Человек Легенда. Петр Петрович Вершигора

                8.10.2020

Как бы ни ругали сталинский СССР, но было в нем немало хорошего. Например, получить качественное образование и сделать карьеру мог любой человек вне зависимости от происхождения и наличия средств у родителей. Этим и воспользовался сирота из села Севериновка Подольской губернии Петр Вершигора. Отслужив два года в Красной армии, в 1927 году он поступил учиться на режиссера в Одесский музыкально-театральный институт имени Бетховена. Окончив его, Вершигора несколько лет работал в различных театрах, затем решив, что ему больше нравится кинематограф, дополнительно получил диплом московской Киноакадемии. К началу сороковых он, работая на Киевской киностудии, уже считался перспективным актёром и кинорежиссёром.

Однако немецкое вторжение круто изменило жизнь Вершигоры. Сначала он стал наблюдателем ПВО в Киеве, а месяцем позже пошел добровольцем в пехоту. Его 264-я стрелковая дивизия была спешно укомплектована киевлянами и полтавчанами, и уже в начале августа Вершигора оказался на передовой. «Когда пригляделся поближе, то увидел, что дивизия, наспех сформированная на полтавском стадионе, состояла из дантистов, продавцов, дворников, учителей и артистов города Киева», - вспоминал он впоследствии. Сначала Вершигору назначили полковым интендантом, но уже в тот же день он получил новое назначение, став помощником командира взвода. 2 августа бывший режиссер впервые оказался в бою. Как он сам честно признавался, попав под артобстрел, героизма не проявил и тихо отполз в тыл, где спрятался в канавке.

Немцы атаковали. Погиб командир взвода, и красноармейцы побежали. Один из немецких автоматчиков занял позицию рядом с Вершигорой и расстреливал бегущих в спины. Тогда, преодолев страх, Петр убил его и, отобрав автомат, догнал своих товарищей, заставив их остановиться и вступить в перестрелку с врагом.

"И тут я понял, что мое место вместе со взводом, но вдруг увидел, что взвод поднялся со своих мест и улепетывает через свекловичное поле.

В этот момент я увидел первого немца.

Одна автоматная очередь прошла очень близко возле меня. Разрывные пули защелкали рядом по свекольной ботве. Немец, молодой парень в самодельном камуфляжном костюме из листьев, привязанных к плащ-палатке, с автоматом в руках подползал ко мне. Очевидно, запасную обойму он держал в зубах. Мне тогда показалось, что это кинжал или вообще что-то страшное. Но немец не замечал меня. Он стал обстреливать наш бегущий взвод, и я увидел двух или трех упавших бойцов. Я взглянул на место, где должен был находиться политрук. Его там не было. У меня мелькнула мысль: "На войне нельзя бегать. Даже отступать нужно лицом к врагу". Один автоматчик на моих глазах расстреливал целый взвод спин. Когда немец находился уже в нескольких шагах от меня, я вспомнил, что являюсь командиром этого взвода, так как командир убит.

В бою бывают моменты, когда сознание уходит. Должен сказать, что и в последующих боях мне приходилось испытывать подобное состояние. Вот и в этот первый мой бой я не помню, что именно было со мной дальше. Только помню, что гитлеровский автоматчик лежал мертвый, а я стоял около него. Но и сейчас я не уверен до конца, что это я его убил. Опомнившись только тогда, когда немец стал трупом, я взял его автомат, мой первый трофей, догнал взвод и заставил людей подчиниться себе. Приказал им залечь, отстреливаться, затем по команде отходить, опять ложиться и опять стрелять. Так продолжалось, может быть, всего несколько минут, нужных нам для того, чтобы пробежать сто - сто пятьдесят метров и забраться в окопы, которые находились на краю села.

Мы засели в окопах и начали томительный, однообразный оборонительный бой, который по существу является перестрелкой.

