Контейнер для умирающей любви. 9. Подальше от безд

Продолжение.

Они сидели на лавочке во дворе. Было тепло - уже лето. Прямо в домашних халатах на ночнушки. На другие ночнушки, не страшные, а чистые, домашние, помогающие забывать. Разговоры про дом, про быт, про отношения возвращают реальность. Девушки из палаты ведут себя так, как будто и не было ничего. Вера пока не может. Она как будто немного отдельно от них. Они все здесь, как будто отдельно, как изгои. Другие никогда не подходят к ним и смотрят на них косо – хотя может Вере это только так кажется.

Вера пытается расслабиться под разговоры, щурится на солнце. Впереди переливается и играет бликами черная Нева. Волнуется, успокаивая. Рядом со скамейкой толстые шершавые стволы старых деревьев и разросшиеся кусты сирени. Для Веры это пока тоже как будто отдельно – рядом и не рядом. Как напоминание, что это все есть, никуда не делось. Все ждет ее возвращения в жизнь. Но ей хочется домой, к мужу, а в жизнь пока не хочется. Страшно. Иногда даже кажется, что она уже привыкла быть здесь и так бы и осталась. Тут все понятно, а в жизни пока нет. При мыслях про жизнь злость накатывает, и Вера обещает кому-то внутри себя, что сейчас выйдет и сразу забеременеет. И назло всем родит здорового мальчика – хотя можно и девочку. И пусть все утрутся – и врач этот злой тоже. Она прямо к нему придет. Он же акушер-гинеколог? Пусть все врачи и вообще все тут поймут, что они не имели права так с ней! И та, из другой больницы, не заметившая патологию и сказавшая на первом скрининге в двенадцать недель, что все идет прекрасно. «НЕ ПРО-ЩУ! НИ-КО-ГО НЕ ПРО-ЩУ!», как мантру она повторяла про себя.

Во дворе помимо них гуляли другие девушки в халатах, в пижамах, в спортивных костюмах и разной степени беременности. Наверное, это были те, кто лежали здесь на сохранении. Как бы и она сейчас хотела так же, как они, пусть на сохранении, но с надеждой. И тогда Нева казалась бы другой – не черной, а серебряной, и деревья… Они бы прикасались вдвоем к теплым стволам, и она рассказывала бы ему… И ей не было бы так пусто, так одиноко, как сейчас…

Еле сдержала слезы. Нельзя больше думать об этом. Как дура. Сама себя изгоем делает.

Только одиноко очень! Быстрее бы муж пришел. Родители хотят прийти, но страшно. Только муж сейчас свой. Прижаться к нему. Прижаться к нему на диване, ноги поджать и молчать. Только с ним не чувствуется одиночества. Нет, чувствуется, но другое какое-то. Одиночество на двоих. Когда делишь одиночество на двоих, становится легче.

Сколько дней прошло, Вера не считала – это как возвращаться назад. Считала только, сколько осталось, «ну, когда уже домой».

И все равно возвращалась назад. Картинки возвращали.

Он тогда плюхнулся между ног на клеенку. Это она помнит очень отчетливо. Мысли: «Она смогла», «Освобождение» и «Все кончилось». И маленькое, вопреки всему, «А может он живой?» Но ничего не кончилось тогда. Просто дальше все пошло без нее. А она проваливалась куда-то и провалилась.

Каталку помнит. А как на нее – не помнит. Как одета – не помнит, как встала с кровати – не помнит. Косички были еще? А кровь была? Не помнит. Почему-то помнит: «Больше сюда не вернешься – все будет в другой палате!». И даже про веще свои подумала тогда «А вещи?». Видимо, запоминалось то, что важно – какие-то ориентиры на будущее. Настоящее не помнит, но дальше надо будет жить. Наверное. Как-то.

Она уже все сделала. Дальше еще что-то делали с ней, но ей было все равно. Пусть делают, что хотят. Внутри пусто. Теперь совсем пусто. Было две жизни, а теперь как будто ни одной не осталось. Потом уже узнала, что на каталке – это их всех в соседний кабинет по очереди. Оказывается, еще не совсем было пусто. И там доделывали - чистили, выскабливали, но уже с наркозом. Какое выворачивающее наизнанку душу слово «ВЫ-СКА-БЛИ-ВА-ЛИ». Врачи профессионалы, все сделали хорошо. Но снова совсем ничего человеческого.

Видимо, на этом этаже, с такими, как она, было так принято. И никого не волновало, что у каждого история своя и что всех под одну гребенку – это перебор. Потом уже Вера подумала, что, возможно, поэтому и профессионалы хорошие, ведь столько горя тут на этаже, и если погружаться в каждую историю и не быть роботом-профессионалом – не справились бы. Разве можно с этим справиться, если еще и жалеть, в положение каждой входить? А потом как? Вот и исполняют роли бездушных роботов, чтобы держать себя в руках. Пусть так.

Просто специального человека не хватало, сочувствующего, который бы и врачом был, и выслушивал, и в положение входил, и поддерживал, и утешал. Психолога не хватало. И врачам бы тоже психолога. Вот красивый врач вышел из роли робота, а за ней, за маской бездушной, столько чувств показалось, столько злости! Значит там внутри он не равнодушный, значит болит, и может сильно, раз даже наружу прорывается. Может поэтому на человека похож, а не на чудовище. Так вот и пусть у психолога прорывается, а не на несчастных женщин, у которых своего горя хватает.

Нагулялись, вернулись в новую палату – «из ада в полу-ад». Она ближе к лифту, ближе к выходу подползают – скоро совсем отпустят. Тут и стены не такие мрачные, и воздух свежий, и белье домашнее на кроватях. Просто обычное белье, без страшных скользких клеенок, как на разделочных столах…

Еще бы туалет другой, в другом месте. И вообще другой туалет.

Потому что…

Потому что в тот конец коридора Вере просто смотреть страшно, все равно что заглядывать в бездну. Как там у Ницше? Если долго смотришь в бездну, жди - и она посмотрит в тебя*? Как-то так? Ей так и казалось.

Они уже прошли этот этап, ушли оттуда далеко, в будущее. Зачем же каждый раз снова возвращаться туда? Она не хотела возвращаться, думать не хотела, но как? Когда в том конце коридора все воспоминания?

Все ли это испытывали, или только Вера так сходила с ума? Чтобы пройти в ту сторону, ей нужно было собрать все свои силы в кулак, превратиться в робота и просто, ничего не видя и не слыша, без остановок и мыслей проскочить по коридору до туалета. Мимо той палаты. Очень важно не останавливаться, и еще важно, чтобы дверь в ту комнату была закрыта, потому что если открыта, то не заглянуть туда невозможно…

Но главное, чтобы в этот момент никто не открыл холодильник, стоящий прямо напротив той палаты. Хотя может уже все? Уже нет там ничего? Чего-то ничего, про что Вера до сих пор не могла понять, а было ли там что-то или привиделось только? Но даже мысли такие ей сами не могли в голову прийти, что холодильник с творожками и кефиром мог быть не просто холодильником.

*„Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.“ Фридрих Ницше, "По ту сторону добра и зла".