Война

Война

Недавно, два года назад у нас бушевала война. 44 дня и 44 ночи на фронте шла активная фаза войны. Война между армянами и азербайджанцами.  Война бывает разной: скрытой, когда воюют официальные медиа, соцсети,  и дипломаты. Во времена скрытой войны ненависть выплёскивается дозированными порциями, особенно у официальных лиц, чтобы противная сторона выглядела не просто виновной во всех грехах, но и, распалившись от обидных обвинений, начала совершать грубые ошибки, оскорблять, применять нецензурный, клоачный язык, приводить абсурдные доводы. Тогда появляется повод для тех, кто спровоцировал такое поведение противника, заявить: «Посмотрите, с какими отбросами мы воюем. Разве можно принимать на веру их аргументы.» Обе стороны периодически попадают в эту ловушку. Но каковы бы ни были словесные баталии, и хитроумные интриги дипломатов, их не сравнить с войной открытой, пылающей войной. Падающие бомбы, убитые люди, разруха, горе, смерть. В любой войне, при всем хитроумии экспертов, пытающихся объяснить причины страшной случившейся реальности, иногда восходя в своем поиске "реальных, скрытых причин" к истокам человеческой цивилизации, - есть агрессор и жертва агрессии.
Азербайджанцы находились в состоянии жертвы агрессии почти 30 лет. Да, все так и было. А потом, потом началась вторая карабахская война.

Садагет поднялась засветло. Ее задача - подмести обочины дороги до того, как по ним понесутся на большой скорости автомобили. Машины все равно проносились мимо, но их было все же меньше, чем в светлое время суток. Она надела жилет, покрытый светоотражающей оранжевой краской. В левой части головы, над лбом пульсировала боль, не покидавшая ее несколько дней, с того вечера, когда она не смогла дозвониться до сына, единственного любимого сына. Он ушел на войну, как многие его сверстники.  Вытащила главное оружие труда - большую разлохмаченную метлу, выпила стакан воды и заспешила на большую дорогу.

В тот день машин было немного, словно кто-то позаботился о том, чтобы у нее достало сил на тяжёлое испытание. Она быстро закончила работу. Собрала мусор, скопившийся на обочине дороги. Многочисленные полиэтиленовые кульки собрала отдельно, чтобы потом выбросить в специальный мусорный бак. Не так давно всех уборщиц их района позвали в офис и провели беседу о том, как надо заботиться о планете, не замусоривать ее, рассказали про новые способы уборки и сортировки мусора. Она подняла руку и попросила новую метлу, на что женщине ответили, что сейчас речь идёт о другом. Пока мужчина в костюме и галстуке рассказывал о новых веяниях в уборке территории, женщина думала о своем. Как могла она допустить, чтобы ее единственного сына забрали на войну?! Его! Надежду, опору, свет ее очей. Муж умер, когда ее сыночку исполнился год. Родные помогали, в основном, советами. "Выходи замуж. Молодая, красивая. По соседству с нами вдовец живёт. Крепкий ещё. Даже не лысый и зубы свои. Пятьдесят лет. И к тому же небедный. Подумаешь, каких- то 25 лет разницы. Зато заживешь! И о сыночке твоём он позаботится. Ну, давай, соглашайся. Он давно на тебя глаз положил". 

Женщина долго раздумывала над этим советом. Конечно, родственник не на пустом месте ей такое предложил. Наверное, мужчина сам к нему обратился. Дома, прижав к себе грудничка, долго пела ему колыбельную, рассказывая на свой манер о будущей жизни. Заснула вместе с маленьким. А во сне пришел муж, обнял, поцеловал обоих, грустно на них посмотрел. И покачал головой, словно хотел о чем-то предупредить. Нет, нет и нет. Вот так он качал головой из стороны в сторону.  Утром, проснувшись, она точно знала, что больше не выйдет замуж. Не захочет, чтобы ее сына воспитывал отчим. Она все сделает сама. Сколько она работала на самых трудных и грязных работах, сколько перетерпела горя, пока ее сын, умница, красавец, подрос!
 Она не успела порадоваться на своего сына, насладиться общением со взрослым разумным юношей, любящим и уважающим мать. Началась война. Единственного сына у матери никто не имел права отбирать. Никакие законы, ни божеские, ни людские не позволяли подобной несправедливости. Нет, он мог остаться дома. Но он записался добровольцем. Долго настаивал на своем. В самый последний момент, когда ему пришла повестка, решился сказать матери о том, что уходит на войну. «Понимаешь, мама, я не смогу смотреть в лицо своим ровесникам, прошедшим войну. Все время буду помнить о том, что струсил.» Как могла остановить его Садагат? Кричать, плакать, биться в истерике, привести сотни примеров тех, кто не пошел на войну и ничего, живут, угрызения совести их особо не терзают.
 
