Папа

Отца своего я не знал. Понял я это только сейчас, когда решил собрать еще сохранившиеся впечатления об исчезчезающем из памяти его образе.
С потерей близкого человека мы его образ постепенно утрачиваем. В течение месяцев, лет мы свыкаемся с рутиной, в которой близкого человека нет. Первое время мы ещё храним воспоминания, окрашенные чувственными восприятием мелких деталей: мимики лица, особенностей движения, эмоциональных реакций, запахов. Со временем детали эти тают и исчезают из памяти. Мы силимся их удержать с помощью воспоминаний о воспоминаниях, но яркий образ бледнеет всё больше.
Осознание того, что отца я люблю, пришло, нет, нагрянуло, ко мне слишком поздно . Случилось это 23 сентября 1998 года. В  день, когда его не стало. Накануне подним вечером я вызвал для него скорую помощь, и она отвезла нас с отцом в медсанчасть на Синюшиной Горе. В карете скорой помощи папа лежал на носилках, а я разместился на одном из откидных стульчиков. Отцу диагностировали инфаркт миокарда и поместили его в палату интенсивной терапии. Я беспрепятственно сопроводил папу до больничной койки, сложил в его прикроватную тумбочку кулек с бритвенными принодлежностями и зубной пастой и поставил рядом инкрустированную трость - отцовскую опору во всех его перемещениях в последние годы жизни. На выходе из палаты, я обернулся: койка отца скрывалась за углом входного проема, и я простился взглядом с одиноко стоящей у прикроватной тумбы тростью. Утром следующего дня я приехал навестить папу. С собой я привёз сумку, в которую предварительно сложил кое-что из отцовской одежды, фрукты и стопки последних выпусков газеты Аргументы и Факты. При свете дня больница казалась более оживленной, по коридорам сновал медперсонал, и у входной двери в палату я был остановлен медсестрой, оповестившей меня о том, что вход в реанимацию родственникам запрещен. В процессе выяснения отношений с сестрой из-за угла дверного проёма я наблюдал знакомую мне прикроватную тумбу. Отцовской трости на месте не было.
- Скажите, Татарова Виктора Петровича перевели в общую палату?
- Подождите минутку, я позову врача.
Сестра закрыла дверь перед моим носом. Я остался ждать. Вскоре мне на встречу вышла врач в приталенном белом халате и высоком накрахмаленном колпаке. Прежде, чем я успел открыть рот, врачиха исполненым неестественным сочувствием меццо-сопрано запричитала:
- Такое несчастье, такое несчастье, ваш папа умер...
Я слушал и не слышал, будучи не в состоянии понять смысл её причитаний. Скорее почувствовав, чем осознав, что что-то с отцом не так, я перебил женщину вопросом:
- Скажите, в каком папа состоянии? Как он себя чувствует?
- Только успокойтесь, ради бога, успокойтесь. Такое случается, к моему глубокому сожалению... примите мои искренние соболезнования...
В голове моей воцарился беззвучный вакуум, я на какое-то время потерял способность воспринимать окружающую реальность и что-либо соображать... Разговор продолжался с заведующей отделением в её кабинете.
- Так что, вы хотите сказать, что моего отца больше нет?
Я помню, как заведующая вложила в мою ладонь  отцовское обручальное кольцо. Вернувшись в родительский дом, кольцо я матери не отдал, потому, что нигде его не нашёл.
Потом была пустота, заунывный  вой всегда жизнерадостного родительского кокер спаниеля, ни чем необъяснимое падение стилизованных под старину часов с крышки платяного шкафа, где они стояли недвижимые с того времени, как в них последний раз меняли электрическую батарейку. Вечером следующего дня я собрал в огромный пакет многочисленные пучки лечебных трав, подвешенных на бельевых веревках, которые под потолком перекрещивали отцовскую комнату, выгреб со всех стеллажных полок огромное количество банок, баночек и пузырьков с чудодейственными отварами и настойками и выбросил всё это в мусорку. Волшебная алхимическая лаборатория папы превратилась в заурядную комнату панельной хрущевки с выцветающим рисунком стенных обоев и чернотой проема окна. Следов отца в квартире не осталось. В этот момент я и осознал невосполнимость утраты и свою любовь к отцу сродни тем, какую маленький человек, наверное, должен испытать к своему родному дому, оказавшись вдруг среди его руин без всякой защиты на пронизывающем до костей холодном ветру.
После похорон я несколько дней задыхался от слёз. В конце концов я решил, что беззаботное моё  детство закончилось. Отец в ряду своих современников сделал свой последний шаг по шахматной доске жизни, преодолел её предел и выбыл из игры. На клетку отца в последнем шахматном ряду предстояло встать мне. Я теперь сам становился отцом. Теперь стенами  крепости для своих детей буду я. И продолжу стоять до конца, пока не рухну.