Через годы, через расстояния

   
   P.S.
                Это книга была опубликована в 2006 году. А главы из этой книги
               можно  прочитать на моей странице ПРОЗА.
               Эту Книгу с множеством иллюстраций, можно купить
               на AMAZON.COM и на LULU
               

   
         Для тех, кто заглянул на эту страницу.
     Сейчас я приготовила для издания мою книгу
     в Москве,и соединила свои две книги вместе:
     "Через годы, через расстояния" и "Мой акцент".
     В Прозе они рассположены по главам, чтобы легче читиать


     P.S.
              Ответ читателю, который посоветывал перехать мне в другую
              страну. Многие мои читатели оцениваю мою повесть,мои размышления,
              сопоставляя  настоящее время в 2023 год и время, в котором я жила
              еще в СССР - это 1936-1977годы.Большая разница.Новое поколение

     Мой ответ читателю.

Спасибо, что заглянули. Спасибо за совет. Но вы, наверно, не всю повесть прочитали и что-то не поняли. В 1978 году я эмигрировала.46 лет я живу в штатах. Уже мой поезд пришел и последняя остановка. Уже у меня здесь три могилы. У меня два внука. У меня обеспеченая старость. Здесь мой дом. Я объездила пол мира. Много раз летала в Питер и в Москву. Мне 88 лет. Я русская и очень переживаю за Россию.
А вам всего доброго и здоровья.







                Посвящаю сыну Евгению Супер

                Мой дар убог, и голос мой негромок,
                Но я живу, и на земле мое
                Кому-нибудь любезно бытие.
                Е. Баратынский

    Предисловие 
    1. Переселенцы 13
    2. Это было до воины 20
    3. Марш веселых ребят. Годы репрессии. 37
    4. Так начиналась война 42
    5. Блокада 45
    6. Кое-что из детства. Школьные годы 90
    7. Выпускные экзамены. Любовь с первого взгляда 108
    8. Встреча с Глебом.  И как она вышла замуж 140
    9. Женя, Женечка 189
    10. В Москву! В Москву! 194
    11. Москва — Вена — Рим и далее Нью-Йорк 212
    12. Мои адрес: Нью Йорк, США 228
    13. Глеб работает у Кислина 239
    14. I Love New York 245
    15. Памяти World Trade Center 249
    Послесловие 253
    Приложение: Ода на открытие Невского моста 1968 год 254
 




                Предисловие
         Просматривая свои записи, дневники, письма, я поняла, что это почти готовая книга. Классик, как известно, сказал, что одну книгу — о своей жизни — может написать каждый. Может? Я решила попробовать, а что из этого получилось... Как и вы, я свидетель своего времени. Перед вами история моей жизни. Может, она покажется банальной. Но я должна ее написать ради сына.
Я хочу рассказать ему, как мы жили в России и почему оттуда уехали. Мне жаль, что мой сын, которого мы привезли в Штаты, когда ему было одиннадцать лет, почти ничего не помнит и почти ничего не знает о нас, о нашей семье, о своих предках. Я часто думаю с большим сожалением о том, что потерял мой сын, уехав из России.



                1.ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

          Остался ещё один день — последний, и они уезжают навсегда. Все эти дни, как только пришел вызов и они стали собираться, она ходила как во сне, продолжая делать все по инерции. В том состоянии беспокойства неотвратимости, не осознавая своего положения, в котором она находилась все эти дни, Аля с ужасом представляла минуты прощания с матерью. Больше всего она боялась этой встречи. Как она посмотрит в ее милые, добрые глаза? Она мучительно чувствовала, сколько страданий принесёт мамочке их отъезд, отъезд любимого, единственного внука в далёкую Америку. Все остальное ценное, что они бросают, ей казалось мелочью, малостоящим: вещи, кооперативная квартира, машина. Завтра они улетают в Вену, а сегодня мама, отчим и сын приезжают поездом из Ленинграда в Москву. В начале декабря Женю отправили к родителям, чтобы не мешал их хлопотам: в школе как раз начались зимние каникулы.

         Глеб в 5 утра уехал в Шереметьево сдавать багаж, который полетит с ними в Вену, поэтому она должна ехать встречать поезд одна. «Красная стрела» прибывала в Москву в 8.45 утра.
         Зима в этом году стояла морозная и снежная. В городе были огромные сугробы, и уборочные машины не успевали убирать снежные заносы. Проезжая часть была сужена для проезда автомашин. Люди шли но вытоптанным дорожкам, расходящимся лучами и зигзагами, прыгали через сугробы, натыкаясь друг на друга и машины.
До Ленинградского вокзала Аля поехала электричкой, это было быстрее и удобнее, так как она жила в Северянино и сразу приезжала на Ярославский вокзал, который граничил с Ленинградским. Она вошла в утреннюю перепелненную электричку и стояла в проходе, ничего не замечая вокруг, ничего не чувствуя, только внутри все сжималось, и какая-то тоска охватывала ее, мысли метались, и было трудно сосредоточиться. «Боже! Все это я вижу в последний раз. В последний раз я еду в этой электричке, в последний раз вижу эти дома, эти улицы. Все эти люди, что вокруг меня, не знают, что я уезжаю из Москвы, из России. В последний раз, в последний раз, в последний раз», — стучало у нее в голове. А вокруг было все как обычно, все были заняты повседневностью. Электричка остановилась. Люди заспешили, обгоняя друг друга, никому ни до кого не было дела.
Она приехала на вокзал почти перед самым прибытием «Красной стрелы» и, уже идя по платформе, сразу увидела приближающийся поезд. Она пошла быстрее навстречу составу, но вдруг остановилась, как бы задохнулась, ей стало трудно идти дальше. Мимо нее медленно проплывали вагоны. Вокруг засуетились, затолкались, послышались окрики носильщиков. Поезд встал. Из вагонов начали выходить нетерпеливые пассажиры. Аля шла вдоль поезда, вглядываясь в номера вагонов.
         — Посторонись! — сзади раздался хриплый окрик носильщика, и ее больно подтолкнула тележка.
         — Мама! Мамочка! Мы здесь! Мы здесь! — пронзительный голос Женечки окончательно вывел Алю из ее состояния.
Она увидела веселую рожицу сына в опущенном окне. Извиняясь, стала проталкиваться сквозь пассажиров, пытаясь пройти в вагон. Войдя в купе, первое, что увидела, — милые, такие родные мамочкины глаза. В них было все: любовь и боль. Они как бы спрашивали: «Ну как ты, доченька? Ведь переживаешь? Я вижу. Не жалеешь, что надумала?» Мать понимала дочь сердцем: как ей сейчас тяжело! Внешне мама была спокойна, и Аля была ей благодарна. Боясь, что не выдержит и расплачется, она обняла мамочку и поцеловала ее. Сердце защемило еще сильнее, к горлу подступил комок. «Только бы не разрыдаться. Нет нет! Боже мой, что я наделала! Сколько я принесла ей страданий!»
       —  Как вы доехали? — спросила Аля.
Женечка прыгал и теребил ее за рукав, рассказывая о чем-то. Поцеловав сынишку, она подумала: «А он-то не понимает, что происходит, и весел — ребенок. Ему даже интересно — они завтра улетают в какую-то «заграницу». Он не пойдет в школу, и ребята будут ему завидовать».
Вещей у них было мало: чемоданчик с Жениными вещами, сумка с игрушками и коньками. Они вышли из теплого вагона последними. Людей почти не было. По перрону ветер гнал поземку. Их сразу обдало морозцем. Аля взяла маму иод руку, придерживая ее. Она была такая маленькая, хотелось ее защитить от порывов ветра.
     — Женечка был очень возбужден все эти дни. Он такое нам рассказывал, такое нес, — начала мама, когда они приостановились, чтобы подозвать носильщика. — Мы боялись, чтобы он чего-нибудь не ляпнул, когда заходили знакомые.
       — Он нас просто замучил. Мы устали от него. Он у вас такому научился, наслушался крамольных разговоров во взрослых компаниях, рассказывал анекдоты про Брежнева, — вставил свое отчим.
       — Да, последнее время он часто бывал со взрослыми и у нас дома, и у Марии Григорьевны, когда мы ездили к ней читать Люсины письма «оттуда», — пояснила Аля, шагая поодаль от носильщика.
         Еще в поезде Аля сообщила, что Глеб рано утром уехал в аэропорт, вернется часам к 12 домой, а вечером придут друзья и сослуживцы на проводы, и надо приготовить какую нибудь закуску к их приходу.
Они вошли в пустую квартиру. Еще остались диван, Женина кровать, раскладушка, кое какая посуда. Им еще надо переспать одну ночь, а завтра соседи заберут остальные вещи, и они оставят эту квартиру. Как было жутко видеть пустые комнаты. Совсем недавно, пять лет назад, она мечтала о квартире. Как радовалась, когда они переехали в эту прекрасную трехкомнатную квартиру с балконом и лоджией на одиннадцатом этаже, с видом на ВДНХ с одной стороны и на Лосиноостровский лесопарк — с другой. С какой любовью обставляли они с Глебом квартиру, продумывая каждую мелочь при покупке мебели, портьер, картин, светильников и разных прочих вещей. Особой гордостью Али была кухня — она декорировала ее в русском народном стиле, и все, кто приходили к ним, восхищались и говорили комплименты.
          Когда их кооперативный дом построили, эта часть Северянине была уже благоустроена: детский сад, школа напротив дома, рядом торговый центр. Но самым привлекательным в этом районе был Лосиноостровский лесопарк. Если посмотреть с их балкона, с одиннадцатого этажа, было видно, что лесопарк уходит за горизонт. Круглый год они ходили в лес гулять, занимались спортом. Зимой прямо у парадной вставали на лыжи и направлялись в Лосинки. Однажды Аля с Женей пошли на лыжах и дошли до Сокольников. Это 6-7 км. Не заметили, как далеко ушли. Когда возвращались, стало темнеть. Кое где на пересечениях дорог мелькал свет от фонарей. Они бежали по узкой лыжне, и им казалось, что кто-то рядом бежит между высоких деревьев и следит за ними. Скрин от лыж усиливался в ушах. Страшновато. Наконец они увидели огни окон высотных домов. Обрадовались. Вернулись домой усталые и возбужденно рассказывали об этом приключении.
Весной в лесу собирали первые подснежники, затем появлялись фиалки, одуванчики. А какой воздух от молодой листвы! Аромат весны! Сколько прилетало певчих птиц! Лес оживал, приглашая в свои хоромы.
Осенью лес расцвечивался яркими красками листвы. Они собирали охапками разноцветные листья, которые шуршали иод ногами, и забрасывали ими друг друга, валялись в листьях. Женьке очень нравились эти прогулки ио лесу. Домой приносили яркие листья клена, ясеня и раскладывали их ио толстым книгам между страницами и ставили в вазы осенние букеты.
И вдруг закрутилось, завертелось, какая-то сила под хватила ее и Глеба в общем хаосе отъезжающих. Началась беспокойная жизнь, полная волнений и сомнений. Обычный порядок нарушился. Правда, Аля пыталась для сына поддерживать режим и дисциплину — проверяла уроки, пыталась усадить его за пианино. Женя не знал, что они надумали уезжать.
           Александра Михайловна, как только сняла пальто, взялась по-хозяйски готовить прощальный ужин. Отчим стал осматривать пустые комнаты, балкон, лоджию. Женя побежал к соседям, где жила его сверстница Галя.
Начав кухарничать, Александра Михайловна как бы бессознательно вся отдалась этой работе, и, глядя на нее со стороны, нельзя было заметить ее страданий, она все делала быстро и ловко, как будто это был обычный день рождения или другой праздник. Аля взглянула на маму, и подумала: «Какая она у меня мужественная, сколько ей пришлось перенести в жизни. И вот теперь я опять заставляю ее страдать». У Али опять защемило, и сознание того, что ничего невозможно сделать, исправить и облегчить эти страдания — от всего этого стало мучительнее, невыносимее. «Милая моя мамочка! Как же я перед тобой виновата!»
Вот вот вернется Глеб из аэропорта Шереметьево, где он сдавал багаж, который должен пройти особую проверку и полететь с ними в Вену. Когда раздался телефонный звонок, Аля взяла трубку, думая, что это звонит Глеб, но женский голос сообщил, что звонят из кассы Аэрофлота, и рейс, на который у них имеется билет, меняется на другой, так как нет мест для такого большого багажа, поэтому багаж надо переоформить. «Что еще? В чем дело?» Она растерялась — и надо же такому случиться в последнюю минуту... И вот теперь они устраивают еще одно препятствие. Аля в отчаяния. Ехать в аэропорт! Это на такси туда и обратно — займет около трех часов. По что делать? Надо ехать. Глеб, может, даже не знает, что поменяли рейс. Ведь Глеб звонил, сказал, что он первый. Он уже уехал домой.
В такси она осталась опять одна со своими переживаниями, угнетенная. Кто-то злой специально создавал весь этот месяц им трудности. Какая-то вредная и злая сила была заложена во всем и во всех. Все, с кем они сталкивались но ходу дела — в жилищной конторе, в правлении кооператива, в кассе Аэрофлота, в таможне, — в порядке проявления служебного сверхрвения, сверхбдительности делали все со злостью, мстительностью, понимая, что мы зависим от них.
Надо было пересечь всю Москву, чтобы попасть в Шереметьево, и когда она приехала туда, было уже около трех часов дня. В справочном Алю отослали в таможню. Она решительно подошла к таможеннику.
       — Скажите, пожалуйста, у вас таможенный досмотр Глеб Купер прошел? Он был утром первый. Но позвонили из кассы Аэрофлота и сказали, что надо наш багаж переоформить на другой рейс.
Таможенник пронзил ее холодным взглядом.
       — Купер? Он давно прошел, я его помню. Спросите вон там, в кассе. Он заплатил за багаж?
Кассирша, пышная блондинка лет пятидесяти, занимала всю кабину кассы, сидела подбочась. Все слыша, она все же переспросила:
       — А! Да. Мужчина в сером ратиновом пальто, средних лет?.. Ну как же, помню, помню. Он уже давно расплатился и уехал. — II обратилась к соседке: — Помнишь, который предлагал 100 рублей. Зачем-то во всеуслышание сказала кассирша.
       «А вы, конечно, отказались? Или вам нельзя брать?» — хотелось спросить.
В это время вышел грузчик, и услышав разговор, вставил: «Я уже весь груз отправил и ваш тоже. Все будет в порядке».
       — Спасибо вам на добром слове, — Аля поблагодарила грузчика и покинула таможню, а выходя, увидела в зале ожидания группу людей, сидевших на скамейках, и вокруг них огромное количество чемоданов, узлов. Они явно отличались от всех. Это отъезжающие.
        Такси мчит ее обратно уже по вечерней Москве. Все, как и прежде. На улицах народу полно, все куда-то спешат. Толпы людей у входа в метро, очереди на автобусных остановках. Зажглись огни. Засверкали мириадами звездочек заинденевшие деревья, заиграли рекламные вывески. Вот промелькнули Лужники, пересекли Садовое кольцо, слева проехали ВДНХ, мелькнул веселый каток, ярко освещенный прожекторами, там концентрическими кругами двигались катающиеся. Она с сыном здесь бывала не раз. Все мелькало и убегало назад. Опять мысль: все это в последний раз. Все остается, а меня здесь уже не будет. А что будет завтра, но уже за границей? Все обратную дорогу она не расставалась с тяжелым чувством вины перед мамой. С мыслями об утрате, хоть и не очень счастливой, но все таки жизни, в которой она многого добилась, несмотря на трудности. С этими мыслями она подъехала к дому. Уже стемнело.
Никакой отмены рейса не было, Глеб багаж сдал, заплатил за него и уехал.

          Кто-то и зачем-то зло пошутил над ними — даже в последние часы.


