Глава тридцать седьмая. Чужой в аду.
Утром я решил уехать немедленно, даже с растянутой цепью, которую можно было купить по пути. Когда я собирал вещи, руки у меня сильно дрожали, непонятно почему болели ноги. Я чувствовал себя тяжко раненым после всего пережитого за тот месяц, и понимал, что в Англии мне придется биться за место под солнцем, что там мне тоже будут трепать нервы и лучше не показывать своей слабости, потому что люди вроде Александры просто звереют, если видят, что кто-то не в силах им сопротивляться. Да и не хотелось мне жить в Англии, в этой перенаселенной стране, где практически нет дикой природы, где везде заборы, ограждающие главную святыню – частную собственность. Там нельзя путешествовать на велосипеде и бесплатно ночевать в лесу, за такое там могут и наказать. Перспектива работать год в замкнутом пространстве, чтобы на месяц выйти в отпуск и покататься на континенте меня не очень грела.
Я сокрушался по поводу того, что я так и не научился рисовать портреты на улице и играть на каком-то музыкальном инструменте, чтобы зарабатывать деньги на пропитание, странствуя на велосипеде по Европе. Кочевая жизнь была моей мечтой, от которой мне вечно приходилось отказываться. Перед отъездом я зашел в магазин и купил себе новые брюки и теплую майку с длинными рукавами, стоило это слишком дорого, но я отвык смотреть на ценники и считать деньги, пока жил в Норвегии. Цепь я купил в первом попавшемся на моем пути городке и тут же поставил её на велосипед. В Конгсингере я купил побольше норвежских продуктов, которые успел очень сильно полюбить, да и надо было потратить оставшиеся норвежские кроны. Шведские кроны я купил заранее в банке, когда закрывал свой счет. Я часто останавливался и ел бруснику, которой в том году было очень много. Вечером я пересек границу с Швецией и оказался в Шарлоттенберге – городе супермаркетов, в котором принимали так же и норвежские деньги, потому что туда на выходных ездили затариваться по дешевке норвежцы.
Проехал я в тот день немного больше сотни километров, ночевал недалеко от совсем маленькой реки в лесу. Почти всю ночь я не спал, терзаемый невеселыми мыслями, было прохладно. Под утро пошел дождь и к палатке прилипли первые желтые опавшие листья. Долго мне пришлось ехать под дождем, и сушить палатку то под мостом, то на ветвях деревьев у дороги, пока ненадолго выглядывало солнце из-за туч. Я выехал к городу Омоль и поехал по сорок пятому европейскому шоссе, которое шло вдоль берега огромного озера Венерн. С одной стороны я любовался красотами природы, скалистыми горами, реками и озерами, с другой стороны я прощался со всем этим, понимая, что неизвестно когда я в следующий раз вот так покатаюсь на велосипеде, посплю в палатке.
Впрочем, одной ночью я в том путешествии палатку не ставил, а переночевал под мостом через очень грязную реку. А на следующий день я встретил шведского велотуриста, который побывал и в Америке, и в Африке, не говоря уже про Азию и Европу. Какое-то время мы ехали с ним вместе, за обедом он угостил меня своим картофельным пюре с котлетами. Он рассказал мне, что в одном из своих путешествий он искал в Украине следы шведских солдат воевавших на стороне нацистов во время Второй Мировой войны, и его поиски увенчались успехом, он нашел нескольких стариков, которые ему рассказали о шведах и даже вспомнили несколько шведских слов. Потом он принялся рассказывать, как опасно было путешествовать по Африке, но зато какие там красивые и добрые женщины. И ему, как и многим велотуристам не понравилось в США, особенно на Юго-Востоке страны. Прощаясь, он дал мне свой адрес и телефон, просил позвонить, если еще раз судьба занесет меня в Стокгольм.
Благодаря одному указателю я узнал, что шоссе Е-45 идет до самой Сицилии. Мне было очень жаль, что на острове Сицилия для меня нет работы, и английский там знают, вероятно, не очень хорошо. Мне с этого шоссе надо было съезжать в центре полуострова Ютландия. Поздним вечером, когда лил дождь, а на шоссе шел ремонт, я подъехал как можно ближе к Гётеборгу, в котором я уже бывал однажды. Я заночевал на вершине скалы, там нашлась небольшая площадка, чтобы поставить палатку. И справа и слева от этой скалы были дороги, от которых меня слегка заслоняли кустики. Однако, когда я проснулся утром и вылез из палатки, то мне стало ясно, что кустики меня совсем не заслоняют, и дорожные рабочие мне даже приветливо помахивали руками. Пока я доехал до центра Гётеборга меня изрядно облило холодным дождем. Мне не хотелось мочить ноутбук, чтобы посмотреть в карту, и поэтому я очень долго плутал пока нашел морской вокзал, там у меня не хватило шведских крон для того, чтобы купить билет, пришлось ехать искать обменный пункт, чтобы купить сто крон, которых мне не хватало.
В Дании, когда я сошел с парома, который шел через пролив совсем не долго, была хорошая солнечная погода. День пути был потерян на блуждание по Гётеборгу, но я все-таки немного отъехал от Фредериксхавна в сторону Ольборга и хотел, было, заночевать в небольшом лесу, но какая-то старуха с собакой зорко следила за мной, никуда не уходя. Я психанул в итоге и пошел ночевать в кемпинг за восемьдесят датских крон. За пару дней я проехал без каких-либо приключений города Виборг, Хернинг в котором видел огромный памятник Ленину, лежащий на огромных козлах. Потом узнал, что это был антикоммунистический музей. Традиционных датских мазанок с соломенными крышами и мансардами попадалось немного. Вдоль дороги тянулись сплошные возделанные поля, в некоторых местах убирали картофель. Впрочем, на моем пути встретились и настоящие грибные леса, где я вволю наелся брусники.
В Эсбьорг или Эшбьёрг я прибыл утром, очень спешил, чтобы успеть на паром, но на морском вокзале меня ждал неприятный сюрприз, оказалось, что паром на этом маршруте только один, то есть он отходил из Ешбьёрга через день и в тот день он был в Харуиче, касса была закрыта, и мне пришлось остаток дня шляться по городу. Впрочем, пока я осматривал город мне удалось набрать целый пакет банок и бутылок, которые я сдал и купил в немецком супермаркете Алди несколько бутылок дешевого пива. Так же я там купил несколько готовых блюд. С утра и до вечера я ничего не ел, просто забыл об этом. Кемпинг там был шикарный даже с бассейном, хотя микроволновой печи для готовых блюд там не оказалось. Пришлось разогревать их в кипятке, и они были отвратительны на вкус, но я съел все, что купил. От дешевой еды мне стало дурно, но я все равно выпил пиво и пошел под душ, после чего мне стало совсем плохо, в результате чего я совсем не выспался ночью. Вообще датская еда мне как-то не очень понравилась, даже дорогая. Я скучал по норвежской и шведской еде.
Не особенно торопясь, утром поехал я к кассе на морском вокзале, и там меня ждал совсем неприятный сюрприз – судно было очень слабо загружено, и мне пришлось купить билет на целую каюту с четырьмя койками. В итоге билет мне обошелся в триста пятьдесят фунтов. Конечно, я мог найти трех попутчиков, чтобы разделить с ними плату за каюту, но где я их мог найти в незнакомом городе? Я грубо прикинул, сколько я потратил на паром в Гётеборге, сколько ушло на еду за десять дней пути, за кемпинги в Дании и понял, что долететь на самолете было бы гораздо дешевле, особенно, если бы я заказал билет заранее. Паром отходил только вечером, у меня было много времени, чтобы пофотографировать город. Особенно меня впечатлили огромные белые истуканы на пляже, которые сидели в своих белых креслах и смотрели в морскую даль. Я опять заехал в этот дешевый супермаркет и купил там литровый пакет дешевого вина, которое пил, сидя на пляже, греясь на солнце.
На паром я вошел изрядно пьяненький, и с еще одним пакетом противного дешевого вина, который взял с собой в каюту, как и другие ценные вещи. Я долго там мылся в душе, потом гулял по палубе, чувствуя себя совсем несчастным, среди веселящихся людей. Я не мог понять, чему они радуются, ведь утром они окажутся в Англии. Где только фабрики, фермы, пабы, супермаркеты и немного парков и к тому же левостороннее движение. На мягкой койке я почему-то очень долго не мог заснуть, пришлось втащить из сумки свой спальный мешок с матрасом и лечь на полу.
Проснулся я поздно, пришлось перевести часы на час вперед, в Англии было другое время. Я поел все датские продукты и не насытился, потому первым делом, как сошел на берег поехал в супермаркет, где накупил хамона, мёда, мюсли, орехов, сухофруктов и все это я торопливо ел буквально на ходу. Времени было мало, а дорога предстояла сильно запутанная и долгая. Иногда лил дождь, впрочем, не очень долго. Ноутбук пришлось доставать постоянно, чтобы сориентироваться на местности. Из-за того, что движение было левосторонним, пару раз я повернул не в ту сторону и намотал лишние километры. Очень трудно было проехать город Ипсуич, но я все-таки справился с этим. Только к полуночи я въехал в Норидж и еще час искал там вокзал, на котором меня должен был встретить сын Александры Андрей. Только когда я выехал на вокзальную площадь я позвонил и сказал, что на месте и он может меня встретить и проводить до её дома. Хотя мне было бы проще найти сразу её дом. По дороге я пару раз порывался заночевать в кустах на обочине, но Александра требовала, чтобы я приехал именно вечером.
Прямо на пороге она раскритиковала мой наряд, сказала, что мужчинам нельзя носить трико, даже если они ездят на велосипеде. Она предложила мне поесть супа из куриных ног и фасоли. Чтобы её не особенно раздражать, я согласился есть её ужасный суп. Я переоделся в другую свою одежду, но и её она раскритиковала. Категорически сказала, что для начала я должен купить ту одежду, которую одобрит она, иначе она ничего мне про работу и все остальное не расскажет и вообще выпрет из дому. К тому же я должен был ей заплатить за неделю вперед за жилье и питание семьдесят фунтов. Спать я должен был на коротком диване в гостиной, на другом диване там спал её внук Ричард. Относительно работы она сказала, что надо будет сначала сделать номер национальной страховки, потом открыть счет в банке и только потом можно будет идти регистрироваться в агентство, которое со временем направит меня работать на фабрику.
Её дочери с внуком и новым зятем не было, но они должны были со дня на день вернуться из Латвии. На следующий день она, как и обещала, потащила меня в магазин, чтобы купить мне там за мои деньги ту одежду, которая ей нравится. Этот большой магазин одежды назывался «Праймарк», там одевались английские маргиналы и гастарбайтеры. Пару часов препирательств со старой советской женщиной из глубинки, восемьдесят фунтов и я был одет, как гастарбайтер. Осталось только снять свои серебряные кольца и сбрить усы, и я бы уже совсем не выделялся из толпы. Потом она зачем-то долго ходила по магазину женского нижнего белья, а я ждал её снаружи. На обратном пути, она захотела, чтобы я пригласил её в паб. Я безропотно повел её в тамошний ирландский паб, но там было слишком шумно, она в последний момент засмущалась и решила, выпить со мной пива дома. В супермаркете я взял пару связок ирландского пива, и мы пошли домой.
Ирландское пиво ей совсем не понравилось, она сказала, что я очень глупо поступил, потратив на это пойло столько денег, лучше бы купил сладкого вина по три фунта за бутылку. Я зачем-то начал ей объяснять, что то, что она пьет – это не совсем вино, что нормальное вино просто не может столько стоить. Её возмутил тот факт, что я заговорил без её разрешения, и сказал не то, что она хотела слышать. После этого разговаривать мне совсем расхотелось, и я принялся молча пить пиво. Но тут она сказала, чтобы я слишком много пива не пил, ведь Андрей ушел на работу, и она хотела бы, чтобы я её ублажал часок-другой, как раньше. В тот момент мне стало очень плохо, но я старался этого не показывать. Я упомянул о том, что мы с ней договорились о том, что ничего интимного между нами не будет, что у неё в конце концов отношения с каким-то англичанином и скоро дойдет до свадьбы. На это она мне сказала, чтобы я не выкаблучивался, что немного секса для здоровья это очень хорошо.
Я понял, что отвертеться у меня никак не получиться, и начал жадно поглощать пиво, заявив, что это мне просто необходимо для повышения потенции. Сначала она отправила меня в ванную, но не включила горячую воду, так что пришлось мне мыться еле теплой водой. Во время соития она, как раньше, говорила всякие пошлости, но тогда она начала еще и приказывать то одно, то другое, и постоянно напоминала, что закончить я должен только по её команде. Но ни по её команде, ни по собственному желанию закончить я не мог, никак. Пришлось притвориться, что это якобы произошло и прекратить акт изнасилования наконец, который длился пару часов.
Я оделся и попросил у неё код от вай-фая, а она сказала, что не знает, что это такое, но хочет, чтобы я показал ей фотографии Норвегии и это можно сделать, войдя в свою социальную сеть с её компьютера. И я вошел и показал, а потом забыл выйти из своего аккаунта, когда пошел спать. Денег у меня осталось совсем мало, на обратную дорогу уже могло и не хватить, да и ехать в Латвию ни с чем было просто недопустимо, как и ехать туда вообще, даже в отпуск. Ситуация у меня тогда была очень отчаянная и раскиснуть я себе не позволил, хотя и было совсем тошно.
На следующий день сначала мы зашли к её польской подруге, которая хорошо знала английский и местные порядки, и та сказала, куда надо идти, чтобы записаться на интервью для получения номера национальной страховки. Там надо было заполнить какие-то бланки, и указать свой домашний адрес в Англии и потом ждать звонка на домашний телефон по этому адресу и письменного приглашения, которое должно прийти по почте. С этим приглашением мне надо было потом явиться на интервью, после которого опять ждать пока примут решение о присвоении мне этого номера. Отвела она меня и в банк, чтобы я открыл там счет. В банке на нас как-то странно смотрели и сказали, что счет я могу открыть только предоставив справку с работы. Она английский знала очень плохо, и не поняла, почему я не могу открыть счет и повела меня в другой банк, где мне тоже было отказано в открытии счета.
Я очень сильно занервничал из-за того, что попал в некий порочный круг – на работу я не мог устроиться потому, что у меня не было банковского счета, а банковский счет мне не открывали, потому что я не работал. Но она сказала, что мне все-равно надо ждать, пока мне присвоят номер национальной страховки, потому торопиться некуда. В тот вечер приехали её дочь с зятем и внуком. Мне как-то совсем не хотелось в тот момент ни с кем знакомиться и общаться, но пришлось поговорить с её дочкой о её рисунках, сказать, что талант у неё определенно есть. С зятем я поговорил о том, как живется в Эстонии, он был из Нарвы и похвастался тем, что совершенно не говорит по-эстонски. А с её внуком Ричардом пришлось даже пойти погулять. Впрочем, я был рад уйти из дому, и погулять по старому городу вечером. Пацан оказался вполне любознательным и с удовольствием слушал и комментировал все, что бы я ему ни рассказывал. Оказалось, что он постоянно скучал по своему отцу, не мог подружиться со своим отчимом, а маме часто было не до него.
