Иеромонах Тихон Царапнев служил исправно в Дорогобуже, потому что мы находились не в лучших отношениях с отцом Герасимом. Герасим никогда не прощал обид. Но с отцом Тихоном на наше несчастье случилось что-то непонятное. Сначала умер какой-то молодой человек в Сафоново. Отец Тихон его отпевал. Потом был сороковой день у покойного. Отец Тихон всё говорил, что надо поехать на могилочку, помянуть. Съездил. После этого его резко выгнали из Болдина монастыря, и больше мы его не видели. Братья ничего не говорили, только смотрели заговорщически. Что там был за инцидент на могилочке, даже представить сложно. Если он выпил лишнего, за такое ведь не выгоняют.
Страсти в монастыре кипели. Мать Елена продолжала сидеть в затворе и ходить на службы, ни с кем не общаясь. Даже на трапезу она почти не ходила, только по праздникам, когда мы были в Дорогобуже. Находились доброжелатели, которые носили ей еду на подносе в келью, выбирая только всё самое вкусное и в большом количестве, отнимая прямо из-под носа других сестёр. «Мать Елена худенькая, болящая», - говорили они нам. Не помню уже, где она встретила Тимофея, чем он ей помешал и что они не поделили, но мать Елена пожаловалась Иринарху, якобы Тимофей ей проходу не даёт. Иринарх купил электрошокер и во время драки ударил им Тимофея.
После было братское собрание в игуменском доме. Стыдили, орали, грозили. Бесполезно. Иринарх утопил электрошокер в озере, уничтожил улики так сказать. Батя говорил Иринарху с наших слов про Ленку: «Иринарх, девки её знают лучше тебя, это змея из змей, сука из сук! С кем ты связался!» Но Иринарх был как невменяемый.
Отец Иринарх тоже считался болящим. У него был хронический менингит, головные боли. Он не мог пить даже легкое вино, служил редко по этой же причине. Он попадал в страшные аварии несколько раз. Вылетал через лобовое стекло без ботинок. Но, несмотря на эти злоключения, он любил быстро ездить. И обожал дорогие, комфортные машины. Он всегда поздно ложился спать и просыпался после полудня, а то и позже. "Солдат спит - служба идет!" - говаривал иногда он.
Когда мы спрашивали отца А, что подарить Иринарху на именины, батя отвечал: «Машину!» На нашей памяти у него были Ленд Крузер, красная Хонда с отделкой из дорогого дерева внутри салона, Вольво с белыми кожаными сиденьями, красивый микроавтобус Пежо и Ситроен Пикассо.
Он часто ездил в Москву и заграницу на отдых. Как-то в гостинице Даниловского монастыря к нему отнеслись с недостаточным почтением, и он, глазом не моргнув, стал останавливаться на ночлег в «Балчуге»(гостиница в Москве с видом на Кремль). Монастырские деньги позволяли.
Ходил Иринарх в одежде из дорогих тканей, обувь у него была из крокодиловой кожи, а швейцарские часы из белого золота, то есть выглядел он богато и элегантно. Наперсный крест у него был старинный с эмалями, бриллиантами и рубинами довольно крупных размеров, там стояло клеймо мастерской Хлебникова. Я бы сказала, этот крест был достоин выставляться в Оружейной палате. Когда у Иринарха испортился зуб, батя дал ему золотую монету с изображением царя Николая, чтобы переплавить на коронку. И они с гордостью об этом всем рассказывали. Всё у него было самое роскошное и эксклюзивное, он часто этим хвастался, потому что если б не похвастался, мы бы и не заметили. Для нас тогда были в приоритете нестяжание и нищета.
Не верилось, что такое может происходить в монастыре.
. Фото из личного архива: иг.Иринарх
Глава 107. Драка с электрошокером
© Copyright: Эмилия Лионская, 2022
Свидетельство о публикации №222121601164
Свидетельство о публикации №222121601164
Рецензии
Еще раз доброго дня Вам, Надежда!
А знаете, заключительная фраза этой главы говорит очень о многом.
Честно скажу, во время чтения Вашей исповеди-дневника не раз и не два возникала одна и та же мысль - а я точно читаю о святой обители?
