Банька

Рассказ

 
Закружила, заморочила метель. Вчера — вот ведь! — думали, без снега на Рождество останемся, а сегодня хоть пощады проси у природы и Бога.
Хорошо местным жителям: праздник на носу, запасы приготовлены, сиди отдыхай, наслаждайся жизнью.
А мне ещё ехать, да ехать. Ан, нет, не выпорхнуть моей никудышней машинёнке из такой глухомани — перемело, позасыпало.
Морозец затрещал ядрено, аж дух перехватило.
Впереди, на краю леса, зажегся тусклый одинокий огонек. Темнеет быстро, благо место знакомое.

Петрович — тихий и скромный молодой лесник — живет здесь с женой-красавицей и трехлетним сыном Павлушкой. Люди добрые, приютят.

— Ух ты! Какие гости знатные! Здорово - здopoвo!  Давненько в кущи наши дикие не заглядывал. Как угораздило, в такое-то светопредставление? — с порога приветствовал меня радостный Петрович. — Мы тут к бане с девками готовимся, - сестренка жёнина приехала погостить. И ты до кучи, вот молодец!

Я прошел в комнату, в центре которой деловито складывали на стол полотенца да простыни две неаероятно красивые женщины. Они даже не встрепенулись, просто мягкими зелеными взглядами показали, что рады нежданному гостю.

Я плюхнулся на диван, с которого Петрович тотчас сгреб крохотного сынишку и пересадил его на стол, и тот начал ползать по нему, пряча голову под стопку белья.

— Ясное дело, ночевать у нас будешь, может, и праздновать далее вместе придется.

Женщины переглянулись и зашептались.

— Ты, брат, часом не голоден? Накормим, напоим, но перед баней вредно.
— Да неудобно мне в баню наперед хозяев, ладно уж, в городе как-нибудь помоюсь, - замешкался я.
— Какой еще город, чудак! Не понял, ты ведь крепко попал, писака! — Судьба!
— Куда ж деваться от вас, — нарочито засомневался я, — но женщины первые, чур, — и почувствовал легкое, едва уловимое волнение.
— Не получится, браток! Не деревенский! Ты, поди, на хуторе не жил. Что, с женским полом париться не приходилось?
Тут воды, дорогой, никто про тебя не запас. У нас испокон веку так: все вместе в банный день!

Петрович подмигнул мне и шепнул на ухо:
— Не боись, паря, чего ты, в самом деле, испугался? Словно дикарь какой-то.

Мне стало жарко еще до бани. Совсем упарился, когда разребали мы с Петровичем сугробы от новой добротной баньки из круглого соснового леса.

Баню хозяин тщательно готовил еще со вчерашнего вечера. Было здорово протоплено. Камни-валуны, служившие, видать, не первой постройке и не один десяток лет, были отполированы до изящества и раскалились докрасна. Внутри было довольно много места: строил Петрович в расчете на пополнение семьи. Стояло там четыре бочки дубовые и две железные. В нескольких тазах возле широкой лавки разноцветные жидкости угадывались при неярком освещении, исходящем от каких-то уж очень ароматных свечей.

Молодой хозяин деловито осмотрел березовые и дубовые веники, покидал их в бочку, клубящуюся паром, отыскал холщовую рукавицу и запрятал в угол полка.

— Пускай бабы первые заходят, мы потом.
— Потом? — странной надеждой вспыхнул я.
— Ну да, в порядок себя приведут, все ж гость!

“Ух ты, не пронесло! Может, и к лучшему”, — подумал я. И голова пошла кругом.

Зрелище было захватывающим: две юные богини во всей своей красе вальяжно восседали на лавке, в центре которой в широкой кадке плескался, пища от удовольствия Павлушка.

Они будто и не замечали нас с Петровичем, а тот уже запустил травяную метелку в один из тазов, стал разбрызгивать его содержимое по стенам, и в бане воцарился утонченный, бодрящий запах хвои. Остатки выплеснул он на камни. Баня занялась, между прочим, невесомым, но тугим паром.

Мне сделалось легко и приятно, потом весело, потому что Петрович толкнул меня на лавку и принялся хлестать веником до боли. Мы поочередно забирались на самый верх, то и дело резво спрыгивали назад, как дети; наблюдали за женщинами украдкой. Однажды, поймав мой взгляд на своей жене, Петрович ехидно присвистнул и поинтересовался: “Нравится?”

Потом мы играли с Павлушкой. И от души исхлестали вениками тонкокожих женщин. Петрович, конечно, свою жену, а я, немного смущаясь поначалу, — ее сестрицу.

Баня была сказочно хороша! В какой-то момент дверь ее распахнулась, обдав разгорячённые тела колючим холодом.

— Айда, братцы! В снега! — выбежав как ошалелый из парилки, заорал Петрович восторженно, осыпая устремившихся к нему женщин всплесками снега.

Я присел у небольшого оконца, всё же натянув на себя старый тулуп из предбанника, и с удивлением заметил на чистом небосклоне месяц-молодик.
Зарываясь по грудь в высокие девственные снега, в глубину чистого поля энергично пробирались молодые, бесконечно счастливые люди.

1987