Закономерность или случайность?

     Историку легче ответить на вопрос как? Нежели почему? (Ф. Бродель)


     Ранее уже говорилось, что Центральная Монголия время от времени выбрасывала из своего «котла народов» волны кочевых племен, иногда докатывающиеся до Центральной (авары, венгры) или даже Западной (гунны) Европы. Последнюю такую волну составили в уже сравнительно близкое нам время калмыки – монгольский народ, откочевавший на рубеже XVI–XVII из степей Восточного Казахстана и Джунгарии на Нижнюю Волгу и Северный Прикаспий. Это перемещение не оказало существенного влияния на глобальную расстановку сил в регионе, как вследствие относительной малочисленности кочевников, так и по той причине, что Московское царство с единой армией, вооруженной огнестрельным оружием, было несравненно сильнее раздробленных русских княжеств.

     В спорах о причинах подобных миграций ученые не пришли к единому мнению. Некоторые из них связывали это с глобальным и достаточно резким изменением климата: усыханием (М. А. Боголепов, А. Тойнби, Г. Е. Грумм-Гржимайло, С. Хантингтон1) или, наоборот, увлажнением (Л. Н. Гумилев). В качестве возможных причин назывались также похолодание и потепление. Не вдаваясь в научные споры, отметим, что и по сей день не удалось установить четкой взаимосвязи между теми или иными изменениями климата и реальными историческими процессами, как в кочевых, так и в аграрных обществах. «Расцвет одних цивилизаций приходился на периоды максимального потепления, другие достигали подъема в периоды похолодания»2. Не дают однозначного ответа на поставленный вопрос и попытки связать неожиданные массовые переселения кочевников с демографическими и экологическими   причинами. Поэтому с легкой долей иронии можно констатировать, что объяснение древних и средневековых земледельцев, считающих кочевников «бичом Божьим», а их вторжения «наказанием за людские грехи», по сути, ничем не хуже в качестве искомого ответа, чем любое другое.

     Что же касается причин, приведших к тому, что разрозненные еще в 90-е годы XII века монгольские племена спустя едва ли не десятилетие образовали стремительно расширяющуюся державу, то поиски удовлетворительного ответа на этот вопрос еще более затруднительны. Во всяком случае, ни с экологической, ни с экономической точек зрения монголы, как и другие кочевники, в государстве не нуждались, поскольку вся их производственная деятельность велась внутри семейно-родственных групп. А в этих условиях наиболее выгодную модель политической организации обеспечивает не государство, а сегментарная оппозиция3. «В силу этого власть предводителей степных обществ не могла достичь формализованного уровня на основе регулярного налогообложения скотоводов, а элита была вынуждена довольствоваться «подарками» и нерегулярными подношениями. К тому же значительное притеснение мобильных скотоводов со стороны племенного вождя или другого лица, претендующего на личную власть, могло привести к массовой откочевке»4.

     Однако монголы отнюдь не были отшельниками. Они, как и предшествующие им в качестве хозяев Степи хунну, сяньбийцы, тюрки, уйгуры и енисейские кыргызы5, не только вели самодостаточное скотоводческое хозяйство, но и общались с соседним земледельческим государством. Общение это заключалось в чередовании торговли и войны, причем далеко не всегда нападавшей стороной были степняки. А поскольку их соседом было одно из самых могущественных государств древности и средневековья – Китай, то вполне естественно, что граничащим с ним кочевникам «...была необходима мощная военная организация. Исследователям удалось подметить интересное обстоятельство: степень централизации кочевников прямо пропорциональна величине соседней земледельческой цивилизации»6. («Наименее организованные в формальном отношении кочевники были обнаружены в Африке южнее Сахары, где они крайне редко сталкивались с государственными обществами в доколониальный период, а … самые высокоорганизованные в формальном отношении кочевые общества возникали на границах Китая, самого крупного и наиболее централизованного оседлого государства в мире»7.)

