Здравствуй, грусть! Глава 2. 2

Глава 2
Прошли два дня; я крутилась волчком, я иссякала. Я не могла освободиться от этой навязчивой идеи: Анна разорит наше существование. Я не искала новой встречи с Сирилом: он меня ободрил, принес счастья в мою жизнь, но я этого не хотела. Я даже с определенной любезностью задавала себе неразрешимые вопросы, вспоминала о прошедших днях, боялась того, что последует. Стояла очень жаркая погода; в моей комнате был полумрак, ставни были закрыты, но этого было недостаточно для того, чтобы избавиться от невыносимой тяжести и влажности воздуха. Я осталась в постели, отвернув голову, устремив глаза в потолок, едва двигаясь, чтобы найти кусочек свежей простыни. Я не спала, но слушала медленную музыку пластинок на проигрывателе, который стоял в ногах моей кровати – ритмичную, а не мелодичную музыку. Я много курила, я находила, что я приходила в упадок, и это нравилось мне. Но этой игры не хватало для того, чтобы обмануться: я была грустна, сбита с пути.
Однажды после обеда в мою комнату постучалась горничная и сообщила мне с таинственным видом, что «кое-кто ожидает внизу». Я сразу же подумала о Сириле. Я спустилась, но это был не он. Это была Эльза. Она сжала мои руки в порыве чувств. Я смотрела на нее и удивлялась ее новой красоте. Она загорела, наконец, светлым сплошным загаром, была очень ухожена и сверкала молодостью.
«Я пришла за своими чемоданами, - сказала она. – Хуан купил мне несколько платьев, но этого недостаточно».
Я спросила себя о том, кто такой – Хуан, но не стала задерживаться на этой мысли. Я была рада вновь увидеть Эльзу: она приносила с собой атмосферу женщины на содержании, атмосферу баров, легких вечеров, которые напоминали мне  о счастливых днях. Я сказала ей, что была рада вновь увидеть ее, и она уверила меня в том, что мы всегда хорошо понимали друг друга, так как у нас были общие точки соприкосновения. Я скрывала легкую дрожь и предлагала ей подняться в мою комнату, что позволило бы ей избежать встречи с моим отцом и Анной. Когда я говорила с ней о моем отце, она не могла удержаться от почти незаметного движения головы, и я думала, что она, возможно, еще любила его… несмотря на Хуана и его платья. Я также думала, что 3 неделями ранее я не заметила бы этого движения.
В моей комнате я слышала, как она говорила раскатистым голосом о жизни полусвета, об опьяняющей жизни, которую она вела на побережье. Я со смущением чувствовала, что во мне возникают странные мысли, которые частично внушал ее новый вид. Наконец, она сама остановилась, возможно, из-за моего молчания, сделала несколько шагов по комнате, не оборачиваясь, и спросила отрешенным голосом, «счастлив ли Раймон». У меня было ощущение, что я нащупала нить, и я сразу же поняла – почему. В моей голове начали смешиваться разные проекты, возникать планы, я чувствовала себя в изнеможении под тяжестью моих аргументов. Я быстро нашла, что следовало ответить ей:
«Счастлив" – это слишком сильно сказано! Анна не оставила ему возможности думать по-другому. Она очень ловкая».
«Очень!» – прошептала Анна.
«Вы никогда не догадаетесь, на что она подбивает его… Она хочет женить его на себе».
Она повернула ко мне испуганное лицо:
«Женить? Раймон хочет жениться? Раймон?»
«Да, -  ответила я, - Раймон женится».
Мое горло свел резкий спазм от желания смеяться. Мои руки дрожали. Эльза, казалось, растерялась, словно я нанесла ей удар. Не нужно было позволять ей размышлять и делать вывод о том, что, в конце концов, он был уже в определенном возрасте и не мог провести жизнь с женщиной полусвета. Я наклонилась вперед и сказала низким голосом для большего впечатления:
«Нельзя этого допустить, Эльза. Она уже страдает. Это невозможно, Вы хорошо это понимаете».
