Я буду ждать на темной стороне. Книга 2. Глава 64

После отъезда Евангелины для Лисова исчезло ощущение праздника. Как будто и не было его именин, устроенных с целью проучить Сильвестра. В результате запершись в своем комнате, ему пришлось подумать над тем, что делать дальше. То ли возвращаться к гостям, (что не очень, в принципе, хотелось), то ли засесть у себя, где дорвавшись до последних запасов спиртного, пить, пока он замертво не упадет на постель.

Лисов находился как будто на развилке двух дорог, чей исход не устраивал его на все сто процентов. Вернуться к гостям и продолжить веселиться в их кругу так, будто ничего не случилось, он не мог, — побег Евангелины чрезмерно ударил по его самолюбию, (либо таковой представлялась ему вся эта ситуация сквозь призму слегка видоизмененного сознания после выигрыша в злосчастном пари), но сидеть здесь целую вечность, поддавшись приступу самобичевания, он тоже не мог. Надо было предпринимать что-то конкретное. И чем скорее он начнет действовать, тем быстрее ему удастся восстановить справедливость, раз и навсегда доказав этой девушке, что она была не права, покидая его компанию, когда он со всем хотел разобраться.

Самое лучшее, что он мог сделать сейчас, так это разогнав своих гостей, броситься за ней и Сильвестром. Как знать, быть может у него и получилось бы перехватить этих двоих в пути, не позволив доехать им до дома, а там уже набить, как следует, физиономию Сильвестру, превращая её в кровавое месиво. Чтобы знал, чьи границы он посмел нарушить, поднимая руку на того, кого следовало бы обойти стороной.

Для подобных деяний у него имелся настолько богатый опыт, что своему резвому одногруппнику он не завидовал сейчас от слова совсем. Ведь все это делалось только ради неё. В противном случае он даже не стал бы трогать своего одногруппника, в котором не видел равного себе соперника. Человека, ради которого стоило вот так срываться в ночь и ехать непонятно куда, по промозглой погоде в надежде на чудо.   

Не на шутку разъярившись новой выходке Евангелины, Лисов чувствовал теперь себя так, будто его лишили любимой «куколки». Девушки, ради которой он был готов совершить кучу очередных безумств, параллельно втягивая её в свои истории с небанальной развязкой, а теперь все как будто закончилось для него. Померкло подобно солнцу, чьи лучи исчезали за горизонтом с наступлением сумерек. В данном случае сумерки наступили в его собственной жизни.

Когда Евангелина бросилась в сторону авто, пытаясь убежать то ли от него самого, то ли от Сильвестра, его первой мыслью было броситься следом за ней. Ему ничего не стоило совершить ещё одно безумство: остановив такси, вытащить её оттуда, и отчитав за глупое поведение, вновь увести её к гостям, однако посчитав, что, скорее всего, у него не получится проделать подобный трюк, и, споткнувшись где-то в темноте, он так и останется лежать на дороге, не в состоянии подняться, дабы не ударить лицом в грязь в прямом смысле этого слова, Лисов был вынужден остаться на месте, пытаясь надавить на её совесть словесно, что, в общем, так и не принесло желаемого эффекта. И как только Сильвестр оказался в салоне такси вместе с ней, машина тронулась с места, покидая стоянку у ворот роскошного дома.

Напуганная до чертиков решимостью Лисова, который так и не решился спуститься порога, Евангелина вздохнула свободнее, когда он остался позади, провожая уезжавшее прочь такси таким взглядом, будто на данном этапе сама жизнь потеряла для него всякий смысл, утратив краски.
 
Она вновь его ослушалась его, поступив так, как посчитала нужным. И усаживаясь тогда в авто, ей было наплевать, что подумает об этом он сам, продолжая стоять на своем.

Она ушла. А он не стал её задерживать, как обычно, хватая её за руки у всех на виду. Сейчас на такой шаг он вряд ли бы решился. Теперь это было ниже его.