     И все же по большому счету, это, без сомнения, интересное наблюдение также может оказаться «ложным следом» в поисках причин возникновения кочевых государств хотя бы потому, что данная «закономерность» на самом деле возможно вовсе не является таковой. Ведь для полноценного «статистического исследования» надо иметь хотя бы несколько сот подобных фактов, чего, естественно, история человечества, «располагающая» всего лишь десятком-двумя подобных государственных образований, не может нам дать. Впрочем, если рассуждать логически, эта предложенная современными историками-номадистами концепция безупречна. Поэтому (за неимением на сегодняшний день лучшей) с чистой совестью примем ее за основу и... снова останемся, пусть не в полнейшем, но все же в достаточно сильном недоумении: если и существуют «какие-то одинаковые характеристики для всех кочевников, то сравнительный метод даст для них только углубление понимания связей между ними, но не объяснит феномена монголов»8.

     А Монгольская империя действительно была феноменом, очень мало похожим на все предшествующие ей каганаты Великой Степи. Те также граничили с имперским Китаем, но по своей сути представляли собой «имперские конфедерации», автократические и государствоподобные во внешней и военной политике, но придерживающиеся принципов совещательности и федерализма во внутренних делах. Административная иерархия подобных государственных образований состояла, как минимум, из трех уровней: 1) центрального правительства во главе с императором, 2) имперских наместников, призванных контролировать местных племенных вождей и 3) самих вождей. «На местном уровне племенная структура оставалась неизменной; властью по-прежнему обладали вожди, которые черпали влияние и силу в поддержке народа, а не в императорских назначениях на должность»9. Стабильность таких государственных структур с отличными вооруженными силами, но в то же время с недостаточно развитым управленческим аппаратом и с еще менее развитыми внутриэкономическими связями, поддерживалась за счет ограбления соседних государств и благодаря лествичной системе наследования, о преимуществах и недостатках которой подробно говорилось выше.

     Во всяком случае, ничего похожего на ту первоклассную государственную машину, с помощью которой основатель Монгольской империи и его потомки управляли огромной территорией, населенной многими и весьма отличающимися, как по вероисповеданию, так и по образу жизни народами, Великая Степь ранее никогда не знала. Об организации власти в империи Чингизидов мы расскажем позднее, а пока зададимся вопросом, что же заставило уже немолодого степного батыра (к моменту провозглашения великим ханом Тэмуджин давно разменял пятый десяток) вдруг озадачиться вопросами государственного строительства, причем не только озадачиться, но с блеском и в кратчайшие сроки осуществить задуманное.

     Естественно, составить полный психологический портрет Чингисхана не представляется возможным, но все факты его биографии говорят о том, что версию некоего «озарения свыше» можно отбросить. Прагматиком Чингисханом двигала «сила вещей» – после победы в длительной междоусобице он, чтобы сохранить свою власть, был обязан ответить на социальные запросы монгольского общества и начать внешние завоевания. Однако никакая «сила вещей» не была способна гарантировать верный успех. И здесь самое время поговорить о роли личности в истории. Вернее, в данном случае, правильнее было бы говорить не столько о роли личности, сколько о роли личностей – плеяде выдающихся полководцев и талантливых администраторов, окружавших Чингисхана. Именно при решении кадрового вопроса и проявилась гениальность основателя империи, отказавшегося от многовековых традиций и сделавшего ставку не на племенную структуру кочевого общества, неоднократно доказывавшую в экстремальных условиях свою полную ненадежность, а на невиданную доселе в Великой Степи государственность бюрократического типа, позаимствованную в соседнем Китае. Чингисхан умел находить талантливых людей, как среди монголов, так и среди поверженных врагов, причем не только находить, но и, не опасаясь возможной нелояльности (вероятно считая, что гарантированная некомпетентность и враждебность собственной аристократии гораздо опаснее), выдвигать на первые роли в государстве-войске, доверяя им самостоятельно решать важнейшие задачи. (Если говорить языком наших дней, то Чингисхан был гениальным, пусть и жестоким, администратором, сумевшим сломать старые и внедрить новые более эффективные управленческие технологии.)

     Таким образом, монгольская империя была, на наш взгляд, результатом игры случая, что, однако, никоим образом не умаляет ее значение в истории человечества. В конце концов, «все важнейшие качественные изменения в человеческой истории были результатом уникального сочетания многих разнообразных факторов, которое подчас выглядит почти случайным. Во всяком случае, эти изменения отнюдь не были детерминированы. В сущности, в истории прослеживается очень мало закономерностей, а те, которые прослеживаются, относятся в основном к причинно-следственному порядку развития»10.