«Да», - сказала она.
Она казалась очарованной, от чего мне захотелось смеяться, и моя дрожь усилилась.
«Я ждала вас, - продолжала я. - Только вы в силах побороть Анну. Только у вас есть для этого необходимые качества".
Очевидно, она хотела верить мне.
«Но если он женится, это значит, что он любит ее", - возразила она.
«Полноте, - мягко сказала я. – Он любит вас, Эльза! Не пытайтесь уверить меня в том, что вы не знаете этого".
Я видела, как дрожали ее веки, как она отвернулась, чтобы скрыть радость и надежду, которые я придала ей. Я испытывала небольшое головокружение и точно чувствовала, что следовало ей говорить.
«Понимаете, - сказала я, - она нанесла удар по супружескому равновесию, по семейному очагу, по морали, и получила его».
Мои слова удручали меня… В конечном итоге, я таким образом выражала свои собственные чувства, без сомнения, в элементарной и грубой форме, но они соответствовали мои мыслям.
«Если свадьба состоится, жизнь нас троих будет разрушена, Эльза. Нужно защитить моего отца, он – большой ребенок… Большой ребенок…»
Я с силой повторяла слова «большой ребенок». Это казалось мне слишком мелодраматичным, но прекрасные зеленые глаза Эльзы уже заволокла жалость. Я закончила, как в гимне:
«Помогите мне, Эльза. Я говорю это ради вас, ради отца и ради вашей любви».
И добавила про себя: «…и ради маленьких китайцев».
«Но что я могу поделать? – спросила Эльза. – Это кажется мне невозможным».
«Если это кажется вам невозможным, тогда откажитесь», - сказала я голосом, который называют «надломленным».
«Какая дрянь!» - прошептала Эльза.
«Вот это – точное слово», - сказала я, и отвернула лицо, в свою очередь.
Эльза возрождалась на глазах. Ее осмеяли, она покажет этой интригантке, на что она способна - она, Эльза Макенбург. И мой отец любил ее, она всегда это знала. Она сама не могла забыть соблазнительного Раймона, даже после Хуана. Без сомнения, она не говорила с ним о домашнем очаге, но она, по крайней мере, не утомляла его, она и не пыталась...
«Эльза, - сказала я, так как я больше не поддерживала ее, - вы пойдете к Сирилу от моего лица и попросите его приютить вас. Со своей матерью он все уладит. Скажите ему, что завтра утром я приду повидаться с ним. И мы втроем все обсудим».
На пороге я добавила, смеясь:
«Это ваша судьба – защищать, Эльза».
Она приняла эти слова серьезно, словно у нее не было, по крайней мере, 15 мужчин, которые ее содержали. Я смотрела, как она уходит под лучами солнца танцующей походкой. Я давала неделю срока на то, что мой отец опять захочет ее.
Была половина четвертого: в эту минуту он должен был спать в объятиях Анны. Она сама – расцветшая, расслабившаяся, опрокинутая в жаре желания, от счастья, должна была отдаться солнцу... Я быстро принялась строить планы, ни минуты не останавливаясь на мыслях о себе.  Я ходила по комнате, не прерываясь, подошла к окну, бросила взгляд на море, которое было спокойным, раздавленным на песках, вернулась к двери, обернулась. Я подсчитывала, прикидывала, последовательно разрушала все возражения; я никогда не отдавала себе отчета в живости своего мышления, в его скачках. Я чувствовала себя опасно ловкой и, на волне отвращения, которое овладело мной против моей воли, к моим первым объяснениям для Эльзы присоединялось чувство гордости, внутренней сложности, одиночества.