Александра сразу сказала мне, что пока я не работаю, мне надо будет заниматься с Ричардом, так же помогать ей по хозяйству – убирать в квартире, готовить есть, носить ей сумки, когда она будет ходить в супермаркет. Ходить с ней по магазинам было самой неприятной повинностью, потому что с ней надо было постоянно о чем-то разговаривать, а она часто не понимала, что я говорю, и начинала меня упрекать в высокомерии. Раньше она как-то прятала свое невежество, а тогда она начала возводить его в ранг своей главной добродетели. О чем я только ни говорил, рано или поздно это приводило её к приступу раздражения, то из-за слова, значения которого она не понимала, то из-за того, что становилось очевидным то, что она не знает элементарных вещей. К примеру, она не понимала, чем деревья отличаются от травы, после раздумий она решила, что высотой. Или она не понимала, что означает слово достоинство, ей казалось, что это мужские гениталии.
Код от вай-фая мне все-таки дал Виктор, её зять, он даже предложил мне бесплатно сделать вебсайт, на котором я мог бы публиковать свои произведения, когда узнал, что я печатаю рассказы. Я вежливо отказался, долго объяснял ему, что чтобы на вебсайт начали заходить, нужна очень серьезная реклама, что выгоднее публиковать свои произведения в группах социальных сетей. Я спросил его на счет работы и он сказал мне, что на том фармацевтическом складе, где работает он, его жена и Андрей, требуется человек на двадцать часов в неделю, по четыре часа в день, зарплата пятьсот фунтов в месяц. Мне такая зарплата показалась слишком маленькой, и я отказался, хотя работа была не через агентство, а по контракту. Так же он обещал мне показать другие агентства, но потом. Человеком он был не злобным, простоватым, изредка грубым, когда его жена начинала его пилить. Ему было трудно поддерживать беседу с Ричардом, который привык получать познавательные сведения от своего отца.
Семья Александры проживала в социальной квартире в многоэтажном доме, квартира была двухэтажной – на первом этаже кухня и гостиная, а на втором санузел и три спальни. Зачем было делать в многоэтажке двухярусные квартиры я так и не понял, ведь лестница занимала очень много места. Насколько я понял, отношения с дочерью у неё были не очень тёплые, после истории с её бывшим мужем, но она её пригласила в Англию с ребенком, чтобы быстрее получить государственное жилье, чтобы это жилье было большой квартирой, а не какой-то студией. Поразило меня то, что за воду ничего не надо было платить, а за газ и электричество нужно было расплачиваться картой предоплаты, которая вставлялась в счетчик и пополнялась в магазинах. Она похвасталась мне, что, когда год сидела на пособии по безработице, то вообще ничего за квартиру не платила, и получала шестьдесят пять фунтов в неделю, мне такого пособия показалось маловато.
Наконец, где-то через неделю, мне пришло приглашение на интервью. Я пришел в государственную контору в назначенное время, меня направили к столу, за которым сидела не очень опрятная тетка, которая взяла у меня паспорт, долго его разглядывала, а потом положила его в ящик своего стола. Она первым делом спросила, нужен ли мне переводчик и с какого языка. Я ответил, что могу говорить на английском, что, как сказала подруга Александры, дает мне больше шансов получить этот номер страховки. Потом она спросила, были ли у меня судимости, и предупредила, что информацию эту она может проверить. Потом спросила почему я прожил с женой только один год и развелся. Я ответил, что до свадьбы моя бывшая жена скрывала от меня свое психическое заболевание, а в процессе совместного проживания это выплыло наружу, что и стало причиной развода. Напоследок она у меня спросила будет ли мой сын жить со мной в Англии. Я ответил, что очень хотел бы этого, но бывшая жена никогда не допустит, чтобы я его вывез из Латвии. На этом интервью закончилось, но я не собирался уходить без паспорта, а служащая, как ни в чем ни бывало, сказала, что я смогу забрать его через несколько дней, но пошла сделала его копию и вернула мне его, когда увидела, что я запаниковал. Еще через несколько дней я получил конверт с обычным печатном листом, на котором был мой номер национальной страховки.
И только тогда Александра повела меня в агентство, через которое работала на фабрике, которая занималась разделкой индюков и индюшек. И там от меня потребовали рекомендательного письма с последнего места работы и положительные характеристики от трех друзей. Пришлось мне связываться с Олегом по Скайпу и попросить его рассказать Сигбьёрну о том, что мне нужно рекомендательное письмо. Олег сказал, что передаст шефу мои пожелание, но сильно сомневается в том, что тот мне что-то пошлет. И тогда я связался с мамой и попросил у неё, чтобы она написала мне рекомендательное письмо и дала его подписать своему директору. Письмо было сделано в тот же день, подписано, и отправлено мне по почте.
Чтобы написать положительную характеристику для меня Александра пригласила своего коллегу и жениха Кена. Не знаю, как они общались наедине, но пока я был рядом, мне почти все приходилось переводить, чтобы они поняли друг друга. Он часто залезал в гугловский переводчик, пока писал это письмо, чтобы узнать, как пишется то или иное слово. Его невеста, увидев это, начала говорить мне на русском, что он совсем безграмотный и не удивительно, что он работает за пять фунтов с копейками в час через агентство на фабрике, называла его идиотом и говорила, что английские школы очень плохие. Я не совсем понял, почему она не могла попросить написать письмо вместо себя своего сына или зятя, а потребовала это делать своего суженого. Оказалось, что Кен тоже жил в Дублине и в том же районе, что и я. Меня он не узнал без панковской одежды, и прически, а я вспомнил, что пару раз видел его в супермаркете. Он восклицал, что мир чертовски тесен, что наша встреча – это нечто невероятное. Я в этом ничего удивительного не видел, мне в тот момент было совсем не до этого.
Ситуация складывалась совсем не выгодным для меня образом. Я не очень хотел работать на одной и той же фабрике с Александрой, и совсем не хотел жить у неё в гостиной, где жил Ричард, куда заходили посидеть все, кто хотел и когда хотел. А где снять жилье и сколько это стоит она мне не говорила. Как-то раз, когда я гулял с Ричардом, я зашел в одно легальное агентство, которое занималось продажей и сдачей жилья в аренду. Сдавались там только дома с тремя и более спальнями не меньше чем за тысячу фунтов в месяц, причем за услуги агентства надо было заплатить около сотни и еще внести залог за два месяца вперед. В интернете я никакой полезной информации об этом найти не мог. И чувствовал, что выберусь из этой западни не скоро. Деньги кончались, а банковского счета у меня не было и из агентства никаких звонков.
Мне казалось, что я пропал до тех пор, пока не произошло еще одно просто фантастическое совпадение. Как-то вечером, когда я сидел в кухне за своим компьютером и переписывался с одной подругой по интернету, и описывал ей все свои злоключения, Александра вдруг зашла туда и скомандовала мне уйти в гостиную, потому что должна явиться её подруга портниха, чтобы снять с неё мерки и взять на перешивку какую-то её куртку. Я взял компьютер и вышел, и вернулся, когда она меня позвала обратно. Зачем-то она решила мне сказать, что эта её подруга Люба ходит все время подвыпившая, так же что муж у неё курд, который женился на ней, только для того, чтобы зацепиться в Англии. Без какой-либо задней мысли, я спросил, как фамилия у этой Любы. Александра назвала её фамилию, а я спокойно, сообщил ей, что это моя родственница, что у неё еще есть сестра двойняшка, которая тоже замужем за курдом, только еще и ислам приняла и родила дочку.
Александра долго повторяла, что этого не может быть, а потом позвонила Любе, попросила её вернуться, обещав ей сюрприз. В Латвии я видел Любу только раз на дне рождения у её тёти, сестры моей бабушки. А вот с её сестрой я виделся много раз, мы даже вместе гуляли, и я хотел познакомить её в Покемоном. Про Любу я услышал много нелестных отзывов от её сестры, знал о том, что она жила с каким-то уголовником и наркоманом, который в итоге сел надолго в тюрьму. У них был маленький сын, которого она оставила бабушке этого наркомана, поехала в Англию к сестре, где вышла замуж за курда и только потом приехала забрать сына. Общаться с этой родственницей мне не очень-то и хотелось, потому я не очень-то удивился и обрадовался этому совпадению поначалу. Но когда она зашла, мне ничего другого не оставалось, кроме изъявления бурной радости. Александра по такому случаю вытащила из своих запасов бутылку бренди, и мы эту бутылку выпили, поражаясь тому, как тесен мир.
Люба сказала, что, когда у неё будет выходной, она ко мне зайдет и окажет помощь в поиске работы. Этот день быстро настал, и первым делом она повела меня в клиентский центр телефонной компании, где собиралась купить мне телефон с английской сим-картой, объяснив, что англичане не станут звонить на иностранный номер. От нового телефона я отказался, как и от постоянного подключения, сам купил себе анонимную карту предоплаты.
Потом она сказала мне очень важную вещь, оказалось, что можно было зарегистрироваться одновременно хоть во всех агентствах сразу. Александра сказала мне, что это недопустимо, вероятно она осознанно дезинформировала меня, чтобы я работал именно на её фабрике. И вот я зарегистрировался в еще двух агентствах, в других в еще двух меня регистрировать не стали, в одном сказали, что уровень знания английского у меня слишком низок, а в другом сказали, что я им не нужен потому, что у меня нет автомобиля. Причем в тех агентствах, где я зарегистрировался никаких рекомендательных писем с последнего места работы, у меня не просили, как и характеристик от друзей.
Люба сказала, что на индюшачей фабрике платят минимальную зарплату – пять фунтов в час с какой-то мелочью и условия работы там не очень хорошие, и потому что там надо работать фактически в холодильнике, рабочий день длиться десять часов и только три перерыва по двадцать минут, за которые можно успеть или только поесть или только покурить. Публика там была не самая интеллигентная, часто происходят скандалы и даже драки. И супервайзеры там не самые добрые могут не засчитать час, если, к примеру лишний раз в туалет сходишь. После её рассказов о любимой фабрике Александры, я как-то расхотел там работать. И решил узнать у Виктора адреса других агентств и тоже там зарегистрироваться.
И наконец Люба завела меня в банк, чтобы сделать мне счет, там на нас начали как-то недобро смотреть после того, как Люба вместо меня обратилась к консультанту и сказала, что мне нужен банковский счет. В итоге мне дали какие-то бланки, которые я должен был заполнить и отправить по почте в этот же банк. Вслед за банком мы пошли в поликлинику, где я зарегистрировался у какого-то врача терапевта. После всего этого я в качестве благодарности купил родственнице несколько банок её любимого крепленого сидра, а себе пару банок пива. Все это мы распивали у неё дома. Её муж практически круглосуточно работал у земляков в точке общепита. Она предложила на закуску несвежие блюда, которые её муж принес с работы.
Её сын ластился к ней, а она его грубо отпихивала и ругалась на него нецензурными словами. Чем больше она его отталкивала и орала на него, тем настойчивее и грубее он к ней приставал, тем сильнее она его пинала ногами. Вскоре он привык ко мне и начал лезть уже ко мне, настойчиво требовал, чтобы я с ним поиграл. В отличии от Ричарда, этот Никита был груб и часто не понимал, что творит, было видно, что у него мало опыта общения. Русский язык он как бы уже начал забывать, английский еще не освоил. В общем рос весьма трудный подросток. Насколько я понял, он часто и надолго оставался заперт дома один, что было запрещено в Англии. В квартире было очень сильно накурено, а окна закрыты наглухо, мне тяжело было дышать, но Люба сказала, что нечего открывать окна, а то станет холодно.
Потом она рассказала, как приехала к сестре, как муж сестры нашел ей жениха из своих земляков. Она рассказала, что за свадьбу она получила полторы тысячи фунтов, но вскоре их пришлось потратить на оплату жилья, потому что у мужа кончились деньги. Своим браком она была не вполне довольна, так как подозревала, что в Иране он совершил какое-то серьезное преступление, и в Англии живет под чужим паспортом. Оказалось, что и её паспорт и паспорт её мужа уже год находится у адвоката, который занимается видом на жительство для её мужа. В Англии почему-то считалось нормальным оставить где-то свой паспорт и всюду ходить с его копией. Потому чиновница и удивилась тому, что я занервничал, когда он захотела оставить мой паспорт себе на какое-то время. То есть, его пребывание в Англии было еще под вопросом.
Английский язык она знала не очень хорошо, как и её муж, непонятно, как они общались. Она сказала, что он совсем не молится, и часто пьет алкоголь. Рассказала, что они часто ссорятся из-за того, что она ходит по городу с сигаретой в зубах и банкой сидра наперевес на виду у его земляков, а как-то раз она даже врезала ему при его родственниках, который пришли к ним в гости. И тут же она начала хвастаться золотыми украшениями, которые он ей подарил на свадьбу, рассказала, что брак у них церковный и свадьба была пышной в лучших курдских традициях. Похвасталась она и тем, что в отличии от сестры она не принимала ислам, потому что узнала, что возможно заключение браков между мусульманами суннитами, православными или католиками. Далее она сказала о том, что спят они с мужем в разных комнатах, потому что у мусульман так принято. И заявила, что курдские мужчины совсем никудышные любовники, и она из-за этого страдает.
Пить с ней под русскоязычную эстрадную музыку было тяжело, да еще её сын постоянно требовал, чтобы я с ним поиграл, а ей не нравилось, когда я слушаю её невнимательно. Но мне нужно было еще многое у неё узнать. Выпивка кончилась, и я побежал в магазин за добавкой. Мне очень хотелось получить информацию о том, где можно снять студию или комнату в квартире. Она обещала поговорить на счет квартиры с мужем, сказала, что один его земляк сдает пару квартир в центре и недорого берет. Я откровенно сказал, что её подруга обошлась со мной не самым лучшим образом, и уже успела меня конкретно достать, что мне надо куда-нибудь срочно от неё уйти, как только я найду работу. Она поначалу попыталась сказать, что Александра очень приятная и интеллигентная женщина. Я спросил в чем заключается её воспитанность и интеллигентность и Люба ничего мне ответить не смогла. Я рассказал, что она вопреки нашему уговору угрозами заставила меня с ней заниматься сексом, а Люба была удивлена тому, почему я этого не делал по собственному желанию.
На следующий день, я пошел по банкам делать себе счет, потому что ужасно хотел поскорее начать работать. В городе оставался только один банк, в котором я еще не был, в него я и направился. У молодого консультанта, который мне попался были какие-то странные манеры, мне он показался гомосексуалистом. Он долго и вежливо мне объяснял, что он имеет право открыть мне счет, только после того, как у меня будет справка из агентства о том, что я что-то заработал, а тогда у меня был только документ, свидетельствующий о том, что я зарегистрирован в двух агентствах. Я ему упорно твердил о том, что на работу меня не отправят до тех пор, пока у меня нет счета в банке. В итоге случилось чудо, и он мне открыл счет, но только сберегательный и карточкой от этого счета я даже не мог расплачиваться в магазинах и пополнять телефонный счет в банкомате, как все это делали. Все, что я мог делать – это снимать триста фунтов в день со счета в банкоматах.
