената Уинтерс приняла важное решение, и хотя данная процедура отразилась на чувствительности и я перестала испытывать оргазмы даже несмотря на то, что принимала прописанные мне терапевтом гормоны, не было ни дня, чтобы я пожалела о том, что сделала, исправно пересыпая «Овестолин» в баночку с отодранной наклейкой, чтобы Блейн, из любопытства вздумав пробить название препарата в поисковике, не выяснил, что его девушка бесплодна. Когда он, завидев меня, гапивающую пилюли водой из-под крана, вопросительно вздернул брови, выражая обеспокоенность, я, брякнув, что это витамины, не стала обнажать душу и рассказывать о своих взглядах на monde. Мне казалось бессмысленной тратой времени обсуждение совместного будущего, и я пресекала на корню разговоры о том, что нас ждет через год или два, с пофигистическим выражением на лице перебивая воодушевленного парня фразой о том, что строить воздушные замки - сущая дурость. Мнение Фаррелла касаемо того, каким он видит себя спустя пять лет, меня не волновало. Я была более чем убеждена: до тридцати пяти лет молодой человек, как и большинство представителей сильного пола, вряд ли затерзается думами об отцовстве, но разбирая его вещи после похорон, я наткнулась на бархатную коробочку со скромным кольцом, которое, скорее всего, предназначалось мне, а значит, Блейн всерьез хотел связать себя со мной узами брака, и одному только Анубису известно, как бы он отреагировал на новость о том, что детей у нас никогда не будет.
    Потеря родителей и Фаррелла, как бы я ни убеждала себя в обратном, поселили во мне чувство хронической тревоги, потому что мне не на кого больше было положиться, и сколько бы мрачных стен я не воздвигла вокруг своей персоны, делая из Ренаты Уинтерс сильную и независимую женщину, какая-то часть меня вспугнутой птицей билась о прутья клетки, горесно щебеча, и оттого, что я отреклась от этой part of me, ей становилось еще тяжелей, но мне было проще покрыться льдом, нежели выпустить на волю настоящую себя - открытую, мягкую и ранимую, поэтому теперь уже поздно что-либо предпринимать: маска, которую я надела на себя, срослась с кожей, скрывая настоящее лицо, и, to say the truth, с нею я ощущала себя неуязвимой.
    Три года назад я, внезапно уйдя в себя, открыла портал в Ад и с тех пор зареклась заниматься самокопанием. Тогда я верила, что кроме бизнеса меня здесь ничего не держит, и коль я, словив шальную пулю в перестрелке, как в криминальных драмах, отъеду в мир иной, мне будет не за что уцепиться, because all my life is only dust on the road. Записавшись на прием к психотерапевту, я наплела ей вычитанную из Интернета ерунду о потере ориентиров, и когда миссис Талли уверила меня, что мозг человека можно починить и выписала препарат, стимулирующий выработку дофамина, я, просидев на «Зоннадаксе» пару недель, почувствовала себя приторно-сладкой идиоткой, радующейся хорошей погоде и готовой улыбаться каждому встречному. Опасаясь, что из-за антидепрессантов моя «броня», которую я наразивала не один год, расколется, я бросила прием лекарств и оборвала все связи с психотерапевтичкой.
    День клонился к закату, и большая часть сотрудников, несмотря на то, что часы пробили сего шесть, стали понемногу собираться домой. Сквозь стену из прозрачного стекла я отлично видела, как Сью и Трикси, чьи рабочие места находились у окна, откинувшись на спинки своих кресел, перебрасывались фразочками, не подозревая о том, что начальница, наблюдающая за ними, явно не в восторге от такого поведения.
    - Как дела? - пискнула Спес, приоткрывая дверь. Ответив едкой улыбкой на мой надменный взгляд, она плюхнулась на подоконник и, согув одну ногу, пристроила на коленке, обтянутой черными колготками свой подбородок и уставилась на отражающееся в окнах здания напротив солнце, высвободившееся из пелены свинцовых туч, предвещавших снегопад. Тоненькая полоска чистого неба над горизонтом, сквозь которое Нью-Моргкс освещался лучами of sun, сияла расплавленным золотом, и я даже не смела предположить, что вижу его в последний раз. Спес, разумеется, знала все наперед, потому и нанесла визит в бизнес-центр, хотя, как правило, терпеть не могла это место, предпочитая подкарауливать меня в квартире, дабы потрепать нервы своей вернувшейся с работы и уставшей как собака благодетельнице.
    - Отвали, - грубо отозвалась я, мечтая схватить девчонку за шиворот и запереть в шкафу. - И без тебя голова квадратная.
    Постучавшись, в кабинет влетела Грейнджер и, в упор не замечая болтающую ногой  Спес, корчащую нам смешные рожицы, положила на край стола стопку документов и, бросая нетерпеливые взгляды на циферблат висевших на стене часов, выбежала так, будто я собиралась приковать ее с помощью цепей к батарее и держать в офисе до следующего утра. Придвинув к себе стопку листов, я принялась вчитываться в текст, делая вид, что нахожусь совершенно одна. Как только девчонка поймет, что ее игнорируют, она перестанет мне докучать и уберется восвояси, однако полностью сосредоточиться мне не позволили. Раздался истошный визг и, вздрогнув, я подняла голову, дабы лицезреть размахивающую руками как ветряная мельница Памелу. Жалея, что у меян нет бейсбольной биты, чтобы проучить припадочную секретаршу я, трепеща ноздрями от злости, вышла в соседнюю комнату и, испепелила Джаггер полным ненависти взглядом.
    - Прекращай вопить, ты не на базаре, - оборвала я крик Памелы, и мой голос, точно удар плеткой, просвистел в воздухе, заставив девушку сжаться от страха. Ткнув подрагивающим пальцем в сторону своего стола, она, заикаясь, пробормотала:
    - Там насекомое!