По ту сторону добра и зла. Предисловие

И всё же, Херсон сдали. В это не верилось до последних часов, минут, когда мобильные группы русских дозоров прикрывали эвакуацию из города и отход подразделений.

Ощущение катастрофы пришло, когда опустевшие блокпосты начали грабить местные. Они как зеленые мухи с невероятным чутьем и обонянием.

Первые впечатления после выхода русской армии противоречивы. В сущности, мы даже не пешки в чужой игре. Мы пыль на игральной доске. Мы всего лишь отпечатки чьих-то сапог.

Все последние 33 года власть с легкостью жонглирует судьбами людей в какой-то дьявольской темной игре между Москвой и Западом. И рождается стойкое впечатление, что в России так случалось не единожды.

На чем только держится многострадальная православная культура?! Наша невольная извечная отрешенность, оторванность от собственной родины, её судьбы, истории и есть традиционная русская "геополитическая катастрофа".

Я долго гадал, каким может быть название моих размышлений. От черновых набросков в Германии - Чужая земля, В черном квадрате Малевича. До сентябрьских впечатлений по дороге домой в охваченный войной Херсон - Восстание Спартака.

Но реальность, как всегда, не считается с нашими представлениями о ней. Тут под Херсоном оказывается, что все великие романы о войнах, героях, победах, невероятно надуманы. А у меня нет ни малейшего желания искать водораздел между правдой и вымыслом у Ремарка, Хемингуэя или Толстого. Столкнувшись с реальностью, я не могу позволить себе рассуждать в подобных классических рамках.
И вопреки всем настойчивым призывам и уговорам об эвакуации, мы остались в Херсоне, попытаться самим отыскать житейскую логику в причинно-следственных взаимосвязях.

Художественные произведения о войне призваны удовлетворять социальный запрос, ожидания, постановкой изобразительно доступной модели борьбы добра со злом, стандартов стереотипов и клише. Но если попытаться пренебречь подобными условностями, то тут под Херсоном мы невольно оказываемся по другую сторону добра и зла.

Тут обнажаются грани о которых мы в обычной жизни не задумываемся. Сродни философии Варлама Шаламова вынесенной из нечеловеческих условий колымских лагерей - "Всё дидактическое отвергается. Искусство лишено права на проповедь. Никто не может, не имеет права учить. Всё выдуманное, всё сочиненное - люди, характеры - всё отвергается", - напишет он. А я, наконец, догадался, как он рассуждал.

Человечество часто проваливается за черту - нравственных, моральных, религиозных категорий и принципов. Оказывается по другую сторону добра и зла. Это даже не джунгли, ни природа. Это хаос нашего внутреннего состояния, когда в пропасть срывается всё - убеждения, инстинкты, страх, страсти, вера, надежда, сострадание... - срывается и несется в пустоте, в невесомости мертвого космоса. И несчастный человек, высшее животное, уже не знает за что ему ухватиться. За чертой добра и зла, как в невесомости, нет понимания дна и падения.

По ту сторону добра и зла, это хаотичное молекулярное состояние духа. Начало жизни на какой-нибудь из планет. Наши херсонские степи после 30 лет украинского разгрома, вполне подходящий лунный пейзаж. Война будет апофеозом погрома. Уровняет всякие претензии демократии на национальное, государственное, культурно самобытное, интеллектуальное. От прежней жизни тут не останется камня на камне. А я буду созерцателем этого явления, мне даровали предки это право. Потому что предчувствовал и ждал, когда этот обезумевший народ постигнет неминуемая кара.

В своем сакральном погружении в глубинное украинство, народ утратил понимание добра и зла. За всеми разговорами и лозунгами о демократии, свободе, независимости, призывами к справедливой войне с Россией таились страсть к наживе, грабеж народного хозяйства, западные кредиты, транши, гранты, поставки оружия...
Ослепленные украинские элиты едва успевали подстраиваться под золотой дождь, менять убеждения, переписывать историю.

И за всем этим хладнокровно и терпеливо наблюдала просвещенная обезьяна из Европы.

Я не хочу гадать какие цели преследовал западный мир, колониальное порабощение, то ли разрушение России, я не вхож в высокие коридоры европейской бюрократии, мне мало открыто об этом. Более того, я не буду доискиваться, почему Россия с легкостью бросила свои исконные земли, города, бывшие крепостями в борьбе с Османской империей.

Мне любопытно, каким образом и до какой черты изуродовались души и сознание наших людей за 30 лет, как одичала наша херсонская степь.

Не я первый испытываю подобные ощущения - "Блажен кто посетил сей мир В его минуты роковые", "Оборотная сторона луны" Пинк Флойд. Или работа Ницше - "По ту сторону добра и зла".

Я не читал Ницше. Гугл выдал название его книги в ответ на заглавие родившееся в моей душе.
Я не буду читать Ницше, да бы не засорять ум его мыслями. Я лишь знаю, его книга родилась в эпоху непрерывных войн Пруссии во времена возвышения Бисмарка, предчувствий зачатия новой германской империи, а сам Ницше трудился санитаром в прусской армии. Его пребывание по ту сторону добра и зла это его собственный опыт, а я представитель другой культуры и обстоятельств. Во мне нет этой необузданной прусской страсти - Жизненное пространство немецкого народа на Востоке!

Тут под Херсоном, под звуки рвущихся снарядов я жалею лишь о том, что не дожили мои родители, мой дед, с отчаянием наблюдавшие как обезумевшая от свободы демократия разрушала то, что с тяжелейшим трудом и жертвами созидалось поколениями. Сегодня их останки содрогаются в херсонской земле. Я мог бы скатиться в художественный пафос в надежде, что они поднимутся из могил на эту борьбу.

Но тут, по другую сторону добра и зла, ничего этого нет. Среди враждебной украинской власти, гоголевских мертвых душ, есть моя память, как отдельно живущая субстанция, которая удерживает образы предков. Это остатки культуры в разгромленной херсонщине. Моё внутреннее состояние, которое предает сил и ясности в моих хладнокровных наблюдениях за человеческим молекулярным хаосом по ту сторону добра и зла.

Этим предисловием я набросал черновик как сжатый итог моих прежних предчувствий грядущей катастрофы. Всё происходящее это начало искупления, цена предательства перед предками, православной культурой. Во мне нет жажды мести, мне жаль этих ослепленных, обезумевших людей.
Я всего лишь стремлюсь заглянуть в будущее и вижу краешек светлого неба, чистый горизонт, рассвет на берегу Белого озера в пятнадцати километрах от Херсона. Возрожденный православный монастырь на том берегу, его сияющие купола, негромкий колокольный звон плывущий по Днепру. Лодки рыбаков, крики чаек, лебединую пару, мягкий илистый песок... И звонкий смех моей маленькой дочери, до боли знакомый, словно из далекого счастливого прошлого.