Получив реквизиты своего банковского счета, я тут же пошел в агентства, чтобы сказать им, что я теперь готов к работе. В том агентстве, куда водила меня Александра, мне назначили день прохождения инструктажа. Я явился в назначенный день и еле нашел место в зале, битком набитом людьми с разных уголков земного шара, кого только там не было, черные, славяне всех мастей, португальцы, латиноамериканцы, индийцы. Работница агентства включила проектор и показывала какие-то схемы на экране. Говорила она очень тихо, то и дело отвечала на разные вопросы из зала. За час её болтовни я понял только то, что если начались проблемы с пищеварением, то на работу выходить запрещено и три дня следует сидеть дома с тех пор, как проблемы с желудком кончились. В заключении своей лекции она сказала, что теперь нам надо ждать инструктажа непосредственно на фабрике. Я был разочарован тем, что опять нужно чего-то ждать.
Почти каждый день Люба приглашала меня к себе в гости и угощала алкоголем, иногда я заходил к ней вместе с Ричардом, с которым меня отправляли гулять. Ричард сказал мне как-то раз, что ему не нравится играть с Никитой, потому что он часто ведет себя очень глупо. Я сказал, что он прав, но Никита не виноват в том, что он такой, просто его дурно воспитывают и он может помочь ему стать более или менее приличным ребенком. Это, конечно, был нечестно с моей стороны – принуждать парня к общению, которое ему не нравилось, но отказать Любе, которая обладала важной для меня информацией я боялся. Каждый день она обещала мне спросить мужа о съемном жилье, и каждый раз ничего не узнавала. Что меня начинало сильно раздражать. Зато мне приходилось иногда петь для неё народные песни, предварительно напившись до нужной кондиции, часто она требовала потанцевать с ней под ужасную эстрадную музыку.
Однако все эти песни и танцы были не так болезненны для меня, как смотреть на её отношения с сыном. Это был тот самый кошмар, который мне приснился в Стокгольме про моего сына, только теперь я видел его во всех чудовищных подробностях. Ричард тоже был частью этого кошмара со своей тоской по общению с отцом. Как-то раз он мне признался в том, что я ему чем-то напоминаю его отца. Как-то раз я играл с ним в бадминтон на поляне около дома. Мимо нас прошли Александра под руку с Кеном, и он сказал мне, что из меня получится очень хороший отец. На это я только мрачно покачал головой и сказал, что у меня есть сын, и я очень плохой отец, потому что не могу даже познакомиться с ним. И этот комплимент, и мой искренний на него ответ, который просто неожиданно, помимо моей воли слетел с моего языка, очень расстроили меня. Ричард сказал, что больше не хочет играть, и начал расспрашивать меня о моем сыне, и я не мог ему не рассказать свою грустную историю.
То и дело в моей голове мелькала мысль о том, что я обязан заявить в органы опеки о том, что Люба ужасно обращается со своим сыном, чтобы его у неё забрали и отдали в другую семью. Я гнал эту мысль прочь, говорил себе, что это не мое дело, что мне незачем вмешиваться, что мне никто не поверит, а доказать то, что я постоянно наблюдал практически невозможно. А эта ужасная мамаша как-то с гордостью сказала, что её муж бьёт своего пасынка. Я спросил зачем, а она ответила, что так он учит его драться, чтобы он с детства мог за себя постоять и не был такой размазней, как Ричард. Один раз она мне пожаловалась на то, что в школе ей сказали, что её сын ведет себя не совсем адекватно, что он дерется с другими детьми, провоцирует их на агрессивные проявления. Она утверждала, что агрессивное поведение её сына – это нормально, а вот жалобы педагогов – это чепуха. Однако, как я заметил, самое болезненное для Никиты было не то, когда его мать его била. В истерику он начинал впадать, когда она обещала отвезти обратно в Латвию и сдать в детский дом. Она довольно часто его этим пугала, когда он не слушался. Пока он рыдал, она в мелких подробностях описывала ему, как ему трудно будет жить в детском доме и мне казалось, что она получает от этого садистское наслаждение.
Я был вынужден безучастно все это наблюдать и меня не покидала мысль о том, что с моим сыном вполне могут обращаться точно так же, и я ничем не в состоянии ему помочь. Единственное, что я могу сделать – это все бросить, приехать к нему и так же наблюдать за его мучениями. Как-то я спросил Любу, зачем она привезла сына в Англию, ведь её муж от этого был явно не в восторге, а её бывший сожитель очень любил своего сына, рано или поздно он выйдет из мест лишения свободы. И тут она сказала, что любит своего сына, что нормально его воспитывает, что у него отличные условия проживания. Я немного слышал о её матери от её отца, и подумал, что возможно для неё такое воспитание действительно являются нормой. Её отца, брата моей бабушки, женили сёстры на её матери буквально насильно. Зачем-то привезли его в Ригу из Новороссийска и женили, чтобы был под присмотром. Прожили вместе они совсем недолго, развелись. С дочками, как я понял, он общался не очень охотно, да и Люба про своего отца толком сказать не могла.
Пил я в то тревожное время достаточно много, но практически не пьянел, так, как у меня было состояние постоянного ожидания удара от всех окружающих. Единственной отдушиной было общение в интернете. Об ужасных подробностях своей жизни я не хотел писать своей маме, но не писать об этом я не мог, потому писал одной женщине. Я не видел её фотографии, не знал её имени и фамилии, знал только то, что она, как и Александра из Абакана, но уже очень давно живет в Украине и работает программистом. Ни минуты я не мог остаться один, вечно меня кто-то о чем-то спрашивал, о чем-то просил, что-то приказывал. Возможно, что от нервного перенапряжения, у меня иногда начинались приступы неконтролируемого смеха без причины. Конечно, я их подавлял, но делать это было очень трудно.
Проблему с уединением в шумной квартире Александры я все-таки решил. Как-то раз она попросила меня убрать свой спальный мешок с матрасом в кладовку под лестницей. Я обнаружил, что там очень много свободного места и залез туда сам, улегся на свой матрас, положил ноутбук на живот и принялся смотреть кино. Так я там под лестницей и поселился, протянул туда удлинитель, освещал это небольшое помещение своим навороченным дорогим фонарем, который купил еще в Норвегии. Александре и её семье понравилось, что я больше не сидел ни на кухне, ни в гостиной. Конечно, печатать на компьютере было не очень удобно, но там я был один. Не смотря, на то, что я платил ей за питание и помогал в приготовлении пищи, я норовил поесть какой-нибудь сухомятки, а не ту бурду, что она готовила.
Виктор дал мне адрес сайта, на котором были опубликованы все адреса рекрутинговых агентств в Норидже. Утром я спланировал по карте свой маршрут, намереваясь зарегистрироваться во всех агентствах, где получится это сделать. Для начала я добрался до центра и тут мне позвонили из агентства, в которое меня водила Люба. Меня спросили, через сколько я смогу добраться до них. Я ответил, что минут за десять, ибо был я совсем рядом. Звонил мне Драгомир, и говорил на английском, чтобы проверить, мои познания в этом языке. Он сразу же усадил меня в машину и повез на фабрику вегетарианских продуктов в город Фекенхам. Путь был долгим, двадцать миль, по узкой забитой автомобилями дороге, бессмысленно извивавшейся в полях, надо было ехать примерно час.
За этот час он подробно расспросил меня о моем опыте работы, сказал, что в Восточной Англии хорошо, потому что в ней живут в основном гастарбайтеры из Восточной Европы и совсем мало черных, только ямайцы. Я не выразил радости по этому поводу, потому что уже тогда я осознал то, что с жителями Восточной Европы мне как раз работать не нравится. Так же Драгомир сказал, что у меня очень колоритная фотография на паспорте. Я там был с ирокезом и длинной бородой, заплетенной в косичку. Он спросил, какую музыку я слушаю, и я первым делом назвал польские панковские группы, которые я знал. Оказалось, что не так давно он тоже носил ирокез и бороду, а панк слушал и в тот момент, просто должность заставила носить костюм и галстук.
В Фекенхаме на ресепшене фабрики красовалась огромная табличка, гласящая о том, что вакансий нет. Вакансий не было, а я с Драгомиром пошел вокруг здания, чтобы начать работу на этой фабрике. Сначала он познакомил меня с тремя коллегами, с которыми я впредь должен был ездить на работу. Он пошутил, сказав, что они из Узбекистана, Азербайджана и Армении. Потом они пошли в раздевалку, а я в кабинет к супервайзеру, который провел инструктаж в ускоренном порядке. Я ответил на несколько простых вопросов, главным из которых был о том, умею ли я читать латинскими буквами, и считать. Он сказал, что мне надо будет читать рецепты. Дело было в том, что агентство обещало фабрике пятерых работников к тому дню, но из пятерых явились только трое. У одного был слишком большой размер ноги и на фабрике не нашлось для него безопасной обуви, без которой работать нельзя, а другой получил работу по контракту на другой фабрике и не предупредил об этом агентство.
Супервайзер Мартин, худощавый низкорослый англичанин, с большими грустными глазами выдал мне безопасные ботинки и проводил в раздевалку. Трое моих новых коллег заговорили со мной на русском. Двое были из Латвии, а третий, на машине которого мне предстояло ездить на работу из Литвы. Мне эти трое как-то сразу не понравились. Шкафчики были положены только тем, кто работал по контракту. Тем, кто работал, как мы, через агентство, надо было вешать куртки на крючки на стене, и натягивать белые комбинезоны поверх своей одежды. На голову мы должны были одеть сеточки розового цвета. Там были так же сетки красного цвета для супервайзеров, белые для инспекторов, синие для тех, кто работал по контракту, желтые для учеников, и зеленые для тех, кто мог оказать первую медицинскую помощь. Мне, пришлось еще одеть сетчатый намордник, потому что у меня были усы. Потом мы пошли к начальнику цеха сдавать телефоны, ношение которых на производстве было строго запрещено. Мне пришлось еще снять все свои кольца и сдать вместе с телефоном.
При входе в цех надо было помыть руки и одеть одноразовые перчатки. Одного из нас отправили на участок, где взвешивались мука, сахар, и прочие компоненты для замешивания теста. А остальных повели к линии, в зону повышенной санитарной безопасности, что значило зайти в еще одну раздевалку, в которой надо было поменять ботинки на резиновые сапоги, одеть белые халаты поверх комбинезонов, всполоснуть руки и одеть новые перчатки. Наш водитель, Томас, сказал, что, чтобы сходить в туалет или на обед, нужно сначала переодеться обратно в ботинки и снять халат, потом зайти в первую раздевалку, снять комбинезон, сетку с головы, одеть уличную обувь и только после этого можно идти в туалет, а потом все эти переодевания проделать еще раз, и три раза помыть руки. Я поблагодарил его за информацию и спросил, что мы будем делать на линии, на что он только пожал плечами.
Около конвейерной линии нас встретили три супервайзера ближневосточной внешности. Самый низкорослый из них представился Мухаммедом с сказал, что он главный на линии, меня он отправил с Айдином учиться работать на миксере, чтобы готовить тесто для английских пирогов. Томас остался на линии, а последний мой коллега пошел готовить начинку из яблок или ревеня для этих крамблсов. На первый взгляд работа показалась мне совсем не хитрой. Около миксера в ряд стояли контейнеры на колесах с мукой, сахаром и прочими компонентами, на поддоне лежали кубы сливочного масла, которое надо было нарезать струной, измерить его температуру, взвесить нужное количество и кинуть в миксер вместе с содержимым контейнера, который туда выгружался с помощью электрического подъемника. Месить тесто надо было по секундомеру, не больше и не меньше, точно столько, сколько было указано в рецепте. Хотя, как мне объяснил Айдин, если температура масла была выше, чем в рецепте, то месить надо было меньше по времени, и наоборот, если масло было слишком холодным, то месить надо было подольше.
Контейнеры с готовым тестом я должен был везти или сразу на линию или ставить в холодное помещение. Полученное тесто должно было получаться сыпучим, но слипаться, если его сжать в ладони. Я спросил своего нового начальника, что делать если я все-таки получится не то, что нужно, слишком липкое. Он строго посмотрел на меня, но повел показывать, куда отвезти контейнер с испорченным тестом, и потом надо было еще сказать весовщику чтобы он по этому рецепту отвесил мне еще муки, сахара и прочих компонентов. Так же он показал, где морозильник, в котором хранилось масло, сказал, что его нужно заблаговременно размораживать, примерно часа за два до начала замешивания. Так же я должен был следить за тем, чтобы оно не слишком нагрелось и ставить поддон охлаждаться в специальное помещение. Периодически я должен был еще споласкивать миксер из шланга. Через час я остался один, без присмотра, и на этом мое обучение закончилось.
Конечно, не всегда я месил тесто для пирогов. После того, как заказы на них выполнялись, надо было идти выполнять другие работы на другие участки, по большей части это была работа на линиях, приходилось часами выполнять одно и то же движение в определенном ритме, становясь придатком машины. К примеру, два последних часа в первый рабочий день я и еще десяток работников от агентства резали батоны хлеба ножами. Из разговора двух своих коллег, с которыми мне предстояло добираться на работу в одной машине я узнал, что агентство направило нас на эту фабрику работать постоянно, операторами, то есть, вызывать нас будут регулярно по четыре дня в неделю на семь часов, и зарплата была около восьми фунтов в час. И если мы хорошо себя проявим, то через пару месяцев фабрика с нами заключит контракты.
Рабочий день закончился в десять вечера, я переоделся вместе со своими попутчиками, и мы загрузились в машину Томаса. Он сказал, что проезд стоит пять фунтов туда и обратно. Я сразу заплатил ему два с половиной фунта за проезд. На обратном пути Томас рассказал о том, что ранее он жил и работал то на Кипре, то в Швеции, клал плитку, работа была неофициальной, и непостоянной, что ему надоело, и он приехал в Англию к двоюродному брату, хотя у него были и другие варианты. Он мог так же поехать к одной двоюродной сестре в Испанию или к другой в Америку. Потом он, как и многие литовцы, встречавшиеся мне, начал хвастаться.
Он рассказал, что на Кипре было много украинок, молдаванок, россиянок, которые работали там по визе и хотели выйти замуж за европейца, чтобы получить постоянный вид на жительство в Европе. Он обещал им брак, но только не фиктивный, предлагал им для начала просто пожить вместе гражданским браком, на что они соглашались. И тут он начал рассказывать, как он заставлял их не только готовить ему есть, но и покупать продукты на их деньги, и они на это шли, только бы он взял их замуж. Потом их терпение и виза кончались, и он их выгонял и находил других. Все, кроме меня ржали над глупостью доверчивых женщин и хитроумием Томаса, а я делал вид, что не слушаю его. Потом он сказал, что одна из этих женщин все же обокрала его на прощание, унесла его золотой браслет, одеколон, телефон и немного наличности с кошельком.
Меня высадили в центре города и сказали, что заберут меня ровно в час дня на этом же месте. До дома от центра мне было совсем не далеко идти. Я был рад по уши, ведь я уже заработал около пятидесяти фунтов и совсем не устал. Конечно, неприятно было добираться домой, слушая истории хитроумного плиточника из Клайпеды, но это было терпимо по сравнению с разговорами, которые иногда приходилось вести с Александрой или Любой. Мне очень понравился и график работы, когда я приходил домой Александре уже пора было ложиться спать, и Люба тоже работала в первой половине дня. Я ненадолго заскочил к Любе, рассказал о своей удаче, и она сказала, что мне действительно крупно повезло так сразу устроиться оператором на постоянной основе. Обычно сначала агентства посылают новичков только стоять на линиях, и то непостоянно, то есть по вечерам нужно было ждать сообщения на телефон, в котором были приглашения на работу. Иногда эти приглашения не приходили, иногда приходили приглашения на другие фабрики из других агентств. Часто случалось так, что каждый день недели работник проводил на разных фабриках.
