Путники холодной луны

Фрагмент второй главы литературного сериала «Княжна реки»



Луч алого закатного солнца проник через маленькое окошко избы и заскользил по горнице.
Солнечный зайчик пробежал по скатерти, обогнул малую ступку, спрыгнул со стола на стул, соскочил на пол, пробежался до кровати, где в дневной неге лежала Лукия.
Луч света игриво скользнул по её векам, прыгнул дальше и спрятался в дальнем углу комнаты за статуэткой дочери.
Устинья обожала фигурку танцовщицы, которую она выменяла у княжны, в уплату за предсказания.
Солнечный зайчик упёрся в стену и светил на статуэтку из угла, создавая видимость освещения над балетной сценой.
Маленькое изваяние фигурки навеки застыла в розовой танцевальной пачке, в позе с воздетыми руками. Приподнимаясь на носочках, танцовщица будто пытаясь дотянуться, до замершего на стене солнечного света.
Лукия затрепетала ресницами и пробудилась от продолжительного сна, осмотрелась и вновь прикрыла чёрные очи.
— Чем ты занимаешься, дочка? — запустив руку в каштановую копну волос, спросила она десятилетнюю девочку.
Женщина продолжала лежать, стараясь удержать улетучивающиеся приятные ощущения от сна, который никак не мог быть приятным.
Вот уже десять лет, как в грёзах видела, обволакивающие её тело бурлящие тёмные воды реки.
Безвольная и нагая Лукия, увлекаемая сильным течением не по своей прихоти, подчинялась потоку и тонула.
Вода старалась скрыть срамоту, укутать, защитить бездыханную деву.
Наконец, тёмным водам удавалось вынести её на безлюдный берег в устье, откуда берут начало озёра.
Под переливы журчащих вод и бабушкины нашёптывания в девушку вернулся жизненный дар.
Каждую ночь река выбрасывала женщину на берег, она умирала и снова оживала. Вот уже десять лет.
— Я гадаю, маменька, — ответила Устинья.
Лукия вновь распахнула глаза и пристально взглянула на девочку.
На голове дочери красовался венок из белых цветов и высокой речной травы. Связанные между собой стебли и плотные травинки были вплетены в распущенные, вьющиеся русые волосы.
Колдовской атрибут красовался на голове десятилетней дочери, как корона.
Белый сарафан на девочке струился от плеч и до пола. Устинья, подражая княжне элегантно сложила ноги и пристально вглядывалась в огонь, потрескивающий из пустого блюдца.
— На что, же ты гадаешь?
— На будущее, маменька, — ответила девочка, продолжая пристально глядеть в скачущие языки пламени.
— На своё? — подивилась Лукия.
Она рывком приняла сидячая положение и томно потянулась.
— Нет маменька, меня Аксинья попросила разглядеть, что ждёт княжну Варвару.
— А, что тут гадать?!  — недоумённо спросила Лукия, — княжну Варвару ждёт суженый. Княгиня постаралась, выбрала для дочери партию побогаче и не посмотрела на седи;ны избранника.
Лукия ещё раз сладко зевнула и поднялась.
Лёгкий льняной бежевый сарафан как китайский шёлк нежно прильнул к утончённому телу, отмечая каждую линию.
— Эх! — взвизгнула она, вновь потянувшись.
Лукия всю жизнь работала служанкой в княжеском доме. В её обязанность входило ухаживать за гостями на званых балах, которые щедро устраивали графья.
Общение с княгиней Ефросиньей никому не приносило удовольствия, но труд, которым награждали Лукию, нельзя было назвать каторжным. Ей доставались самые лёгкие задачи.
Вот уже десять лет княгиня в страхе сторонилась черноглазую прислужницу, но отказаться от её помощи не смела.
Княгиня Ефросинья боялась взгляда чёрных глаз как тифа. Она избегала Лукию, никогда не обращалась напрямую и всегда держала почтенное расстояние на балах.
Но для остальных слуг Ефросинья была самим дьяволом. Побои и упрёки были частью каждодневного ритуала.
В отличии от сельчанок, чья красота увядала, фигуры становились широкими, ноги трескались, морщины скрывали некогда гладкую кожу лица, а пряди светло русых волос выгорали в седину, Лукия продолжала выглядеть, как также величественно.
Ефросинью сей факт страшил ещё более.
Соседки смотрели на сохранившуюся красоту Лукии с исключительной завистью и за спиной злословно уверяли себя, что тому виной ведьмины чары. Дескать прислужница питается их красотой и забирает молодость.
Лукия встала с тонкой перины, прошлась босыми ногами по заполненной закатным солнцем горнице.
— Доча, ты становишься старше и память крови предков тебе подсказывает, что нужно сделать, но этого мало. Тебе необходимо учиться контролировать поток, держать под бдением эмоции и знать тонкости ремесла, — мать многозначительно посмотрела на огонь, вырывающийся из чаши, — а ещё тебе нужно научиться закрывать колдовство, скидывать с себя грязь действа.