Что еще запомнилось мне в первом бою? Какие-то люди на свекловичном поле, подняв руки, двигались по направлению к вражеским пулеметчикам, которые тоже поднялись с земли и шли навстречу. Этих людей было пятеро. Немец был один, далеко позади плелся его второй номер. Решение пришло само собой. Я скомандовал "огонь" взводу, который уже полностью подчинялся мне, и одним залпом из нескольких ручных пулеметов и винтовок мы скосили их всех: и тех, кто хотел сдаться, и тех, кто собирался брать пленных.

Так окончился мой первый бой. Еще две детали, которые остались в памяти после боя: звон в ушах от бесконечных выстрелов и страшная жажда."

В итоге взвод хоть и незначительно отступил, но под командованием Вершигоры сумел закрепиться на новых позициях. Так началась военная карьера будущего генерала. В мясорубке боев за Киев армия несла колоссальные потери и, заменяя выбывших из строя командиров, за неполные две недели Вершигора успел побыть командиром взвода, роты и, наконец, возглавил целый батальон.

Причем за десять дней боев Петр был уже пятым комбатом, а личный состав батальона сократился всего до сотни бойцов. Тем не менее, пять дней бойцы Вершигоры дрались, защищая дорогу на Канев, и смогли устоять, отбив все атаки противника. Затем батальон был отведен в тыл для отдыха и Вершигора еще раз отличился, заметив и поймав немецкого разведчика. Потом были новые жестокие бои, один из которых состоялся рядом с могилой Тараса Шевченко. Практически все, с кем начал войну Вершигора, погибли, но он сам сумел вырваться из окружения и переплыть Днепр. Уже на левом берегу великой реки Петр получил рану в ногу. Выковыряв осколок штыком и перевязав ногу, он сумел дойти до наших позиций. Проведя месяц в госпитале, Вершигора вернулся на фронт, и практически сразу же его рота попала в окружение. С восемью товарищами Петр принял решение пробираться к своим. По пути красноармейцы смогли захватить немецкий грузовик, на котором продолжили путь. Водитель оделся в немецкую форму, и благодаря этому оккупанты принимали беглецов за своих.

Почти сотню километров до линии фронта бойцы проехали с комфортом, а потом четыре дня пробирались к своим. «Четверо суток мы проходили последние пять-шесть километров, проползая мимо часовых ночью, а днем пересиживая в самых необычных местах», - вспоминал Вершигора. Вскоре командование узнало о гражданской профессии Петра и назначило его руководить бригадой фронтовых фотокорреспондентов, которые должны были готовить материалы для прессы, а также фотографировать бойцов для документов. Новым местом службы стала 1-я Московская моторизованная дивизия. В мае судьба делает очередной зигзаг, и Петр Вершигора оказывается сотрудником разведывательного управления Брянского фронта, а 13 июня он был переброшен за линию фронта, начав действовать в составе партизанских отрядов на берегах Десны.

"Совещание для меня было очень кстати. Пробыв несколько дней на территории, занятой партизанами, я еще не совсем ясно представлял себе принципы организации и управления этого большого народного движения. Кроме делегатов многих отрядов и райкомов, на совещании присутствовал председатель обкома товарищ Алешинский и представитель политуправления фронта старший батальонный комиссар Калинин.

Докладывал комиссар объединения товарищ Бондаренко:

- Коммунисты, комсомольцы, передовые рабочие и колхозники, трудовая интеллигенция нашей области так же, как и весь советский народ, по призыву партии стали подавать заявления о зачислении их в партизанские отряды.

Обком ВКП(б) поставил перед партийными организациями задачу: практически возглавить организацию партизанских отрядов; создать такой орган, который мог бы организованно справиться с этой задачей, а главное, подготовить кадры, способные в тяжелых условиях вражеского тыла вести непримиримую борьбу с врагом.В тылу противника было сформировано 72 партизанских отряда, в том числе 14 отрядов переброшено в тыл через линию фронта; 90 партизанских групп и 330 групп, владеющих техникой подрывного дела, были оставлены на территории, занимаемой вражескими полчищами.