 
               ЭТО БЫЛО ДО ВОЙНЫ. 1934 -1941 годы(продолжение повести о моей
                мамы)


          Жизнь Александры  Михайловны, как у многих, делилась на довоенные и послевоенные годы. Довоенные годы   – это были годы молодости. Тогда ее звали Шурочкой. Прожила она всю жизнь в Ленинграде, в доме, он и стоит до сих пор у железнодорожного моста на Московском проспекте 133, не считая первых двух лет, когда их семья жила в доме на территории фабрики «Скороход» за Московской заставой. Прежде это была Забалканская застава, позже Московское шоссе, затем Международный проспект, который после смерти Сталина переименовали в проспект Сталина, когда Хрущев разоблачил культ Сталина, снова переименовали  – уже   в Московский проспект. Этот проспект идет прямо на Пулковской меридиан, и   дорога на Москву.
Михаил Тимофеевич Тимофеев был комендантом обувной фабрики «Скороход», прожив несколько лет на ее территории,  ему предоставили трехкомнатную квартиру на 4-ом этаже, в бывшем доходном доме С. Н. Еремеева, (1907-1914 годы постройки) недалеко от фабрики, куда их семья переехала.
Рабочий район – рядом заводы: «Электросила», «Вагоностроительный», «Пролетарская победа» и другие.
Михаил Тимофеев родом из Копорья, мальчиком был привезен в Петербург и отдан в подмастерье сапожнику. Подростком стал работать на фабрике «Скороход». Служил в царской армии. После революции вступил в большевистскую партию, был избран депутатом от Совета рабочих, а в Гражданскую войну стал комиссаром. Воевал на юге России, в Одессе. Был награжден именным револьвером. Вернулся на фабрику, и его назначили комендантом, где он проработал до 1930 года.   Михаил Тимофеевич пользовался большим уважением   – многим помогал в голодные, послереволюционные годы, устраивал на работу, находил жилплощадь, реагировал на все человеческие просьбы. Шуре было 20 лет, когда от рака желудка, в 51 год умер ее отец.  Хоронить вышла вся Московская застава, гроб несли на руках до самого Новодевичьего кладбища, у Новодевичьего монастыря. Остались они: мать  – Аделия Иовановна, Шура, брат Николай, младше ее на три года.
Все, что положено в молодые годы девушке   – подружки, ухажеры   – у Шуры было предостаточно.  Шурочка была веселая, добрая, легкая в общении. Маленький курносый носик, большие серо-голубые глаза, густые, слегка вьющиеся волосы. А когда она улыбалась, на щеках появлялись две прелестные ямочки, отчего личико девушки  становилось еще милее. Ее вполне можно было назвать красивой. Единственное, что Шурочку немножко огорчало – она была небольшого роста. Но, взглянув на нее, сразу было понятно, что она хохотушка, любимица компании и не один парень потерял из-за нее голову. Она это знала и уже привыкла. Ухажеров у нее действительно было много, ее любили, и она была влюблена.  А что надо молодой красивой  девушке, как не внимание парней. Зная себе цену, Шурочка умела достойно себя вести с ними.
Сегодня у Шурочки было два свидания: с Вавакой Вербицким и с Иосифом Игнатьевым. Вавка был ее ровесник. Они знали друг друга с детства, ходили в одну школу, на одни и те же вечеринки, ездили вместе с друзьями за город на пикники.  Жил он в трех кварталах от Шуры. Вавка выделил ее среди других девчат и стал ухаживать за ней. Шурочка приняла это как должное   – он был ее парень, всегда рядом.
С Иосифом она познакомилась в Доме культуры,  когда был новогодний вечер для молодежи их района. Шурочке импонировало его настойчивое ухаживание, самостоятельность. Он был старше ее. Интересный мужчина: спортивная фигура, крупная голова, с зачесанными на косой пробор гладкими волосами, открытое лицо и серые серьезные глаза.  Иосиф, будучи  родом из Риги, одевался элегантно и выглядел по заграничному, походил на иностранца. Много девушек хотели с ним быть поближе и ходить.
Шурочка заканчивала последний курс в Техникуме обувной промышленности. Был конец апреля. В Ленинград пришла буйная весна. Стояли солнечные дни. Днем ходили без пальто. На солнечной стороне было даже жарко. Студенты в переменку выходили на улицу. Парни солидно курили, а девчата, прохаживаясь и поглядывая на парней, заливались звонким смехом. Кто-то вычертил на тротуаре мелом классики, и девчонки скакали, вспоминая.детство.
После занятий, когда Шурочка и ее близкая подруга Рая пошли домой, их, как обычно поджидал Вавка. По дороге он рассмешил их, рассказывая о студенте Мишке Коротышке.
  – Химичка вызывает сегодня Коротышку. Он поднимается на помост кафедры, а его совсем не видно, торчат только всклоченные волосы. Химичка пошла в конец класса, встала у стенки и говорит:   – Студент Каратышев, выходите из-за кафедры. Вас класс не видет. Встаньте в стороне от нее.
Мишка медленно выходит и встает справа от кафедры. Сидящие слева кричат:   – А нам  не видно. Мишку!
В классе поднялся шум, смех, кто-то предложил поставить его на кафедру. Мишка, красный, спускается с помоста и встает перед ним.
  – Чего на меня глазеть-то? Я могу громко говорить.
– Ну, говорите. Мы вас слушаем. А всех прошу успокоиться.
– Да ну вас. Вот теперь все забыл. Они все ржут. Не могу я отвечать в такой обстановке,   – басит Мишка.
– Дайте, пожалуйста, студент Каратышев, вашу зачетку.
– Зачем?
  – Поставить  вам «неуд».
Они посмеялись и уже подошли к дому.
– Ну, иди. Мы с Раей постоим еще,   – попросила  Шурочка Вавку, когда они остановились у ее дома.
  – Так я зайду за тобой в шесть. Сегодня вечер начинается в семь. Ты будешь уже готова?
  – Ой, это рано.  Да вообще-то я с Раей приду в клуб, не заходи,  – поспешно сказала она.
Вавка удивлено смотрит.
– Я же мимо твоего дома иду, почему мне с тобой не пойти?
– Почему-почему? Да потому. Может я задержусь.
– Может, мы хотим придти сами по себе, без ухажеров, – вставила Рая.
  – Так-так. Ух, ты какие они самостоятельные! «Сами по себе»,  – передразнил Вавка Раю. – Значит, я приду тоже сам по себе, так? Хорошо. Все секреты какие-то, – и взглянув  на Шуру, мягко набросил на ее плечи пальто, которое он нес от техникума, повернулся и медленно пошел, обдумывая, чтобы это все могло значить.
Когда Вавка отошел, Шурочка вдруг сообщила Рае:
  – Знаешь, сегодня придет к нам Иосиф, знакомиться с мамой и Николаем. Помнишь, когда я была на новогоднем вечере, и он меня пригласил танцевать? Весь вечер мы  были вместе. С тех пор мы стали встречаться.
  – Ты что? Серьезно?  Он же старше тебя. Я слышала, у него есть женщина.
  – Это все сплетни. Может кто-то у него и был,  – возразила Шура.
  – Ну, знаешь, Шура… Ты прежде говорила, что тебе он не очень понравился. Ах, ты, хитрая! Все молчала. А в тихую -  с ним встречалась. Что ты смотришь на меня?  – тормошила ее Рая.
  – Господи, да я и сама не знаю, что делаю. Понимаешь? Он, конечно, взрослый. Но я чувству к нему такое, такое… Понимаешь, да? Он не валяет дурачка, как наши мальчишки - клоуны. Он как-то по-настоящему, по серьезному. От него исходит, что-то… и боюсь этого в то же время. Когда он берет меня за руку, обнимает за плечи, я вся сжимаюсь и становлюсь такой маленькой… Его глаза, его взгляд, я замираю и чувствую, что подвластно ему. Что мне делать? И Вавка нравится мне… Мы давно с ним дружим.
  – Ой, Шура!  Как же ты теперь? Вавка тебя так любит!  Такой парень! Красавчик! Все девчонки тебе завидуют. Таким парнями не бросаются. Что ты ему скажешь?
  – Не знаю. Я ничего не знаю. Вавку я люблю, но как-то по- другому. Уже привыкла, что он около меня и все у нас хорошо, как положено. Как ему сказать об Иосифе?
  – Ой, подружка! Потеряла голову! Ты влюбилась в этого Иосифа. А что это за имя Иосиф?
– Он полу поляк. Мать его полячка, отец русский. По-польски он Юзеф, а полное имя Иосиф.
  – А я все слышал. Все слышал. О чем вы тут секретничаете? А?   – вдруг незаметно подошел Николай и закричал в самое ухо сестре, стиснув двух подружек так крепко, что они больно ударились лбами.
  – Колька! Идиот! Отстань! Колька! Сумасшедший! Николай, отпусти! Отпусти! Ты что, спятил, – кричали обе девушки, стараясь вырваться  из объятий Николая.
Когда Николай освободил подруг, они набросились на него и стали дубасить его кулаками.
– Все! Ну, все! Все! Не буду! Убьете бедного человека! Хватит! А то я вас сейчас двоих как возьму за шиворот, и унесу,  – отбиваясь от девчонок, Николай,   наконец, вывернулся.
Николай был хоть и небольшого роста, но крепкий паренек. Он был похож на сестру – белозубая улыбка, лукавый взгляд голубых глаз. А как он играл на гитаре! Как пел! Все девчата с ума сходили. И Рая, кстати, была в него влюблена. Окончив семилетку, он пошел работать на завод. И стал токарем высокой квалификации. Руки у него были золотые.  И его портрет висел на Доске Почета на заводе.
Николай взял сестру под руку и потащил ее домой.
– Хватит сплетничать! Болтушки!
 

                7. "ШУРОЧКА И ИОСИФ"



В этот день должен был прийти Иосиф  знакомиться с матерью и братом, Николаем. Шурочка волновалась. На звонок, сама пошла открывать дверь, и провела Иосифа в гостиную.  Разрумянившееся ее лицо привело в волнение и его. Хотя внешне он казался спокойным. После первых минут, представившихся друг другу, когда выпили вина за знакомство, Аделия Иовановна заговорила с  Иосифом по-польски. Шурочка и Николай не знали польского. Они пили чай с пирогами, вареньем и слушали, не понимая разговора. Шурочка нервничала, к тому же тон, которым говорила мать, казался ей резким и сухим. Иосиф отвечал, похоже, с каким-то напряжением.
  – Можно говорить по-русски. Мы не посторонние, между прочим, – вмешалась Шурочка и взяла чашку Иосифа, чтобы налить чаю.
  – Спасибо,  – Иосиф рукой показал,  – не надо  больше.
  – Вот, не с кем поговорить на родном языке. Узнала от Иосифа, откуда он родом, кто его родители, чем занимается. А вы Иосиф, пожалуйста, пейте чай, берите еще пирог,  – обратилась Аделия Иовановна.
Иосиф достал папиросы и, извинившись, вышел в коридор. Он нервничал. Шурочка вышла за ним. Она почувствовала  – и это было видно по его лицу,  – ему не понравился разговор с матерью.
«Спросить или нет, о чем они говорили?»  – подумала она.
  – Ну, что курносик? Может, в кино пойдем? Идет новая картина в клубе, «Веселые ребята». Любовь Орлова и Утесов в главных ролях,   – ласково спросил он.
Она не ожидала, что Иосиф сегодня пригласит ее, так как он работал эту неделю в вечернюю смену. А она с Раей идут на вечеринку, где будет вся их компания. «Что же мне сказать ему?»
С Иосифом она встречалась уже год, встречи были не очень частые. Иногда они не виделись неделями. То Иосиф  уезжал на продразверстку в деревню почти на месяц, потом у него были какие-то партийные дела на заводе, а вечером он учился в Институте иностранных языков на восточном отделении.     Поскольку его мать была полячка и он родился в Риге, то он знал  латышский, польский и немецкий. И вот теперь он стал учить китайский и английский. Почему он выбрал восточное отделение? Он шутливо объяснял: стипендия больше, чем в других институтах, а девушкам надо дарить цветы и конфеты. И вообще Иосиф выделялся элегантностью.
Иосиф видел, какой успех имеет у парней Шурочка. Он так же знал про Вавку. Бывал и в их компании. Но ни разу, не задал ей вопрос: есть ли у нее серьезные отношения с кем-нибудь?  Иосиф всегда появлялся неожиданно. Приглашал ее, то в кино, то в выходной за город, то в свою компанию. Он был уверен, что она ему не откажет. Он это почувствовал, когда он с ней стал встречаться.
  – Иосиф, я собиралась идти сегодня на вечеринку нашего курса,  – она взглянула ему в глаза, запнулась от его взгляда, в котором была такая нежность.
  – С Вавкой?   – быстро спросил  Иосиф.
– И он тоже будет. Там будут все. Прости, но ты же мне не сказал, что у тебя сегодня свободный вечер.
  – Ты уже собралась. Тебя там ждут, иди,  – твердо  настаивал он.
  – Да нет же. Я пойду…Но… Пойдем со мной…
– Не стоит. Раз ты обещала молодому человеку  – обманывать нехорошо. Ты права. Я должен был заранее тебя пригласить. Значит, в следующий раз. Надо установит расписание: сегодня с одним, а завтра с другим,  – съехидничал он.
Ей стало не по себе, с Вавкой куда легче  – быстро бы отшила. А с Иосифом? Он пожалела себя за то, что попала в не ловкое положение, но в то же время последнее замечание разозлило ее.
– А может, и вправду по расписанию мне встречаться с вами?  – заявила   Шурочка.
  – Ну вот и хорошо… Иди, курносик,  на вечеринку, веселись, а мне, впрочем, надо курсовые подготовить. Много работы. Значит, когда у меня с тобой свидание? По расписанию?
  – Иосиф, да будет тебе. Никому я ничего не обещала. Ты знаешь – это вечеринка нашего курса. Серьезно. Я тебя приглашаю, пошли со мной.
– Я тоже вполне серьезно. Спасибо. Но право, настроение у меня чертовское, я испорчу его другим.
  – Тебе что-то сказала моя мама. Да?
  – Сейчас не об этом,   – он наклонился к ней,   – мне хотелось побыть с тобой вдвоем,   – и нежно поцеловал ее в щечку.
Затем зашел в гостиную, попрощался с Аделией Иовановной, с Николаем, быстро вышел и, подойдя к Шуре, подняло ее головку, пристально посмотрел в глаза, поцеловал ее, выпрямился и сказал.
– Ты иди. Иди на вечеринку.  Я приду к тебе в следующую субботу, и тогда поговорим очень серьезно. Запомни  – серьезно,  –и ушел.
Шурочка вбежала в свою комнату и, упав на кровать, зарыдала в подушку, что бы не слышала мать. «Боже, мой! Боже, что я делаю? Как мне быть? Я его люблю. Зачем я не пошла с ним?»  – Шурочка плакала и кусала губы, чтобы не вырвались рыдания.
– Ты что? Никак плачешь, дуреха? И чего плачешь? Влюбилась, что ли в него? Перестань реветь. Вот что я тебе скажу. Он тебе не пара. Сейчас мы с ним поговорили. Я вижу , что это так. У тебя столько ребят! Закончи учебу, а потом выбирай и выходи замуж.  Если  уж выбирать кого в женихи, так это Григория. Как его величают? Григорий Федорович. Это кавалер! Очень приятный и внимательный.
– Мама, ну что ты? Кому он приятный? Тебе?   – прервала Шура мать, перестав плакать.
  – Да что говорить – капитан корабля! Деньги имеет хорошие. Какая квартира на улице Марата. Его сестра Катерина, мне сказала, что ты ему очень нравишься. Он хочет найти приличную девушку и жениться. Ведь не зря он стал к нам часто захаживать. И не забывает каждый раз подарочек мне принести: то цветы, то конфеты. Сразу видно, что за человек. А с этого беспорточного студента чего взять? Когда он на ноги встанет? Мой тебе совет  –как матери, мне видней – лучшая партия для тебя в мужья – это  Григорий.
Вошла Рая.
– Здравствуйте, Аделия Иовановна. Шура, идешь? Да ты еще не готова! Вот тебе раз!   – вскричала Рая.
– Рая.  Вот и хорошо, что ты пришла к Шуре. Собирайтесь, идите, погуляйте.
Подруга увидела, что у Шурочки заплаканные глаза. Обняла ее и зашептала на ухо: «Лучшее средство от всех неприятностей  –это танцы».
– Быстро собирайся, одевайся, девонька! – скомандовала Рая.
Действительно, оставаться дома не хотелось, охи-вздохи, да взгляды матери ее только бы раздражали. Лучше к ребятам и девчатам!
Пришла весна. Безудержное обновление природы не дает никому спокойно и безразлично жить. Весенние солнышко разогревает камни и сердца. Ленинград весь залит солнцем. Яркая зелень распускающейся листвы, запах сирени, черемухи дурманят голову, и, право хочется петь, писать стихи, хочется  влюбляться и радоваться, быть беспечной, как шумная стайка воробьев, которые такой поднимают крик, перелетая с одного дерева на другое, что останавливаешься и смотришь: «Что такое у них случилось?» Да они радуются  весне. Весне дорогу!
И Шурочка радовалась: экзамены позади, через неделю зашита диплома. А еще она влюблена и дала согласие на предложение Иосифа. Договорились – регистрация и свадьбу отнести на конец лета.