     Что же касается вопроса о том, «могли ли русские княжества отразить врага» или «были ли шансы на победу у антимонгольского восстания», то, по нашему глубокому убеждению, на них существует простой и однозначный ответ – нет и еще раз нет. Аналогичный ответ (и вновь не побоимся пойти наперекор устоявшемуся мнению) можно дать на вопрос о том, находилась ли Русь в глубоком (или в каком-либо ином кризисе) перед монгольским нашествием. И хотя представители практически всех исторических школ, начиная от С. М. Соловьева и заканчивая Л. Н. Гумилевым, на этом дружно настаивают, вынуждены, пусть это и выглядит, мягко говоря, несколько самонадеянно, не согласиться со столь уважаемыми специалистами. Безусловно, имелись «отдельные негативные явления», о которых написано столь много и столь многими, что не имеет никакого смысла их перечислять. Но в сравнении с большинством других государств того времени русские княжества в целом смотрелись вполне достойно. Феодальная раздробленность и междоусобные войны присутствовали повсеместно, а не только на Руси, и были бичом практически всей Евразии – от Японских островов до Пиренейского полуострова. Равно, как и другие прелести средневековья: хроническая нехватка денег в казне правителя, голод и эпидемии. А оазисы процветания, весьма относительного и достаточно ситуативного, можно было пересчитать по пальцам.

     Что же касается тезиса о том, что свидетельством кризиса Руси является ее поражение от монгольской армии... Ну, если развивать его до конца, то придется признать, что слабыми были даже такие сверхдержавы того времени, как империи Цзинь и Сунь и государство Хорезмшахов. А уж обо всех других странах и народах, испытавших монгольское нашествие, и говорить не приходится.


     1. Тойнби Арнольд Джозеф (англ. Arnold Joseph Toynbee; 1889–1975) – автор теории локальных цивилизаций, подробно изложенной в 12-томном труде «Постижение истории». Согласно этой теории, всю историю человечества следует рассматривать как систему условно выделяемых цивилизаций, проходящих одинаковые фазы от рождения до гибели. Всего Тойнби насчитал 21 цивилизацию. Среди них к теме нашей книги непосредственное отношение имеют: западная, православная христианская (основная) – в Византии и на Балканах и, в первую очередь, православная христианская в России. Кочевники Великой Степи отнесены Тойнби к отдельному классу «задержанных цивилизаций», которые спустя какое-то время после своего рождения по тем или иным причинам остановились в своем развитии. В свои теоретические построения автор «Постижения истории» вводит такое понятие, как «вызов», т. е., упрощенно говоря, неблагоприятное внешнее воздействие: суровый климат, внезапное нападение либо постоянное давление воинственных соседей и др. Являясь приверженцем левых взглядов, Тойнби рассматривал историю построения Российской империи как ответ на постоянное внешнее давление, сначала – кочевников, а затем западного мира, и считал коммунизм естественной реакцией русской православной цивилизации на навязанные ей в XVIII веке чуждые идеи, сближаясь в этом с евразийцами и русскими национал-большевиками.

     Несмотря на всю популярность цивилизационных теорий, как Тойнби, так и других авторов, у них есть ряд существенных недостатков, главным из которых следует считать отсутствие четких однозначных критериев понятия «локальная цивилизация» и ясного объяснения, почему в одних случаях «вызовы» приводят к расцвету цивилизаций,
а в других – нет. В результате возникает полнейший разнобой в определении количества цивилизаций, их границ etc., что делает возможным различные спекуляции вплоть до объявления какого-либо народа «особой цивилизацией» (Крадин Н. Н. Проблемы периодизации исторических макропроцессов.
URL: Поэтому, согласно рекомендации А. М. Хазанова, вместо семантически неопределенного термина «цивилизация» следует употреблять термин «историко-культурные регионы», которые, по его мнению, являются «основными блоками исторического процесса». (Хазанов А. М. Кочевники евразийских степей в исторической ретроспективе. Раннее государство, его альтернативы и аналоги: сб. ст. С. 478.)

