Не бабочки мы...

   Ветер стирал с неба облака, да не дотёр, стало оно все, будто в мыльных разводах. Чудится, словно также бывает перед престольными праздниками, когда всё чистят, трут, да метут. И всё с улыбкой, с удовольствием, предвкушением несказанной радости. Не от неумения отыскать слова, но из-за опасения спугнуть нечто, проговорись о чём, так оно и не сбудется. Мол, сила понуждения к затее так и уйдёт в зыбкий песок речи, как вода.

   Во поле - белые, в пол, сарафаны берёз, в пятнах сажи с головы до пят, не от нерадения или небрежности, - печи в средней полосе матушки России топят с конца августа по середину мая, а то нет-нет, и в июне протопят разок-другой для сугреву. А там, как ни старайся, не убережёшься, уронишь уголёк, либо чихнёт какое полено, да и ты вслед за ним. Весело, но пыльно!
Ржавыми гвоздиками, выпавшими из подков - перекрещенные сухие веточки на лесной тропинке. И не захочешь, а поклонишься рассмотреть, дабы, коли что, - поднять потерю. Причин для боли в чаще и так чересчур, пускай будет меньше, хотя на одну.
   Голубые колокольчики, пролитыми каплями ясного июньского неба, так красноречиво молчат, что, вздумай они зазвонить, встрепенулась бы в ответ душа, взмыла к облаку птицей... А какой именно? Так у каждого она своя.

   Убористым почерком подписывают ласточки облака, как почтовые открытки. А внизу, на земле, посреди пыльной уже травы: бабочка цвета солнца, бабочка цвета неба, бабочка цвета снега. И вслед за тем, возьми, да кинься под ноги бабочкой сухой лист. Ушибся бедный о притолоку июня, помутнело у него в глазах, ну, а там, понятное дело: не то, где был, который нынче день и месяц, а и кто он есть такой, не может вспомнить никак. Нам теперь про то и вовсе не прознать, ибо - не бабочки мы!
   Часом, встретишься глазами с собственным отражением, и пугаешься: «Неужто это я? А вокруг... Нечто всё моих рук дело?!» Ну и закручинишься, меры не зная.

Верно вам говорю - не бабочки мы, птицы...