 
                8.КОПОРЬЕ. ДЕРЕВНЯ.ПОДМЫШЬЕ.
 
             Старая крепость Копорье (1237 года),переходящая то немцам, то
             шведам и при Иване Грозном к России.


      Шура после защиты диплома, хотела поехать в деревню Подмышье  – это около Копорья, к Седелкинам – ее многочисленной родне: теткам, дядькам, двоюродным сестрам, братьям.Она давно не виделась с ними. Сколько раз она ездила  с братом на родину отца. Хотелось вместе с деревенской молодежью погулять, сходить по грибы да по ягоды. Малины, земляники было так много на лесных опушках, на склонах холмов и на полянках, что собирали ее впрок, на всю зиму. Как здорово купаться в холодной ключевой речке, что течет на дне оврага. А съездить на сенокос! Рано поутру мужики выходят дружно в поля косить, выстраиваясь в ряд и широко размахивая от плеча косами, врезаясь в сочную траву, покрытую росой, и слышан веселый звон металла: дзинь-дзинь-дзинь-дзинь. В полдень поднявшееся солнце уже успеет подсушить траву, бабы и молодежь начинают ворошить,переворачивать граблями сено, а после полудня все идут в тенек на обед. Развязывают узелки или вынимают  из корзинок  простую деревенскую снедь: кринки с молоком или квасом, караван домашнего хлеба, огурцы, помидоры, головки лука, рассыпчатую картошку, шмат сала, и с аппетитом пообедав и передохнув, идут еще раз ворошить сено. А уже к пяти часам вечера, когда сено подсушилось  на солнце, надо его собирать в стожки. Затем мужики подъезжают и грузят на подводы сено в огромные стога. Возвращались поздно вечером, почти ночью. Девчата, забравшись на вершину стога и проваливаясь в сене, поют песни  и озорные частушки.
             
                Кукареку-кукареку,
                Бежит курица в аптеку:
                "Дайте пудру и духов,
                Для приманки петухов!"

                У меня на сарофане
                Петушок,да курочка.
                Никто замуж не берет-
                Потому что дурочка.

                А самолет летит,
                Мотор работает,
                А зади  миленок сидит,
                Картошку лопает.
               

          Глядя в звездное небо на таинственную луну, которая освещает весь путь длинной цепочки подвод, нагруженных огромными стогами, представляется, что плывешь вместе с луной по небу. Наконец подводы останавливаются  у амбара, молодежь с шумом скатывается со стогов и, смеясь, вбегает в избу, усаживаясь за стол, где тетя Нюша ставит на длинный стол глиняные кринки холодного молока и сметаны, плошки меда, достает из печи еще теплые, пышные, и такие вкусные сметанные лепешки, вкуснее ничего на свете нет. А после этой дружной трапезы все валились на перины, что стелили на полу по всей избе, и засыпали крепким, беззаботным сном.
Какой сад был у Седелкиных! Тянулся до леса почти с версту. Какие созревали яблоки: белый налив, антоновка! Там были деревья вишни, сливы, между ними стояли улья. К самому дому был пристроен огромный амбар для запасов продовольствия – это домашние заготовки: засаливали огурцы, квашенную капусту, солили свинину, коптили колбасу, делали запасы картофеля и других овощей, фруктов и ягод, так же для  фуража. И это был обширный хлев для коров, лошадей, овец, свиней, не говоря уже о курах и гусей. Хозяйство было огромное, а как же – семья-то большая: десять человек, работы хватало каждому круглый год.
Семью Седелкиных знали как дружную, работящую. Их хозяйство было примером многим в округе.  Недалеко от Подмышья, в другой деревне, Игорощи, жили другие родственники: Тимофеевы и Громовы. Родни было много, поэтому, когда собирались на праздники  – Пасху, Рождество, свадьбы, на пристольные праздники,  – сбивали специально и ставили в саду столы, лавки  – человек на сто и более. Приезжали  родственники и гости из соседних деревень, и из Питера. Они любили семейные трапезы, когда за столом собирались вся родня, друзья и ведутся беседы и общение.А какие песни пели под кармошку и кадриль танцевали.
Казалось, налаженная  жизнь в деревне не может быть чем-то нарушена.  Но страшная сила катилась и сметала тысячи крестьян с их насиженных, родных мест, с земли, которую они любили, которую они лелеяли, на которой они трудились, передовая свою любовь к земле от поколения к поколению. Трагическую, кровавую, коллективизацию, разрушившую жизнь крестьянина, затеял Сталин его соратники в деревне.
Темной ночью подъехали две подводы к дому Седельников, ворвались в дом с криком и бранью человек двадцать вооруженных людей и приказали быстро собираться, взять только теплые вещи и увезли всех. Сослали их на север, за Полярный круг, в Североморск, где они все погибли от холода и голода. Дядя Гриша и тетя Нюша Седелкины, их сыновья Алексей, Петр, Николай с женой  Еленой, Борис с женой Ольгой и двумя маленькими детьми, дочери Надежда, Анастасия, Любовь, Лидия. Остались только дочери Анна и Антонина. Они в это время жили в Ленинграде и учились в медицинском училище. Дом Седелкиных отдали под колхозное управление, большую часть сада срубили, остальное вымерзло и засохло.
 
P.S. Во время Отечественной войны эти теретории были окуппированы немцами почти три года. Когда они отступали, то угнали население со скотом в прибалтику, в Германию и сожгли все деревни. Когда война окончилась, многие люди вернулись на пепелища.         
            Шурочка с Иосифом зарегистрировались осенью 1934 года. У Шуры в квартире собралась не большая компания друзей. Николай с другом Сергеем играли на гитаре и на мандолине. Все пели, танцевали, поздравляли молодых. Аделия Иовановна наготовила много вкусных блюд, напекла пироги, накрыла стол. Она посидела немного и пошла к соседке, оставив молодежь веселиться.  И все-таки Аделия Иовановна была недовольна, что дочь  вышла замуж за Иосифа.
Иосиф жил со своей матерью в коммунальной квартире, и конечно, Шурочка не собиралась жить в его комнате, в тесноте. Теперь он переехал к Шуре в их большую трехкомнатную квартиру. Просторная гостиная, две спальни, огромная кухня с большим итальянским окном, выходящим во двор, маленькое окошечко выходило на Московский райсовет и на проспект. Да еще огромный коридор. Место хватало всем. У молодых была своя комната.
Шурочка после окончания  техникума, пошла работать на Фабрику «Скороход» технологом в цех раскройки. Иосиф уйдя с восточного отделения, так как нужны были деньги для их маленькой семьи, работал теперь полной рабочий день на Вагоностроительном заводе имени Егорова механиком, а учился на вечернем факультете Финансово-экономического  института.
Иосиф приходил поздно, после ужина он еще занимался, иногда за полночь, а Шурочка лежала в кровати, смотрела на широкие плечи мужа и тихо засыпала.
Общая столовая и кухня были местом встречи всех в выходные дни. Шурочка готовила обед и накрывала стол. Иосиф  всегда приглашал тещу на обед, но она вежливо благодарила и уходила в другую комнату или к соседке. Отношения между Иосифом и тещей были прохладными.
Иосиф очень много и серьезно занимался.  Он видел, как скучает его малышка, когда он, уткнувшись в конспекты или чертил на доске, сидел до 2-3 часов ночи. Как-то вечером зашла Рая.  Подружки шушукались о чем-то у окна. Иосиф вдруг говорит:
  – Пошли бы погулять или в кино. У меня экзамены по сопромату.
Девочки как ждали. Ойкнули и упорхнули. Спускаясь по лестнице, Рая загадочно говорит:
  – Кое-кто о тебе спрашивал.
Шурочка догадывалась, но спросила: «Кто?»
  – А то не знаешь?
Как-то зайдя на почту, она столкнулась перед вертящейся дверью с Вавкой. Прошло больше месяца, как она вышла замуж, но ни разу не встречала   Вавку, даже не вспоминала о нем.
  – Здравствуй Шурочка. Давно не виделись. С законным браком тебя, Желаю тебе счастья,  – и нагнувшись, поцеловал ее в щечку.
  – Спасибо.
Они стояли на проходе, мешая входящим и выходящим,  не зная, о чем говорить. Вавка взял  Шурочку за руку, и они отошли в сторону. Она молчала, взглянула на него и поняла – он еще любит ее.
Вавка произнес: – Знаешь, я все думаю о тебе. Другой раз оглянусь, кажется, ты где-то рядом.
– Напрасно. Я слышала, что ты с Нинкой Михеевой ходишь. Она рада-радешенька.  Вот и женись. Хорошая девушка.
  – Насмехаешься. А ты изменила мне. Не могу я сейчас жениться, все сравниваю с тобой.
Кто-то ее толкнул при входе, она спохватилась.
  – Извини, мне надо на почту – скоро закроется. –  Вадик, я очень счастлива. У меня все хорошо. Я тебе не давала слово. И желаю тебе счастья. До свидания, –  высвободила руку из его руки и быстро пошла в почтовый зал.
Тем временем у Иосифа подошел день защиты диплома в Финансово-экономический институт. После работы он шел готовить чертежи в проектный отдел завода. В конце июня, после защиты Иосиф уже должен приступит к работе в механическом цехе старшим инженером.
Шурочка с увлечением работала на фабрике в отделе моделирования обуви. Одна из ее моделей женских туфлей для лета была принята к выпуску уже этой  весной. Пройдя проходную и быстро шагая по фабричному двору, Шурочка увидела начальника смены Иван Федоровича Дыряева, идущего к административному зданию.  Она удивилась,  – «Странно, еще и восьми часов нет». Утренние пятиминутки обычно в девять часов. В цеху ее встретила Галина Матвеевна и почему-то взволнованно, и очень громко сказала:
  – Александра Михайловна, срочно в партком. Все мастера смены и итээровцы вызваны на экстренное собрание.
Шурочка, не раздеваясь, пошла к выходу. В зале уже было много народу. Все молча рассаживались, только иногда почти беззвучно приветствовали друг друга. Секретарша Верочка вынесла графин с водой, поставил на стол и, в ожидании, села с блокнотом  чуть с боку за стол президиума. Чувствовалось какое-то напряжение. Быстро вышел на сцену полноватый мужчина в сером костюме с плохо завязанным галстуком. Это был секретарь партийной организации фабрики «Скороход» Николай Васильевич Зубов. Он не сел за стол, а остался стоять, показав рукой секретарше приготовиться конспектировать.
  – Товарищи! – поперхнулся и еще раз повторил: – Товарищи! Как вы уже слышали, наша партия во главе с нашим великим вождем товарищем Сталиным и всю политбюро призвали весь советский народ быть бдительным и разоблачать притаившихся врагов народа, которые мешают нам жить и строить социализм в нашей стране. Они затаились среди нас, пытаются пропагандировать свои грязные идеи. Мы не позволим этого никому! И со всей твердостью я заявляю и призываю всех вас поддержать это заявление. Я лично беру всю ответственность на себя, что не усмотрел в лице гражданина Сметанина тайного врага нашего народа, который скрывался под именем коммуниста, а сам вел недопустимые разговоры и имел связь с некоторыми, теперь уже бывшими коммунистами. Это классово-чуждые и враждебные элементы. Им не место среди нас – преданных делу Ленина и Сталина. Прошу проголосовать за исключение из рядов Коммунистической партии Константина Ивановича Сметанина.   Кто – за?
Медленно вверх потянулись руки присутствующих.
  – Кто  против?  Никого! Единогласно! Собрание окончено. Можете возвращаться  к своим рабочим местам.
Товарищ Зубов быстро вышел. Верочка с бумагами  последовала за ним.
Люди не глядя друг на друга, старались быстрее выбраться из зала. Шура прижавшись к стене, быстро нырнула в дверь, побежала в свой цех. Она понимала, что случилось нечто страшное для ее крестного  – дяди Кости Сметанина, для его семьи. Тетя Агаша последнее время серьезно  болела, часто жаловалась на боли в сердце. И вот теперь это. Каково ей теперь?
«Не может этого быть. Это ошибка. Дядя Костя – старый большевик, еще с 1917 года. Он обвинен как враг народа? Что же это такое происходит? Вместе с моим отцом они, участники Гражданской войны, Били контрреволюционеров в Крыму, Одессе, Прибалтике. Он, убежденный коммунист, бывало, обрывал своих друзей и близких, когда кто-то вел разговор в защиту оппортунистов-троцкистов или допускали выпады против Советской власти»,  – так думала Шура, когда после работы бежала к  Сметанинам. Они жили напротив фабрики, через дорогу. На звонок дверь открыла домработница, дальняя родственница  из деревни.
  – Кто это, Дуняша?   – послышался слабый голос тетм Агаши.
Шура вошла в спальню, где лежала тетя Агаша. Ее бледное лицо, на котором застыло выражение большого горя, поразило  Шурочку, и она еще больше испугалась  за нее.
  – Шурочка, крестница, зря ты к нам пришла.
– Что вы говорите, тетя Агаша,  – прервала ее Шурочка.
– Спасибо, милая. Но… тебе не следует к нам  ходить. Сейчас такое время, что неизвестно, кого еще они могут заподозрить, тем более близких. Гриша пытается помочь отцу, ищет связи. А ты иди домой, и пусть пока никто не приходит к нам, ради бога. Передай это всеми кланяйся матери и Николаю, а также мужу. Он-то понимает,  – сказала тетя Агаша,  – Прощай, дорогая.
Шурочка поцеловала тетю в щеку, шмыгая носом, сказал:
– А может, через Иосифа можно что-то узнать, он же в партийном комитете райкома состоит.
– Прошу, очень прошу, не надо, – прервала тетя Агаша,  – дай бог, может они выпустят его. Выяснят все и выпустят.  А если что, Гриша вам сообщит, – и добавила: – Твой отец не дожил до этого позора.
Дома Шурочка все рассказала матери и брату.
  – Это ошибка. Какой же Костя враг народа? Вместе с Михаилом боролся за советскую власть. Конечно, они проверят, и он скоро будет дома,  – заметила мать.
Когда муж пришел домой, Шурочка все рассказала ему.
  – Иосиф, что же это происходит? Аресты? Почему все люди молчат? Почему бояться?
Заговорил он не сразу. Сидел задумавшись и как бы рассуждая сам с собой, сказал:
  – Да, все боятся. Черт возьми, и я боюсь! Я хочу тебя  попросить, чтобы ты ни с кем об этом не говорила. В рядах нашей партии идет раскол. Кто возьмет верх – трудно сказать. Но пока арестовывают, можно сказать, самых лучших и преданных. Кому-то это нужно! И тебя, курносик, прошу не ходить к Седелкинам. Я ничего не могу сделать, для твоего крестного, а у нас могут быть неприятности.
Днем солнце припекало, хотя ночью еще были заморозки. Стоял солнечный апрельский день, и запахи весны, свежести поднимали настроение. На деревьях и кустах набухли почки. Уже прилетели грачи и хлопотали в скверах и везде, где пробивалась яркая зелень и желтели головки мать-мачехи. На улицах тетки продавали букетики фиалок. Иосиф купил Шурочке букетик, и она приколола  к борту жакета, что очень гармонировало с ее темно-лиловым беретом и голубыми  глазами. Они спешили на торжественное  вручение дипломов в Финансово-экономический институт. Сегодня Иосиф получал диплом.
В это лето 1935 года они сняли дачу по Финляндской дороге в Териокках. Дом стоял среди соснового леса, около озера. На выходные дни к ним часто приезжали друзья. Ходили погибы да ягоды, купались, танцевали под патефон, пели песни. Очень популярным был джаз Утесова. «У самовара я и моя Маша, а на дворе совсем уже темно», – слышалось изо всех окон и дворов.
Шурочка уже несколько недель чувствовала себя как-то странно. Сначала она подумала, что у нее задержка. Но нет, теперь уже без всяких сомнений  – она забеременела.
Однажды ей приснился сон, что она бежит по лесу, и впереди нее что-то летит воздушное, в белой накидке, мелькая между деревьев, приостанавливаясь, но когда она уже хочет дотянуться рукой, это что-то опять быстро отдаляется. Она уже выбилась из сил и вот-вот упадет, но кто-то ее подхватывает, и она вдруг видит: под белым покрывалам маленькое дитя, которое протягивает ей ручки. Она тянется изо всех сил, тянется … и просыпается. Открывает глаза. Рядом на кровати сидит Иосиф. Шурочка смотрит на мужа и улыбается.
– Кисуля, что тебе приснилось? Ты говорила во сне и улыбалась,  – целуя жену, спросил он.
– Я видела нашего ребенка. Он протягивал мне ручку.
– Ну и к чему этот сон?  И почему это наш ребенок?
  – Да-да, я это так чувствовала. Мне так было хорошо, – Шура взяла руку мужа и продолжала, – я хотела тебе сказать: у нас будет ребенок.
  – Киска, ты что говоришь? У нас будет ребенок? Моя маленькая женушка беременна, – Иосиф обнял ее.
  – Знаешь, я только не поняла: кто это был – мальчик или девочка,  – произнесла Шурочка.
  – Посмотрим. Когда будешь рожать?  – спросил Иосиф.
  – В начале нового года,  –  ответила Шурочка.
            В феврале 1936 года у них родилась девочка.