С конца лета 1941 года части Красной Армии отходили на восток, а затем перешли в наступление и громили противника под Москвой и на юге, в районе Ростова. Партизаны Брянщины и Орловщины, выполняя решение обкома ВКП(б), оставались на территории, занятой противником. За эти восемь месяцев они проделали вот какую работу. Уже на 1 мая 1942 года, по неполным данным (так как на первых порах было не до учета), партизаны области истребили: 19845 вражеских солдат, 237 офицеров, 1 генерала, 2090 полицейских и предателей. Взято в плен 74 офицера и 172 солдата. Собрано много разведданных о противнике и его передвижении. Эти сведения передавались военному командованию фронта.

Сбито стрелковым оружием, уничтожено в эшелонах и путем налетов на аэродромы 44 вражеских самолета. Пущено под откос 32 вражеских эшелона, в том числе 5 эшелонов с техникой врага - танки, самолеты и два бронепоезда. Разрушено 205 километров железнодорожного пути; взорван 41 железнодорожный мост, 84 моста на шоссейных и грунтовых дорогах. Разгромлено 9 воинских штабов, 8 управлений полиции. Взорвано и сожжено 42 танка и бронемашины, 418 автомашин, 6 цистерн с горючим, 9 тягачей, 21 склад и база с продовольствием и вооружением.

Взяты трофеи: 10 танков и бронемашин, 14 орудий, 154 пулемета, 400 винтовок, 14 автомашин, 135 лошадей, 146 повозок, несколько сот голов продуктивного скота.

Несмотря на угрозы и репрессии, население Навлинского, Брянского, Трубчевского и других районов Орловской области с каждым днем усиливало борьбу с немецкими поработителями. В партизанские отряды шли дети, старики, целые семьи.

Партизанами были изгнаны немцы и их ставленники из 346 населенных пунктов со 170 тысячами населения. Районы Навлинский, Суземский освобождены полностью. Частично освобождены районы - Севский, Трубчевский, Брасовский, Комаричский, Выгоничский. В партизанском крае проведена реорганизация партизанских отрядов.

В крае созданы районные и сельские органы Советской власти. Образованы районные комитеты партии. Организованы органы НКВД, милиции.

Среди населения проводится политико-массовая работа.

В селах партизанами проводятся митинги, собрания, на которых принято письмо товарищу Сталину, подписанное партизанами и колхозниками. Собрано на заем и в фонд обороны свыше полутора миллионов рублей. Организован выпуск газеты "Партизанская правда". Подготовлен аэродром для принятия самолетов с Большой земли."

Первые задания Вершигоры были достаточно просты: он должен был следить за железнодорожным узлом и докладывать командованию о передвижении немецких эшелонов. Однако просто наблюдать партизанам показалось скучным занятием, и однажды, дождавшись, чтобы на станции скопились эшелоны, народные мстители взорвали подъезды к станции с обеих сторон. Несколько тысяч немцев и большое количество боеприпасов оказались заперты на клочке земли. После этого Вершигора вызвал по рации советскую авиацию, чтобы разбомбить врага. Дальше процитирую самого партизана:

«Мы отстучали раз: "Давайте авиацию". Ее нет. Мы - опять. Авиации нет. Вот немцы уже направили ремонтные бригады для ликвидации "пробки" на железнодорожном пути. Авиации все нет. Вот уже подходит к концу ремонт полотна. Авиации нет. Партизаны махнули рукой на меня и на авиацию. Я скрипнул зубами и спросил радистку: "Зашифровать все можешь?" - "Да". - "Все, что напишу?" - "Все, что напишете", - сквозь слезы ответила шестнадцатилетняя девушка. И тогда я послал радиограмму командованию. Смею заверить, что составлена она была отнюдь не в дипломатических выражениях. Через три часа более тридцати бомбардировщиков сбросили свой груз на станцию. Все окружающее было сметено с лица земли. Мы с радисткой находились в трех километрах от станции, но от взрывной волны рация перестала работать. Мои соседи по разведке через день донесли результаты: движение по железной дороге приостановлено на несколько дней. За день расчистки со станции было убрано свыше полутора тысяч трупов немецких солдат. Четыре состава с боеприпасами взлетели на воздух, сметая с лица земли все окружающее. На третий день я получил выговор за грубость от своего непосредственного начальства, а на пятый - поздравительную радиограмму за подписью Рокоссовского. За удачную операцию командующий фронтом награждал меня орденом Красного Знамени. Так и было сказано: "За настойчивость и упорство в достижении цели...»