Успев за столь недолгое время проникнуться её жизнью и характером, у него просто не укладывалось в голове, что его могли бросить подобно тому, как он сам поступил недавно с Эрикой, когда прерогатива первым отвергать надоевшего человека зачастую принадлежала ему.

Его пассиям же приходилось принимать решение: либо уходить от него насовсем, либо оставаться, но терпеть от него унижения. И как не хотелось ему верить, что подобный казус произошел именно с ним, а не с каким-то другим, обвинять в свершившемся, кроме себя самого, ему было некого.

Лисов не собирался её отпускать, чувствуя себя не в своей тарелке в прежнем обществе. Во всяком случае теперь у него точно не было никакого повода для возвращения к гостям, которые могли бы наброситься на него с новыми расспросами по поводу исчезновения Литковской. Пока что он не готов был говорить им правду. Да и что она представляя собой именно сейчас?

Тем не менее, как бы эта девушка не спешила покинуть его общество, рано или поздно он найдет повод для её возвращения обратно. Он вернет её назад, воспользовавшись всеми известными ему средствами манипуляции, включая слова любви.

Последнее выглядело хорошей идеей, однако не совсем пока понимая, как все это будет выглядеть со стороны, сгорая от ненависти к Сильвестру и страсти к той, с кем он сбежал, Лисов сделал круг по комнате, не находя применения своей идее, когда не в состоянии больше выносить мук сжигавшей его досады, он ринулся в отцовский кабинет, где находился особый тайник, чье содержимое после смерти родителя он быстро присвоил себе. В глазах парня загорелся такой зловещий огонек, что это пламя, казалось, было способно обжечь любого, кто осмелился бы в этот момент встретиться у него на пути и посмотреть ему в глаза.

Стремительно шагая по полутемному коридору, Лисов мечтал лишь об одном. Чтобы никто не осмелился помешать его действиям, в противном случае ему будет затруднительно найти слова для объяснения своего хаотичного скитания по дому, когда внизу его ждали пьяные гости.

В этот раз ему повезло. В холле никого не оказалось. Только слабый свет ламп отражался на поверхности блестящего паркета. Так что если бы не музыка, доносящаяся с нижнего этажа и гул приглушенных голосов, включая взрывы смеха, в этом доме царила бы полная тишина. Некоторое время он просто шел по полутемному помещению, прислушиваясь к звукам собственных шагов.

«Какой пустынный коридор! — подумал Лисов, оглядываясь по сторонам так, будто он больше не узнавал родительского дома. — Когда я окончательно впаду в маразм, меня наверное тоже поведут по такому, в смирительной рубашке, и предварительно стянув руки веревкой за спиной. Я буду идти вперед и громко хохотать, вспоминая, как весело проводил времена, расстреляв одногруппников»

И тут же, как будто опомнившись, дабы не накликать на себя беду, он остановился, произнеся вслух следующее:

— Не дай бог впасть в маразм... — после чего вновь направился дальше, стремясь как можно скорее оказаться в желанном помещении.

Кабинет отца был не заперт. Проникнув внутрь без особого труда, как раньше, он ринулся прямиком к его столу, за которым тот ранее любил решать деловые вопросы, не откладывая дело в долгий ящик. Снова и снова оказываясь в этом месте, Лисов никогда не терялся, чувствуя себя здесь как рыба в воде. И прекрасно запомнив расположение ящика в столе, где хранилось то, что  могло ему сейчас пригодиться, вытащив из потайного угла ключ, он вскрыл его, вынимая оттуда  заряженный боевыми патронами наган.
 
