Да чтобы дырок в дубленке поменьше

  После совещания старший советник провинции предложил мне прогуляться по Лашкаргаху.

  - Вам, Олег Александрович, как старшему советнику из Кандагара, интересно будет сравнить.

  Пошли пешком. Я удивился.

  - Мы по Кандагару передвигаемся только под прикрытием брони.

  - Здесь нет междоусобицы, власть держат местные пуштуны, партийное крыло "хальк", они не дают мятежникам развернуться, в городе спокойно.

  - Город неплохо спланирован, - сказал я, увидев прямые улицы и утопающие в зелени виллы.

  - Тридцать лет назад его построили американцы для своих инженеров, когда проводили орошение долины реки Гильменд, а вот и сама река.

  В этот момент мы вышли на уютный песчаный пляж. Река оказалась красивой как зеркало и довольно широкой, она плавно и мирно текла в своих пологих берегах.

  - Там душманы, - сказал мой провожатый и показал на противоположный берег, густо поросший зеленым кустарником. - Иногда обстреливают город, так что будьте внимательны. Увидев нас, они могут открыть огонь.

  Я недоверчиво осмотрелся вокруг. Было довольно людно. Никто ничего не боялся.

  Местные жители и наши военные занимались, кто чем. Кто-то возился на берегу, разводил огонь, кто-то просто сидел и глядел на спокойное течение воды, солдаты стирали белье, развешивали сушить, спокойно разговаривали, шутили. Сушилками служили ветви кустарников и деревьев.

  Здесь легко дышалось, свежий вечерний ветерок приятно ласкал лицо, об опасности думать не хотелось совершенно.

  - Часто течение прибивает к берегу распухшие трупы людей и животных, - тем временем продолжал говорить старший советник. - Все привыкли и не обращают особого внимания, никто не достает их из воды, и они уплывают дальше. но всегда найдется кто-нибудь особенный, вы знаете.

  - В смысле?

  - Один наш солдат, водитель бронетранспортера, начал часто и подолгу отлучаться из расположения сюда, на берег. Командир решил, что неплохо бы проверить. Офицер тихонько прокрался за ним и обомлел. Солдат вытащил из реки труп человека, аккуратно отрезал ему голову и стал, как заправский людоед, вываривать ее в котле прямо здесь, на берегу. К счастью, оказалось, что он не собирался ее есть. Отделив кожу и мясо от головы, он старательно высушил череп, а потом долго шлифовал его наждачной бумагой. Командир не выдержал и вышел из зарослей. Солдат нисколько не смутился. Спокойно доложил, что готовит сувениры  домой в подарок родным и близким, будет память об Афганистане.

  - Наверное, что-то с психикой.

  - Да уж наверное! Приехал вроде бы нормальный, и вот такой неожиданный поворот, никаких ранений или контузий у него не было, а голова, тем не менее, не выдержала. Командование не знало, что с ним делать. Вскоре, к счастью, он  подхватил гепатит, и мы сплавили его домой без памятных сувениров. Всякое здесь бывает! Немудрено, человека каждую минуту подстерегает опасность, и он мгновенно раскрывается весь без остатка как бутон розы на юге. Дома нас до конца не знают самые близкие люди, там мирная, устроенная жизнь, а здесь сразу видно все - трусость, жадность, зависть, жестокость. Как много пришлось узнать о людях! Страшно, что все мы, побывав здесь, изменились.

  Вот говорят, что вернувшиеся на родину "афганцы" очень нервные, возбуждаются по малейшему поводу, мол, убить человека им ничего не стоит. Говорят, что такими они становятся здесь. Как страшно потерять себя, превратиться в зверя! Сам я за собой не замечаю никаких отклонений, но вот иногда поругаю ребят за упущения в работе, а потом ночами не сплю. Они на меня не обижаются, знают, что прав, а мне кажется, что виноват во всем я. Зря так грубо выругался! Подчиненные мои терпят лишения, мягче надо с ними, мягче.

  Оказывается, быть вдали от родины, - страшная пытка. Вроде бы все устроено - быт, питание, вот только нет полноценного общения, и какое полноценное общение может быть при такой изоляции! Каждый из нас может наизусть рассказать биографию всех остальных. Очень скоро всякий повтор вызывает нервозность и крайнее раздражение.

  В конце концов, все предпочитают молчать, играют в шахматы, перекидываются в картишки. Всё молча, понимаете? Вы где-нибудь видели в Союзе, чтобы люди молча играли в карты?! Так проходит время. С тупой методичностью отмечают каждый день, отбытый здесь. Вот где таится опасность свихнуться!

  Боевая обстановка, пребывание на чужбине наложили свой  отпечаток на наши сердца и лица, нас теперь надо изучать под мощным микроскопом. Вы присматриваетесь ко мне, я вижу. Как новый еще не успевший испортиться человек скажите, пожалуйста, изменился ли я. Посмотрите, есть ли во мне что-то ненормальное, противоестественное, нечеловеческое?.. Я так боюсь. Всё происходит постепенно и незаметно!

  Советник вопросительно посмотрел на меня, и мне невольно сделалось не по себе.

  - Да всё вроде бы нормально, - стараясь оставаться спокойным, с улыбкой сказал я. - К черепам-сувенирам как, не тянет?

  - Хм, да какой там! Мне бы свой черепок до жены довезти да еще чтобы в дубленке дырок было поменьше, вот и все желания.
 
  - Какой дубленке? - насторожившись, но стараясь не показывать вида, быстро сказал я. - Жене купили?

  - Да нет, - засмеявшись, сказал советник. -  Так у нас повелось, мы здесь собственную шкуру дубленкой называем. А вы что подумали?

  - Честно говоря, подумал, что вы впрямь понемногу начинаете здесь сходить с ума.

  - Ах, зря я эти разговоры затеял, - широко улыбнувшись, сказал старший советник и энергично махнул рукой, словно решительно отгоняя прочь дурные мысли. - Всё будет хорошо! Пойдёмте-ка лучше обедать, сейчас ребята шашлык из дикой кабанятины приготовят. Пальчики оближешь!

  Мы, посмеиваясь, двинулись обратно. Больше к этой теме не возвращались.

  Старший советник ошибочно решил, что я к нему присматриваюсь, пытаясь выявить некие странности в поведении. В действительности я чувствовал себя по-прежнему новичком и присматривался к нему лишь потому, что думал не о нем, а о себе, поскольку меня всерьез волновало, смогу ли я вот так, как они, побывавшие в боевой обстановке люди, с улыбкой и доброй иронией относиться к ужасам войны.

8 декабря 2009 года