Мы на чёртовом крутились колесе

 Лет семь, наверное, было мне, может, чуть меньше. В школу ещё не ходил. Зашли с мамой в магазин, там грампластинки продавали. «Винил», как сейчас сказали бы.

У нас уже был магнитофон-приставка «Нота-М», старшие братья туда записывали кое-что, был и приёмник с проигрывателем, соответственно, были и кое-какие пластинки.

Почти все до сих пор помню: Мария Мордасова, Лидия Русланова, Мария Пахоменко – «Ненаглядный мой», Хор имени Пятницкого, там ещё песня «Над окошком месяц», до сих пор, как её услышу, пробирает до пяток, Том Джонс, брат самый старший, довольный притащил, что там ещё, «Облади-облада», а, Поющие гитары же, с этой песней «Вот мчится тройка почтовая», это уже на синеньком гибком диске.

От этой песни мне почему-то хотелось плакать, когда меня оставляли одного дома. Я включал пластинки,  и именно от этой песни, тоскливой и заунывной, мне становилось самому грустно и одиноко до слёз, а ещё инструменталки такие же, лирические, с тонким соло на электрогитаре.

На магнитофоне, играющем через приёмник, тоже кое-что такое: Карлсон, Жёлтый дождь, Колокола, Восточная и ещё некоторые песни, популярные в то время: середины и конца шестидесятых и самого, самого начала семидесятых. Моё золотое, самое раннее детство, самое лучшее время.

Я любил с матерью выбираться в город, в магазины, особенно в «Горняк», где обязательно, хоть зимой, хоть летом, мне покупался кекс с изюмом, копеек за шестнадцать. Самый вкусный кекс на все времена.

В тот день, без всякого интереса, подошёл к отделу пластинок, они меня не привлекали почему-то, точнее, с мамой подошли.
-Что хочешь купить? - спросила продавщица. Почему у меня, не помню, наверное, мама остановилась возле отдела, как это обычно бывает, посмотреть, может, купить что-то, а я с деловым видом стоял рядом. Я покупать ничего не собирался.

Воспитываемый старшими братьями, я знал, что вряд ли в магазине может быть что-то лучше того, что появлялось разными путями и способами на магнитофоне.

К тому же, продавец казалась мне великовозрастной тётей, хотя, напрягая обрывки глубокой памяти и адаптируя их к моим нынешним реалиям, на сегодняшний взгляд, было ей никак не больше тридцати – тридцати пяти лет.

-Что-нибудь современное, - совершенно серьёзно ответил я, пожав плечами.
-Ух ты, - она неподдельно вскинула брови и улыбнулась – Современное… Есть. Вот, пожалуйста.

Женщина достала с полки пластинку-миньон и поставила её на диск проигрывателя.

И задорно, как-то вычурно, громко и пафосно, каким-то оперным голосом (таких слов я, конечно, не знал, но, если бы знал, то так приблизительно сказал бы) полилось:

«В зимнем парке тополя так грустны,
Липы просят подождать до весны,
Кверху дном все лодки молча лежат,
Как пилотки задремавших солдат.
Но ты помнишь, как давно, по весне
Мы на чёртовом крутились колесе,
Колесе, колесе, а теперь оно во сне...

Но я лечу с тобой снова, я лечу. Эх.
И одно слово я кричу,
Кричу: “Люблю!” и лечу я к звёздам,
Кричу и вновь лечу!..»

-Ну как? – спросила продавщица, поглядывая на меня как-то испытывающе и с улыбкой.

Песню эту я и в помине не знал, певца тем более, она мне, конечно, не понравилась. Правда, зажигательная такая, и слова интересные такие: «Мы на чёртовом катались колесе…».

Представился рогатый безобразник, крутящий огромное, огненное колесо, на котором ещё и катаются.
«Подвох, - подумал я,  - а, может, и нет…». Но показать, что я не разбираюсь в современной музыке, не хотелось.
-Пойдёт, - ответил я. К тому же маме, как я заметил, песня понравилась.
-Хорошая песня, - сказала продавщица,- самая современная, Муслим Магомаев, и остальные тоже хорошие. – Берёте?

Я махнул головой в знак согласия, мама тоже была не против. Купили. Остальные песни я уже не помню. Вроде там была «Лада», ещё такие же: «Смешной паренёк», «Замечательный сосед», хотя, может, они появились раньше или позже у нас. Я запомнил ярко только первую песню, которую услышал в магазине.