Александра как-то опечалилась тем, что мне так сразу повезло, что я уже вряд ли пойду работать на её фабрику. Особо разговаривать я с ней не стал, сказал, что сильно устал после рабочего дня и очень хочу спать, заперся в своей кладовке под лестницей, включил компьютер и еще несколько часов переписывался с мамой и друзьями. Утром я вышел прогуляться по парку перед работой, после завтрака, зашел в магазин, вернулся домой, спокойно посидел с компьютером за столом в гостиной, и потом только пошел в центр, на то место, где меня должны были подобрать на работу.
По дороге на работу Томас сказал мне, что в центре ему меня забирать неудобно, сказал, чтобы на следующий день я подошел к литовскому магазину, у которого он меня высадит вечером, чтобы я узнал, где он находится. Мне очень хотелось добираться на работу в тишине, но попутчики мои не могли без болтовни. На этот раз о себе рассказал Алан, который помимо латышского и русского языка еще хорошо знал польский. Вероятно, он был латвийским поляком. Он сказал, что живет в Англии уже пять лет, пожил и в Лондоне, и в Ливерпуле. В Латвии он сначала работал в полиции, потом охранником в супермаркете, потом в фирме, которая занималась монтажом сцен для концертов, а перед отъездом у него даже была своя строительная бригада.
Его рассказы о работе на различных английских фабриках меня заинтересовали. Он рассказал, как это агентство сначала отправляло его работать на мясокомбинат в другом городе, там хоть и платили больше, чем на этой фабрике вегетарианских продуктов, но там было холодно, и младшие супервайзеры были не курды и турки, а поляки и литовцы, и относились к своим подчиненным не так уж демократично. Один раз он пронес свой телефон в цех, супервайзер это заметил и тут же позвонил в агентство, попросил его на фабрику больше не присылать и вместо него привезти нового в течении часа, а ему велели немедленно покинуть фабрику. Время было уже позднее, на улице было прохладно, шел дождь, а одет он был очень легко. Пришлось ему идти домой пешком, потому что у него то ли денег на обратную дорогу при себе не было, то ли транспорт уже не ходил. На дороге его подобрала какая-то сердобольная африканка и довезла до Нориджа, хотя ей было и не по пути.
Потом Томас начал спрашивать Алана о том, как ему открыть счет в банке и только тогда до меня дошло, что на работу можно было устроиться и без банковского счета. Следовательно, Александра, её семейство, её подруга и Люба ни черта не знали об английских порядках, а может кто-то из них и знал, но не сказал мне. А в раздевалке я так же узнал, что можно устроиться на работу и без номера национальной страховки и получить его в течении трех месяцев. То есть, я зря ждал две недели, и мог в первый же день приезда зарегистрироваться в нескольких агентствах и через пару дней уже где-то работать, если бы меня с самого начала не начали дезинформировать. Я как бы между прочим сказал, что мне удалось открыть счет в банке, до устройства на работу и все были очень удивлены.
Первая рабочая неделя прошла без особых происшествий, я быстро вошел во все тонкости своей основной работы и более или менее привык к работе на конвейерных линиях. А у Александры случилась беда тем временем. Кен вдруг начал её избегать, а от другого коллеги она узнала, что он всем рассказал о том, что она его постоянно использует в своих корыстных целях, вечно просит, чтобы он всюду возил её на своей машине, собирается переселиться в его квартиру, постоянно намекает ему на то, что он должен ей что-то подарить. В общем, вся фабрика узнала о том, что она заводит отношения с мужчинами, чтобы поиметь материальную пользу, практически проституцией занимается. Многие начали посмеиваться ей вслед, это был позор и это было унижение для неё.
Все это она рассказала мне, и потребовала, чтобы я ей посочувствовал и дал как можно больше самых мелких монет, если у меня есть. Я послушно отдал ей горсть мелочи, не зная, что она с ними собирается делать. Оказалось, что она подстерегла бедного англичанина в столовой, когда там было много народу, проорала заранее заученный текст обвинений, швырнула ему в лицо несколько горстей мелочи. Помимо заученного текста на английском, она еще обматерила его на русском. После чего по фабрике поползли слухи об этом скандале. А Александра сразу после этого еще и пожаловалась на Кена в агентстве, сказала, что он ей воспользовался, обманул, а потом бросил и еще и распустил про неё гадкие сплети. Клонила она к тому, что ей теперь противно работать с ним на одной фабрике.
В финале этой истории она торжествующе рассказала мне о том, как Кен пытался попросить у неё прощения, хотя и не понимал, в чем он виноват, зачем она устроила этот скандал, почему нельзя было расстаться по-человечески, как воспитанные люди, что у него был стресс после этого. Она сказала, что на её фабрике он больше не работает. В то же время ей было очень горько оттого, что она требовала от него так мало – всего лишь возить её на машине туда, куда она захочет, жить в его доме и немного подарков. Она даже не собиралась забирать у него всю зарплату, она готова была готовить ему еду. А он, мало того, что хотел тихонько от неё ускользнуть, так еще и рассказал всем о её скромных требованиях. После этого я понял, что от неё будет не так-то и просто отделаться, и начал серьезно опасаться, что теперь она начнет склонять к сожительству меня, а на счет квартиры Люба так ничего и не узнала.
На выходных я пошел к Любе, опять с ней пил, и настырно просил её помочь мне сбежать от её пожилой подруги, которая все еще не теряет надежды к кому-то пристроиться и жить за чужой счет. Но вместо информации о съемном жилье она выдала мне бланки заявления на получение пособия по малой зарплате, которое выплачивали тем, у кого доход не превышал тысячи фунтов в месяц. Я сказал, что не знаю, сколько я буду получать в ближайшем будущем, возможно, что после получения контракта буду работать больше часов и тогда зарплата будет выше тысячи фунтов в месяц, потому это пособие придется возвращать. Я хотел отказаться от этого пособия, но Люба сказала, что я могу его просто откладывать на черный день, и, если оно мне действительно не понадобиться просто вернуть его в конце финансового года. Я нехотя согласился, запечатал заявление в оплаченный конверт с гербами и кинул в почтовый ящик.
Вскоре на работу с нами стал ездить еще один коллега, которого звали Каспар. Ростом он был выше двух метров, родом он был из Даугавпилса, у него было высшее образование, но английский он знал очень плохо. До приезда в Англию у него была своя фирма, которая занималась установкой громоотводов. Успех его бизнеса был основан на том, что его друг работал в пожарной инспекции. Только заканчивалось какое-то строительство, как являлся пожарный инспектор, говорил о необходимости громоотвода и давал координаты фирмы, которая может его установить по либеральным ценам. До кризиса этот бизнес процветал, но потом, когда стройки остановились, дела пошли хуже, а когда друга сократили из пожарной инспекции, стало совсем плохо. И тогда он закрыл фирму и поехал в Англию. Пару месяцев он поработал с индюками, на той фабрике, где работала Александра, и ему там очень не понравилось, потому что супервайзеры там постоянно покрикивали на рабочих, как на скотину, штрафовали за малейшую оплошность, и перерывы были такие короткие, что не возможно было ни покурить, ни поесть.
Это был единственный нормальный человек из моих попутчиков, с которым мне было не противно находиться. Ему я проболтался о своем затруднительном положении, и он тоже обещал мне поспрашивать знакомых о съемном жилье. Другие попутчики, узнав о том, что я живу со старухой, начали постоянно отпускать сальные шутки по этому поводу. Да и вообще юмор был у них еще тот. Демисс, пятый наш товарищ, по утрам в раздевалке часто занимался тем, что рвал комбинезоны и халаты, после чего аккуратно складывал их и клал обратно на полку. Как-то раз он спрятал мои ботинки в подвесной потолок. Мне пришлось ехать домой в рабочих, и только на следующий день он показал, где лежит моя обувь. Но больше всего он издевался над англичанином Крисом, который работал недалеко от меня, мыл бадьи для начинки. Этот Демисс сразу сказал Крису, что на русском его имя означает, что он крыса и с тех пор начал называть его крысой. Часто он обзывал его геем, выключал свет в помещении, где тот работал, кидался в него моим слипшимся тестом.
Впрочем, этот Демисс как-то раз начал предлагать мне и Томасу срубить денег без каких-либо усилий. Он предложил нам открыть счета в нескольких банках, дать ему их реквизиты и потом каждый день снимать с этих счетов деньги в банкомате и отдавать ему, оставляя себе небольшой процент с этих денег. Я отказался сразу, а Томас начал его расспрашивать, кому и зачем это надо, сколько денег надо будет снимать и сколько можно оставить себе и какое грозит наказание, если об этом узнает полиция. Тот ответил, что в основном это деньги хакеров или других криминалов, что с каждого счета можно иметь по двадцатке в день, что полиция за это только закроет эти банковские счета, что он таким образом очень долго не работал и неплохо жил и сейчас он устроился на эту работу только для того, чтобы ему со временем разрешили снова открыть счета в банках после предъявления справки об официальной зарплате. Томас сказал, что подумает и потом даст ему знать о своем решении.
Как-то раз за обедом Демисс заговорил со мной о том, что курды вообще-то нормальные ребята в отличии от уроженцев Восточной Европы. И он рассказал мне, что пару лет жил и работал в небольшом городке, где жили только курды. Ему даже нравилась их народная музыка и танцы, их кухня. Так же он сказал, что возможно заключить фиктивный брак с курдской женщиной и получить за это две тысячи фунтов. Я уточнил эту информацию у Любы, и она это подтвердила, только было две неприятные детали в этом деле – надо было лететь к ним, хотя и за их счет, и надо быть православным, католиком или мусульманином, а я креститься не хотел. Вскоре Демисс лег в больницу, на операцию, у него было смещение позвоночных дисков. Он сказал, что в Латвии эта операция стоит бешеных денег, а в Англии ему её сделают бесплатно. После операции он так и не вернулся к работе. Вероятно, снова занялся отмыванием денег, не иначе как.
Неожиданно произошла очень неприятная вещь. Велосипед мой был пристегнут к перилам на террасе. В доме Александры подъездов не было, была открытая лестница, а от неё до входов в квартиры вели террасы. Велосипед мой был пристегнут как раз напротив окна из кухни, на расстоянии полутора метров от него. Форточка была всегда открыта и постоянно по вечерам на кухне кто-то сидел. К тому же к Виктору приехала из Нарвы его сестра, немного погостить. Одним вечером я зашел в квартиру с каким-то странным чувством, что что-то не так. Когда я еще ужинал, с работы вернулись Андрей с Виктором и сообщили мне, что мой велосипед угнали и предъявили мне разбитую каленую цепь, с сильно искореженным, но не сломанным замком, сказали, что цепь нашли внизу, на газоне.
Мне это все показалось подозрительным, перекусить кусачками каленую цепь воры не смогли, и разбили её, а это нельзя было сделать тихо, а такой шум под окнами кто-то должен был услышать. И зачем Андрею было искать сломанную цепь в траве по темноте? Внешне я был спокоен, не подавал виду, что я расстроился, только помянул о том, сколько стоил велосипед. И тут у Александры и Андрея буквально глаза на лоб полезли. Сначала они говорили, что я вру, что такого быть не может, что он купил свой велосипед за сто фунтов. Я принялся долго и убедительно объяснять, что такое рама из авиационного алюминия, сколько стоят только тормоза с гидравлическми приводом и так далее. В заключение я предложил ему просто зайти в магазин велосипедов и посмотреть, сколько стоит подобный агрегат. Александра вдруг спросила меня, почему я сразу ей не сказал, что мой велосипед такой дорогой. Она выглядела очень расстроенной, и мне не верилось в то, что она так переживает из-за меня. На следующий день я рассказал об этом на работе и все в один голос говорили мне, что велосипед у меня украли Андрей и Виктором, или же Александра навела каких-то других воров. В то же время я понимал, что доказать я ничего не смогу, и в полицию обращаться бесполезно.
Я понял, что какие-то тучи начали сгущаться над моей головой, когда мои друзья по социальной сети начали писать мне о том, что в мой аккаунт кто-то заходит в том время, когда я на работе. По своей беспечности, я ничего не предпринял, в связи с этим, да и не знал, что тут можно предпринять, ибо понятия не имел о том, кто бы это мог быть. Потом дочка Александры с каким-то злорадством сообщила мне о том, что её мама в последнее время стала совсем какой-то раздражительной и вообще ведет себя странно. Но и этот сигнал я как-то оставил без особого внимания, сказал, что это все вероятно из-за скандала с Кеном.
И тут случилось очередное совпадение, которое мне сильно помогло. За обедом Томас, как это часто бывало, хвастался. Он говорил, что он запросто может найти в Англии все, и новую высокооплачиваемую работу, и дешевое жилье, и даже нашел человека, который всего за тридцать фунтов объяснил ему, как получить пособие по малой зарплате. И тут я сказал, что на счет дешевого съемного жилья он вряд ли владеет информацией. Он достаточно эмоционально заявил, что я просто умственно отсталый, если долго работал в Литве и так и не узнал, как по-литовски будет комната. Я напрягся и все-таки вспомнил это слово, но не понимал, к чему он клонит. Раздраженно он напомнил мне о том, что я каждый день жду его у литовского магазина, где полная доска объявлений о сдаче комнат и квартир.
Правда тот счастливый день и был омрачен тем, что этот Томас и Алан велели мне вытащить сначала из цеха, а потом за проходную огромный черный мешок бракованных кексов. Есть их было можно, просто тесто было неровно залито в формочки. Я, конечно, начал отпираться, сказал, что не люблю сладкое, и эти кексы мне не нужны. И тут Томас сказал, что просто не повезет меня с работы, если я не вынесу им эти кексы. Алан так же мне угрожал тем, что будет жаловаться на меня в агентство и ему поверят больше, чем мне, потому что он там уже давно зарегистрирован. Я сомневался в том, что они на такое решаться, но решил не конфликтовать и понес мешок из пекарни через весь цех к рампе, бросил его за контейнер с мусором. Переодевшись, выйдя на улицу, я забрал этот злополучный мешок из-за контейнера, пронес его через проходную и кинул в багажник машины Томаса. Они были довольны тем, что у меня все получилось, но уже в Норидже взяли из этого мешка по паре кексов и бросили мешок у дверей литовского магазина.
Сначала я решил донести кексы до ближайшего мусорного контейнера, а потом подумал притащить его домой к Александре, поесть там любят, и все какие-то непривередливые. В общем, я все-таки дотащил этот мешок до дома, взял пару тазиков и выпотрошил в них кексы из мятых формочек. Я подумал, что зря это сделал, что мной вероятно будут недовольны и я получу нагоняй за то, что принес в дом какую-то гадость. Но нет! Когда я к одиннадцати часам вылез из кладовки, тазы были пусты, мятые кексы все были поедены.