– Кисуля, что тебе приснилось? Ты говорила во сне и улыбалась,  – целуя жену, спросил он.
– Я видела нашего ребенка. Он протягивал мне ручку.
– Ну и к чему этот сон?  И почему это наш ребенок?
  – Да-да, я это так чувствовала. Мне так было хорошо, – Шура взяла руку мужа и продолжала, – я хотела тебе сказать: у нас будет ребенок.
  – Киска, ты что говоришь? У нас будет ребенок? Моя маленькая женушка беременна, – Иосиф обнял ее.
  – Знаешь, я только не поняла: кто это был – мальчик или девочка,  – произнесла Шурочка.
  – Посмотрим. Когда будешь рожать?  – спросил Иосиф.
  – В начале нового года,  –  ответила Шурочка.
            В феврале 1936 года у них родилась девочка.

 
                МАРШ ВЕСЕЛЫХ РЕБЯТ
                ГОДЫ РЕПРЕССИЙ.
 

      Казалось, в молодом государстве, в Советском Союзе, идет нормальная жизнь. Страна строит новое социалистическое общество. В городах люди прилично одеты, из репродукторов звучат бодрые марши и веселые песни, передовицы газет и радио дают сводки с заводов и колхозных полей о великих достижениях в народном хозяйстве.
На Красной площади в Москве, на Дворцовой площади в Ленинграде, в других городах Советского Союза проходят праздничные парады трудящихся, передовых рабочих, крестьян и интеллигенции.  Маршируют трудящиеся твердом шагом под марши и песни, сочиненные  талантливыми композиторами и поэтами  новой социалистической эпохи. Композитор  Исаак Дунаевский и поэт Василий Лебедев-Кумач  написали «Марш энтузиастов», «Широка страна моя родная». Вышли первые звуковые, музыкальные жизнерадостные кинофильмы: «Веселые ребята», «Волга-Волга», «Цирк», с музыкой Дунаевского. С афиш, расклеенных по городам и селам, улыбается красавица Любовь Орлова и веселый Леонид Утесов. Вся страна, все люди распевают  песни из этих фильмов.



Легко на сердце от песни веселой,
Она скучать не дает никогда.
И любят песню деревни и села,
И любят песню большие города.

Нам песня строить и жить помогает,
Она, как друг, и зовет и ведет,
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и не где не пропадет.

     Затем появились фильмы «Свинарка и пастух», «Трактористы», «Светлый путь» с очаровательной Мариной Ладыниной и Николаем Крючковым. После выхода фильма «Путевка в жизнь», «Семеро смелых» стал всеобщим любимцем Петр Алейников.
На переполненных стадионах  трудящиеся болели за свои любимые футбольные команды  – «Спартак» и «Динамо».
     Великие стройки этих лет: Днепрогэс, первые линии метро в столице, Беломорско-Балтийский канал, стахановское  движение, освоение Северного полюса и знаменитые  полярники-челюскинцы, выдающийся летчик Валерий Чкалов вместе с Г. Байдуковым и     А. Беляковым впервые совершили беспосадочный перелет  Москва  – США.  Органы агитации и пропаганды на примерах великого героизма и энтузиазма поднимали дух молодых людей, трудящихся и восхваляли «великие дела»  Страны Советов во всем мире. « Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Казалось в стране праздник, люди пели, танцевали, ходили в театры, в кино, занимались спортом, гуляли. Социалистический уклад стал безраздельно господствующей силой во всем народном хозяйстве. Стали говорить о морально-политическом единстве народа, дружбе народов, советском патриотизме. «Социализм победил  в отдельно взятой стране»  –  провозгласила на очередном съезде коммунистическая партия.
 
Но была и друга жизнь. Страх людей перед другой, скрытой жизнью, зловещей, роковой, которая уносит людей в неизвестность, в которой никто не был защищен от произвола. По ночам в дома врывались агенты. Агенты «тайной полиции» – КГБ. Каждый боялся и вздрагивал: «Не за мной ли пришли?» Арестовывали и обвиняли людей необоснованно в заговоре против правительства, против Коммунистической партии и против советского народа, как врагов народа. Арестовывали лучших, талантливых людей, ссылали в Сибирь, в ГУЛАГ. Откуда в стране вдруг появилось столько врагов народа? Где они были раньше? Многие старались не задавать себе лишних вопросов. Они боялись. Начались доносы, что бы спастись самим.
С  1929 по 1933 годы под руководством Мудрого Сталина  коммунистическая партия проводит в деревне коллективизацию, то есть объединение частного крестьянского хозяйства в колхозы. В результате этой политики было ликвидировано крестьянство, которое до революции снабжало хлебом, мясом, молочными продуктами не только население Российской Империю, но и всю Европу. Самые трудолюбивые, и, стало быть, зажиточные крестьяне, «кулаки», которые не желали сдавать свое хозяйство  в колхозы, были раскулачены, сосланы в трудовые лагеря (на север, в Сибирь) или расстреляны.     А сколько умерло людей во время голода в Поволжье, и на Украине в 1932  – 1933 годах? Примерная цифра около семи миллионов. Действия сталинской политики  –уничтожение неугодного населения.

      5 декабря 1936 года была принята конституция СССР, победившего социализм. И.В. Сталин руководил ее разработкой и ее назвали Сталинской.  И он же разработал и стал осуществлять свой страшный замысел: уничтожать своих  противников. Он стал сажать и казнить  реальных и воображаемых врагов. Наступили страшные годы  – годы чисток, годы репрессий.
К услугам «лучшего друга детей», «великого вождя», «отца, учителя всех народов» был прекрасно организованный карательный аппарат. Это страшная сила хотела согнуть людей. Сталин особенно боялся старой большевистской «петроградской гвардии». Сначала в 1927 году сняли руководителя партийной организации Ленинграда Григория Зиновьева, ближайшего соратника Ленина.   А затем появился новый энергичный руководитель, Сергей Киров, завоевавший сердца ленинградцев и поддержку членов ЦК на выборах, получив в них больше голосов, чем Сталин. Вероятно, это напугала Сталина. И вот в декабре 1934 года в Смольном Киров был убит  – якобы психически ненормальным молодым человеком. Это событие навлекло на Ленинград чудовищный террор. Тысячи людей были арестованы, их расстреливали или ссылали в трудовые лагеря.  А страна Советов жила в страхе.

      Но И.В. Сталин провозгласил: "Жизнь стала лучше, жизнь стала веселей".

И вот прошло чуть больше полугода, как Шура проводила свою задушевную подругу Раечку Белкину. Да, Шура вроде бы и слышала время от времени об ночных арестах, но когда это происходило с близкими, она приходила в смятение, она не понимала и не могла понять, что происходит. Кто это делает? Честнейших людей, преданных большевиков, готовых отдать жизнь за идеи революции, арестовывают, и объявляют врагами народа. Неведомая сила искала свои жертвы.
Наум Абрамович Белкин, отец Раи, революционер, подпольщик, преданный коммунист с 1918 года, не раз выполнял секретные задания партии. В 1937 году, в начале  марта, он, депутат рабочих от города Ленинграда, был арестован. Затем уволили его старшего сына, Якова Наумовича, профессора Ленинградского механико-инженерного института. Всю семью Белкиных попросили освободить ведомственную квартиру, а затем высали в Хабаровский край, как семью врага народа.
Шура решилась и пришла на вокзал проводить свою подругу
  – Знаешь, Раечка, я думаю, разберутся. И вы вернетесь, –горячо шептала Шура, обнимая Раю.
  – Да-да. Они разберутся,  – сдерживая слезы, произнесла Рая,   – Прощай, Шурочка,  –  вошла в вагон, не обернувшись.


         В остальном все было, как обычно: советские трудящиеся утром шли организовано на заводы и фабрики, колхозники трудились на полях, интеллигенция изучала, творила, писала, создавала.   
А между тем продолжались показательные процессы:  над Бухариным, Зиновьевым, Рыковым, Каменевым и другими. Они составлявшие  оппозицию Сталину  – старые большевики, должны быть уничтожены. Поэтому Сталин  стал разоблачать их, как правых оппортунистов, как врагов  ленинизма. В газетах появились письма трудящихся с гневными требованиями  расстреливать обвиняемых на этих процессах – «судилищах».
1937  – 1938  – это годы страшных репрессий. Сплошной террор залил кровью всю страну Советов.

Широка  страна моя родная.
Много в ней полей, морей и рек.
Я другой такой страны  не знаю,
Где так вольно дышит человек.

                ----------------------
            5. 22 ИЮНЯ,РОВНО В 4 УТРА, нам объявили, что начиналась война...

        Воскресное утро 22 июня. Безоблачное голубое небо, утренние солнце светит в окно. Шурочка нежится в постели. В квартире тихо. Дочку с матерью в начале июня они отправили в Копорье к родственникам. Брат с женой и сынишкой уехали в Вырицу, к другу на дачу.
  – Киска! Ты спишь?  – Иосиф наклоняется и целует жену. Шурочка с закрытыми глазами обнимает мужа и шепчет:
 – Мне так хорошо. Я тебя очень люблю.
Иосиф в ответ целует ее, поднимает на руки и несет к распахнутому окну.
  – Смотри, какое утро! Может поедим в Петергоф? Сегодня откроют фонтаны, – предлагает муж.
– Ой, как хорошо!  – Шура потягивается, и обнимает Иосифа.
Ей не хотелось спешить сегодня. Они редко бывали дома одни. Приготавливая завтрак, поглядывая в окна, она думала о том, что они через неделю поедут в Москву. Там открылась Выставка достижения народного хозяйства (ВДНХ). О ней так много говорят. И вообще, она никогда не ездила дальше Ленинграда. Это будет первая поездка. Как замечательно! Билеты на поезд «Красная стрела» лежат на письменном столе. Два костюма, для нее и мужа, из серого шевиота в мелкую клеточку, сшитые по этому случаю в ателье, висят в шкафу.
Шура решила, раз едем в Петергоф, надеть новое крепдешиновое платье. Она стояла перед зеркалом, любуясь собой. Как ей к лицу была расцветка: желтое поле и по нему разбросаны букетики белых ромашек.
Кто-то позвонил в дверь. Шура слышала, как Иосиф пошел открывать. С кем-то говорил.
  – Шура!
Она медленно поворачивает голову к вошедшему мужу.
  – Посмотри милый, тебе нравится мое платье?
Но почему Иосиф так странно на нее смотрит?
  – Шурочка! Война! Немцы перешли границу.
Она бежит в гостиную, включает репродуктор. Играет марш. Вдруг твердый голос произносит» «Внимание!.. Внимание!.. С рассветом, 22 июня 1941 года, регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийских до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной армии»
Сердце дрогнуло. Шурочка подошла к Иосифу, очень тихо сказала: «Война… Что же будет?» Она прижалась к нему.
Солнце заливало всю комнату. Занавески мягко раздувались в окне. Мирно тикали часы. Шурочка с Иосифом стояли посередине комнаты. Он увидел в зеркале их отражение. Шурочка в новом платье, такую маленькую, беззащитную. Иосиф прижал ее и сказал:
  – Какая ты у меня красивая в новом платье. Ты его наденешь, когда война кончится.
Люди на улицах, в магазинах, на заводах, дома с настороженным вниманием слушали речь Молотова. Он говорил спокойно, в обычной, сдержанной манере:
«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города  – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие…  Нападение на нашу страну  произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Правительство призывает вас, граждане и гражданки  Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашего советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!»

Многие удивлялись, почему Молотов, а не Сталин говорил с народом. После выступления Молотова на всех предприятиях состоялись митинги, люди объединились в патриотическом порыве. Добровольцы толпами осаждали военкоматы. Мобилизация в регулярную армию в Ленинграде шла успешно. Иосиф на другой день был мобилизован и причислен к Ленинградскому  военному округу.

Первые дни вызвали массу волнений, слухов, никто представить себе не мог, что принесет им война, сколько она продлится. Многие кинулись в продовольственные магазины, покупали все что можно, покупали все подряд, в сберегательных кассах выстроились длинные очереди.  Поступали сообщения о быстром продвижении немецких войск  в глубь страны. Люди начали осознавать, что началась война.
                ВОЙНА! Страшное слово.   
               
               

               9. БЛОКАДА  ЛЕНИНГРАДА(первая часть)
                Читайте продолжение: 2-ую, 3-ю, 4-ю части.
   