Это оружие было приобретено его папашей для самообороны, что не помешало ему в тот роковой день, когда с ним произошло ДТП, оставить его дома. Было ли это сделано им преднамеренно, либо он действительно не захотел брать его с собой, положившись на авось, Артем не знал. И прекрасно понимая, что подлинный ответ на свой вопрос он вряд ли узнает, как глубоко бы не погружался он в эту историю, сейчас ему приходилось довольствоваться тем, что осталось ему на память от грозного папаши. И никогда ранее не держа в руках подобной штуковины, он успел натренироваться в обращении с ней ещё в сентябре, выезжая с ребятами на природу, где стреляя по движущей мишени, он пытался удержать наган в одной руке, когда удобнее было целиться в неё, обхватывая оружие сразу двумя. 

Он не совсем понимал, кого именно хотел грохнуть, либо просто напугать, закинувшись в тот вечер всем чем можно и нельзя, так что к середине ночи с его мозгами начало твориться что-то неладное.

Как будто страх и ответственность за исход деяний куда-то растворились, уступая место открытой ненависти и желанию ещё больше удивить привычный ко всяким странностям народ. И у него это почти получилось.

Когда задвинув ящик, где ранее хранилось оружие, он выбрался из отцовского кабинета, и, поигрывая наганом в руке так, что выпущенная в любой момент пуля могла отрикошетить в него самого, ничего не подозревая о коварных свойствах оружия, он появился с ним в оживленной гостиной, тут же вскидывая вперед руку, и с торжественной улыбкой прицеливаясь в пьяного Харитона.

Увидев в руке именинника наган, чей прицел был повернут в его сторону, Балануца протрезвел в мгновение ока, но стоило ему обратиться к Лисову с вопросом: «Это шутка?», как в следующий момент в помещении гостиной прозвучал выстрел.

Вылетевшая пуля прошла между ног Харитона, вонзившись в стенку комода, расположенного позади него. Сам Балануца, правда, не сразу понял, что вообще произошло, однако одного этого выстрела оказалось достаточно, чтобы сделав ещё один шаг вперед, понять, что он чудом остался в живых, намочив собственные штаны,  — таковой была сила пережитого им испуга.

Что же касается Лисова, то он вовсе не придал никакого значения происшедшему. В конце концов, он просто проверял, как стреляет наган. У него и в мыслях не было пристрелить ни в чем невиноватого одногруппника. Балануца просто первым попался ему на глаза.

Присутствовавший в гостиной народ вначале тоже ничего не понял, но одного звука выстрела оказалось достаточно, чтобы повлиять на их умы и заставить тут же покинуть дом, куда ранее они так стремились, забывая обо всем. Теперь оставаться здесь, наедине с обезумевшим именинником, становилось опасно даже у самых заядлых любителей спиртного. Страх получить пулю в зад перевешивал желание попробовать дорогую выпивку.

По крайней мере, до тех пор, пока наган будет находиться в руках этого неадеквата, переживавшего сейчас приступ эйфории из-за устроенного по его вине суеты вокруг, о нормальном продолжении вечера можно было забыть. 

«Похоже, я умею портить не только вечеринки, но, в принципе, все», — пришел к такому заключению Лисов, пробираясь к прихожей сквозь шум и вопли испуганного народа.

Пребывая во власти разрозненных мыслей, ему каким-то образом удалось набросить на себя зимнюю куртку, прежде чем оказаться за порогом, и уже оттуда ринуться к гаражу, где находился  его электрокар. Сейчас у него не было времени для объяснения с народом. Ему надо было во что бы то ни стало догнать Евангелину и Сильвестра, а там он разберется, что сделать с ними дальше, и какой урок им преподать. Во всяком случае теперь он был вооружен, а это значило, что эти двое не станут ему перечить, как только окажутся в его руках, а убивать их ему не хотелось.