Затем Вершигора стал все чаще лично участвовать в диверсионных акциях, а вскоре со своим отрядом, состоявшим из восемнадцати автоматчиков и двух радистов, присоединился к партизанскому соединению легендарного Сидора Ковпака. Прошло еще немного времени, и Вершигора возглавил разведку в ковпаковском отряде.

"Первые дни моего пребывания в отряде Ковпака совпали с подготовкой к рейду. Такого рейда еще не было в истории. Более сотни лет назад испанский полковник Риего, руководитель гверильясов, испанских партизан, совершил два рейда по южной Испании. Они продолжались каждый по нескольку дней и были протяженностью в 200-300 километров.

Рейд по тылам наполеоновской армии славного партизана Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова был больше - до 800 километров. Он проходил по лесной местности от Смоленщины до Гродно.

По заданию нам нужно было пройти по степям и дорогам из-под Орла к границе Западной Украины, форсировать Десну, Днепр, Припять и еще бесчисленное количество мелких рек, железных и шоссейных дорог; пройти от северо-восточной границы Украины до западной ее границы, то есть расстояние, равное этак Португалии, Испании и Италии, вместе взятым.

Во время подготовки к рейду я добросовестно нес все обязанности ученика. Стояли замечательные дни осени 1942 года. Лес осыпал палатки партизан багрово-красными и ярко-желтыми листьями. Прошли первые осенние дожди, вечера были теплые, а по утрам подмораживало. Долгие часы мы просиживали у огня. Руднев каждый вечер обходил костры, беседуя с бойцами, командирами. А мне тогда еще не совсем понятной была эта сложная механика жизни партизанского народа и его руководителей. Все было необычно и часто непонятно просто, как проста сама жизнь человеческая.

Здесь, у костров, без пафоса, без речей, иногда вскользь брошенным шутливым словом проводилась большая и настоящая подготовительная работа.

Ковпак наделял людей автоматными патронами, заботился о продовольствии, одежде. Этим же занимался и Руднев, но, кроме того, он, как какая-то грандиозная человеко-динамо-машина, заряжал людей моральной и душевной энергией. Конкретных целей, маршрута мы не могли раскрывать из соображений конспирации, но каждый партизан знал, что боевое задание Ковпаку давал сам Сталин, и это воодушевляло людей, накаляло их энергией.

Осенний лагерь партизан гудел, как пчелиный улей: ковали лошадей, чинили повозки, выбрасывая прогнившие части, подгоняли сбрую, грузили вещи, прилаживая ящичек к ящичку, обматывали тряпками каждую гайку на колесе. Дед Ковпак ходил между повозок, постукивал палкой по колесам, иногда тыкал в бок ездовому.

- Щоб було по-партизанскому, щоб ничего не стукнуло, не грохнуло, а тильки щоб шелест пишов по Украини! - Затем, многозначительно подняв палец, спрашивал ездового: - Поняв? - и, одобрительно улыбнувшись, проходил дальше.

Ездовой, пожилой дядя с запорожскими усами, провожал взглядом старика и восхищенно говорил:

- Ну и голова...

И когда часа через два, обойдя весь лагерь, Ковпак возвращался обратно, ездовой стоял у повозки вытянувшись и ел глазами командира.

- Ну как?.. - спрашивал Ковпак мимоходом.

- Повозка - як ероплан... - отчеканил обозник. - Не стучить, не брязчить, як пташка летить...

Ковпак, удовлетворенный, проходил к штабу.