             Вспоминать о блокаде - это очень  тяжело. Длилась блокада с 8 сентября 1941 года по 27 января 1943года,когда разорвали кольцо немецкой армии. Ленинград  оставался в блокаде 872 дня (почти 900).   Что стоило жизни, почти миллиону с половиной (1,5 млн.) населения.
Гибель стольких людей! Возникал вопрос, насколько были правильными решения властей и командования, все ли сделано, чтобы избавить город от невероятных испытаний. Никогда мир не видел столь массового уничтожения гражданского населения, таких человеческих страданий и лишений, какие выпали на долю ленинградцев! Никто в точности не знал, а советские источники лгали, во много раз занижая число погибших.   
           Фанатизм и ненависть могут стать причиной войн и гуманитарных катастроф, а равнодушие и безразличие к страданиям других людей может привести к тому, что страдание станет нормой.
                БЛОКАДА - КАК ПРЕСТУПЛЕНИЕ!!!
• Блокада Ленинграда - крупнейшая гуманитарная катастрофа ХХ века. Это не природное бедствие, подобно землетрясению или цунами. Она была спланирована и реализована людьми, стоящими во главе города, командующим войсками и страной. И нужна историческая достоверность событий, происходивших в Ленинграде в 1941- 1944 годах (и не только, а вообще в СССР).
       Я, думая о прекрасном Ленинграде   вспоминая те ужасные блокадные дни, годы, задаю вопрос: кто это сотворил и бросил - город, население - врагу и оставил его на  гибель? Верховное командование!
     Неудачные планы и просчеты Сталина, его генералитета и партии, которые решали судьбу народа, привели к тому, что Ленинград подвергся тяжелому испытанию - страшной блокаде.   В советское время пропагандировалась устоявшийся стереотип, но Ленинград не вписывался в ту картину войны, которую изображала пропаганда - в этом уникальность города - интеллигента!
•
         Ленинград победил! Ленинград выстоял! Город выжил!  Но какой достается дорогой ценой, равной которой не было в современной мировой истории. Дух великого города,жителей, ведущую смертельную борьбу, являл пример невиданной отваги и массового героизма.
         Далее идет отрывок из моей книги: "Через годы, через расстояния"

        8 сентября 1941 года. Ленинград окружили враги: все дороги перерезаны и выхода из города, иначе как по воздуху, нет.  Немцы стали испытывать разные приемы: бросали воющие, свистящие бомбы, мины–ловушки в форме детских игрушек, авторучек, зажигалок. Разбрасывали фальшивые деньги и продовольственные карточки, листовки с обращением к населению – сдаваться. Немцы все больше пытались внедрять шпионов и диверсантов. В каждом районе, внутри города проверяют документы. При въезде в город установлены заставы и КПП.
Шура получила из районной комиссии по эвакуации извещение – явиться и получить посадочный талон на поезд на себя, мать и Алю.
В городе уже перебои с продовольствием – ввели карточную систему. На рынке цены на хлеб, картофель, масло, крупу, росли с каждым часом. В городе паника и волнение. Слухи, кругом ползли слухи. «Нас хотят задушить», - говорили в народе. Еще говорили, что предатели есть среди населения, и они ночью подают сигналы немцам – ракетами или фонариками. И немцы отлично знают, куда целиться, - по наиважнейшим объектам.
Накануне ночь была до ужаса тиха, казалось, город не дышит, лежит во тьме и ждет. А утром началось. Бомбежки следовали одна за другой с не большими перерывами. Особенно жестокий налет начался следующий ночью. В два часа ночи опять тревога. Шура хватает сонную Алю, закутанную в одеяло, Аделия Иовановна берет сумку с документами, подушку, и они бегут через улицу в бомбоубежище. Прямо над головой гудят моторы немецких самолетов. Зенитки не умолкают. Лучи прожекторов, перекрещиваясь, шарят по небу. Красные вспышки разрывов освещают горизонт несколько раз подряд. Убежище находится в подвале Московского Райсовета.
 Аля на всю жизнь запомнила звук метронома, звучавший целый день из репродуктора она запомнила сигнал тревоги, невероятно громкий, отвратительный по звуковой гамме –  вой сирены – знак начала очередного налета немецких бомбардировщиков и несущийся из черного репродуктора громовой мужской голос, от которого становится жутко: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!». Сирена воет, голос громыхает, люди сломя голову несутся в бомбоубежище.

 Бомбоубежище тесное, плотно набито человеческими телами. Душно. Пахнет сырым бетоном, мочой. Много детей и стариков. Полутемно. Потом все затихают – слушают, что происходит там, наверху. Четко стучит метроном из репродуктора. Тишина в бомбоубежище прерывается то детским плачем, то чьим-то стоном или шепотом. Слышен нарастающий гул и стрельба. Где-то громыхает. Иногда совсем близко, так, что мы чувствуем сотрясение земли. Время тянется тревожно и долго.… Сколько? Не знаю. И вот все стихает. Что значит эта тишина наверху? Налет закончен или это просто перерыв перед новой волной атаки? Томительное ожидание.… Наконец тот же мужской голос, уже другим, не страшным тоном, извещает: «Отбой воздушной тревоги! Отбой воздушной тревоги!..». Люди с облегчением от страха пережитого расходятся по квартирам, чтобы вскоре, иногда через час, снова услышать жуткий вой сирены и голос: «Воздушная тревога!..». В некоторые дни тревога объявлялась пять, шесть, восемь, а то и десять раз. В разных концах города гремело и рушилось. От зажигательных бомб загорелись больница Куйбышевская, Александровская и еще два военных госпиталя. Разрушены дома на Сенной площади, на Московском проспекте. На Петроградской стороне бомба попала в Зоосад: ранило слониху, перебиты обезьяны. Это гитлеровцы метили в химический завод. Немецкая авиация нещадно бомбит рабочие районы.
Московское шоссе дом № 1, тут живет Шура с дочкой и матерью. Здесь перед их домом находится первый контрольно-пропускной пункт – КПП. Все проживающие в этом доме имеют пропуск, так как дальше за насыпью, за мостом окружной железной дороги, начинается прифронтовая полоса, где уже стоят войска 42-й армии, защищающей район Лигово –  Пулково – Пушкин.  Поперек проспекта все заставлено железобетонными надолбами и стальными ежами. Сразу за КПП по обе стороны раскинулась завода «Электросила», рядом с их домом территория  Вагоностроительного завода, далее фабрика «Скороход» и много различных промышленных предприятий. Это как раз те мишени, по которым бомбят немцы. И всего-то в пяти километрах от вражеского рубежа находится их дом и КПП.
Одна мысль, один вопрос задавали себе жители города: «Устоит ли Ленинград?» Слухи, что Ленинград собираются разрушить, разнеслись по городу. Все только об этом и говорили. Ждали все. Ждали сигнала – взорвать город. Сигнала не было. Если бы немцы ворвались бы в город – Ленинград был бы разрушен – уничтожить каждое крупное здание, каждый мост, каждый завод. Все было заминировано.  Взрывать город! Таков был план властей города – чтобы немцу он не достался. Немцы уже заняли город Пушкин и Пулково.Пулковские высоты – здесь находится обсерватория, отсюда открывается широкая панорама города. Пулковской меридиан, прямая как стрела, проходит по Московскому шоссе, по проспекту и выходит прямо на шпиль Петропавловского собора. Немецкое командование рассматривало Пулковские высоты как трамплин для прыжка на город.
В секретной директиве немецко-фашистского командования от 29 сентября 1941 года сказано: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. Путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сравнять город с землей. С нашей стороны нет заинтересованности в сохранении хотя бы части этого большого города».
Продолжается эвакуация из Ленинграда. В основном – детей. Сначала вывозили недалеко, за город, потом на Урал и в Сибирь. Все думали: всего недели на две-три. Большинство ленинградцев считало отъезд чем-то неприличным, почти трусостью
Шуре второй раз пришла эвакуационная бумага на дочь из райсовета, но Шура ни под каким  видом и не думала отправлять ее одну, и сама не собиралась уезжать из Ленинграда.
Тяжелые бои уже велись на подступах  к Ленинграду.   Все заводы, предприятия, большие магазины превратились в огневые укрепления, укрытые мешками с песком. Все парки в городе  были изрыты щелями для укрытия от воздушных налетов Город стал похож на крепость. Ситуация действительно страшна – город готовился к уличным боям. Создавались отряды, чтобы защищать город. Из-за нехватки оружия раздавали финские ножи. В Ленинграде было объявлено военное положение. Запретили ходить на улицу без специального пропуска с 10 часов вечера до 5 часов утра.
 Ночь с 16 на 17 августа1941 года была очень тревожной, особенно в южных районах, где совсем шли ожесточенные бои. 30 августа немцы разбомбили маленькую станцию Мга, прервав железнодорожную связь  между Ленинградом и остальной территорией страны. Немцы перерезали шоссе между Ленинградом и Москвой, а затем все прочие шоссейные дороги. Они пробились в Шлиссельбург, крепость на Неве, поставив под контроль исток Невы, и 8 сентября германское железное кольцо сомкнулось вокруг Ленинграда,  блокировав город с суши, а с севера Ленинград блокировали финские войска. Силы немецких войск намного превосходили силы Красной Армии. Первые недели сентября были кризисными: только большими потерями удалось остановить врага на подступах к городу. Начались страшные и невыносимые дни в жизни ленинградцев, которые продолжали сопротивляться врагу.
Час испытания приближался, над городом нависла смертельная опасность. Вновь и вновь люди повторяли: «Кто же мог подумать, что враг будет так близко от Ленинграда?»
Последний раз Шура виделась с Иосифом в конце октября, когда его перевели в село Мурино, она ездила к нему на трамвае, пересаживалась на автобус от завода «Светлана» - прямо до воинской части. В начале ноября его часть отправили в  Молотов, на курсы младших лейтенантов. И пошли короткие письма-открырки,  с дороги.

22. 12.41
Здравствуйте, мои дорогие, любимые Шурочка и Аличка! Я нахожусь в движении, так что дать какой-либо адрес не могу. Когда доберусь до места назначения, сказать трудно. Места, по которым идет наш поезд, очень красивые. Зима относительно мягкая и но очень сежная. Поэтому иногда продвигаемся с затруднениями не только пешком, но и транспортом. Я жив и здоров. Шурочка, как ты живешь? Что ты надумала с отъездом? Оставайтесь пока на месте и не куда не двигайтесь. Эвакуация – это очень тяжелое мероприятие, особенно зимой. Очень трудно в пути, тем более с детьми. Не советую, а то замерзните по дороге. Пропадешь. Целую крепко, моя кукочка, а также поцелуй дочурку.  Очень скучаю.
Твой Юзик.
 