     Не лишне отметить, что «Постижение истории» с первой и до последней страницы пронизано религиозным духом: «Если проанализировать цивилизации, дожившие до наших дней, а точнее, до 1952 г., когда пишутся эти строки, мы увидим, что каждая из них имеет в своем фоне какую-то универсальную церковь. Так, западная и православно-христианская цивилизации с ветвью православного христианства в России через христианскую церковь восходят к эллинистической цивилизации; дальневосточная цивилизация и ее ветвь в Корее и Японии через махаяну связаны с древнекитайской цивилизацией; индуистская цивилизация связана через индуизм с индской, а иранская и арабская – через ислам с древнесирийской». (Тойнби А. Постижение истории. URL:
     Пик популярности цивилизационной теории пришелся на последнюю четверть прошлого века, однако в настоящий момент она переживает серьезный кризис, и «наиболее активно разрабатывается в последние десятилетия (как альтернатива евроцентризму) в развивающихся и постсоциалистических странах. За этот период количество выделенных цивилизаций резко возросло – вплоть до придания цивилизационного статуса едва ли не любой этнической группе. В этой связи имеет смысл согласиться с точкой зрения И. Валлерстайна, который охарактеризовал цивилизационный подход как «идеологию слабых», как форму протеста этнического национализма против развитых стран». (Валлерстайн И. Изобретение реальностей Времени-Пространства: к пониманию наших исторических систем. Время мира 2. 2001. С. 102–116.)

     Грумм-Гржимайло Г. Е. (1860–1936) – исследователь Центральной Азии, совершивший ряд экспедиций на
Памир, Тянь-Шань, Дальний Восток и в Монголию.

     Хантингтон Сэмюэл Филлипс (англ. Samuel Phillips Huntington; 1927–2008) – американский политолог и социолог, директор института стратегических исследований в Гарвардском университете. В 1996 году в своей книге «Столкновение цивилизаций» предложил свой метод этнокультурного деления человечества на «цивилизации».

     2. Крадин Н. H., Скрынникова Т. Д. Империя Чингис-хана. Москва: Восточная лит., 2006. С. 113.

     3. Барфилд Дж. Опасная граница. Кочевые империи и Китай (221 г. до н. э. – 1757 г. н. э.). Санкт-Петербург: Факультет филологии и искусств СПбГУ; Нестор-История, 2009. С. 18.

     Сегментарная оппозиция (segmentary opposition) – тип социально-политической организации безгосударственного общества (stateless society), при котором основополагающей является система происхождения, часто вымышленная, а группы более близких родственников объединяются против групп более дальних. «Сегментарная оппозиция особенно хорошо подходила скотоводам, поскольку она направляла экспансию против чужаков на пользу всего племени». (Барфилд Дж. Опасная граница. Кочевые империи и Китай (221 г. до н. э. – 1757 г. н. э.). С. 34–35.) Одним из классических образцов подобного общества являлись монголы до появления Чингисхана.

     4. Крадин Н. H., Скрынникова Т. Д. Империя Чингис-хана. С. 117–118.

     5. Сяньбийцы (сяньби) – древнемонгольские племена, завоевавшие в середине II века господство в Степи после победоносной войны с хунну.

     Уйгуры – тюркоязычный народ, властвовавший над Степью с середины VIII по середину IX века (третий уйгурский каганат).

     Енисейские кыргызы – тюркский народ, предки современных киргизов, хакасов, телеутов. В 840 году они разгромили уйгуров и основали свой каганат, просуществовавший вплоть до начала X века.

     6. Крадин Н. H., Скрынникова Т. Д. Империя Чингис-хана. С. 120.

     7. Барфилд Дж. Опасная граница. Кочевые империи и Китай (221 г. до н. э. – 1757 г. н. э.).

     8. Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. С. 10.

     9. Барфилд Дж. Опасная граница. Кочевые империи и Китай (221 г. до н. э. – 1757 г. н. э.).

     10. Хазанов А. М. Кочевники евразийских степей в исторической ретроспективе. Раннее государство, его альтернативы и аналоги: сб. ст. Волгоград: Учитель, 2006. С. 478.