Вечерами начинались песни. Ковпак, Руднев, Мирошниченко, Дед Мороз, Базыма и другие собирались возле штаба у костров, где на пнях были положены доски в виде скамеек. Самодеятельные вечера эти назывались "Хор бородачей". На этих же вечерах не шутя были занумерованы и взяты на учет все партизанские бороды. Каждой был назначен город для бритья. Все города эти в то время находились в глубоком немецком тылу. Курочкин должен был брить бороду со взятием Харькова, Базыма - в Киеве, Дед Мороз - в Путивле. Я выбрал Берлин."

Причем, помимо своих основных обязанностей, партизан продолжал делать фотографии, иногда даже во время боя. В результате им была создана настоящая фотолетопись партизанской жизни. Вместе с Ковпаком Вершигора прошел с боями всю Украину, став за это время настоящим асом партизанской войны и дослужившись до подполковника. Бойцы Вершигоры успешно дрались с регулярными немецкими и венгерскими войсками, ССовцами и полицаями, громили комендатуры, взрывали мосты и железнодорожные пути, вели разведку, захватывали языков и добывали ценные документы…

Когда из-за ранения Сидор Артемович выбыл из борьбы, Петр Вершигора сменил его, в декабре 1943 года возглавив партизанское соединение. В начале января 1944 года Вершигора повел свою «Первую Украинскую партизанскую дивизию им. дважды Героя Советского Союза С. А. Ковпака» в новый поход по немецким тылам. Бойцы прошли по территории Ровенской, Волынской и Львовской областей УССР, Жешувского, Люблинского, Варшавского воеводств Польши, а затем по Пинской, Брестской, Барановичской областям Белоруссии.

Проходя по западноукраинским территориям, партизаны встретили нового врага – украинских националистов, действия которых ошеломили и разозлили ковпаковцев до крайности. Вершигора такие оставил воспоминания о первом знакомстве с националистами: «На второй день стоянки в Степан-Городке меня разбудили задолго до рассвета разведчики. Спросонья я не сразу понял, о чем они докладывали… их торопливые жесты и взволнованный вид этих видавших виды хлопцев навели меня на мысль, что где-то, обойдя наши заставы, к нам прорвались немцы» Оказалось иначе: «… ночью в одну из небольших польских деревушек, лесной хуторок в тридцать хат, ворвалась группа в полсотни вооруженных людей. Неизвестные окружили село, выставили посты, а затем стали подряд ходить из хаты в хату и уничтожать жителей. Не расстрел, не казнь, а зверское уничтожение. Не выстрелами, а дубовыми кольями по голове, топорами. Всех мужчин, стариков, женщин, детей. Затем, видимо опьянев от крови и бессмысленного убийства, стали пытать свои жертвы. Резали, кололи, душили. Имея порядочный стаж войны и зная хорошо стиль немецких карателей, я все же не верил до конца рассказу разведчиков. Такого я еще не встречал.


- Да вы, хлопцы, постойте! Может, вам набрехал кто со страху?

- Какое набрехал! - торопился досказать Лапин. - Мы тихонько, огородами, пробрались и своими глазами все видели.

- А что за люди там в санках у ворот штаба? Детишки какие-то?.. спросил Григорий Яковлевич. - Так они же. Те, что остались из польской деревушки. Всех остальных вырезали. И старых и малых. …

Мальчик, до сих пор смотревший на нас широко раскрытыми глазами, вдруг заговорил:

- Воны вошли в хату и сразу стали ойцу нашему руки крутить... "Говори, мазурска морда, где золото?.."

- И у татка косточки трещат, а мы плачем... - сказала девочка.

- Потом один взял секиру и голову ему порубал.

- Ага, а потом стали всех бить, и мучить, и рубать. - А остатней душили бабуню на печи...

Дети наперебой стали рассказывать нам подробности этой страшной картины. Говорили по-детски, просто, может до конца не понимая ужасного смысла своего рассказа. Они с детской бесстрастностью, какой не может быть и у самого справедливого суда, говорили только о фактах…

Когда утром я доложил о ночном происшествии Ковпаку и Рудневу, они потребовали от меня разведать эту странную и не совсем понятную своей бессмысленной жестокостью резню. Я вместе с разведчиками выехал в село на место ночного происшествия. Картина ночного налета была еще ужаснее при ярком солнечном свете.