 Три месяца с начала войны, а город уже голодал. Введена карточная система. Еще в августе рабочие получали по 600 г. хлеба, служащие – 400 г., иждивенцы и дети по 300 г.  С 20 ноября норму сократили до 300 г. для рабочих, а служащие, иждивенцы и дети стали получать по 125 г хлеба в сутки. Почти ничего, кроме хлеба, по карточкам уже не выдавали, не было. Целыми днями люди выстаивали бесконечные, безнадежные очереди. Силы у людей таяли с каждым днем, они худели на глазах. У многих уже не было сил подняться, не то, что  выйти из дома. Угасала вера в чудо, угасала всякая надежда. Настроение в городе становилось все более мрачным. Люди ожесточались. Власти обратились с призывом к населению: перебираться в более безопасные районы.
Шура решила переселиться на Петроградскую сторону, к тетке, которая жила на Кировском проспекте. Там не было поблизости заводов и не было линии фронта. Шуре было предоставлено выбрать любую освободившуюся комнату и даже квартиру, со всей мебелью, откуда люди эвакуировались или умерли. Она выбрала маленькую и теплую комнату на первом этаже с голландской печкой в углу, чтобы ближе бежать в бомбоубежище.
После теплых осенних дней пришла необыкновенно холодная зима. Наступило время, когда на Ленинград надвинулись союзники фашистов: холод, голод, страх. В городе уже не было света и водоснабжения. Люди вспомнили о печках-буржуйках и устанавливали в комнатах. Жгли мебель, книги, чтобы согреться, что-то сготовить, вскипятить воду. В городе ломали и сжигали все деревянное: заборы, дома, рубили деревья, кресты на кладбищах.
Шура уже не работала на фабрике «Скороход». На ее руках были пожилая мать и дочь. Днем она  в поисках продуктов бегала по магазинам. Очереди стояли такими длинными, что войти в магазин было невозможно, и часто уходила с пустыми руками. Голодна, замерзшая, ослабевшая возвращалась Шура домой, где ждали ее голодные мать и дочь. Как иждивенцы, они получали по 125 граммов хлеба. Свой рацион – 375 граммов хлеба  на троих – они старались растянуть как можно дольше, на весь длинный день. У нее было достаточно денег, которые она получала в военкомате  по аттестату за мужа, однако купить продукты было негде, их просто в городе не было. На черном рынке у спекулянтов можно было только обменять одежду или драгоценности на хлеб, крупу, папиросы, водку и прочие. Иногда ей удавалось обменять то новый костюм мужа на стакан отрубей, то что-нибудь из антиквариата  на кусочек черного как уголь хлеба с опилками. Однажды, когда уже нечего было есть, Шура обменяла золотое кольцо на дуранду – жмых, отходы от семечек подсолнуха или хлопковых семян, когда из них уже выжато масло и остается черная плотная масса их шелухи, которая обычно шла на корм скоту или для сжигания в корабельных топках. Жмых есть нельзя, поскольку он содержит вредные вещества. Принесла Шура этот страшный, черный, с грязью комок и положила его в кастрюлю с водой, чтобы размочить. Она вышла на какое-то время. Аля осталась одна, вытащила эту страшную массу из кастрюли и всю съела. Шура вернулась домой и увидела Алю всю перемазанную в черной грязи – лицо, руки, а живот невероятно раздутый. Как она испугалась, что у Али будет завороток кишок, и она умрет. Весь вечер отпаивала ее водой, Слава Богу! Все обошлось.
Не прекращались воздушные налеты и артобстрелы Ленинграда. После того, как в их квартире, от  разорвавшийся фугаски осколком выбило стекла (осколок потом они нашли на подоконнике), пришлось окно заложить подушками, оставили только в верхнем углу, стекло, чтобы хоть немного проходил свет.
Зима 1941-42 года. Первая блокадная зима была лютая. Морозы доходили до минус 35-40 градусов. Город замерзал. Снега выпало необычно много. Снежные горы возвышались на улицах, никто не убирал. Тут и там стоят разбитые трамваи, троллейбусы, автобусы, неподвижно застывшие в снегу. Было холодно и темно. Ужасно холодно! Мороз сковал Неву и каналы. Все трубы замерзли. Кто жил рядом с рекой прорубали проруби и носили воду домой или оттаивал снег. Положение в Ленинграде ухудшалось. Отупевшие, замерзшие, ослабевшие, часто на в состоянии держаться на ногах, люди понимали, что, если им не доставят хлеба, если не прорвут блокаду, они погибнут.
В комнате, в которой теперь они жили втроем, была двуспальная кровать, и вместо стола стояло дамское, изящное бюро из красного дерева с маленьким ящичком, закрывающийся ключиком. В ящике лежал весь их запас хлеба. Больше всех страда от голода Аля. Однажды она съела всю норму хлеба, что был на троих.  Пятилетняя Аля сообразила, как ножом открыть ящик. Когда Шура возвращалась домой и входила в комнату, она видела огромные, голодные глаза дочери, устремленные на нее.  Аля выглядела маленькой старушкой. Она сидела за столом, упершись локтями и запустив руки в густые волосы. Шура иногда покупала на рынке игрушки, но они  девочку не интересовали. Она не могла видеть, как Аля страдает от голода, иногда она думала: может, лучше будет, если уж дочь умрет – не будет страдать.  Во время еды, когда делили хлеб, Аля жадно следила, как Шура разрезает кусочки, и зло повторяла: «Почему, ты бабушке дала больше кусок, чем мне?» Затем пальчиком подбирала все крошечки со стола и строго выговаривала: «Сталин сказал, что надо каждую крошку беречь».
Однажды Шура стояла в длинной очереди за хлебом, когда  подошла ее очередь, она протянула хлебные карточки, продавщица отрезала ножницами талончики и взвесила положенные 375 г хлеба. Шура взяла осторожно кусок хлеба с маленьким довеском, чтобы положить в приготовленный мешочек, как вдруг стоящий рядом мальчишка схватил этот довесочек и запихнул себе в рот. Шура с яростью попыталась вырвать этот довесок изо рта мальчишки, но он уже  проглотил его. Она в отчаянии, горько плача, пошла домой.
Третий день в городе нет хлеба. Шура стоит у магазина с ночи, весь день, и уходит ни с чем. «Боже, как она пойдет домой! Там ее ждут голодные мать и дочь». У соседа, который работал на хлебозаводе, она обменяла столовое серебро на два стакана отрубей и сварила похлебку. Через три  дня в город доставили хлеб. Шура по карточке получила целую буханку. У них был маленький праздник. Сосед, узнав, что Але в феврале исполнится шесть лет, принес ей в подарок на день рождения галеты и брикетики клюквенного киселя.
Шура и Аделия Иовановна старались поддерживать чистоту. Они приносили в ведрах снег, кипятили его в самоваре и мылись перед печкой, прожигали лучиной швы в белье – от вшей. Спали они вместе в одной кровати, одетые. Вся остальная огромная квартира была пустая, холодная, темная, как пещера. Запас дров, что был в сарае, давно кончился. Они уже сожгли столовый дубовый стол, стулья, этажерку, антресоли в коридоре, шкафчики на кухне.
Во многих квартирах уже не осталось людей. Люди умирали в постелях, засыпал и не просыпались. Хорошо, если кто-то заходил к ним. Обычно это были женщины из медэпидем отряда,  которые ходили по квартирам, чтобы кого-нибудь еще спасти. Иногда они находили детей, лежавших рядом с умершими матерями. Вымирали целые семьи. Люди не замечали смерть. Люди ходили медленно, еле-еле передвигая ноги, говорили чуть слышно, растягивая слова. Это были дистрофики. Им было уже все безразлично. Идет человек, вдруг прислонится к стене, тихо сползает на землю и уже не в силах подняться. Его обходят, и никто не поможет, потому что сами, ослабев, могли упасть так же. Многие страшно опустились, у них не было  сил что-то делать, воли о чем-то думать – только  о еде, о хлебе.
Однажды Шура зашла к Сметанинам. Дядю Костю Сметанина, крестного Шуры, арестовали еще в 1935 году. И с тех пор никто не знал, что с ним. Сын Гриша был на фронте. Она знала, что тетя Агаша осталась одна с домработницей Дуней. Шура еле поднялась на второй этаж, постучала, но тут заметила, что дверь открыта. Она вошла в холодную квартиру – гробовая тишина и темнота, стала звать тетю Агашу и ходить по комнатам. Вдруг Шура услышала какой-то шорох, присмотрелась и увидела, что на кровати кто-то шевелится, она подошла ближе.
  –  Кто здесь? Тетя Агаша? – спросила Шура.
  –    Я, Дуня… Тетя Агаша умерла. А кто вы?
 –   Шура Тимофеева…Давно она умерла?
  –  Не  помню. Кто-то пришел, и ее унесли.
  – Вот вам сухарик. - И она положила рядом на кровать черный, как уголь хлеб.
 –  Не надо. Мне уже не нужно. Я сегодня умру,  – еле слышно прошептала Дуня.
Шура с трудом нашла ее руку в тряпье и сунула в нее сухарь.
  –  Прощайте. Да благословит вас Господь, – и ушла.
Позже Шура узнает: Дуня тоже умерла. Где они похоронены: тетя Агаша,  Дуня? Хоронить было некому.
Единственным видом транспорта в городе стали детские санки. Они вдруг появились в первую блокадную зиму повсюду  на улицах Ленинграда. Люди в темной одежде, закутанные в платки, шарфы, тащат санки по ледяным тротуарам, перетаскивая их через мостовую, по намерзшим ухабам. Бесконечный скрип полозьев –громче  артиллерийской канонады. На детских саночках перевозили дрова, мебель, ведра с водой, больных, умирающих и мертвых. Родственники тащили санки с покойниками на кладбище, выбиваясь из последних сил, выполняя свой долг. Гробов уже не делали, покойников просто зашивали в простыню и прикручивали веревками к саням. Но потом и санок не стало, видно, сожгли в печурках для обогрева.  Трупы, завернутые в простыни, одеяла, коврики, еще во что-то, тащили  на кладбище по снегу волоком. Копать могилу было некому, и помолиться за покойника некому., Тело просто бросали, и нередко те, кто тащил санки с трупом, падали рядом и умирали. Ни крика, ни стона. Смерть ходила по  Ленинграду. Весь город был завален трупами, они тысячами лежали на улицах, в снежных сугробах, вмерзшие в лед, в квартирах, во дворах и подвалах. У живых не было сил хоронить своих близких. Ленинградцы уже привыкли к смерти.
«Мрут как мух», –  равнодушно высказался о людях Жданов, «ленинградский хозяин», владыка города.
Гибель стольких людей! Возникал вопрос, насколько были правильными решения властей, и командования, все ли сделано, чтобы избавить город от невероятных испытаний. Никогда мир не видел столь массового уничтожения!!!   Сколько умерло людей за время ленинградской блокады, в течение 900 дней?
Никто в точности не знает.По одним данным – 800 000, по другим – 1.100 000 человек. Немалая правда в том, что половина населения города  погибла в блокадные дни. 90% населения умерло от голода, а 10% от бомбожек. Конечно, предпринимались  какие-то попытки переброски самолетами несколько тонн продуктов в день – это были крохи, в основном для поддержки войск, но этого не хватало для гражданского населения. К тому же немецкая артиллерия постоянно обстреливала советские самолеты. И вот возник план, смелое решение – создание  и открытие дороги по льду Ладожского озера, которую так и назвали – «Дорога жизни».  Длина трассы – 30-50 километров.   22 ноября ночью первая колона  грузовиков прибыла за продовольствием за западный берег, а 23  ноября в Ленинград доставили 23 тонны  муки – первые тонны продовольствия  прибыли по ледовой дороге. Открылась Дорога жизни! На 83-й день блокады! Увеличили норму хлеба – на 100 грамм для рабочих и на 75 грамм всем остальным – крохотный кусочек.
С наступлением весны наступала угроза эпидемий. Городские власти отдали распоряжение выйти на очистку Ленинграда. Это было нужно всем.
Первая блокадная весна. В середине марта десятки тысяч истощенных ленинградцев высыпали на улицы, площади, набережные города – на расчистку города. Они, с трудом двигаясь, долбили снег и лед, тащили глыбы  и сбрасывали в каналы, в Неву. Расчищали от снега трамвайные   пути, дворы, подвалы. Убрали дома от нечистот. Люди работали с энтузиазмом. Они не хотели сдаваться врагу. Солнце пригревало. Люди подставляли свои истощенные лица, наслаждаясь теплом. На улицах появилось больше народа. Ленинград снова ожил. Появилась надежда выжить. 15 апреля 1942 года ленинградцы увидели, как по городу пошли трамваи! Это было чудо!
В Ленинградской филармонии 9 августа 1942 года была исполнена 7-я симфония Шостаковича.
               

            Продолжениев о блокаде в следующих главах:   2-я; 3-я; 4-я


 
            8.Блокадные дни Ленинграда 2-ая часть
 
 
     Вопреки всему, казалось, неописуемым ужасом блокадных дней,Ленинград пытался жить культурной жизнью.
     В Ленинградской филармонии 9 августа 1942 года была исполнена 7-я симфония Шостаковича, посвященная – великому городу Ленинграду.  Но для этого надо было набрать  полный состав оркестра, музыкантов искали в городе, кто еще остался жив, и отзывали с Ленинградского фронта. В день исполнения, на весь город из репродукторов транслировали   героическую симфонию. Ее транслировали все радиостанции Советского Союза. Когда эти звуки долетели до немецкой стороны фронта, то немцы поняли, что город не победить.
Это был дух города: Мы   будем в городе поддерживать жизнь, нормальную жизнь и показывать людям, что она продолжается и даже в таком виде, если мы не будем давать людям надежду на победу, то город просто не выживет. Ленинградцы это прекрасно понимают. Были организованы  артистические бригады, которые ездили по фронтам Ленинграда с концертами для солдат, это было отдохновением, для подъема духа бойцов.
• Духовные ценности, составляющие стержень личности, часто оказываются сильнее телесно-материальных трудностей; внимание и сострадание к другим, милосердие и взаимопомощь помогают выживать в самых нечеловеческих условиях (по свидетельству Д.А. Гранена «те, кто спасал других, чаще выживали, чем те, кто просто лежал, ожидая какого-то ухода за собой или потеряв надежду на жизнь»);
• Только совместными усилиями, объединившись и сплотившись, люди могут противостоять злу. Единение ленинградцев позволило не только отстоять город, но и спасти культурные ценности, обеспечивать работу военных заводов, учреждений культуры, науки, бытового обслуживания и пр.
Был уже март, стало теплее на улице, но снег еще не растаял. Шура посадила Алю на санки, и по очереди с матерью потащили их через весь город, с Петроградской стороны к Московскому райсовету. Они хотели вернуться в свою квартиру.               
Весной ленинградцы засадили огородами все сады, парки, скверы, даже железнодорожные насыпи. Собирали молодую крапиву, варили витаминные щи. Страдая цингой, ели молодые побеги у елок и у сосен. Сажая картофель, люди для экономии вырезали в клубнях глазки с кусочками мякоти, которые закапывали в землю.
Шура с матерью выкопали три грядки в садике напротив их дома и высадили картофель, капусту и морковь. Семена она выменяла на рынке на костюм мужа. Все это лето они ухаживали за своим огородом. Аля очень старалась, она помогала выдергивать  сорняки и радовалась, видя, как растут все выше и выше  побеги. К осени, когда созрел  урожай, они вместе с соседями дежурили по очереди, чтобы не украли овощи с грядок.
Впереди еще была вторая холодная и голодная зима, которую предстояло пережить ленинградцем.  Сколько еще их умрет голодной смертью, погибнет от бомбежек? Не сумев взять Ленинград штурмом, гитлеровское командование решило подавить сопротивление города  бомбардировками с воздуха, артиллерийскими  обстрелами, голодом. 250 тысяч снарядов и бомб было сброшено на город.
Шура каждый месяц получала по аттестату  деньги от Иосифа.
 Денег было много, а купить  на них ничего нельзя – магазины пустые, они закрыты. Только можно было обменять какие-то ценные вещи, драгоценности, которые еще сохранились дома, на хлеб, отруби, на дуранду.
Иосиф находился на курсах повышения командиров в Челябинске, и оттуда шли письма, открытки, денежные переводы и посылками с книгами.
   
   
           3. 9. 42
                Здравствуй, дорогая моя Шурочка!
      Пишу тебе третье письмо, как прибыл на  место. Послал деньги переводом и
      аттестат. Но от тебя давно не получал писем. Я беспокоюсь. Как вы там в
      Ленинграде? Фашисты озверели. У вас сильные бомбежки и артобстрелы. Как вы
      живы-здоровы? Пошли телеграмму.  Что у вас? Я жду от тебя давно ответа.
      
                Здравствуй, дорогая моя Шурочка!
      Пишу тебе третье письмо, как прибыл на  место. Послал деньги переводом и
      аттестат. Но от тебя давно не получал писем. Я беспокоюсь. Как вы там в
      Ленинграде? Фашисты озверели. У вас сильные бомбежки и артобстрелы. Как вы
      живы-здоровы? Пошли телеграмму.  Что у вас? Я жду от тебя давно ответа.
       Целую, мои родные Шурочка и Аличка. Привет матери.
                Юзик


               

  20. 9. 42
       Здравствуй, дорогая, милая Шурочка и моя дочурка Аличка!
       Целую вас обеих крепко-прикрепко. Очень по вам соскучился, твои и Алины
       фотографии я получил, часто смотрю на них, что доставляет мне большое
       удовольствие и радость, так как я имею возможность вас видеть, хоть на
       карточке. Аличка выросла и очень красивая девочка. Ты пишешь, что мать
       собирается  ехать к Николаю. Пусть едет, но одна. И, ни в коем случае, не
       отправляй с ней Алю. Я категорически это запрещаю. Аличку ни с кеми никуда   
       не отправляй и то себя не отрывай. Я написал тебе уже много открыток,
       писем и послал деньги по аттестату. Ты получила? Сообщи об этом.
       Скоро заканчиваю курсы, нас назначат в часть и выезжаем на фронт. Адрес
       сообщу. Целую тебя, моя кукочка и Аличку.               
                Твой Юзик.

      На этой странице помещены фронтовые открытки от Иосифа.


      28. 1. 43
      Привет с дороги, дорогая Щурочка!
      Восьмые сутки уже в дороге и едем все дальше и дальше на юг. Все степи, да
      степи, населенные пункты очень редко встречаются. Еще сколько проедем,
      сказать трудно. Как только прибудем на место, и будет более и менее
      постоянный адрес, я сообщу. Получила ли ты деньги, 250 руб., мои письма с
      моей фотографией и посылку с книгами, набор марок? Я еще посылал это их
      Челябинска. Пусть Аличка собирает марки. Купи ей альбом. Спасибо, дорогая
      моя, за стихотворение Константина Симонова «Жди меня и я вернусь». Мои
      товарищи все его переписали и тебя благодарят и кланяются. Крепко целую
      вас, мои дорогие.
                Твой Юзик.

      16.7.43
          Здравствуйте, мои дорогие. Любимые Шурочка и Аличка!
      Идем снова  в бой,  снова в наступление, на прорыв, громить немецких
      гадов, истреблять их, как бешеных собак. Сейчас садимся на машины и в наступление,
     на прорыв. Целую тебя крепко-прикрепко, бесконечно и мою дочку Аличку. Твой
     Юзик. Береги себя т дочку. Обо мне не беспокойся. Жди меня, и я вернусь.
        Жду твоего письма в бою. Твой Юзик.


Это было последняя открытка от Иосифа, за три дня до его гибели. А её
 открытка, которую она послала мужу 21 июля 1943-го года, вернулась обратно. Не
 лицевой стороне открытки, наискось было написано от руки: «Адрес неизвестен», а
 также пустое письмо-треугольник, в котором Иосиф еще не успел написать. От руки
 кем-то было написано: «Вкладыша не оказалось».  Еще ничего не зная, Шурочка
 сразу почувствовала, что Юзика нет в живых. И еще через день пришло извещение из
 войсковой части:

Извещение:
       «Ваш муж, Гвардии младший лейтенант Рогожевич-Игнатьев Иосиф Степанович,
       уроженец города Рига, в бою за Социалистическую Родину, верной воинской
       присяге, проявив геройства и мужество, был убит 19.7.43г.
       Похоронен в саду на восточной окрайне села Дмитриевка,Сталинской области.
Настоящее извещение является документом для ходатайства о пенсии".


Шурочка не хотела верить, она не могла осознать, что Иосиф убит, что она
       одна, теперь, уже совсем одна. Она вдова. На руках у нее маленькая дочь.
        Пришло письмо от фронтого друга:

      6.8.43
"Письмо от неизвестного вам Иванова Николая Матвеевича.
        Здравствуйте, Шура! С приветом к вам Иванов Н.М. Шлю вам боевой горячий
        привет. Шура, хочу вам сообщить, что ваш муж Юзик убит 19.7.43г. в боях
        за нашу Родину. С горячей ненавистью он бил гадов немецких. Клянусь
        отомстить  за вашего мужа. Писал письмо его друг Иванов Николай М."