Все это рухнет – нужно ли об этом говорить? – в час купания. Я дрожала от угрызений совести перед Анной, я не знала, что сделать для того, чтобы отыграться. Я носила ее сумку, бросалась к ней, чтобы протянуть ей пеньюар при выходе из воды, я обременяла ее предупредительностью, дружескими словами; это изменение было таким быстрым после моего молчания последних дней, не давало возможности застать ее врасплох, видеть, что ей было доставлено удовольствие. Мой отец был счастлив. Анна благодарила меня улыбкой, отвечала мне весело, а я вспоминала «Какая дрянь! – Это точное слово". Как я могла сказать это, принять глупости Эльзы? Завтра я посоветовала бы ей уехать, призналась бы ей, что я ошиблась. Все опять стало бы, как прежде, и я сдала бы мой экзамен! Баккалавриат – это, безусловно, важно. 
«Не правда ли?»
Я обращалась к Анне.
«Не правда ли, баккалавриат – это важно?»
Она посмотрела на меня и расхохоталась. Я последовала ее примеру, счастливая видеть ее такой веселой.
«Вы просто невероятны», - сказала она.
Я действительно была невероятной, и ели бы она только знала, что я намеревалась сделать! Я умирала от желания рассказать ей об этом, чтобы она увидела, до какой степени я была невероятна! «Представьте себе, что я заставила Эльзу играть комедию: она притворилась влюбленной в Сирила, она жила у него, мы видели их, проплывающими в лодке, мы встретили их в лесу на берегу. Эльза вновь похорошела. О! очевидно, у нее нет вашей красоты, но она обладает той разновидностью сияющей красоты, которая заставляет мужчин оборачиваться. Мой отец не будет долго этого выдерживать: он никогда не допускал, чтобы красивая женщина, которая ему принадлежала, утешилась бы так быстро, так сказать, у него на виду. Особенно с мужчиной моложе его. Понимаете, Анна, он слишком быстро этого захотел, хотя он любит вас, чтобы успокоиться. Он слишком тщеславен или слишком мало уверен в себе - как хотите. Благодаря моим директивам, Эльза сделает все, что нужно. Однажды вы ошибетесь и не сможете его поддерживать, не правда ли? Вы не из тех женщин, которые делятся. Тогда вы уедете, и это именно то, чего я хотела. Да, это глупо, я хотела этого из-за Бергсона, из-за жары; я не представляла себе... Я даже не осмеливалась говорить вам об этом, так как это было абстрактно и смешно. Из-за баккалавриата я могла бы смешать вас с нами, вас - подругу моей матери, нашу подругу. И это важно - баккалавриат, не правда ли?» «Не правда ли?»
"Не правда ли – что? – спросила Анна. – Что баккалавриат полезен?»
«Да», - сказала я.
В конце концов, стоило ничего ей не говорить, она могла бы не понять. Анна понимала не все. Я бросалась в воду вслед за отцом, барахталась с ним, вновь открывала для себя радости игры, воды, чистой совести. На следующий день я переместилась в другую комнату; я устроилась на чердаке со своими учебниками. Но Бергсона я не захватила с собой – не следовало преувеличивать. 2 хороших часа работы, в одиночестве, и молчаливое усилие, запах чернил, бумаги. Успех в октябре, изумленный смех моего отца, одобрение Анны, диплом. Я стану умной, образованной, немного отстраненной, как Анна. Возможно, у меня были умственные способности… Разве я не составила за 5 минут логичный план - возможно, достойный презрения, но логичный? И Эльза! Я зацепила ее тщеславие, ее чувства, хотела использовать ее в своих целях - ее, кто просто пришла забрать чемоданы. Впрочем, это было забавно: я нацелила Эльзу, я заметила слабое место, точно рассчитала свои удары, прежде чем говорить. В первый раз в жизни я узнала это из ряда вон выходящее удовольствие: проникнуть в живое создание, раскрыть его, выдать на-гора и затем поразить. Как ставят палец на пружину, с осторожностью, я попыталась найти кого-то, и это сразу же началось. Туше! Я не знала об этом, я всегда была слишком импульсивной. Когда я задевала живое создание, это было по невнимательности. Все эти чудесные механизмы человеческих рефлексов, все способности языка – я сразу же предвидела их. Какая жалость, что это происходило путями обмана. Однажды я страстно любила кого-то и искала дорогу к нему - с осторожностью, с нежностью, с дрожащей рукой...