"На следующем собрании мы поговорим о том, какой инвентарь и какая новая форма полагаются работникам, убирающим территорию."

Садагет очнулась и заспешила домой. Когда она зашла во двор, в своем поселке Забрат, где проживали многие беженцы-азербайджанцы, «еразы», как их презрительно называли местные, то удивилась чрезмерному вниманию соседей. К ней подошел пожилой мужчина и непривычно тихо, глядя ей в глаза, сказал: «Приходил начальник и велел, чтобы двор подмели. Все должно быть чисто и прибрано. Привезут шехида, погиб в боях. Он из этих мест. Власть устраивает торжественные похороны. Сама понимаешь, сюда придут важные люди. Торжественные похороны. Моллу тоже пригласят.»

Садагет села прямо на землю. Ей отказали ноги. Попыталась что-то ответить мужчине. Не смогла. Горло сжало удавкой, голос пропал. Мужчина посмотрел на нее: «Убили твоего сына? Ты так думаешь? Почему обязательно твоего? А может, и не его.»
Во двор вышла пожилая женщина, наблюдавшая за происходящим из окна. Взяла Садагет за руку, повела в свой дом. Усадила за стол, налила чаю и положила в розетку свежесваренное клубничное варенье. Погладила Садагет по руке.
«У меня два внука, сама знаешь. Когда началась война, я сказала дочери, что если мальчики пойдут на войну и с ними что-нибудь случится, я лягу в могилу вместе с ними. Вот, посмотри. Видишь люк, здесь вход в подвал. Там у нас погреб. Я предупредила дочь, что если за ними придут, я спрячу их в подвал, и их никто не найдет. Почему ты позволила своему сыну пойти на войну? Скажи. Почему? Он у тебя один, все знают. И сколько ты работала, чтобы вырастить его! Тоже все видели. Может не он…»

Садагет поднялась, сдерживая слезы, вышла во двор. Взяла метлу, стала ожесточенно подметать, так, чтобы ни одной пылинки, ни одной сигареты, банки из под пива не осталось в углах. Закончив работу, пошла к себе, прилегла.

Только задремала, послышался шум, топот ног. Она открыла глаза с трудом, мысленно прося Аллаха наградить ее непробудным смертельным сном. Наверху решили иначе. Ей полагалось пройти всю дорогу на Голгофу со своей непосильной ношей. Она повязала косынку, надвинув ее на глаза. Вышла во двор, и оказалось, что все соседи пристально смотрят на нее.
Когда-то по телевизору она посмотрела передачу о корриде. На круглой арене щегольски одетый мужчина ждал, когда выйдет его соперник, страшный бык. Смертельная схватка ожидает двоих. Один из них покинет арену мертвым. Либо смертельно раненным. Женщина не могла отвести глаз от экрана, так же, как и тысячи собравшихся зрителей, криками выказывавшими свое одобрение мужчине. Кто знает, а может, кто-то болел за быка? Сочувствовали животному, невольно ставшему участником схватки. Тот поединок закончился смертью быка. Тореадор, перекинув через руку красный плащ, гордо прошелся по арене под оглушительные аплодисменты зрителей.

Садагет почувствовала себя тем самым быком, черным, несчастным, загнанным быком. К ней подошла соседка, поившая ее чаем час назад.

- Идем, дорогая, присядь. Видишь, шехида, нашу гордость, принесли. Сейчас глава речь скажет, чтобы все знали и никогда не забывали, какие герои живут в нашем Забрате. Сама знаешь, некоторые нос воротят от нашего поселка. «Вонючий Забрат», так они называют наш дом. Allah vursun onlari!А у нас вон какие герои выросли. Вижу, хочешь спросить, кто шехид? Ай ай ай! Несите воды скорее! Ureyi gedti! Tutun onu! Asta-asta, bashini galdirin, yere deymesin. Skoriy cagirin, tez!

В последний путь проводили двоих. Шехида, молодого парня, отправившегося на войну добровольцем, и его мать, чей крик о милосердии услышал Всевышний.