В октябре детский садик вернулся в Ленинград. Когда Шура привезла Алю
    домой, она посадила ее рядом с собой и сказала:
  – Послушай, дочурка, наш папа погиб на войне. Мы остались теперь вдвоем,  – Шура прижала дочь к себе. Аля заплакала.               – Вот его письма с фронта, и книги, что он тебе присылал,  – это память о папе. Мы всегда будем помнить нашего папу. Ты уже большая девочка. Скоро тебе в школу. Будешь хорошо учиться и мне помогать.  – Шура горько вздохнула, отвернулась к окну, выступившие слезы заволокли все туманом.
Шура уже почти год работала в Московском райсовете, при столовой, но обслуживала работников  райсовета и их жен, как парикмахер: делала им прически и маникюр. Как пригодились теперь курсы парикмахеров,  которые она окончила перед войной, когда Юзик занимался в институте, получал стипендию и ее маленькой зарплаты модельера не хватало.
Так как город еще постоянно подвергался обстрелу, не было топлива, электричества, продовольствия, и школы не были подготовлены, и невозможно было их открыть. Детей в городе осталось очень мало. Когда зимой проложили Дорогу Жизни через Ладожское озеро, много людей и детей отправили на Большую землю. Шура ни за что не хотела эвакуироваться или отправлять дочь, и Аля опять пошла в детский сад, хотя ей уже шел восьмой год и школы не работали.
В связи с бомбежками, артобстрелами власти просили жильцов переехать с верхних этажей на нижние, в более безопасные свободные квартиры, так как многие жильцы эвакуировались или погибли. Шура перебралась этажом ниже, к тому же их квартира была разрушена и отапливать ее не было возможности. Комната, где они стали жить, была большая и теплая. В этой квартире еще жила одна жиличка Вера, с маленькой дочкой Надей.
Однажды Шуру  кто-то окликнул на улице. Перед ней стояла высокая, тощая, страшная старуха.
  – Шура. Ты не узнала меня? Шурочка, это я, Эмилия Сигизмундовна, мама Владика.
Шура только теперь, приглядевшись, узнала в ней прежнюю красавицу Эмилию Сигизмундовну Вирбицкую.
  – Господи! Господи! Это вы?   – воскликнула она, подошла и обняла ее. И в это время Эмилия Сигизмундовна стала медленно оседать. Шура попыталась ее поднять, но если бы не подоспевший прохожий, едва ли справилась.
  –  Пойдемте ко мне. Мы здесь рядом.
Шура с трудом поднялась с ней на третий этаж, помогла ей раздеться, накормила и оставила у себя ночевать. Эмилия стала жить у Шуры, немного ожила. Когда Шура ставила перед ней сковородку с гречневой или чечевичной кашей, Эмилия Сигизмундовна с жадностью ела, никак не могла наесться и говорила: « Милые мои, Шурочка и Аличка, как мне стыдно, что я такая голодная и не могу наесться. Аличка смотрит на меня и пугается, думает: «Что это за старуха, баба-яга, тут у вас поселилась и так много ест».
Но они подружились. Аля стала ее называть бабушкой.
Потом Шура узнала, что произошло с семьей  Эмилии Сигизмунтовой. Первое время, с начала войны, она жила вместе с семьей Владека: его с женой Ниной и двумя детьим-погодками двух и трех лет. Владек работал в райкоме, у них были льготы, но когда его отправили на фронт,  им никто не помогал. Муж Станислав Владимирович умер еще в первую блокадную зиму. Нина с детьми эвакуировалась по ледяной дороге за Урал. И вот Эмилия Сигизмундовна осталась одна. Обменивала все, что можно было из ценного, и несла на рынок, чтобы выжить.
  – Шурочка, я бы умерла, если б не ты. Да воздастся тебе и Аличке за ваше доброе сердце, за приют, который вы мне дали.
  Приближался новый 1944 год. Впервые после начала войны решили у Шуры встретить Новый год. Собрались одни женщины: Шура, две ее знакомые, соседка Вера, Эмилия Сигизмундовна и две девочки Аля и Надя.
По карточкам уже можно было получить крупу, сахар, масло, яичный порошок, порошковое и соевое молоко. Поэтому они могли устроить пиршество: приготовили котлеты с кашей, пирог с рыбой, картошка, американская тушенка, соседка принесла бутылку водки, был даже шоколад и мандарины, которые выдали к празднику.
Выпили за 1944 год, за скорое окончание войны, за победу!
Ленинградцы ждали. Ждали сообщений. Когда окончательно снимут блокаду? Когда начнется наступление наших войск?
И утром 15 января 1944 началось. Воздух гудел, и все содрогалось от множество орудий. Грохот стоял страшный. Залп за залпом:  все батареи Ленинградского фронта били по врагу.
Это – за ЛЕНИНГРАД!
27 января 1944 года, по радио, торжественный голос Левитана сообщил о полном освобождение Ленинграда от блокады. Вечером над городом грянул салют из орудий, установленных на набережной Невы и на Марсовом поле. Люди вышли на улицы и смотрели на вспыхнувший каскад золотых, красных, синих разрывающихся ракет в темном небе. У многих на глазах были слезы. Радость и гордость в душе  каждого ленинградца вызвал этот грохот орудий, салютующий Ленинграду! Ленинград выстоял! Ленинград победил! Город выжил. Но дорогой ценой, равной которой не было в современной мировой истории. Дух великого города, ведущего смертельную борьбу, являл пример невиданной отваги и массового героизма. Девятисотдневная оборона Ленинграда – пример стойкости и мужества населения и воинов, защищавших город.
Полная победа над Германией была еще  впереди.
 

 
 


              9. Полная победа над Германией была еще  впереди.
                (прожоджение "Блокада" - 3-я часть)


Однажды Эмилия Сигизмундовна  получила письмо от Владека – он ранен, но ничего страшного, и ему после госпиталя дадут отпуск в Ленинград.  А так как в огромной холодной квартире Эмилии Сигизмундовны невозможно было находиться, она продолжала жить у Шуры, и для них обеих конечно это было удобно.
Как-то в конце ноября, когда Шура только вернулась с работы, раздался звонок, она открыла дверь – в офицерской шинели, в чине капитана, с палочкой в руке и с рюкзаком за спиной вошел Вавка. Шура растерялась.
  – Шура, родная, здравствуй,  – он  наклонился и, крепко обняв,  поцеловал ее.  – Извини, что я прямо к тебе. Но вот так получилось – с фронта я пришел к тебе.
Шура, взволнованная, обнимая Вавку, заплакала.
  – Проходи, проходи в комнату, там твоя мама.
  Какая была радость  для Эмилии  Сигизмундовны –  вернулся сын.
Сели за стол. Вавка вытащил из рюкзака  американские продукты, тушенку, печенье, шоколад и, конечно бутылку водки. Выпили за погибших, за живых, выпили за победу. Сколько пережито горя, потеря близких. «Надо помянуть Иосифа, выпьем за него»,  – предложил Вавка. Шурочка взглянула на него с благодарностью.
Из-за ранения в ногу Вавка немного прихрамывал и ходил с палочкой. Неожиданно он получил назначение в Ленинградский горком партии. Он стал приводить в порядок свою квартиру. Эмилия Сигизмундовна уже могла переезжать к себе, но решили, что она останется до теплых дней у Шуры.   
Ленинград и ленинградцы приходили в себя.   Несмотря на то, что продолжали рваться снаряды и падали бомбы, несмотря на нехватку продовольствия, несмотря на все ужасы блокады, город был организован и чист, он был абсолютно собран и жил по очень четкому распорядку. Люди, измученные голодом, холодными зимами, проявляли высочайшую сознательность, мужество  во спасение себя и города. Общее горе, единство духа сплачивали народ.
Неудачные планы и пророчества Сталина, его  генералитета и партии, которые решили судьбу народа, привели к тому, что Ленинград подвергся тяжелому испытанию – страшной блокаде. Но люди в Ленинграде сыграли более важную роль, чем партия и руководство. Ленинград не вписывался в ту картину войны, которую изображала советская пропаганда – в этом уникальность города-интеллигента.
Теперь, когда Владек стал работать в горкоме, у него появились разные льготы, и он помогал матери и Шуре.  Его помощь была нужна: то достать дрова, то что-то из  продовольствия, то талоны для получения американских посылок.
Приближался 1945 год. Владек пригласил Шуру на новогодний бал, который устроили в актовом зале  Смольного. Нарядные женщины с красивыми прическами, мужчины, в основном в военной форме,  с боевыми орденами на гимнастерках заполняли старинный зал. Великолепно убранная, в электрических гирляндах елка, большой праздничный концерт, затем банкет с таким изобилием, что подумалось: как же так, ведь идет война. Люди еще страдают и погибают. Бал длился всю ночь. Джаз-оркестр играл много из репертуара Утесова и американские мелодии. Публика танцевала с удовольствием и вдохновением. Люди хотели все забыть и найти частицу счастья и мира в эту новогоднюю ночь.
Танцуя с Вавкой, Шура чувствовала его сильные руки, которые прижимали ее к пахнущей кожей новой портупее, склоняясь к ней, Вавка прошептал:
  – Шурочка, мы опять вместе. С Новым Годом! Моя дорогая. Скоро кончится война. Новый год принесет нам новое счастье.
Под утро его шофер отвез ее домой, а Владеку надо было быть на роботе.
Ленинград возвращался к жизни. В городе уже работали дома культуры, где театры давали свои представления, Филармония, Театр оперетты. Те артисты, кто не эвакуировался, и выжили в блокаду, стали организовывать различные актерские труппы. И буквально восставшие из мертвых, люди потянулись к искусству. Владек приносил билеты в театры, на концерты.
  – Ты завтра  работаешь? - спросил Владек Шуру, когда пришел к ней вечером, - Тебе надо отдохнуть. Я купил билеты на «Сильву». За тобой заедет машина.   
  – Конечно, сходите на «Сильву». После расскажете мне, кто сейчас поет,  – сказала Эмилия Сигизмундовна.
– Да, пойдем. Только я должна забрать Алю из садика домой.
Аля продолжала ходила в круглосуточный садик, а на выходные ее брали домой.
  – Я скажу шоферу, он тебя подбросит в детский садик.
В тот же вечер, после спектакля. Вавка с Шурой, его сослуживец с девушкой  поехали к нему домой. Вавка сел за фортепиано, и они дружно пели песни: «Любимый город», «Темню ночь», «Катюшу».  Друг рассказывал анекдоты. Один очень популярный:
             "Задают вопрос Гитлеру, Сталину, Черчиллю,Рузвельту:
              Почему вы воюете?
              Гитлер: – Нам требуется жизненное пространство.
              Сталин: – Потому что на нас напали.
              Черчилль: – А кто сказал, что мы воюем?
              А что делает Америка?
              Рузвельт: – А мы ждем: куда будет перевес и кто победит."
Пора было спать. Вавка устроил пару в соседней комнате, а вернувшись, подсел к Шуре на диван.
  – Шурочка, родная, отчего ты меня все время избегаешь? Пожалуйста, будь ко мне чуточку теплее.
  – Ты же видишь: утром рано ухожу на работу и возвращаюсь поздно,  – отозвалась Шура.
Вавка обнял ее за плечи.
  – Я все вижу,  родная. Почему бы нам не быть поближе? Я люблю тебя,  – и повернув ее к себе, стал Шурочку целовать в шею, в губы.
Шура чуть отодвинулась, но Вавка крепко держал ее в своих объятиях, и она вдруг поддалась его порыву и уже не сопротивлялась.
Что ж? Многие думали: война – все спишет. И мужчины и женщины, оказавшись где-то в определенных обстоятельствах, брали, как говориться, от жизни все. А завтра, кто знает – будем ли живы? И будет ли завтра? Шура иногда тихонько плакала, жалея себя, что она такая молодая, а вдова, уже два года, как осталась одна без мужа, теперь жизнь для нее кончилась.  Казалось бы, она имеет право встречаться с Вавкой. Вавка – ее первая любовь,со школьной скамьи, а с его появлением в ней пробудились прежние чувства к нему. Ведь можно ее понять. Но одно очень важное обстоятельство было препятствием – его жена Нина и их двое детей, которые были эвакуированы в Пермь. Вавка через два года, после того как Шура вышла замуж, женился на Нине Михеевой.
Эмилия Сигизмундовна догадывалась об их отношениях. Несколько раз она хотела поговорить с сыном.
  – Тебе надо уже вызывать свою семью домой, – начала как- то она.
– Еще опасно. Я не хочу торопиться. Мамочка, я все помню. Я очень люблю своих детей и их не оставлю, – Владек решил успокоить ее.
– Шура очень добрая, порядочная женщина. Я так благодарна ей, она спасла меня, и я надеюсь, что она… Я надеюсь, что скоро встречусь со своими внуками,   – опять  о том же пыталась говорить Эмилия Сигизмундовна.
  – Мамочка, ты обязательно встретишься с Юрочкой и с Юлечкой, – успокаивал Владек мать,  – и я  Шуре очень благодарен за тебя. Ты хочешь меня спросить о ней, о наших отношениях? Я понимаю тебя.
  – Ты  взрослый человек, обдумай, что у тебя с Шурой, –сказал она.   – И еще, Владек, я могу переехать к себе домой? А то уже неприлично оставаться у нее жиличкой. Ты сказал, что привел нашу квартиру в порядок.
– Конечно, мамуля. Попрошу своего шофера, и он перевезет тебя.
Через несколько дней Эмилию Сигизмундовну перевезли домой. Шура понимала причину столь внезапного переезда. Они очень тепло попрощались.
– Шура, если тебе нужна моя помощь  – посидеть с Алей, обращайся в любое время,   – обнимая, Шуру, сказала Эмилия Сигизмундовна.  – Спасибо тебе за приют и тепло, которое ты мне дала. Дай Бог тебе счастья.
Встречи с Вавкой стали постоянными. Он приезжал к ней с работы, оставался у нее ночевать.
Однажды Аля спросила Вавку: «Дядя Вава, ты теперь будешь моим новым папой?»
Валадек смотрит на Шуру. Они в замешательстве. Что сказать ребенку?
– Алечка, для тебя дядя Вава, – дядя Вава, – ответила Шура осторожно.
  – А для тебя  он кто?   – не унималась дочь.
  – Для меня  – друг.
Владек многозначительно смотрит на Шуру.
  – Любимый?   – спрашивает он.
  – Да,   – коротко ответила она.
Вечером, когда Аля уже спала, Владек спросил:
  – Так я  не понял   – любимый друг я или как?
  – Любимый, добрый друг,  – заключила Шура, крепко обняв Владека.
  – Жаль, что ты меня считаешь другом, а я хотел бы большего…
Каждый день сводки с фронта приносили радостные, вдохновляющие новости. Советские войска вели напряженные сражения и наступление по всей линии фронта. Фашистов гнали и гнали с нашей земли. Наши войска, освободили Польшу, продвигались по территории Германии, полностью очистили от немецко-фашистских войск Венгрию, действовали на берлинском направлении для окончательного разгрома противника. Конец войны был близок. В мае наши войска вошли в Берлин. Гитлеровские отборные части яростно сопротивлялись, но, несмотря на это, советские войска брали квартал за кварталом. Сражение за Берлин шло не на жизнь, а на смерть. 3 мая был взят Рейхстаг, а советские войска полностью овладели столицей  Германии городом Берлином. 7 МАЯ  немцы капитулировали.
В ночную тишину спящей квартиры радио ворвалось звуками марша. Шура с Алей выглянули в коридор. Вышла соседка Вера с дочкой. Зажгли свет в коридоре и в комнатах.
  – Неужели война кончилась?  – произнесла Шура.
Музыка вдруг прервалась, и затем твердым, торжественным голосом Левитан сказал, что в 0 часов 43 минуты 9 мая. 1945 года подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии.
ПОБЕДА! УРА! Долгожданная победа! Полный разгром фашистской Германии! Закончилась кровопролитная война. Победа стоила миллионы жизней.
С улицы послышались выстрелы и крики. Кто-то с криком бежал по лестнице. Шура открыла дверь, и они, как были в ночных рубашках, выскочили на лестничную площадку. Из квартир вышли соседи. Все кричали: «Ура! Победа! Победа! Мы победили!» Люди обнимались, смеялись, плакали, танцевали. Сосед принес бутылку водки, разлили по стаканам, кружкам, выпили: «За Победу! За оставшихся в живых, и за тех, кто не дожил до этого победного дня".  Сколько ждали этого дня! Сколько радости и счастья!
Пришла мирная жизнь. Возвращались солдаты с фронта. Какое счастье, когда вернулись с фронта, отец, мать, сын, муж. По сколько и горя! Сколько не вернулось домой солдат! Шура все еще думала: «А вдруг Иосиф вернется. А что если это ошибка? Может, он тяжело ранен, попал в госпиталь пли пропал без вести? Сколько бывало таких случаев? Вдруг возвращались». По из мертвых не возвращаются.
Владек продолжал приходить к Шуре.
— Владек, ты уже вызвал свою семью? — как-то спроси ла Шура, когда он пришел к ней и они сели обедать.
Аля в это время играла с соседской девочкой в коридоре.
— Я подготовил бумаги, — проговорил он. — Шурочка, — запнувшись, продолжал Вавка, — если ты скажешь «да», я разведусь и мы будем вместе.
Шура встала и принялась убирать со стола.
— Подожди, подожди, — Вавка взял ее за руку. — Сядь, скажи же что-нибудь.
Она продолжала стоять. Потянув ее, он посадил Шуру к себе на колени и обнял ее.
— Разве я могу жить с одной, а любить другую? Это не­честно. Я обманываю и Пину, и себя.
Она давно ждала этого разговора и не раз думала, что надо расстаться с Вавкой — у него семья. А подруга говори ла: «Посмотри, сколько баб без мужиков! Хватают любого. Ты хочешь тянуть лямку одна всю жизнь. Вы же любите друг друга. Берн счастье свое. Он, тяжело быть бабе одной!»
«Да, быть одной и дочку растить будет тяжело, — дума­ла Шура в это время. — Вавка — моя первая любовь». II медленно проговорила:
— Па чужом несчастье счастье не построишь. Ты, ной мн, твоя дети останутся без отца. II я буду этому причиной. Я прошу тебя, вывози свою семью. Мы должны расстаться.
— Шурочка, не говори так, — он нежно стал ее целовать и, заглянув в глаза, опять спросил: — Мы же любим друг друга? Пу, скажи?
— Вавка, не будем мучить друг друга. Так уж вышло — это наша судьба, — она его поцеловала и, высвободившись из его рук, встала.
— Мне надо дочь укладывать спать, а тебе нора домой.
Затем она проводила его до дверей, поцеловала.
— Вавка, так лучше для всех. До свидания.
Прошло несколько дней. Однажды раздались три звонка — это к Шуре.
— Вера, если это Вавка — меня нет дома, — попросила Шура соседку и быстро ушла в свою комнату, прикрыв дверь.
Вера пошла открывать, действительно, это был Вавка.
— Шуры нет дома, — сообщила соседка.
II тут же рядом стоит Аля и смотрит на дядю Ваву. Затем бежит к комнате, открывает дверь и громко сообщает:
— Мама, не выходи! Дядя Вава здесь.
Шура в ужасе машет на дочь руками.
— Передайте, пожалуйста, Шуре, что больше не буду ее беспокоить. Всего хорошего, — проговорил Владек и ушел.
Шура пожурила дочь, и они с Верой посмеялись над на­ивностью Али. Сама же Шура кляла себя за трусость, за не­решительность и переживала, что поставила Вавку и себя в неловкое положение. «Дурно. Обидела его». Она, конечно, переживала разлуку, но надо смириться. Шура долго не виде ла Вавку, и вот однажды они встретились на улице. Поз доровались, поцеловались.
— Как поживаешь? Как Аля?
— Вее так же. Работаю много и с дочкой вечерами делаю домашние задания. Слышала, твои вернулись. Как Пина, дети?
— Спасибо. Я так рад, что они вернулись. Юлечка и Юрочка такие большие — просто не узнать. Юля пошла в первый класс. А Юра дома с бабушкой. Она души в них не чает, — сообщил Вавка. — Шурочка, когда ты не вышла и Аля выдала тебя, я, признаться, был готов сквозь землю провалиться. Так стыдно мне было перед твоей дочкой и соседкой. Стою — дурак дураком.
— Извини, Владек. Глупо все вышло. Я себя ругала нос ле. А что надо было сделать? Как решиться? Я не знала. Я боялась опять тебя увидеть. Прости, родной.
Послевоенные годы. Нехватка всего. Еще все продукты по карточкам. Па рынке спекулянты продают втридорога. Шура теперь работала кассиром в столовой, зарплата была маленькая, но, по крайней мере, она могла там питаться и домой кое что приносила для дочери. Жили они в маленькой комнате. Пх бывшая большая квартира была превращена в хранение досок, кирпича, бочек с песком, цементом, были выбиты стекла, она требовала капитального ремонта, конеч­но, это не иод силу Шуре. В квартиру из трех комнат, где теперь проживала Шура, вернулись из эвакуации бывшие жильцы и заняли одну из комнат ранее принадлежавшей им всей квартиры. Теперь в ней жили три семьи, а всего восемь человек — коммунальная квартира.
Вернулся из эвакуации брат Николай с семьей. В Казани у них родилась дочь Надежда, а сыну Олегу было уже семь лет. Николаю Шура помогла через фабрику «Скороход» по­лучить комнату в общежитии. Конечно, брат был в обиде, что сестра потеряла квартиру, в которой они жили до вой ны. А их квартиру получил начальник автобазы. Он от­ремонтировал ее, ему то это было по силам.
Очень теплые и душевные были вечеринки и праздники в эти трудные дни. Люди тянулись к друг к другу. Многие потеряли своих близких — хотелось семейного тепла. Как то Шура была в гостях у двоюродной сестры Лидии. Лидин сын пригласил в гости друга фронтовика Ивана Ильича, вместе воевали, и представил его Шуре. Они познакомились. Иван потерял свою семью, жену и дочь, в блокаду. Сам он прошел всю войну и вернулся израненный и больной. Жил один. После нескольких встреч Иван переехал к Шуре, хотя у него была комната. Регистрироваться пока не стали. Иван вернулся на свою прежнюю работу в газету «Ленинградская правда», он был фотокопировщик и гравер. Шуре стало жить полегче.
Так у Али появился отчим. По Аля не могла смириться с новым отцом. Он был жадный, мелочный и любил надо не надо приврать, что особенно возмущало Алю. Часто возникали из-за этого ссоры, а Александра Михайловна была между двух огней. Аля часто с грустью думала о том, что нет у нее родного папы. Есть счастливые ребята и девочки, у которых есть папы. Вот если бы он был жив, как бы он ее любил, как бы она его любила и гордилась им. Он бы к ней хорошо от­носился, они ходили бы гулять, он провожал ее в школу. По рассказам мамы об отце Аля представляла папу сильным, красивым, умным, любящим маму и дочурку. Отец ей казал ся совершенством — идеалом всего. Воспоминания о нем были для Али священными.
Александра Михайловна прожила с Иваном около 30 лет. Аля не понимала мать. По что говорить — Александра Ми­хайловна осталась без мужа с дочкой, Але было десять лет. Надо было ее поднимать. Время очень тяжелое. После войны много вдов, женщины остались с детьми, без кормильцев. Сколько не вернулось мужиков с войны! Мужики нарасхват. Многие женщины завидовали Шуре. Еще бы, отхватила мужика!