Я взял блокнот с ручкой и пошел на работу пораньше, чтобы переписать все объявления, в которых было заветное слово. Нужных мне объявлений было не так уж и много, но они были, и я по одному из них тут же позвонил и договорился о встрече вечером. Мне не терпелось собрать свои вещи в велосипедные сумки, уйти из квартиры Александры и больше никогда её не видеть. После работы, на ночь глядя, я поперся в район железнодорожного вокзала, долго искал нужную улицу, а потом пришлось перезванивать хозяину квартиры, чтобы узнать у него, как войти. Хозяин добродушно матерился, не зная, как мне объяснить, что вход в квартиру на заднем дворе. Квартира оказалась просторной студией с тремя койками, кухонным столом электрической плитой, туалетом и душем. Инвалид колясочник предлагал мне за пятьдесят фунтов в неделю не комнату, а только одну из трех коек. Причем интернет надо было подключать самому. Я сказал, что подумаю над его предложением и позвоню в конце недели.
Койко-место в просторной студии было лучше, чем дальше жить с Александрой, которая к тому времени уже начала устраивать мне истерики по поводу того, что я совершенно ничего не делаю со своими морщинами на лбу, не хочу купить себе белые кеды со стразами, которые ей нравятся и не отращиваю себе длинные волосы. Когда я уже подходил к дому, вдруг пришло сообщение от Любы о том, что её любимая подруга Александра знает про меня все, потому что надо нажимать кнопку «выход» после того, как пользуешься чужим компьютером. Я не сразу понял в чем дело, но, когда уже подошел к двери в квартиру, все сложилось у меня в голове. Александра заходила в мой аккаунт в социальной сети и читала мои личные переписки, это объясняет её раздражительность в последнее время и то, что она подолгу сидит, запершись в своей комнате.
В переписке со многими людьми я в деталях описал её с беспощадной откровенностью, да и не только её, Любу тоже, я написал о том, что она творит со своим сыном. Так же о том, что как-то раз она пригласила меня в ночной клуб, напилась там, а когда я проводил её до дома, она попыталась уложить меня в свою кровать, и мне пришлось, отпихнув её очень быстро ретироваться из её квартиры, а она кричала мне вслед на весь дом, что догонит и убьет меня. Вероятно, Александра просто долго не знала, что ей делать. С одной стороны она уличила меня в неблагодарности по отношению к ней, а с другой как-то неудобно было признаваться в том, что она читает чужие письма. Но вот, она прочитала о том, что у меня наметились успехи в поиске съемного жилья, и она начала действовать решительно. Дав прочитать мои письма еще и Любе, она рассчитывала на меня как-то воздействовать вместе с ней.
В те дни чувствовал я себя совсем плохо, то и дело поднималась температура, тошнило, и жутко болели уши. С ушами у меня давно были проблемы, слишком много серы выделялось и надо было их регулярно промывать, а если я с этим затягивал, то они начинали болеть. В общем мне было так плохо, что возможный скандал меня как-то не очень напугал. В крайнем случае я был готов к тому, чтобы собрать вещи и уйти ночевать в укромном уголке парка, который я давно приглядел. В конце концов скандалы некогда были для меня обыденной повседневностью. Я вошел в квартиру, и как ни в чем ни бывало прошел на кухню. Там сидела Александра и предложила мне поесть супу. Я сказал, что болею и потому аппетит у меня отсутствует. Про чтение моей переписки, она сообщила мне спокойно, сказала, что напечатала там мне свой ответ на все те гадости, что я про неё там написал свой невесте. Сказала, что бог мне судья, что он не оставит мою черную неблагодарность без наказания.
За окнами послышались крики Андрея, он обзывал меня дурными словами и требовал, чтобы я к нему вышел, чтобы разобраться. Я улыбнулся, покачал головой и пошел было наружу. Эта моя реакция напугала Александру, она попросила меня сесть обратно и побежала наружу сама. Не знаю, что она там говорила своему сыну, но он через пять минут зашел в кухню улыбаясь, вежливо со мной поздоровался и принялся ужинать. Александра попыталась начать разговор на отвлеченные темы, её сын тоже, но я сказал, что есть действительно не хочу, и пойду спать в кладовку. Злости у меня никакой не было, не было и страха, я был спокоен, хотя и находиться рядом с ними было противно, хотелось отряхнуть их от себя, как какую-то грязь.
Перед тем, как лечь спать, я зашел в свою социальную сеть и увидел, что от моего имени Александра переписывалась с моей подругой, имени которой я не знал, фотографии которой не видел, я даже не знал, сколько ей лет, но Александра почему-то решила, что у меня с ней роман. Она писала ей, чтобы она мне не верила, что я депрессивный нытик, что все то, что я там о ней написал неправда. В общем она предупреждала мою виртуальную подругу о том, что жить со мной не сахар. Писала Александра латинскими буквами, и с кошмарными грамматическими ошибками, напечатала она достаточно много, ей очень хотелось расстроить мой брак. Моя подруга пыталась её успокоить, как-то меня оправдать и это только еще больше раззадоривало Александру. Я написал всем своим друзьям о том, что произошло, даже рассказал об этом в одной группе и всем было очень интересно, чем все это в итоге кончится.
Утром я пораньше ушел из дому, чтобы перед работой зайти в поликлинику, но удалось только записаться на следующий день. Пару часов я просто шлялся по городу, перекусил магазинными бутербродами на скамейке в парке. По дороге на работу я рассказал своим коллегам о том, что со мной произошло. Алан только отпустил пару шуток ниже пояса и посмеялся. Каспар сказал, что я напрасно жил с сумасшедшей женщиной. А вот Томас посоветовал мне побыстрее найти новое жилье, собрать свои вещи и уйти, ничего не заплатив ей за последнюю неделю, дескать пусть знает, как по чужим аккаунтам лазить. Когда я возвращался с работы мне позвонила Люба и пригласила к себе домой, чтобы поговорить о моем недостойном поведении, но я отказался, сказал, что не о чем нам больше с ней говорить. Я предложил ей деньги за помощь в оформлении пособия по малой зарплате, она отказалась и начала орать на меня по телефону, обвинять в том, что я обидел даже не её, а её сына, и я просто отключился.
Есть мне не хотелось, потому я сразу прошел в кладовку, и лег спать, был четверг, на следующий день на работу выходить не надо было. Я мог спокойно сходить к врачу, а потом заняться поиском съемного жилья. Утром я все-таки вышел на кухню, чтобы что-то съесть. Там сидели Александра и её дочка, которая смотрела на меня с каким-то уважением и украдкой улыбалась. Узнав о том, что мне не здоровиться, она начала объяснять мне, как сходить в поликлинику, даже предложила меня проводить. Я сказал, что дойду и самостоятельно, что рано еще меня хоронить. Александра сказала, что у неё день рождения и мне ничего другого не оставалось, как пожелать ей счастья в личной жизни, хоть и выглядело это каким-то издевательством с моей стороны.
К своему доктору индусу я не попал, меня принял другой доктор, выписал мне антибиотики и порекомендовал мне промыть уши самостоятельно шприцом или клизмой, сразу после того, как воспаление пройдет. Выйдя из поликлиники, я тут же позвонил по одному из объявлений и договорился о встрече на квартире через час. Пришлось заскочить домой, чтобы посмотреть в интернете, где эта улица находится. Локация жилья мне очень понравилась, дом был в двух шагах от улицы, которая переходила в шоссе на Фекенхам, рядом был немецкий супермаркет Лидл и американский гипермаркет «Асда», самый крупный в городе. До туда я добежал, как будто мне вовсе и не было плохо.
Хозяин квартиры, предприимчивый литовец, предлагал мне маленькую спальню с мебелью за пятьдесят фунтов в неделю. Надо было внести еще сотню за две недели вперед. На счет интернета можно было договориться с мужиком из соседней комнаты. Я поспешил заплатить сто пятьдесят фунтов, и попросил у Гинтараса расписку в получении денег. Он посмеялся над моей недоверчивостью, но расписку все же написал, причем на английском, так как русские буквы уже забыл. И вот у меня был ключ от входной двери в квартиру. В комнате моей замка не было, но я не очень переживал из-за этого. Так же быстро, как туда прибежал, я побежал обратно к Александре за своими вещами.
У неё дома готовился праздник, она была уже наряжена и накрашена. Я сказал, что мне нужно поговорить с ней наедине и мы зашли в её комнату. Говорил я с ней, конечно, об оплате за проживание, сказал, что с её стороны не очень-то и честно было брать с меня семьдесят фунтов в неделю за проживание в кладовке и еду, которую есть не очень-то и хотелось. Она сказала, что не брала с меня столько денег, да и я мог отказаться от еды и спать на диване в гостиной и в качестве милости разрешила не платить мне за последнюю неделю. Я предъявил ей её расписки в получении от меня денег, дал ей семьдесят фунтов и потребовал за это расписку. Деньги она без споров взяла и расписку написала, правда в последней расписке не было обозначено за что конкретно я заплатил. В других расписках она писала, сколько стоили продукты, из которых она готовила еду, сколько было уплачено за электричество и газ и так далее.
После произведенного расчета, я сообщил ей, что немедленно собираю вещи и ухожу и выразил пожелание больше никогда с ней не видеться. Она сидела тихо и выглядела как-то подавлено. Я был готов к тому, что с ней придется скандалить и был очень доволен тем, что все обошлось мирно. Вещи я собрал быстро, правда к сумкам прибавился еще один пакет с одеждой. Пока я собирал вещи рядом стоял очень расстроенный Ричард и спрашивал, можно ли ему будет прийти ко мне в гости, когда мы увидимся в следующий раз, зачем я ухожу. И эти детские вопросы были для меня хуже всяких воплей и проклятий. Я собрался с духом и сказал, что вряд ли мы с ним еще раз увидимся, что в жизни часто случаются такие вещи, после которых люди больше не могут общаться. А он задавал все новые и новые вопросы, так что мне пришлось сказать ему, что я очень спешу, похлопать его по плечу и просто выбежать из квартиры. Виктор вышел вслед за мной, пожал мне руку, спросил, почем я снял комнату и где, потом сказал, что тоже собирается съехать от тещи, что с ней жить не так уж и хорошо.
Пока я пер свои вещи на новое место жительства, ужасно захотелось есть, уши перестали болеть, да и жара больше не чувствовалось. Не разобрав вещи, я сбегал в магазин за едой, прикупил пару дешевых кастрюль и сковородку. На кухне я познакомился с Повиласом или просто Повкой, у которого был интернет, и тут же дал ему денег и получил код от вай-фая. Познакомился я и с другим соседом Юстасом и его гражданской женой. Повка стрельнул у меня немного табака, а Юстас одолжил пятерку. Вскоре кухню начали заполнять Повкины друзья, и пришлось мне взять тарелку со своей едой и уйти есть в свою комнату. Окошко в комнате было маленьким, около него стоял небольшой письменный стол с табуреткой, был небольшой шкаф и кровать полуторка. Половина потолка была скошена, так как комната была на втором этаже небольшого двухэтажного домика с двухскатной крышей. Пол был застелен ковролином, дверь в комнату была очень хлипкой, фанерной, чисто символической.
Войдя в свой аккаунт в социальной сети, я заметил, что Александра его продолжала посещать и печатать от моего имени всякие гадости про меня в личных переписках. Ситуация показалась мне совсем нелепой, я даже растерялся и не знал, что мне с этим делать, рассказал об этом в группе и мне порекомендовали срочно сменить пароль. Тогда я задумался о том, понимала ли вообще эта Александра, что входит в мой аккаунт и читает мою закрытую переписку. Опять мне позвонила Люба и снова начала объяснять мне, что такое благодарность, убеждать меня в том, что она нормально обращается со своим сыном, что его поведение совершенно адекватное. Я сказал, что не могу разговаривать и отключился. И тут же пошли одно за другим голосовые сообщения от Александры, которые я удалял не прослушав, были и текстовые, но я их тоже не читал. Вероятно, она приняла на своем дне рождения и захотела со мной подискутировать, но было уже поздно.
Тем же вечером я забрался в горячую ванну, которую на квартире у Александры принять было проблематично. У неё вода была еле теплой, она экономила газ на нагреве воды. Правда и на новом месте ванна была совмещена с туалетом, потому особенно долго в ванне мне понежиться не удалось, гости соседа выпили много пива и захотели в туалет. На первом этаже в гостиной жил мужик, к которому приехала жена с маленьким ребенком. Он был какой-то неконтактный, а его жена и вовсе меня боялась. После ванны я взял свой рюкзак, который купил, чтобы возить в нем бутерброды на работу и ходить в магазин, и пошел в «Асду» за пивом. Не смотря на болезнь, я решил устроить себе праздник по поводу счастливого избавления от Александры и Любы. Пива там был очень большой выбор, как продукты там были со всего мира. Там можно было даже купить готовые пельмени, норвежский сыр, черный хлеб, соленые огурцы, гречку, докторскую колбасу. И цены были очень низкие, особенно, если брать сразу много.
Однако в тот вечер, попивая медовое слабое пиво, я не знал, что, уйдя из одного ужасного общества, я угодил в другое, тоже не слишком приятное общество. В квартире было как-то прохладно, мне даже пришлось одеть теплые вещи из Норвегии. Оказалось, что Гинтарас предупредил моих соседей о том, что не будет им покупать кредит на газ, если они будут тратить его больше установленной нормы. По этой причине они включали газовое отопление очень редко, а в своих комнатах поставили электрические обогреватели. Но электричество он тогда еще не додумался поставить счетчик с карточкой предоплаты. Когда я пошел во дворик выкинуть пустые банки, я увидел, что контейнеры, предназначенные для раздельного сбора мусора переполнены смешанным мусором, разумеется, мусорщики не забирали их из-за этого. И вообще весь двор был завален всяким хламом – покореженной мебелью, и неработающей бытовой техникой. Как человек сознательный, я собрал свой мусор в пакет и понес его в урну в ближайшем парке.
Помимо того, что Алан и Томас постоянно заставляли меня выносить с фабрики продукты в рюкзаке, они еще и решили указать мне, как я должен выглядеть. Им очень не нравились мои высокие ботинки от Доктора Мартина, узкие джинсы, подтяжки, клетчатые рубашки. Им не нравилось, что я ношу усы и бакенбарды, брею голову и не душусь одеколоном. Они мало знали о британских субкультурах и фанатели российскими сериалами про бандитов и ментов. Им хотелось, чтобы я стал таким, как они, одел их форму и разделил их увлечения. Сначала их требования вызвали у меня приступ подавленного гнева. Я немного подумал о том, чтобы купить велосипед и на нем добираться до работы, но дешевый я брать не хотел, а тратить все сбережения на велосипед боялся, к тому же проезжать по сто километров в день даже для меня было как-то слишком. Да и ехать вечером по темной извилистой дороге в дождь и ветер как-то не очень хотелось.
Немного подумав, я решил исполнить их требования, и быть одним из них, до того момента, когда получу контракт, а потом снять жилье уже в Фекенхаме, и тогда уже послать их к чертям. Я нашел себе кроссовки со стальной пластиной на носках, стоили они совсем не дорого. В супермаркете я купил самые дешевые широкие джинсы, майку и дурацкую байку. Усы и бакенбарды я сбрил без сожалений, ведь без них мне уже не надо было носить на работе сетчатый намордник. А вот одеколон я выбрал себе дорогой и надушился им так, что в машине на следующий день дышать было нечем, но двое моих коллег ничего не могли мне сказать. Вскоре я начал посещать одну маргинальную парикмахерскую, в которой работали неопрятные женщины. Однако стригли они не так уж и плохо, а главное всего за пять фунтов.