Ибо образ, что предстает перед глазами, больше напоминает какой-то, уж простите, шалман, пополам с детским домом для проблемных детей.
Как ни посмотришь, занимаются обитатели монастыря, еще раз простите, черт знает чем. Налицо сборище каких-то странных, людей, ужасно злопамятных, мелочных, самолюбивых и жадных...
Но самое печальное, что эти изо всех сил изображают из себя этаких авторитетов в духовной сфере, а ведь, если присмотреться, там на некоторых клейма негде ставить. Знаете, по нынешней жизни мы ко многому привыкли, но чем больше читаю, тем больше становится как-то не по себе.
С самыми добрыми пожеланиями,
Сергей Макаров Юс 16.07.2025 16:04 • Заявить о нарушении
А знаете, заключительная фраза этой главы говорит очень о многом.
Честно скажу, во время чтения Вашей исповеди-дневника не раз и не два возникала одна и та же мысль - а я точно читаю о святой обители?
Ибо образ, что предстает перед глазами, больше напоминает какой-то, уж простите, шалман, пополам с детским домом для проблемных детей.
Как ни посмотришь, занимаются обитатели монастыря, еще раз простите, черт знает чем. Налицо сборище каких-то странных, людей, ужасно злопамятных, мелочных, самолюбивых и жадных...
Но самое печальное, что эти изо всех сил изображают из себя этаких авторитетов в духовной сфере, а ведь, если присмотреться, там на некоторых клейма негде ставить. Знаете, по нынешней жизни мы ко многому привыкли, но чем больше читаю, тем больше становится как-то не по себе.
С самыми добрыми пожеланиями,
Сергей Макаров Юс 16.07.2025 16:04 • Заявить о нарушении
Вечера доброго Вам, Сергей! Спасибо большое за отклик и Ваше человеческое неравнодушие! Когда-то давно, лет в 15-16 я с упоением читала интересного русского писателя С.Нилуса. Помимо прочих филосовско-мистических произведений у него есть "Записки игумена Феодосия", которые я прочла на одном дыхании, мало что поняв, но запомнила на всю жизнь. Есть там несколько глав, посвящённых Лебедянскому монастырю. И игумен Феодосий во всех подробностях и мелочах описал пьянство, тунеядство и полнейшее пренебрежение к монастырскому уставу братии и настоятеля. Тогда я не так близко восприняла именно этот эпизод. Но сейчас эти записки заиграли новыми красками. Оказывается еще в середине 19 века были такие обители, в которых царило бесчиние. Вот небольшая цитата:
«Какая же была причина тому, что так низко падала древняя обитель? Почему было так слабо игуменское управление? В ответе на второй вопрос заключен и ответ на первый.
Игумен наш всех боялся и старался не о порядке в обители, а только о том, чтобы кто-нибудь не составил на него прошения владыке и не завелось бы дело.
Мы видели, каковы они с казначеем: немудрено было, что они и не щадили никаких денег, лишь бы затушить всякую искру протеста против нестроения в управляемом ими монастыре.
Эта боязнь у них доходила до такого страха, так была всем известна, что некоторые из приказных, исчерпав все источники для выпивки, напишут, бывало, от себя прошение да и придут к игумену, говоря:
– Вот, батюшка, такой-то написал на вас (а иногда, для разнообразия, – на какого-нибудь брата) прошение.
И игумен осыпал их деньгами и запаивал водкой».
И еще:
«А что из себя представлял остальной состав братии, то его можно назвать истинной язвой того монашества, что держалось и могло держаться в монастырских стенах только одной дисциплиной – стаканами сивухи от монастырского начальства, щедро раздаваемыми рукой монастырского начальства, которое и само лишь этой дисциплиной держалось. И творилось это под видом доброты душевной, из жалости будто бы к павшему брату подносилась ему водка и давались деньги на табак. Действительная же цель была другая: начальству, редко бывавшему трезвым, требовалось окружать себя такими людьми, которые сами были бы перед ним в чем-нибудь замараны, а стало быть, и безгласны. Натворит каких-нибудь штук брат в пьяном виде, а его же еще и одобряют, поднося стаканчик:
– На, опохмелись! Ну, что делать: мы все немощны, все – под грехом!