— Грязь действа?
— Что у тебя на дне блюдца?
Устинья притворила ладонью посуду. Огонь на прощание ласково лизнул ей руку и угас.
Девочка наклонилась над сосудом и произнесла:
— Зёрнышко какое-то.
Лукия заглянула через плечо дочери и улыбнувшись прошептала:
— Какая же ты светлая.
—  Маменька? — не расслышала Устинья.
— Это не зёрнышко, а крупица кристалла агат. Любое колдовство оставляет осадок. У одних осадок выглядит как уголь, — Лукия подошла к шкафу, отворила нижнюю дверцу и достала котелок, исписанный рунной вязью.
Устинья несметное количество ночей видела, как мать склонялась над котелком и медленно двигает указательным пальцем, будто помешивая.
Лукия перевернула котелок, чтобы дочь могла разглядеть чёрное дно и стенки.
— Осадок от твоей ворожбы чёрный, — на выдохе произнесла девочка.
— Как и силы, к которым обращаюсь, осадок черный как тьма. Твой же, напротив светлый, как та крупица агата, что у тебя в блюдце.
— Что нужно делать с осадком? Как сбрасывать?
Лицо Лукии подёрнулось в елейной улыбке, будто она давно ждала подобного вопроса от дочери.
— Доча, давай я тебе покажу, как делаю я, а ты попробуй почувствовать, как будешь действовать ты.
Женщина поставила котёл на столик возле окна, выходившего на селенье, достала флаконы, склянки, мешочки, банки, приправы, специи, связку хвоинок. Последним из шкафа она достала венок, искрящийся будто покрытый инеем.
— Давайка мы с тобой заглянем, в то, что нам принесёт первое летнее полнолуние.
Устинья продолжала держать блюдце с зёрнышком и согласно кивнула.
Мать улыбнулась, перевела взор тёмных глаз на котёл.
Взяла из банки сушёные очистки орешника и бросила на дно. Очистки звонко затанцевали на дне ритуального котла.
Руки Лукии стали двигаться, быстро внося всё новые ингредиенты, губы шевелились, произнося заклинания, а белки глаз заполнились чернотой.
В такие мгновения Устинья не страшилась мать, ведь от неё она чувствовала ласку и тепло, но сельчане от такого вида разбегались, как от роя диких пчёл.
— Выкати злат огонь коловрат!
Громогласно произнесла ведьма и закинула красную ягоду.
Над котлом взмыл столб чёрного дыма. Лукия всматривалась в изгибы и переливы извергающегося марева.
Ночное небо, подёрнутое пеленой, пропускало потоки света полной луны. Тропа петляла и терялась между деревьев.
Трое путников завёрнутые в длинные плащи, тщетно выискивали дорогу до села. Ноги путались, следы за ними пропадали, едва они сходили с места.
Тот, что был выше остальных указал в направлении зарослей.
Они намеревались продраться через зелёную стену, как кусты расступились, приглашая путников на мягкую поляну из мягкого мха.
— А вот и наши гости, — одними губами проговорила Лукия.
Трио вошло внутрь заграждающий стены из Падуба Остролистного. Проход за ними закрылся, едва последний пересёк порог. Поляна приняла глухую оборону обнажив иглы в кустах.
Путники оглядели округлое пространство, смыкающееся сплошным заграждением.
Ветви кустов были усыпаны острыми листьями и алыми ягодами. В лунном сиянии ягоды светились как капли крови.
Путник пониже проследовал к ягодам и с любопытством сорвал одну.
Он покатал ягодку в пальцах и спрятал в потайной карман рукава. Они переговаривались, но значения ускользали от Лукии.
— Чужая речь, — заключила ведьма.
Двое настороженно озирались по сторонам, будто чего-то ожидали.
В центре поляны мох создавал зелёный фон тотемному столбу.
Луна и тень столба указывала полночь.
У противоположного края ковёр нырял под живую стену. За стеной шумно журчала вода.
Самая высокая из фигур откинула капюшон плаща.
Ведьма пристально вгляделась в видение.
Под капюшоном скрывался мужчина без нитей седин в тёмных волосах, которые спускались на плечи, обрамляя ровный овал безупречного лица.
Белая кожа его ярко подчёркивала пылающие как маки губы, а в морозных глазах сияли зрачки, красные как ягоды изгороди.
— Вот и ночные жители к нам пожалуют.
Лукия махнула рукой развеивая марево дыма от котла.
Устинья с любопытством смотрела за манипуляциями матери.
— Маменька, они придут в полнолуние?
— Да, доча. И нам выпала честь их встречать. — и добавила, — Покуда, без моего ведома дело;в у нас в селе не натворили.
— Матушка, а что это за место такое необычное?
Лукия достала со дна котелка предмет похожий на чернослив, сжала в кулаке и с нежностью взглянула на дочь.
— Место то, ближе, чем ты думаешь.
Устинья непонимающе хлопала длинными ресницами.
— Там, где пролилась невинная кровь и зародилась твоя жизнь.