Выносить продуктов с фабрики меня заставляли все больше и больше, один раз мне пришлось нести в своем рюкзаке целых двадцать килограмм джема. Чего я только ни выносил – молочный порошок, яичный порошок, муку, сахар, масло сливочное и масло растительное, мороженый картофель, яблоки, ревень. Фабрика, на которой мы работали была основана известной веганкой Линдой Маккартни, женой того самого Пола Маккартни. На этой фабрике выпускали различные вегетарианские готовые блюда, по большей части замороженные. Все эти блюда стоили один фунт. Там были котлеты для бургеров из сои, Киевские котлеты, лазанья с фаршем из сои, яичного порошка, молока, масла. Делали даже куриное филе, выглядящее, как самое настоящее мясо, но из той же сои и прочих компонентов, которые можно употреблять вегетарианцам.
Я иногда спрашивал своих коллег, зачем им столько продуктов, ведь съесть все то, что я выносил каждый рабочий день было просто не реально. Они с гордостью говорили о том, что у них есть соседи по квартирам, друзья, знакомые, которые тоже много чего выносят с работы и с ними можно поменяться или даже продать по дешевке. Я только один раз взял фальшивое куриное филе, на изготовлении которого проработал один день, попробовал его дома, мне не понравилось, и я его просто отдал соседям, которые его обильно полили майонезом, горчицей и съели. Один раз за вынесением продуктов я попался, причем начальнику цеха, он только заулыбался, ничего не сказал и ушел. Мне стало ужасно стыдно и воспоминание об этом достаточно долго меня мучили.
Наступила зима, которая в Восточной Англии практически ничем не отличалась от осени или весны, разве что чаще случалась дождливая погода. Я ждал легендарных английских туманов, но их не было, потом прочитал в интернете о том, что туманы исчезли после того, как топить начали не углем, а газом, который нашли в Северном море. Пару раз была какая-то мелкая морось вместо дождя, а так ничего особенного в погоде не было, особенно сильного ветра в тех местах не было в отличии от Дублина. В свободное время, которого у меня было много, я часто бродил по городу и его окрестностям пешком, иногда выпивал кружку пива или эля в пабах. Впрочем, чувствовал я себя в тех заведениях не очень уютно, а напитки в них стоили от трех до пяти фунтов за кружку. Я нашел прекрасную табачную лавку, где табак продавали на развес. Чай я тоже брал на развес в специальном магазине, потому что в супермаркетах продавали только чай в пакетиках, который мне очень не нравился.
В то время я очень много печатал в социальной сети, где часто возникали дискуссии межу россиянами, живущими в России и русскоязычными людьми, живущими в остальном мире. Причиной споров в основном было то, что россияне обвиняли русскоязычных в том, что они предали родину и разъехались по свету в то время, пока родина бедствует. Иногда доходило до полнейшего абсурда, к примеру, немку, которая родилась и выросла в Казахстане и со временем переехавшую в Германию, один мужчина призывал или явиться в Россию и поднимать сельское хозяйство или платить за пользование русским языком. Каких только мнений там не было, к чему там только ни призывали. Была там группа, в которой строчили огромные по объемам посты русские язычники, поклоняющиеся Перуну и прочим древним славянским богам. Были сталинисты и поклонники Гитлера, анархисты, сатанисты, были там и группы неформалов, но в них мало кто писал.
Мне, выросшему на книгах Ремарка, было очень неприятно и страшно читать россиян, которые писали о том, что русский язык самый лучший и красивый в мире, что русский народ самый великий, а все, кто не русские – это просто варвары. Все это мне сильно напоминало Германию в тридцатые годы, те же идеи превосходства одной нации над другими. Но что больше всего поражало, так это нецензурная брань и оскорбления в адрес всех несогласных, не какие-то аргументы, рассуждения, дискуссии, а просто попытки травли всех несогласных с политикой партии. К моему приходу в ту социальную сеть русскоязычных эмигрантов там становилось все меньше и меньше и большинство из них уже не публиковали свои фотографии, скрывали за смешными никами свои настоящие имена и фамилии. Некоторых уже тогда начали блокировать, но они снова появлялись, делая новые аккаунты.
Я помню, как несколько человек, публично и в личной переписке откровенно уговаривали меня приехать в Россию и жить в деревне, правда, никакой поддержки они не обещали, даже напротив, призывали накопить денег на чужбине и привезти их на этническую родину, чтобы начать свое дело в глубинке и не только себя занять, но и обеспечить работой других, создать новые рабочие места. В то же время находились и серьезные люди, которые мне более или менее правдиво рассказывали о настоящем положении дел в российской глубинке и прямо писали о том, что нечего мне там делать. Не смотря на жуткий негатив, который часто возникал в процессе полемики, мне нравилось дискутировать, даже после работы, ночью. Как-то раз мне сообщили, что мой оппонент умер от инфаркта, пока со мной спорил. Я тогда не понял, куда он внезапно исчез в самом разгаре жарких дебатов. Это общение мне казалось гораздо занимательнее общения вживую.
Мне тогда порой казалось, что я могу переубедить хотя бы нескольких человек, что те, кто был со мной заодно тоже кого-то переубедят и в конечном итоге ничего страшного не случится, что не будет никакого культа личности и тоталитаризма с диктатурой. Конечно, я понимал, что те ужасные вещи пишут просто пользователи социальной сети, далеко не самой популярной, что вряд ли пишут они под своими настоящими именами и публикуют в профилях свои данные. Но мне было страшно, что все эти фантазии сумасшедших радикалов могут овладеть массами, ведь в истории такое не раз случалось. Над национал-социалистической рабочей партией Германии сначала в основном смеялись, но через какой-то десяток лет эта партия захватила парламентское большинство, а потом и вовсе стала единственной партией в стране. О большевиках мало кто слышал, они были непопулярны в народе, да и среди интеллигенции. Ленин за несколько дней до февральской революции говорил о том, что даже следующее поколение россиян не доживут до революции. Но вот, после февральской революции эти большевики устраивают контрреволюционный переворот, устанавливают кошмарную диктатуру, начинают кровопролитную гражданскую войну, и никто не может им противостоять.
Я смотрел на тоталитаризм, как на некую опасную эпидемию, в результате которой у большей части общества начинается психическое расстройство, и они перестают думать, начинают только выполнять приказы сверху. И конечно мне было дико читать тех людей, которые писали о своей тоске по сильной руке сильного лидера, который предлагает простые и быстрые решения очень сложных вопросов. И я мог очень долго спорить с людьми, которые утверждали, что на Кубе и в Северной Корее живется намного лучше, чем в Англии, к примеру. Тогда я еще был наивен и не знал, что такое профессиональные тролли, для которых споры со мной были источником дохода.
Значительную часть моей тогдашней жизни занимало общение с соседями по квартире. С Юстасом было иногда интересно поговорить, его родители были школьными учителями, и он был неплохо образован. Однако я видел, как он бестолково живет. Он был должен не только мне, но и всем знакомым и был не в состоянии расплатиться за свою комнату. Его молодая жена не говорила ни на русском, ни на английском, никогда в жизни не работала, и не особенно хотела начать свою трудовую деятельность. Комната, которую снимал Юстас, стоила сто десть фунтов в неделю, она была раза в три больше, чем моя, там было много разной мебели, и огромная двуспальная кровать. Он ездил работать на фабрику морепродуктов один на своей машине, без попутчиков и нерегулярно, иногда его вызывали только два раза в неделю и то меньше, чем на восемь часов. За обязательную страховку машины надо было не так уж и мало платить, да и топлива на сто километров в день тоже уходило не мало. В общем, он тратил намного больше, чем зарабатывал и не знал, как выбраться из долговой дыры, в которую попал.
Повка делал ремонты со своими земляками и был самозанятым лицом, однако он злоупотреблял той свободой, которую ему давал этот статус и часто запивал достаточно надолго. Часто он сидел без денег и просил у меня чего-то поесть, покурить, а то и денег взаймы. К нему постоянно приходили друзья, один из них был из Латвии, ужасно хамоватый парень из деревни, вечно поддатый, он сразу заявил мне, что ненавидит латышей, дружит только с англичанами или литовцами. Как-то раз он попросил, чтобы я дал ему поесть, на том основании, что мы земляки, которые должны помогать друг другу. Другой его друг все учил меня говорить по-литовски, особенно, когда был сильно пьян. Он рассказывал о своих соседях по квартире итальянцах, с раздражением, ему все в них не нравилось, но переезжать он от них не хотел, потому что за комнату они с него брали очень мало.
Еще одним моим соседом, по какому-то дурацкому совпадению стал давний друг Александры, украинец, который мне сразу после моего приезда в Англию предложил вместе поехать собирать цветы в Голландию не надолго, конечно, работа там была сезонной. Я был не против отъезда из дома Александры, но в последний момент у него что-то сорвалось. Он часто заходил к ней в гости после этого, и они вели длинные задушевные разговоры. И тут именно друг Александры въехал в освободившуюся комнату на первом этаже. Об Александре он не упоминал, не знаю, рассказала ли она ему о моей черной неблагодарности.
Вскоре к нему приехали жена и дочка, которой было года четыре. Его дочка часто проказничала, а он её ругал и порол, говорила она только на украинском, и мне было как-то забавно вспоминать язык своего деда, который русский за свою долгую жизнь в Латвии так и не освоил. Украинец этот был очень предприимчивый, он набирал полную машину пассажиров и на выходных мотался в Голландию, чтобы накупить там побольше дешевого табака. Через границу разрешалось провезти определенное количество на человека, вот он и возил с собой попутчиков. Как-то он и мне предложил поехать с ним, но я так и не понял, зачем мне это надо – целый день просидеть в машине, чтобы он купил побольше табака и продал его в два раза дороже.
В Англии у меня было самое ужасное празднование моего дня рождения. Каспар как-то выведал у меня, дату моего рождения, и целый месяц с нетерпением ждал, пока этот день настанет. И когда этот ужасный день настал, он потребовал, чтобы я взял бутылку после работы, причем литровую. Я предлагал пойти в китайский ресторан на выходных, а не давиться в машине ромом из супермаркета, но бывший директор был непреклонен, сказал, что у него нет времени на выходных для того, чтобы шляться по ресторанам. Его почему-то поддержали Алан и Томас. Хотя одного из них дома ждала строгая невеста, а другой был за рулем. Правда с нами в тот вечер поехал еще один парень, который обычно работал в первую смену, но на выпивку он особенно не налегал. Из закуски мы взяли небольшую упаковку сыра, колбасы пепперони, бутыль с колой и шоколадку. Напились мы до того, как доехали до Нориджа основательно.
Я был в полностью невменяемом состоянии, но Каспар решил продолжить и мы пошли в супермаркет за коньяком. И нам его не продали, не смотря, на то, что мой коллега даже демонстрировал кассирам, как он может ровно ходить по линии. Нас даже выгнали из магазина, но Каспар не хотел сдаваться и позвонил своей жене, которая была на седьмом месяце беременности, чтобы она пришла и купила нам коньяку. И мы потом еще долго пили этот коньяк на улице, и я запомнил, что качества он был ужасного. По пути домой я потерялся, организм начал выплескивать алкоголь наружу. И в этот момент подъехала полицейская машина, из которой вышли две женщины в форме. Я понял, что влип в большие неприятности.
Однако, меня очень аккуратно взяли под руки, усадили в машину, спросили там, где я живу, по дороге дали какие-то таблетки, укутали в плед, сочувственно поговорили со мной, завели не только в квартиру, но и в комнату и уложили на кровать, да еще и сказали соседям включить отопление, а то в моей комнате было совсем холодно. И все! Никаких штрафов! Даже плед мне оставили. Наутро мне было ужасно стыдно, я клялся себе в том, что больше пить не буду, но под вечер выпил пару банок слабого пива. Я рассказал на следующей неделе коллегам о своих злоключениях, и они со злорадством сказали, что пить я совсем не умею. Мне не то, что было жаль денег, потраченных на алкоголь. Мне было неприятно то, что меня заставили пить дрянной алкоголь. Это было унижение, как и необходимость воровать с фабрики продукты, как необходимость одеться так, как им хотелось.
В течении всего моего пребывания в Англии мне то и дело приходилось пить крепкий алкоголь, который мне не нравился, к тому же в Англии он был ужасного качества. На новый год ко мне в комнату пришел Юстас и его молодая жена. Я вспомнил, какая хорошая была в Норвегии английская водка «Смирнофф», пошел в супермаркет и приобрел там бутылку водки и бутылку какого-то игристого вина. Закуска тоже была приличной – шотландский лосось, норвежский сыр, черняшка, салат оливье, испанский хамон. Однако, только я открыл бутылку, как оттуда пахнуло совсем неприятно. Мелькнула мысль о том, чтобы отнести эту бутылку обратно в магазин, но там мне могли сказать, что это нормальный водочный запах, да и как доказать, что это именно та водка, которая была в бутылке, а не то, что я в неё залил. После третьей рюмки меня начало мутить. Праздник был испорчен, разговор стал совсем неосознанным. Гостям тоже как-то стало не хорошо, и они ушли в свою комнату. В личную почту в социальной сети пришло сообщение от Олега, я ответил, написал, что живется мне в Англии пока не очень хорошо, но скоро я получу контракт и все изменится к лучшему.
Очнулся я часа в три ночи, лежа на полу, из-за приступа рвоты. До туалета я добежать все-таки успел. Потом включил компьютер, и к своему ужасу, обнаружил, что я отправил своему дяде несколько объемных посланий, представляющих собой наборы совершенно не связанных между собой слов, а иногда и сплошной поток букв. Меня изрядно напугало собственное поведение под воздействием некачественного алкоголя. А в Норвегии мы на пару с Олегом выпили довольно много той водки, немного не допили, пошли гулять, никакой потери памяти не было, как и похмельного синдрома. Просто в тех цивилизованных странах государство следит за качеством алкоголя, а Великобритания пока до этого не дошла, а может и не собирается доходить. Потом я один раз взял в том магазине, где покупал табак маленькую бутылку коньяку, причем где-то за пятьдесят фунтов, но и из той бутылки пахнуло какой-то гадостью. Пробовать пить ту горючую жидкость я не стал, и отдал бутылку своему соседу, который долго не мог понять, почему я не выпил это пойло сам. Больше я ничего крепче пива по своей воле в Англии не пил.
В декабре мы работали почти каждую пятницу, а иногда и субботу, но уже в первую смену. После работы во вторую смену в четверг, было трудно встать в пятницу, чтобы работать в первую. Но Томас и Каспар, давили на меня, что было сил. Алан с самого начала нашей работы на той фабрике иногда брал свободные дни, расходуя свой отпуск. А к зиме он уже начал брать отгулы, причем не сообщал об этом в агентство, просил Томаса объяснить его ситуацию фабричному начальству. Бывали недели, в которые он выходил на работу только по два дня, а потом рассказывал, как он с кем-то ездил веселиться то в Лондон, то в какой-то другой город. Одно время он вдруг захотел возить нас на машине своей невесты. По этому поводу они с Томасом долго ругались, выясняя, кто кому сколько должен. В конечном итоге через неделю на работу нас снова начал возить Томас.