В первой избе, в которую мы вошли, лежало семь трупов. Входная дверь была открыта. В сенях, перегнувшись гибким девичьим станом через высокий порог, лежала лицом кверху девушка лет пятнадцати в одной ночной сорочке. Туловище было в горнице, а голова свисала на пол сеней. Солнечный луч позолотил распустившиеся светло-каштановые волосы, а голубые глаза были открыты и смотрели на улицу, на мир, над которым веселилось яркое солнце. Из раскрытых губ по щеке стекала, уже затвердевшая на утреннем заморозке, струйка крови. В хате вповалку лежали взрослые и дети. У некоторых были раздроблены черепа, и лиц нельзя было рассмотреть, у других перерезаны шеи. На печи - совершенно черная и без следов крови древняя старуха со следами веревки на шее. Веревка, обмотанная вокруг качалки, валялась тут же. Когда я поспешно уходил из дома, представлявшего семейный гроб, увидел на щеколде наружной двери пучок длинных волос. Они запутались в ручке и трепетали под дуновением предвесеннего ветра навстречу солнцу. В других домах повторялась та же картина. Все это было слишком ужасно, чтобы я мог что-либо понять. Одно очевидно: движимые какой-то страстью к уничтожению и убийству, люди потеряли облик человеческий и бесцельно, как волк, ворвавшийся в овчарню, влекомые одним бешенством, одной жаждой смерти и крови, устроили эту резню.

Лишь собрав все сведения, которые можно было добыть от перепуганных до полусмерти ночным происшествием жителей окрестных польских и украинских деревень, и специально разослав разведчиков под Сарны, удалось немного распутать это страшное и гнусное дело. До того, как мы подошли из-за Днепра, в гестапо работал сын владимирецкого попа по имени Сашко. Был он молод, красив и жесток. Вначале работал переводчиком, а затем, выдвинувшись своим жестоким и придирчивым отношением к населению, расстрелами евреев, - сделался чем-то вроде следователя и палача. Но... Сашко из гестапо уволили. Не выгнали, не арестовали, а уволили. Очевидно, этот факт был событием немаловажным, так как сарнское гестапо поспешило уведомить об этом население городка и окрестных сел. Был издан, отпечатан и расклеен на заборах специальный приказ об увольнении сотрудника Сашко, тогда как обычно не угодивших им холуев гестаповцы имели привычку выбрасывать просто пинком ноги. Что дальше показалось странным, это то, что, увольняя Сашко, гестаповцы "забыли" отнять у него оружие: кортик, парабеллум, автомат.

А когда через месяц Сашко появился во главе банды человек в пятьдесят - шестьдесят, из которых половина тоже была "уволена" из полиции, а другая половина набрана из уголовников, - банды, объявившей борьбу за "самостийну Украину", якобы против немцев, а на самом деле начавшей резню польского населения, дело начало проясняться. Как узнали мы позже, эта провокация была не единственной. В те же дни из Ровно, Луцка, Владимир-Волынска, Дубно и других центров Западной Украины по сигналу своего руководства ушли многие националисты, дотоле верой и правдой служившие немцам в гестапо, полиции, жандармерии. Ушли в леса, на весь мир разгласив свое желание бить немцев. Немцев они били на словах и в декларациях, в листовках, на одной из них оказалась даже виза немецкой типографии в Луцке. А на деле занимались резней мирных поляков… Трагедия лесной польской деревушки потрясла нас всех - и командиров и рядовых партизан. За весну и лето сорок третьего года мы встречались с явлением резни мирного населения фашистско-националистическими бандитами. Идет ночью колонна, разведчики впереди, и вдруг автоматные выстрелы вспыхивают на несколько секунд, а затем жители выбегают к нам и встречают, как своих избавителей. А иногда мы приходим поздно...