Ворвавшись в гараж, Лисов в два счета оказался напротив своей машины, забираясь в салон, и включая двигатель. Ему по-прежнему хотелось расквитаться с этими двумя за пренебрежительное отношение к его гостеприимству. Они ещё не знали, на что был способен человек наподобие него. Стертая им кровь с уголка рта произвела на него накануне неизгладимое впечатление, побуждая к жестким действиям. И чувствуя себя в эту ночь неспособным думать ни о чем другом, кроме мести этой паре, выезжая за ворота, через которые разбегались во все  стороны его одногруппники, Артем испытывал чувство сожаления, что ему так и не удалось разобраться с этой толпой по-хорошему.

Вины из-за случившегося он не чувствовал. Все произошло так, как должно было произойти. Просто в этот раз его терпение оказалось на грани, и он больше не мог молчать. Так что как только его электрокар оказался за пределами ворот, взяв курс в сторону города, Лисов помчался на всех скоростях, лавируя по дороге, покрытой инеем, как будто специально рискуя повторить судьбу своего отчаянного папаши, прежде чем ему посчастливиться добраться до Сильвестра, и как следует его проучить.   

Попрощавшись с одногруппником, Евангелина заплатила за проезд, после чего подхватив свою сумочку, устремилась к дому, радуясь в глубине души, что ей удалось добраться сюда до того, как Лисов вознамерился устроить очередную глупость, сгорая от жажды мести.

Покидая лифт и врываясь в пустовавшую квартиру, её первой мыслью было проведать Кроху, — так назвала она найденную ими когда-то у обочины кошку с перебитыми лапками, которые, к счастью, начали заживать, побуждая к активным действиям.

Теперь Евангелина должна была заботиться не только о себе, но и об этом животном. На отца и мачеху надеяться не приходилось. Они и так делали все возможное, присматривая за кошкой в её отсутствие, однако так не могло длиться целую вечность. И она это прекрасно понимала, стараясь не оставлять её надолго одну.

Убедившись, что с животным все в порядке и она ни в чем не нуждается, Евангелина вновь вернулась в прихожую, где избавившись от верхней одежды, тотчас устремилась в ванную комнату. Ужинать в столь поздний час не хотелось. Выпитый накануне алкоголь перебивал аппетит, да и на самом празднике блюда оказались настолько сытными, что думать о еде не хотелось. И вообще, у неё было такое ощущение, будто она наелась на несколько жизней наперед. Утром, видать, снова придется обойтись чашечкой кофе или выпить зеленый чай. Съесть что-то помимо тонкого как бумага сэндвича она будет неспособна. Что ж, такой расклад для её фигуры, когда ей давным-давно следовало отказаться от эклеров, к которым она испытывала тайное пристрастие, шел только на пользу.       

Она не хотела, чтобы этот день заканчивался в таком духе. От одной мысли, что ей пришлось стать актрисой столь низкопробного «спектакля» в присутствии двух одногруппников, Евангелине было не по себе. И как не пыталась она отвлечься, переводя внимание на бытовые занятия, в мыслях она снова посещала дом родителей Лисова, раздумывая о том, что сейчас там происходит,  как лично сам именинник переживает её стремительный побег. А с Сильвестром она разберется позже.

Они так быстро расстались тогда у подъезда, что даже не успели толком объясниться друг с другом. Ничего, она попытается найти подходящие слова для дальнейших переговоров,  встретившись с ним где-то на нейтральной территории, либо у него на квартире.

Она не видела в этом визите ничего плохого. Ей придется рассказать ему обо всем. И если он  окажется вдруг неспособным понять её намерения, тогда она будет вынуждена оставить все как есть, прекратив с ним всякое общение.

Удивительно, что она так и не успела сделать этого раньше,  уважительно относясь к нему даже после той его унизительной выходки на базе отдыха, когда он позволил себе обнажить её тело по пояс, изучая её грудь на наличие на ней следов от поцелуев Лисова.