Я случайно узнал о том, что у Алана нет водительских прав, как и у многих людей, которые работали на фабрике. За вождение без прав в Англии почему-то наказывали не слишком строго и проверяли их очень редко, полицейских интересовало в основном наличие страховки на автомобиль, если её не было, то автомобиль забирали и отправляли на свалку, не знаю, насколько это достоверная информация. Но как-то раз Юстас предложил мне достаточно приличный автомобиль за двести фунтов, с автоматической коробкой передач. Говорил, что его у него заберут, если он не уплатить двести фунтов штрафа за отсутствие страховки. Он даже предложил мне покататься на этом автомобиле, хотя оба мы тогда выпили много пива в тот вечер. Сначала он показал мне, как он гонял, когда был автогонщиком, а за городом посадил за руль меня, и я немного поездил, но автоматическая коробка передач мне не понравилась, да и машина мне была совсем ни к чему. Ездить на работу одному было как-то слишком накладно, а договариваться с кем-то чтобы его возить мне совсем не хотелось.
Меня все пугали тем, что после нового года фабрика может закрыться на пару недель, но этого не случилось, заказы были, как и прежде. Томас зачем-то на новый год полетел в свою Клайпеду, чтобы провести там четыре дня. Мне совершенно не хотелось лететь в Ригу, тратить на это деньги, накануне возможного простоя. У меня копился оплачиваемый отпуск, но я не хотел его расходовать, чтобы отдохнуть мне вполне хватало и выходных. Я начал совершать долгие пешие прогулки за город, даже нашел настоящий лес, который был огражден забором, как и все в этой Англии. Однако, я нашел дыру в этом заборе и прогуливался в уголке дикой природы, опасливо оглядываясь. Несколько раз я пытался создать литературное произведение на основе последних произошедших со мной событий, но вспоминать все это было ужасно неприятно и даже больно.
Как-то раз я мирно сидел в пабе, во время прогулки по центру города, пил свое любимое пиво, и тут мне позвонила Люба и опять попыталась упрекнуть меня в черной неблагодарности, в том, что я плохо написал про её сына, начала плакаться в том, что её никто не любит, что её мама говорит с ней по телефону, только получив от неё денежный перевод. И тут я как-то, неожиданно для себя взорвался и в очень агрессивной манере высказал ей все, что о ней думаю, сказал, что меня мучает совесть из-за того, что я не доложил органам опеки о том, как она обращается со своим сыном. Что если её мама к ней так относится, то не стоит с ней вообще общаться, и потратить эти деньги на своего сына и обращаться с ним, как положено. Однако, я не думаю, что она что-то поняла из сказанного мной, её мать обращалась с ней по-свински, и она так же обращалась со своим сыном. Я был очень расстроен, потому решил выпить еще пива, но его мне не продали, попросили покинуть заведение, потому что я слишком агрессивно разговаривал по телефону.
Как раз накануне я посмотрел фильм Йосса Стеллинга «Летучий голландец», там была показана преемственность отцов и сыновей, да и жизнь была показана как раз такой, какой она виделась мне тогда. Все чаще и чаще я вспоминал, как Люба издевалась над своим сыном, вспоминалось и то, с какой тоской говорил Ричард о своем отце, с которым виделся очень редко. Моя смерть снова и снова требовала у меня уважительной причины для того, чтобы оставаться в живых, это было не в первый раз. Ранее я ответил, своей смерти, что мне стоит жить дальше хотя бы для того, чтобы создать семью, и дать шанс хоть своим детям прожить жизнь так, как они хотели бы, если мне это не удалось. Теперь подобный ответ уже не мог удовлетворить мою смерть. После всего произошедшего со мной, я понимал, что моральных сил создавать какую-то семью, завязывать какие-то отношения у меня больше нет, просто кончились.
Думать о том, чтобы поехать в Латвию, в Прейли и увидеть своего сына я просто панически боялся, понимая, что устроит Вера, когда я вдруг явлюсь, но больше всего я боялся того, что скажет мне сын, которому должно было исполнится десять лет весной. Я его бросил, покинул, оставил с безумной матерью и все из-за того, что просто не мог больше её видеть, ругаться и драться с ней. Я думал, как я могу объяснить ему то, почему я ненавижу его мать. Почему-то я был уверен в том, что он её любит и воспринимает её неадекватное, агрессивное поведение, как нечто, без чего нельзя жить. Много раз я говорил себе, что ехать не стоит, что от этого будет только хуже и мне и сыну. Но смерть снова и снова задавала мне вопрос о уважительной причине для моей жизни, и другого ответа я не мог найти.
Случилась со мной еще одна неприятность, это был день рождения Повки, который решил отпраздновать свой юбилей пышно, созвав не только своих трех друзей, и нескольких коллег, но и вообще всех, кого знал. Я попытался отказаться, но и он, и Юстас насели на меня основательно. Я сказал, что посижу немного, поем, а крепкий алкоголь пить не буду, потому что мне от него плохо. Стол накрыли во внутреннем дворике, предварительно хозяин квартиры, заказал огромный контейнер для мусора, в который скидали весь хлам и выгрузили перегруженные мусорные контейнеры и мешки с мусором их окружавшие. Грязь, которая хлюпала под ногами в этом дворике застелили каким-то белым материалом, им же накрыли с составленные вместе хлипкие гнилые столы, стулья и лавки. Я сходил в супермаркет и купил соседу в подарок дешевенький одеколон, и он был искренне рад подарку. С утра я почему-то нервничал, на кухне было полно незнакомых людей, они иногда заглядывали в мою комнату, путая её с комнатой Повки. Я печатал посты в социальной сети и выпил все свои запасы пива.
Наконец сели за стол и какие-то тетки, говоря мне что-то на литовском указывали на рюмку с водкой, и не давали пить пиво. Я признался им, что не понимаю литовского языка, что я из Латвии. От меня строго потребовали поговорить немного на латышском. Так они меня проверили на предмет великодержавного русского национализма. Ужасная водка после третей рюмки врезала мне по мозгам, и я стал не в меру болтливым. Я делал этим женщинам комплименты, которые их смущали. Украинский сосед сказал, что ему на следующий день рано вставать и уходя в свою комнату, предложил мне два ящика голландского пива за двадцать пять фунтов. Я, конечно, отказался, долгое время пить одно и то же пиво мне не хотелось, и к тому же я не знал, понравится оно мне или нет. Дочка украинца осталась праздновать, садилась всем гостям на колени, и удивлялась, что никто не понимает украинского языка.
Женщины куда-то ушли, пришли новые люди, я разговорился с парнем, у которого было очень много различных пирсингов, он был из Каунаса. Болтали о погоде, о Риге, о Норвегии, я рассказал ему вкратце о своих путешествиях, и упомянул о том, как у меня украли велосипед. Он сказал, что английские воры вряд ли бы стали воровать у приезжих, что это сделали свои и он может узнать, кто это сделал, но я заявил, что мне это безразлично. Оказалось, что он знал Андрея и его друзей из России, что, впрочем, мне было тоже безразлично. Вскоре наш разговор прервался, потому что, выпив очередную рюмку, меня очень сильно затошнило, и я побежал в туалет, который был, конечно, занят, пришлось мне бежать на улицу в кусты около дома, где в тот момент несколько человек, стоя в ряд справляли малую нужду.
Потом жена Юстаса, которая с ним в тот день пребывала в ссоре вместе со своей подругой и еще одной женщиной попросили меня показать фотографии Норвегии и повели меня в мою комнату. И я около часа беседовал с ними о своей любимой стране. Все они были совсем молодыми и русского языка не знали. Одна из них часто заходила к нам в квартиру и иногда даже ночевала то у Юстаса, то у Повки. Она заговаривала со мной, выведывая подробности моего прошлого, хвалила за то, что у меня нет долгов. Я как-то не проявлял к ней ответного интереса, не хотелось ни с кем связываться в этой общине, где все друг друга знали и любое осложнение в отношениях тут же становилось достоянием всего общества.
Ближе к полуночи и без того громко игравшую музыку включили вообще на всю катушку и начали танцевать. К тому времени я был уже настолько веселым, что с радостью пустился в пляс. Соседи вызвали полицию, и когда явились стражи порядка, музыку пришлось выключить. Многие гости ушли, а частый гость именинника начал собирать со всех деньги на подарок. Пришлось мне отстегнуть десятку и расписаться на открытке. А потом неожиданно кончилась выпивка, но никто расходиться не собирался, особенно молодые девицы. Они упросили меня сходить в Асду, которая должна была работать круглосуточно, но была почему-то закрыта. Я вернулся домой с пустыми руками, но вспомнил о предложении украинца, и бесцеремонно его разбудил, чтобы купить его два ящика пива.
Потом литовцы начали ругаться друг с другом из-за того, что говорили на разных диалектах разных частей страны. Я взял пару банок пива и ушел спать в свою комнату, чувствуя себя какой-то жертвой. Ведь не хотелось мне пить, показывать свои фотографии, общаться, мне хотелось нормально поспать, попечатать посты в социальной сети, прогуляться по лесу. Утром было жесткое похмелье, в квартире был полный разгром, некто наступил в копро и загадил всю лестницу, которая была обшита ковролином. Везде валялся всякий мусор, белый материал во дворике был во многих местах продран и его ошметки смешались с грязью. И никто убирать не собирался, трясущийся юбиляр попросил у меня щепоть табака и пару фунтов на крепкий сидр. Но самый ужас был в туалете, кто-то подтер грязный зад полотенцем и повесил его обратно над умывальником.
Я поспешил пойти погулять и набрел на здание, где обитали свидетели Иеговы. Один их представитель предлагал мне начать ходить к ним и бесплатно учить английский. Около входной двери висел плакат, предлагающий комнаты с отдельной душевой и туалетом за десять фунтов в сутки. И в тот момент мне даже захотелось переехать жить к сектантам, только чтобы больше не жить с этими бестолковыми пьяницами. Я подумал о том, что практики в нормальном английском у меня нет, что я живу будто в Латвии или Литве. Что нервы у меня с этой работой и домом постоянно на пределе, и в определенный момент это может плохо кончится. Но я понимал, что в секту очень легко войти, но потом чертовски трудно оттуда вырваться и пошел я обратно в эту ужасную коммунальную квартиру. Сначала я прибрал в своей комнате и на кухне, где готовил себе обед, потом выкинул грязное полотенце из ванной комнаты и принес туда свою туалетную бумагу. Уборка как-то отвлекла меня от похмельных страданий, и я убрал и лестницу.
За всю зиму в Англии снег выпал только один раз рано утром и к вечеру весь растаял. Один раз были заморозки без снега. В тот день, когда мы ехали на работу, видели очень много автомобилей, которые съехали к придорожную канаву, а один участок дороги вообще перекрыла полиция. Пришлось объезжать по грунтовке, навигатор там не действовал, мы потерялись и опоздали на работу на час, но никаких претензий нам из-за этого не предъявили. Пару раз Томасу звонили из агентства и говорили, что мы на фабрике не нужны, но он все-равно взял нас и поехал на работу ничего нам, не сказав о звонке. На фабрике нам сначала сказали ехать домой, но потом начальник цеха сжалился над нами и попросил Мухаммеда придумать нам какую-то работу на пару часов, чтобы мы хоть плату за дорогу отбили. И такое повторилось несколько раз и каждый раз нам все-таки давали поработать немного.
Алан к концу зимы вообще перестал появляться на работе. Он позвонил Томасу и попросил его передать начальнику цеха, что он болеет. Томас попросил меня поговорить на эту тему с начальником цеха. Я сообщил ему об этом в курилке, как бы между прочим. Тот сказал, что наш товарищ как-то с самого начала не очень усердно трудиться и постоянно не выходит по разным причинам, сказал, что надо бы позвонить в агентство и попросить, чтобы его заменили на кого-то другого. Я передал все это Томасу, но тот сказал, что не хочет сообщать Алану такую неприятную новость.
У Каспара тоже наметился небольшой отпуск, в связи с рождением сына. Это был уже третий его ребенок. Старший его сын ходил в школу, где для родителей эмигрантов устраивали на выходных курсы английского. Так же ему обещали дать государственную квартиру, но надо было подождать немного в очереди, и это время ему обещали оплачивать съемную жилплощадь. Для этого ему пришлось снять квартиру официально, и взять в банке кредит, чтобы внести большой залог. Он мне позванивал, и спрашивал, как дела на работе. Я ему все подробно рассказывал, помимо прочего сказал, что Алан не работает. Не работал он уже около месяца, каждую неделю звонил Томасу и говорил, что у него что-то болит, потом и вовсе сказал, что на работу не выйдет, потому что его комнату обворовали. Томас сказал, что было бы хорошо, если бы его заменили, а то он не хочет выплачивать ему долг за проезд и вообще человек он неприятный. Меня тоже радовало, что этого постоянно всем недовольного мелочного человека, постоянно всем что-то навязывающего с нами больше нет. Начальник цеха попросил меня передать Алану, что больше на фабрике его видеть не хотят. Я передал это Томасу, но тот и эту весть не захотел сообщать нашему склочному товарищу.
И каково же было мое удивление, когда в один день я увидел в машине Томаса этого Алана, который сразу начал на меня орать, обвиняя в том, что это я виноват в том, что он три дня не мог выйти на работу. Дело в том, что Томас сказал ему, что я сказал Каспару, что Алан не работает, и потому не заезжал за ним. Я спросил, причем здесь я, неужели он не мог позвонить Томасу заранее и предупредить, что будет его ждать. И Алан сказал, что у него уже давно нет телефона, что его у него украли при ограблении комнаты. Он сказал, что я специально распускал слухи о том, что он не работает, чтобы помешать ему выйти на работу, чтобы его уволили. Мне было нечего сказать на такие абсурдные обвинения, и я молчал, а он едва ли не на дуэль меня вызывал. Я сразу решил, что драться не буду, а если он распустит руки, то обращусь в полицию. За драки в Англии карали достаточно строго, я об этом знал.
Начальник цеха удивленно смотрел на нас троих, но ничего Алану сказать не решился, отправил нас троих работать, потом подошел ко мне, когда я был один и спросил, почему я не сказал. Я объяснил, что с ним созванивался не я, а Томас, что у меня нет его номера, а Томас просто боится сообщать ему плохую новость. Потом ко мне подошел Томас, и сказал, чтобы я этого скандалиста не боялся, что ничего он мне не сделает, а если что, то он за меня заступится. После этого мне стало противно работать и ездить на работу с ними обоими, захотелось даже начать искать другую работу. Разговаривать с ними, как-то выяснять отношения мне казалось бессмыслицей. В курилке мы с Аланом долго молча смотрели друг другу в глаза. Я напустил на себя наглый безразличный вид, старался держаться непринужденно, а он наедине вел себя уже не так свирепо, как в машине.
Фабрика к тому моменту перестала брать работников из нашего агентства в Норидже, и заключила более выгодный договор с агентством из Кнгслина. Заключение с нами контракта как-то надолго затянулось, хотя после нового года обещали его с нами заключить буквально со дня на день. И тут еще у Томаса случился конфликт с другом Мухаммеда супервайзером Синди, к которому нас на время отправили работать. На линии произошла поломка и нас по идее должны были отправить домой, но этот Синди, был добрым курдом, и сказал, чтобы мы оставались на месте, делали вид, что подметаем, если зайдет кто-то из высшего начальства и он нам засчитает еще пару часов, а возможно и больше, если ремонтники исправят линию. И тут Томас не только не стал убирать, не только сам ушел с участка, но еще и сказал всем идти в столовую вместе с ним вместо того, чтобы передать всем приказ начальника. За это Синди получил большой нагоняй, даже не от начальника цеха, а от инспекторов. После этого инцидента начальник цеха очень строго поговорил с Томасом, а тот совсем не собирался просить прощения за свой проступок, даже пытался доказать, что он в этой ситуации поступил правильно.