После памятного случая под Владимирцем мы стали все больше интересоваться националистами. Я провел с разведчиками несколько инструктивных бесед, потребовав от них сведений об этом новом, нами еще не изученном противнике. К моменту нашего прихода в район Большого Стыдня мы уже располагали большим количеством фактов, но еще полностью не разобрались в них. Данные указывали на прямую связь националистов с немцами, с гестапо, с жандармерией. Особенно там, где верховодили галичане, сразу появлялась связь с немцами, иногда очень скрытная, тщательно законспирированная, а иногда и открытая». Так началась борьба партизан и УПА. Впрочем, несколько раз получив по зубам, отряды украинских националистов стали остерегаться вступать в бой с партизанами. Например, при переправе через реку Горынь ковпаковцы столкнулись с крупным бандеровским отрядом, куренем Гонты, занимавшем хорошо укрепленные позиции. Однако после коротких переговоров националисты согласились без боя пропустить партизанскую дивизию.

На праздник Крещения зимой 1944 года отряд под командованием Вершигоры полностью разгромили целый курень бандеровцев в селе Кукурики рядом с Бугом. Разведчики сумели обнаружить националистов и, воспользовавшись тем, что бандеровцы праздновали, партизаны незаметно окружили село и стремительно атаковали. Большая часть украинского отряда состояла из мобилизованных крестьян, которые просто разбежались или сдались в плен. Идейные националисты оказали сопротивление и были уничтожены. Часть пленных добровольно вступила в Партизанскую дивизию, а большинство остальных были отпущены по домам. Затем была еще целая серия боевых столкновений с националистами, которые закончились победой партизан. Причем периодически ситуации случались трагикомические. Так однажды ночью на лесной дороге обоз националистов присоединился к колонне партизан и некоторое время бандеровцы и ковпаковцы не разобравшись шли вместе. Лишь пройдя немаленькое расстояние националисты поняли куда попали и открыли огонь.

В следующий раз уже сам Вершигора заблудился и с несколькими товарищами заехал в село, контролировавшееся бандеровцами. Там красного разведчика спасла находчивость. Он вспомнил, что согласно инструкциям, захваченным у нацистов, те должны были воевать с партизанами, но не вступать в бой с регулярной армией. Поэтому Вершигора заявил, что его люди передовой отряд Красной армии и националисты предпочли с ним не связываться. Вообще же если немцев партизаны хоть и ненавидели, но уважали за боевые качества, то бандеровцы у партизан вызывали презрение и омерзение, ведь те предпочитали убивать беззащитных, нападать из засад, не гнушались прикрываться в бою женщинами и детьми...

В лесах между Ковелем и Владимир-Волынским к людям Вершигоры присоединился еще один небольшой, но очень необычный отряд, который состоял исключительно из армян. Оказалось, что это бывшие красноармейцы, попавшие в плен во время битвы за Харьков. В немецком лагере их разделили по национальностям и пытались завербовать на службу в Рейх. Однако группе из трех десятков армян удалось бежать. С марта 1943 года они стали партизанить, сначала в Польше под Замостьем, потом перебрались на Волынь. Тут они некоторое время сотрудничали с самообороной местных сел, чтобы выжить поддерживали контакты с бандеровцами, а узнав о приходе советских партизан, перешли на их сторону.

Помимо наземной техники, под Ковелем партизаны впервые смогли уничтожить несколько немецких самолетов, которые подстерегли во время полета на низкой высоте и расстреляли из пулеметов. До июля 1944 года дивизия Вершигоры воевала в немецких тылах, перемещаясь по Западной Украине, Польше и Белоруссии, после чего соединилась с регулярными частями Красной армии. В августе того же года Петр Петрович Вершигора был удостоен звания Героя Советского Союза и повышен до генерал-майора. Во время походов Вершигора писал заметки, которые затем превратились в несколько интереснейших книг. Как живые, перед читателями предстают его боевые товарищи. Оставив военную службу, Петр Петрович писал статьи и книги, занимался различной общественной работой вплоть до самой смерти в 1963 году. В честь этого талантливого воина и прекрасного писателя в его любимом Киеве была названа улица.

(Материал из Интернет-сайта)