Это был довольно забавный момент, пока в помещение не ворвалась Гольдштейн, моментально что-то заподозрив. Евангелина была сама удивлена своему спокойному отношению ко всему происходящему. Видать, она и вправду была не против, чтобы Сильвестр обращался с ней подобным образом, позволив ему тогда обнажить её декольте так, что у него окончательно слетела крыша. Либо она сама в тот момент была немного не в себе, когда вместо того, чтобы попытаться немного противостоять этому парню, будто насмехаясь над ним, она позволила ему намного больше, чем положено, не боясь теперь признаться в своих мыслях самой себе.

Тщательно вымывшись, и стараясь при этом не обращать внимание на болезненные ощущения от былой хватки рук Лисова, который с такой силой впивался в её тело, что переживая пик наслаждения, она стонала уже не сколько от удовольствия, сколько от легкой боли на местах, где были его пальцы, Евангелина потянулась за шампунем, и ещё раз взглянув в покрытое паром зеркало, где отражалось её обнаженное тело, в частности, акцентируя внимание на своей груди, вновь поблагодарила Провидение за то, что была наделена внешностью, заставляющей сильную половину человечества сходить с ума от её неописуемой красоты и хотеть завладеть ею во что бы то ни стало.
 
Окатив свое тело водой, особенно тщательно поерзав губкой по внутренней поверхности бедер, она нанесла на голову шампунь, после чего вымыв и высушив волосы, тотчас облачилась в  ночнушку из тонкой материи, провокационно подчеркивавшей все её прелести.

Неудивительно, что в этот момент на неё нахлынули воспоминания о том, как она рискнула прийти в спальню Лисова почти обнаженной. Из одежды на ней был тогда лишь полупрозрачный халатик. И не переставая удивляться собственной глупости, больше всего её удивляло поведению самого Лисова, который вместо того, чтобы прогнать её прочь, воспользовался её инициативой, словно предчувствуя, что следующая их встреча состоится не скоро.

Действительно, какой ему резон ему вообще было её прогонять, когда он и сам её хотел после пережитого по его инициативе расставания с Эрикой, привыкшей навязывать свое общество этому парню. Зато свой поступок Евангелина расценивала как измену собственным принципам. Но с другой стороны, что ещё она могла поделать, пытаясь справиться с одолевавшим её по ночам плотским желанием, когда пребывания рядом Лисова, от чьей энергетики ей становилось порой не по себе, только усугубляло положение. 
И когда переживать эти ощущения наедине стало совсем невмоготу, она решилась на новую авантюру, уверенная, что без его влияния здесь дело не обошлось. Иначе с какой радости она пришла бы к нему ночью, в одном халаткике, словно заранее зная, что он не решиться её отвергнуть. Для этого ему надо было быть педиком или женоненавистником, кем он никогда не был, сохраняя равнодушие к особям своего пола и прекрасно ладя с девушками, стараясь их особо не притеснять.

И все же, рискнув тогда переступить порог его спальни, Евангелину ещё долго не оставляла в покое мысль, что она предала собственное «Я», предлагая ему себя, как предлагает свое тело путана неизбирательному клиенту. Главное, что Лисов ни в чем её тогда не упрекнул, больше не вспоминая эту историю, когда имел полное право поступить так, как считал нужным, если бы поставил перед собой цель выставить её дурой перед всеми.

Вместе с тем, она была вынуждена признаться, что ей было хорошо с ним постели. Он знал, как сделать ей приятное, словно заранее предугадывая все её желания. Знал, от чего она моментально «таяла», отдаваясь ему целиком, без остатка, предпочитая не сколько достичь удовольствия самостоятельно, сколько довести до экстаза и её саму, испытывая некое упоение от своих умений, и того, что девушки именно так вели себя в его объятиях, «умирая» и вновь бросаясь к нему за очередной порцией любовных утех, когда возвращаясь в реальность, по-настоящему впадали от него в зависимость.