Но такая система не приносила того плода, какой был бы желателен монастырскому начальству, и пасомые садились на шею своим пастырям, пользуясь их слабостью к тому же пороку: приходили к игумену и казначею в безобразно пьяном виде, требовали вина, денег и ругали их всячески. И все требования удовлетворялись безропотно, можно даже сказать, рабски. Общий порок ставил всех под круговую друг за друга ответственность и творил из них, хотя и безобразную, но тесно сплоченную и дружную семью, умевшую прятать концы в воду и крепко держаться друг за друга, скрывая от постороннего взгляда высшего начальства все, что творилось у них келейно. Наказаний в монастыре не было и в помине: за семь лет я не видал ни разу, чтобы кого-нибудь ставили на поклоны. Да и кому было ставить и кого ставить?
Живущие в монастыре радовались таким порядкам и называли игумена: «душа-человек».
По всему видно, что пороки среди монашества существуют очень давно. И делать вид, что их нет - верх лицемерия. Да и вряд ли Богу угодно такое замалчивание и потакание порокам.
С уважением и теплом,
Эмилия Лионская 17.07.2025 01:01 Заявить о нарушении
«Какая же была причина тому, что так низко падала древняя обитель? Почему было так слабо игуменское управление? В ответе на второй вопрос заключен и ответ на первый.
Игумен наш всех боялся и старался не о порядке в обители, а только о том, чтобы кто-нибудь не составил на него прошения владыке и не завелось бы дело.
Мы видели, каковы они с казначеем: немудрено было, что они и не щадили никаких денег, лишь бы затушить всякую искру протеста против нестроения в управляемом ими монастыре.
Эта боязнь у них доходила до такого страха, так была всем известна, что некоторые из приказных, исчерпав все источники для выпивки, напишут, бывало, от себя прошение да и придут к игумену, говоря:
– Вот, батюшка, такой-то написал на вас (а иногда, для разнообразия, – на какого-нибудь брата) прошение.
И игумен осыпал их деньгами и запаивал водкой».
И еще:
«А что из себя представлял остальной состав братии, то его можно назвать истинной язвой того монашества, что держалось и могло держаться в монастырских стенах только одной дисциплиной – стаканами сивухи от монастырского начальства, щедро раздаваемыми рукой монастырского начальства, которое и само лишь этой дисциплиной держалось. И творилось это под видом доброты душевной, из жалости будто бы к павшему брату подносилась ему водка и давались деньги на табак. Действительная же цель была другая: начальству, редко бывавшему трезвым, требовалось окружать себя такими людьми, которые сами были бы перед ним в чем-нибудь замараны, а стало быть, и безгласны. Натворит каких-нибудь штук брат в пьяном виде, а его же еще и одобряют, поднося стаканчик:
– На, опохмелись! Ну, что делать: мы все немощны, все – под грехом!
Но такая система не приносила того плода, какой был бы желателен монастырскому начальству, и пасомые садились на шею своим пастырям, пользуясь их слабостью к тому же пороку: приходили к игумену и казначею в безобразно пьяном виде, требовали вина, денег и ругали их всячески. И все требования удовлетворялись безропотно, можно даже сказать, рабски. Общий порок ставил всех под круговую друг за друга ответственность и творил из них, хотя и безобразную, но тесно сплоченную и дружную семью, умевшую прятать концы в воду и крепко держаться друг за друга, скрывая от постороннего взгляда высшего начальства все, что творилось у них келейно. Наказаний в монастыре не было и в помине: за семь лет я не видал ни разу, чтобы кого-нибудь ставили на поклоны. Да и кому было ставить и кого ставить?
Живущие в монастыре радовались таким порядкам и называли игумена: «душа-человек».
По всему видно, что пороки среди монашества существуют очень давно. И делать вид, что их нет - верх лицемерия. Да и вряд ли Богу угодно такое замалчивание и потакание порокам.
С уважением и теплом,
Эмилия Лионская 17.07.2025 01:01 Заявить о нарушении