Случилась неприятность и со мной, вернее с тем парнем, который работал на моем миксере в первую смену. Дело было в том, что на боковой стенке машины, была крышка на болтах, три болта отсутствовали, а на оставшемся четвертом была совсем сорвана резьба, настолько, что он был практически гладкий. Болт этот от вибрации при работе миксера вылетал и падал прямо в контейнер с тестом. У меня один раз такое случилось, и мне пришлось перебирать все сто килограмм сыпучего теста, пока я этот болт не обнаружил. Я говорил об этой неприятности супервайзерам, просил вызвать ремонтников, но те не приходили, все оставалось, как было.
Парень из первой смены работал по контракту до этого он работал в офисе, в общем он лишний раз не заморачивался по мелочам. И в один ужасный день на фабрику пришла фотография пирога с болтом внутри, которую показали сначала мне. День я ходил сам не свой, пока не определили, кто готовил тесто для той партии пирогов. Претензий в мой адрес не было никаких, но и парень из первой смены никуда не исчез. Однако пироги супермаркеты стали заказывать заметно реже, а потом и с другими заказами начались проблемы. Нам позвонили из агентства и сказали больше на работу не выезжать, объяснили это тем, что фабрика временно остановилась.
Вот тогда-то я и вышел в свой заслуженный отпуск. Каспар часто звонил мне, переживал по поводу того, что на фабрике дела пошли плохо, рассказывал, как плохо работать с индюками и один раз попросил меня поехать на фабрику вместе с ним в качестве переводчика, для этого он попросил какого-то своего друга отвезти нас в Фекенхам. Я поехал, хотя и понимал, что толку от этого не будет. Мы дождались пока начальник цеха освободится и пошли вместе с ним в курилку, где Каспар рассказал ему о себе с моей помощью, попросил и меня рассказать о себе, а потом мы слезно попросились работать на этой прекрасной фабрике, которая на тот момент работала, как мы успели заметить, но по коридорам ходили незнакомые ребята, вероятно из Кингслина. Пожилой англичанин сказал, что учтет наше желание работать под его началом и свяжется с нами через наше агентство, когда мы ему понадобимся. Каспар, на всякий случай, дал ему еще номера наших телефонов. Он был уверен в том, что нам в скором времени позвонят и мы снова будем работать на нашей любимой фабрике.
Вскоре нам позвонили, но не с фабрики, а Драгомир из агентства. Он сказал нам, что агентство наше с вегетарианской фабрикой больше не работает, и нам троим придется работать на мясокомбинате в другом городе. Он предупредил, что платят там больше, порядка десятки в час, но требования там более строгие, начал рассказывать о работе на этом мясокомбинате, сказал, чтобы мы со дня на день ждали отправки для прохождения там инструктажа.
Мы вышли из агентства и пошли в литовский магазин. Каспар не скрывал своего расстройства по поводу перемены места работы, я молчал, как обычно. Проходя мимо одного паба Томас остановился перед группой бритых наголо парней с бакенбардами, в клетчатых рубахах, подтяжках, узких джинсах и высоких ботинках от доктора Мартина. Они говорили на английском и увидев, что Томас на них пристально смотрит начали вести себя достаточно устрашающе. Мой коллега, вероятно, хотел мне что-то сказать, по поводу того, что эти мужики были неправильно одеты, но промолчал. В магазине Томас взял бутылку пива, показал продавщице на меня и быстро вышел. Мне как-то особенно после такого не хотелось с ним ездить на какой-то мясокомбинат.
Без работы жизнь мне показалась какой-то совсем мрачной и бессмысленной, не смотря, на солнечные теплые деньки. От депрессии не помогали даже очень продолжительные прогулки. Уже давно у меня начали болеть ноги и руки, и я не мог понять из-за чего, вроде бы и на работе я совсем не уставал, причем, после прогулок боль немного унималась, а вот по утрам было совсем плохо. Юстас начал меня агитировать пойти работать на фабрику мобильных телефонов, а Гинтарас, хозяин квартиры, узнав, что я не работаю начал настойчиво рекомендовать мне пойти работать в курятник, правда за регистрацию в агентстве надо было заплатить тридцать фунтов с первой зарплаты. Я говорил, что подумаю над этими предложениями, а сам думал о том, как прекрасно было бы взять и умереть, и не ездить больше работать ни на какие фабрики, не снимать комнату в коммунальной квартире.
В супермаркете я встретил Алана, он был со своей невестой, которая по ширине вдвое его превосходила и вид у неё был весьма свирепый. Он катил коляску полную не дешевых продуктов, и одет был весьма презентабельно. Он подошел ко мне и долго жал мне руку, расспрашивал, как у меня дела, сказал адрес агентства, которое отправляло на фабрики, находящиеся прямо в Норидже. Сказал, что знает, где можно снять отдельную студию за триста фунтов в месяц. И только после всего этого он перешел к делу и сказал, что ему от меня надо. Он предлагал состыковаться на днях, проехаться со мной по банкам, взяв справки о работе в агентстве открыть несколько банковских счетов, дать реквизиты его хорошим друзьям, а потом каждый день снимать наличные, приносить, куда скажут, и получать с этого свою долю. Я сказал, что хорошо подумаю над его предложением, и поспешил уйти, не дав ему свой номер телефона. Через пару дней то же самое мне предложил Юстас, и я тоже обещал подумать.
В то время я начал проводить опросы в социальной сети о смысле жизни. Было много разных дискуссий, в которых разные люди предлагали мне разные варианты, которые я подвергал критике, пробовал на прочность. Помню, как одна очень рациональная женщина из Израиля предлагала мне найти какую-то бедную пенсионерку в России и посылать ей деньги, получая в ответ на это письма полные благодарности. Я подумал первым делом, почему я должен найти бабушку именно в России, а не в какой-то стране Африки или Южной Америки, почему именно старушку, ведь есть и молодые женщины, которым еще и детей нечем кормить. Да и что я мог послать, если у самого было не очень много денег? И чувствовал я, что благодарность нищего за милостыню, поданную ему с барского стола, вряд ли согреет мою окоченевшую душу.
Все эти искания окончились идеей написать письмо своему сыну. Написано оно было на одном дыхании, в нем я уверял Павлика в том, что очень сильно любил его и продолжаю любить, коротко рассказал о том, как живу, что жизнь моя без него пустая, что если он захочет, что я с радостью приеду к нему, а если нет, то пойму его и беспокоить больше не буду. Письмо я отправил маме через интернет, а она уже отправила его по почте в Прейли. Несколько дней я ждал ответа, а потом принял решение поехать в Прейли и выслушать от сына устный отказ со мной общаться, чтобы не терзаться больше сомнениями. Затем я задумался о том, стоит ли мне вообще возвращаться в Англию или нет. Если сын захочет со мной общаться, то мне лучше жить в Латвии, чтобы ездить к нему на выходных. А что, если он откажется? Тогда я решил все равно стучаться в эту дверь, даже если она будет наглухо закрыта много лет.
После принятия решения об окончательном отъезде мне стало намного легче. Я принялся каждый день снимать максимально допустимую сумму со своей банковской карточки. Предупредил Гинтараса о том, что съезжаю с квартиры и еду в Ригу. Он сильно удивился, сказал, что делать этого не стоит, потому что страны Балтии скоро захватит Россия и жить там после этого станет невыносимо. На это я ему ответил, что страны Балтии вошли в НАТО и вряд ли их Россия после этого захватит, но он толком не понимал, что такое НАТО и сказал, что в самое ближайшее время перевезет своих родителей в Англию на всякий случай. Я пожал плечами и сказал, что страны Балтии России ни к чему, ведь рядом есть другие страны, вполне пригодные для того, чтобы их безнаказанно захватить. Он не стал со мной спорить по этому поводу, сказал, что и без России в странах Балтии живется не так хорошо, как в Англии и потому он будет рад снова сдавать мне комнату, когда я вернусь месяца через два. Напоследок он даже дал мне телефон частных перевозчиков, которые по дешевке возят из Англии в Литву разные посылки, и продукты из литовского магазина, они и пассажиров брали за восемьдесят фунтов.
Мне оставалось пойти в государственную контору и попросить отменить мне пособие по малой зарплате. И как же это было трудно сделать! Понять язык английских клерков было выше моих сил. В итоге они предложили мне переводчика, но услышав то, что они мне говорили на русском, я тоже ничего не понял. И тут меня выручил охранник, спросил, чего я хотел-то, я сказал, что хочу отказаться от пособия, потому что уезжаю навсегда. Он спросил точно ли я не пришел для получения государственного жилья. Я еще раз ему объяснил, что уезжаю и возвращаться не собираюсь. Тогда он подвел меня к стенду, на котором было много разных анкет с оплаченными конвертами, и дал мне одну из них, сказал, чтобы я заполнил и кинул в почтовый ящик. Вопросы там были какие-то странные, на которые я ответить был не в состоянии. Там спрашивалось, какую зарплату я буду получать, буду ли я работать с вредными химическими веществами и тому подобное. Как мог я заполнил эту анкету, заклеил её с специальный конверт и бросил в почтовый ящик.
Прощаться ни с кем не хотелось, у меня было такое чувство, что я умираю, а точнее, что я уже умер и хожу по городу, как призрак. Мысленно я был уже в Латвии, где мне предстояло жить с отцом алкоголиком, искать какую-то ужасную работу за гроши. Моей маме подруга посоветовала запретить мне возвращаться домой, даже передала через маму контакты какого-то человека в Лондоне, который мог помочь мне там найти работу и жилье. Как люди щедро дают свои советы, глядя на других людей издалека! Деньги я наконец все снял, больше двух тысяч у меня были в двадцатифунтовых купюрах. Это была достаточно большая стопка, которую я спрятал в коробку от таблеток от кашля, в бумажнике была только пара сотен.
Мои соседи по квартире очень расстроились новости о том, что я уезжаю навсегда. Повка побегал по своим друзьям и вернул мне все, что у меня занимал, даже накинул десятку за то, что я часто угощал его табаком. Юстас попросил у меня мой рижский адрес, обещал перевести деньги по почте, хотя я и сказал ему, что прощаю ему его долг. Я знал, что деньги он мне вернуть не сможет, потому что всегда тратит больше, чем может заработать. Да, он пытался как-то урезать свои расходы, отправлял свою жену к её родителям, которые жили в Шотландии, но через несколько дней она к нему вернулась, и он просто сиял от радости, и снова она круглыми сутками сидела в социальной сети, а он бегал и занимал денег, чтобы купить продуктов.
За осень, зиму и начало весны у меня скопилось очень много лишних вещей, много чего из одежды я отдал Юстасу, сковородку и кастрюли я оставил в общее пользование на кухне. Все остальное я сложил в громадный чемодан, который купил всего за десять фунтов. Ходить с этим чемоданом было совсем неудобно, но грузовой автобус должен был подъехать прямо к дому. Меня должны были довезти до автовокзала в Каунасе по утру. Ехать надо было с позднего вечера всю ночь, потом целый день, еще одну ночь. Стоил проезд восемьдесят фунтов, это было намного быстрее и дешевле, чем ехать до Лондона на поезде, а потом оттуда ехать до Риги на автобусе.
Перед отъездом я набрал себе разной сухомятки и несколько банок английского пива и эля. Забрали меня в назначенный час, я первым делом расплатился за проезд. В моем распоряжении было двойное сидение у окна, с каким-то сожалением смотрел я на мелькающие за этим окном огни. И вспомнились мне советы Любы, найти себе жену англичанку, и завести много детей, чтобы получать на них пособия. Правда искать она мне рекомендовала в ночных клубах, заходить в которые мне совершенно не хотелось. Вспомнилась и та литовская девица, которая интересовалась мной. Никакого сожаления об упущенных возможностях у меня эти воспоминания не вызвали. Я просто не мог представить себя в то время рядом с какой-то женщиной, слишком уж плохо мне было.
Когда мы заезжали на паром в Дувре, английские пограничники спросили, сколько у меня с собой наличных денег. Мне не хотелось признаваться при двух водителях в том, что у меня спрятано две с лишним тысячи, потому я сказал, что у меня только двести фунтов, даже полез в карман за бумажником, но пограничник, быстро ушел. На пароме я стоял под дождем и смотрел, как удаляется и погружается в ночную темноту скалистый британский берег. Во Франции я на заправочной станции сходил в туалет и немного полистал эротический журнал, пока водители брали себе кофе. А потом мне захотелось спать, потому что не выспался накануне от волнения. Проснулся я уже в Германии, где тоже сходил в туалет на туристической стоянке и купил там себе сосиску в булке. День выдался теплый и солнечный, однако, когда заехали в Польшу, я видел, что на некоторых водоемах был еще лед, хотя снега уже не было.
Мне было как-то жаль, что я совсем ничего не увидел ни во Франции, ни в Бельгии, а там было много чего интересного. Я подумал о том, как было бы хорошо купить в Англии велосипед и поехать на нем до Риги, но вспомнил, отца, вспомнил предстоящий мне поиск работы и понял, что это путешествие было бы для меня безрадостным, даже более безрадостным, чем путешествие из Норвегии в Англию. Да и просто в Польше было еще достаточно холодно для путешествий на велосипеде. Вечером мы остановились в какой-то харчевне, один из водителей продал мне польские злотые, чтобы я смог нормально поужинать щами и пельменями на второе. За нашим фургоном катился прицеп со спортивной машиной, у которой руль был справа. Мне сказали, что за пятьсот евро в Литве можно переставить руль на левую сторону, отогнать эту машину в Россию и продать по совсем хорошей цене. Эту машину забрали где-то в Марьямполе ночью.
В Каунас мы приехали в час ночи, а не в шесть утра, водители мне сказали, что что-то с доставкой других посылок у них пошло не по плану и потому они поедут домой, а посылки будут доставлять не следующий день. И пришлось мне выйти со своим огромным чемоданом среди ночи в самом криминальном городе Литвы. Напоследок перевозчики предупредили меня, чтобы я не особенно шлялся по городу ночью, а то меня быстро ограбят. Автовокзал был закрыт, я спросил у прохожего, где железнодорожный вокзал и пошел туда. Идти было не далеко, но чемодан был очень неудобный, потому это заняло у меня много времени. Железнодорожный вокзал, к счастью, был открыт и там почти никого не было, хотя там было холодновато, а одет я был легко. Задремать у меня не получалось, все мерещилось, что зайдут или грабители или полицейские. Вытаскивать из рюкзака ноутбук, чтобы посмотреть какое-то кино, тоже было как-то страшно. Ночь я провел ужасную, в пять утра я поплелся на автовокзал, там открыли зал ожидания, а потом и кафе, где я поел цепелин. Автобус отправился в семь утра и в нем я крепко заснул на три часа.
Вечная глупость и вечная тайна. Глава 37
© Copyright: Евгений Чернецов, 2022
Свидетельство о публикации №222121500760
Свидетельство о публикации №222121500760
Рецензии