В этом плане Евангелина была готова отдать ему должное, потому что к Сильвестру или Зонтинову она бы не пришла, предпочитая томиться от невозможности удовлетворить свои желания бурным фантазированием под горячим душем, не в состоянии разделить их с кем-то ещё. И будь у Лисова более уживчивый характер, она бы наверное влюбилась в него. А так, стоило им предаться отдыху после утомительной любовной схватки, (после которой ей обычно требовалась пару дней на восстановление, так как болело все тело), как Евангелина начинала тянуться к нему, но уже не совсем как к любовнику, и будто опасаясь искренне привязаться к этой девушке, он вновь начинал вести себя неадекватно, намеренно выстраивая вокруг себя препятствия и разбрасываясь плоскими остротами, из-за которых ей хотелось треснуть его чем-то тяжелым по башке, лишь бы он поскорее заткнулся и перестал нести ерунду.

Не то, чтобы в такие моменты Евангелина разочаровывалась в нем, однако желания слиться с ним воедино, как раньше, она не испытывала. И это выглядело не менее странно. Мечтать о любовных утехах с этим человеком, охотно занимаясь с ним любовью, чувствовать себя во власти его прекрасного тела, отдаваясь ему, когда желание пережить экстаз охватывал её с такой силой, что она больше не могла противиться своим новым ощущениям, и в то же время ненавидеть его, когда все заканчивалось, и его поведение вновь начинало выходить за все рамки. Как сегодня, например, когда вволю поиздевавшись над одногруппниками, он затащил её к себе в спальню, пока его не поставил на место Сильвестр. Но так ли это было на самом деле? И не рисковал ли сам Полетаев-Стахорский, преследуя цель отомстить Лисову, когда тот мог обрушить на него куда мощный удар, который мог стать для Сильвестра последним.

О том, что мог бы в таком случае предпринять сам Лисов, расчетливо продумывая для него месть, Евангелина предпочитала не задумываться, но все это время, пока она сушила феном волосы в ванной, её душа была не на месте.

Как будто сегодня должно было произойти то, чего она не хотела пережить. Смутные ощущения не оставляли её на протяжении всего вечера, когда отправившись в свою комнату, она начала готовиться ко сну, стаскивая с кровати покрывало, поправляя подушки, и успевая параллельно просматривать сообщения на своем телефоне, лежавшим напротив ночной лампы.

Несмотря на столь поздний час, укладываться спать ей пока не хотелось. Виной всему были пережитые ею накануне впечатления. После таких событий она теперь вряд ли заснет, то и дело отвлекаясь на всплывающие в её памяти отдельные воспоминания о том, чем они занимались с Лисовым в его спальне, пока туда не ворвался Сильвестр, чуть не вырубив его с одного удара. Поднявшись с этими мыслями с кровати, Евангелина подошла к окну, чтобы ненадолго его открыть и проветрить комнату.

В спальне было немного душно, но она почему-то обратила на это внимание только сейчас, когда подходя к окну, ей показалось на миг, что к их подъезду кто-то подъехал, и вслед за этим резко хлопнула дверь авто.

Кажется водитель этой тачки был настолько взбешен, что совсем не отдавал отчет собственным действиям, иначе вряд ли бы стал так обращаться с собственной машиной, словно преследуя цель разбудить местных жителей, только если… Каких-то пару мгновений, и в её душу закралось жуткое подозрение, отчего по коже прошелся холодок.

Нет, этого не могло быть. Лисов не мог сюда добраться, пребывая в не совсем трезвом состоянии… Впрочем, от этого парня можно было ожидать всего. 

И пока она, застыв в своей спальне, прикидывала в уме, хватит ли у него решимости добраться сюда, чтобы застать её врасплох, припарковавшись напротив подъезда этого дома, Лисов схватил наган, после чего стараясь вспомнить, на каком приблизительно этаже могла жить его «любовь», опрометью покинул машину, хлопнув дверцей так, что та едва не отвалилась, не выдержав его ударной волны.

Книга 2. Глава 65

http://proza.ru/2022/12/16/775