 
 
                10.Что я запомнила из детства
 
      В памяти моей, как  сувениры из далеких лет, что-то запомнилось из самого-самого раннего детства?
Наша квартира: большая залитая солнцем гостиная, распахнутые окна и  раздувающиеся занавески. По широкому коридору Аля гоняет на трехколесном велосипеде. Просторная кухня с итальянским окном, где весит клетка  с  канарейкой. На кухне стоит огромная чугунная  плита для  приготовления пищи – ее топят дровами.
    Аля помнит отца, когда он приходил домой,  она бежала ему навстречу.   Он подхватывал ее на руки, прижимал к себе, целовал, и она  ощущала   папин кусачий  свитер и его щетинистые щеки, которые щекотали ее шею, она заливалась смехом. На ее день рождения он посылал ей заказные открытки с картинками, и несколько раз в течение дня приходил почтальон, звонил в колокольчик и когда ему открывали дверь, спрашивал: «Здесь живет девчонка Аля?» Аля подходила к почтальону. «Вот  тебе поздравление», — почтальон протягивал ей открытку с картинками.
       Еще: вкус сливочных разноцветных леденцов, похожие на пуговки. Почти рядом с их домом был  ларек, куда Аля бегала покупать эти чудесные конфетки, когда ей давали какую-то мелочь. Она помнит, как около дверей их квартиры стояли бутылки  молока, которое им оставлял разносчик.
      Однажды мама купила материала, чтобы Але сшить платье.    Прямо на материале, была вычерчена выкройка этого платья. Надо было только все вырезать и прострочить по швам. На этом патроне была нарисована  фигурка девочки в платье из этого материала – так должно это выглядеть в готовом виде. Мама сказала Але: «Когда я сошью платье, я вырежу эту картинку и дам тебе».  Але не терпелось иметь эту фигурку девочки. И вот утром, когда все  еще спали, Аля вошла в гостиную, взяла этот купон, вынула ножницы из ящика, залезла под стол и вырезала эту картинку с  девочкой в красивом платье, как уж пришлось, то есть искромсала весь кусок материала.  Скоро все проснулись: мама, папа, бабушка, дядя Коля. Мама спросила: "Где Аля? Кто-нибудь ее видел?" Али не видно и не слышно.   Ее стали искать в коридоре, на кухне, в уборной, под кроватями, в шкафах; может она куда-то залезла и уснула. Зовут  ее: "Аля, выходи! Где ты?" Наконец взрослые решили заглянуть под стол в гостиной. Мама приподнимает край скатерти, спускающейся до  пола, и все видят: Аля сидит, притихшая, испуганная, а вокруг нее искромсанные куски материи.
- Чего же ты молчишь?  Зовем тебя, зовем.   Мы все обыскали.  Вылезай!
Аля вылезла, подбежала к маме, уткнулась в нее и зарыдала. Когда  собрали изрезанный материал, мама посмотрела на все это безобразие и сказала: -  «Платья тебе уже не выйдет. Из этих кусочков только для куклы разве можно  сшить платье».
Аля все еще плакала, а бабушка сказала: «Может быть, Аля вырастет и станет портнихой».
               На лето многие ленинградцы выезжали за город - снимали дачи. Летом Аля с бабушкой жили на даче под Лугой. Какое было чудесное время! Дом, где они жили летом, был на берегу озера, где водилось  много рыбы. Аля помнит, как к берегу подплывает  рыбацкая лодка, и из нее выпрыгивают мужики и тянут сети, в которой бьется рыба. Все кто на берегу бегут в воду, и тоже хватаются за сети и тяну, пытаясь помочь.  Ребята прыгают, толкаются, падают, снова выпрыгивают. Смех и веселье!  Аля тоже среди  ребят. Она была меньше всех - ей было 4 года.
Кто-то запевает популярную в то время песню: «У рыбалки, у реки тянут сети рыбаки»  из кино фильма.
    Много было дачников и в выходные дни приезжали родители. В деревне было весело. Подростки вечером устраивали  гулянки на берегу, пели, танцевали и под гармошку, под гитару, под балалайку. Аля крутилась среди молодежи. Иногда они ее просили  спеть: «Кукарача, давай спой-ка для нас: «Дайте в руки мне гармонь». Она выходила вперед и, разводя руками, ходили по кругу, и пела, не выговаривая некоторые слава: «Дайте в руки мне  «гавнёнь», золотые планки. Ой! Парень девушку домой провожал с гулянки. Ой!». И все смеются  над  маленькой девчонкой.
 Она и вправду была похожа на маленького забавного тараканьчика: загорелая до черноты, с густой каштановой шапкой волос на голове, к тому же прыгала, бегала, стараясь везде  успевать за старшими.
В это время в кинотеатрах шел испанский фильм «Кукарача». О веселой девчонке, которую прозвали Кукарача и все пели вокруг песню: «Кукарача, Кукарача, а я черный таракан». Когда ее мама приезжала на дачу к Але и шла от вокзала до дома, попадавшиеся ей навстречу парни и девчонки весело кричали: «Смотри! Мама Кукарачи идет!» Какие были хорошие летние, дачные  денечки.

   
                11.Детские воспоминания о войне
 

            Война. Война навсегда  врезалась в память  Али. Огромная, пустая квартира. Их трое: бабушка, мама и она. Они теперь живут в самой маленькой комнате. Эта комната самая теплая в ней стоит большая голландская печь. Вместе с мамой и бабушкой Аля смотрит из окна на кухне на проспект и видит - где-то за домами большой пожар, очень красивое, яркое пламя. Пронзительный звук сирены – это звук  воздушной тревоги, все бегут в бомбоубежище. Они тоже сбегают с четвертого этажа, бегут по улице  в  соседнее здание райсовета, где находится бомбоубежище, там полутемно и много людей. Аля очень боялась. Она спрашивает у матери: "Скоро немцы улетят?"
            Блокада. В комнате холодно, верхняя часть окна застеклена, а остальное прикрыто подушкой. Непрерывный звук метронома из репродуктора, который висит над дверью и отстукивает  промежутки между бомбежками.  Вой сирены, пронзая все вокруг – это воздушная тревога. Этот звук остался навсегда. Многое сохранила детская память.
Холодно. Много-много снега, огромные  сугробы снега.  Стоят вдоль улицы трамваи, автобусы, замершие, занесенные снегом.  В комнате очень холодно.  Мама и бабушка  топят печь. Они греют воду в самоваре. Очень хочется есть.
   Весна. Яркое солнце. Снег тает, кругом бежит вода. Аля с бабушкой и мамой греются во дворе дома.  На солнце  даже жарко. На всю улицу звонко звенят трамваи. Аля с мамой идет в большой красивый дом, где им дают  продукты: сгущенку, шоколад, мандарины, печенье. У них сегодня праздник. Мама говорит, что это прислали американцы. Вот они идут по улице, мимо проезжает грузовик, кузов слегка прикрыт брезентом, вдруг он надувается от ветра, Аля видит что-то страшное, отвратительное — это скрюченные голые трупы людей, наваленные друг на друга. Напротив их дома в скверике, у них есть огород. Бабушка вытаскивает морковку и дает Але. Морковка сладкая- пресладкая и хрустит. Мама приносит Але подарок на новый год – это посылка из Америки, в ней хорошенькие туфельки с ремешком и серый шерстяной свитер.
             Наверное осенью 44-го. Блокада уже прорвана. Аля с мальчиком катаются на самокате по площади перед зданием Московского райсовета. Мама Али и мама мальчика работали в столовой при исполкоме. Был теплый солнечный день. И вдруг начался авионалет, воздушная тревога. Люди бросились во все стороны. Аля и мальчик бросили самокаты и спрятались в нишу окна первого этажа. Совсем рядом падает снаряд, на то место, где они только что  катались и  где шли люди.  Мама подбегает к Але, хватает ее и мальчика и уводит. А на площади образовалась воронка, вокруг валяются убитые. Это были последние обстрелы города.               

     Смотрите продолжение в  2023 году    ----------