Муха в кедах

 По воскресеньям к обеду мама всегда накрывала в гостиной. Обязательно скатерть и обязательно салфетки, сложенные в причудливые конверты. А когда по праздникам собирались знакомые, обед и вовсе превращался в демонстрацию эксклюзивной посуды. Но перед едой гостей непременно водили по большому дому, который семья Герасима обустраивала уже несколько лет.  Расправляя какую-нибудь складочку на шторах или разглаживая покрывало, мама обычно ругала швей. За столом же, продолжая говорить о ремонте, она авторитетно заявляла: «В дизайнерских агентствах хороших специалистов НЕТ!» – и всегда делала ударение на последнем слове.

 Тринадцатилетний Герасим, несмотря на всю эту окружающую эстетику, обедать в гостиной не любил. Ему вообще больше нравилось перекусывать на кухне, где можно было не соблюдать никаких правил. Однако в выходные мальчик послушно садился за сервированный стол.

 Иногда по воскресеньям обедать приезжал старший брат Герасима Вадим, который уже несколько лет жил отдельно.  По таким случаям  мама хлопотала особенно. «Для Вадика это единственный шанс снова приобщиться к хорошему тону» – говорила она и, ругая общепит, готовила что-нибудь из французской кухни.

 За столом брат тоже что-нибудь ругал. Доставалось университетской гардеробщице, преподавателям и особенно  пожилому декану. Мама в поддержку распекала ректора, а отец   яростно обрушивался на систему образования в целом. Потом их общее осуждение перетекало на медицину, ЖКХ, искусство. Герасим стал думать, что критика за столом – это и есть тот самый «хороший тон». О чём бы ни заходила речь, неизменно получалось, что со всех сторон окружали малознающие или непорядочные люди. Не раз, выходя из-за семейного стола, Гера чувствовал необъяснимую тревогу, словно за порогом дома его поджидал полный опасности и обмана мир. Это состояние угнетало, заставляло «окукливаться» и постепенно превращало мальчика в крепость. А если по детской своей непосредственности он иногда ещё и раскрывался кому-нибудь чуть больше обычного, то, как правило, после сожалел и ждал одних лишь неприятностей.
 
 Герасиму «повезло» родиться вторым, к тому же поздним ребёнком; и всё, в чём родители не преуспели со старшим сыном, навёрстывалось младшим. Помимо школы он занимался на дополнительных курсах, поэтому даже по выходным ему приходилось просыпаться рано. Каждый раз за воскресным  столом Гера, ковыряя какой-нибудь кулинарный изыск, намеренно медлил, чтобы отдохнуть от уроков.
 
 В этом году он опять поменял школу. За семь учебных лет это была  третья по счёту. Но и в новой школе Герасиму не нравилось. Отчасти из-за классного руководителя. «Пушкин и рингтоны несовместимы» – говорила она, требуя выключать на своём уроке телефоны. За это Герасим  считал  классуху «динозаврой»,  а поголовно влюблённых в неё одноклассников – подхалимами. И только с соседом по парте Мишкой Шаповаловым (по прозвищу Шапка), у него завязалась добрая дружба. Шапка был прост, и его простота действовала на Герасима особым образом.

– Да брось ты трястись! – говорил Мишка Герасиму после каждой контрольной. – Исправишь, если что!
 В этих словах была такая исцеляющая логика, что у Герасима   получалось не тревожиться по поводу ошибок почти до самого вечера. Но дома кто-нибудь  обязательно спрашивал об оценках. Тогда противное беспокойство возвращалось, и Гера снова звонил Шаповалову пытаясь обрести утерянное равновесие.
 
– Слушай, зачем тебе ещё и курсы? – недоумевал Шапка, – ты и от школы скоро ку-ку-кнешься!
 Не находя  ответа, Герасим  ссылался на слова матери. Та утверждала, что дополнительная подготовка поможет впоследствии стать более успешным.  Такой аргумент Мишка  упрямо не принимал. И Мишкина независимость от успеха всегда вызывала у Герасима чувство, похожее на зависть. Ведь своё собственное будущее он  представлял как бесконечный марафон за право считаться лучше других. Откуда и когда появилась в нём эта потребность – стать преуспевающим – Герасим не знал. Но именно она  заставляла панически бояться неудач.
 
2
 Был уже конец марта – время, когда улицы повсеместно раскисли весенней слякотью. По утрам поднимался  туман, звонко стучала капель, а воздух наполнялся необыкновенным запахом пробуждающейся жизни.
 
 Шапкин день рожденья выпадал как раз на начало каникул. В назначенное воскресенье, ровно к обеду, Гера с подарком уже  стоял возле квартиры друга и с нетерпением давил на кнопку звонка. Дверь ему открыла женщина с улыбчивым взглядом. Этот взгляд показался Герасиму очень знакомым.
 
– Ты  Герасим? – спросила женщина, поздоровавшись. – Пожалуйста, проходи!
 
И тут Гера вспомнил новогодний гипермаркет, где в самый канун праздника его отец, недовольный длинной очередью в кассу, собрался написать жалобу. Герасим тогда стоял рядом и наблюдал, как взволнованная кассирша безуспешно пыталась сгладить конфликт.

– Пожалуйста, проходите! – говорила она, торопливо обслуживая покупателей.

– Набрали лентяев! – непримиримо ворчал отец. – Работать не хотят!

 Отцовское негодование в тот момент никак не вязалось  ни с развешенной вокруг мишурой, ни с прекрасным лицом кассирши. И Герасиму почему-то стало обидно, что кассирша(такая красивая) оказалась лентяйкой.  Теперь эта женщина в тесной прихожей помогала ему повесить куртку. Гера, опасаясь, что его узнают, а возможно, даже  прогонят, не поднимал своих глаз. Но кассирша была любезна.
 
– Миша побежал за фруктами и скоро вернётся. А я его мама, – сказала она. Потом, протягивая Герасиму несуразные чувяки, заботливо предложила:
– Надень вот... у нас холодный пол. – И, засмеявшись, добавила:
–  Моё произведение.

 "Произведение" было действительно забавным. С помощью спиц  шерстяные нитки сплелись в нечто похожее на большие пинетки. Гера смиренно влез в это вязаное тепло и, улыбнувшись себе в зеркале, незаметно оценил остальных. Все присутствующие так же были обуты в странные чувяки.  В этом творческом порыве проявлялась какая-то необыкновенная забота со стороны хозяйки. «И вовсе она не лентяйка» – решил Гера. А потом ещё подумал, что   человек, который навязал столько "гостевых тапочек", не может просто взять и выгнать гостя из дома. И перестал волноваться.

 Через минуту, загруженный апельсинами, явился счастливый Мишка.
 
– Герыч! – воскликнул он, натягивая свою пару вязаной обувки. – Пойдём скорее! «Взлётная» уже открылась!

 Шаповаловы жили на последнем этаже столичной высотки. Через их балкон можно было выйти на общую террасу, с которой пожарная лестница вела прямо на крышу. «Взлётной полосой» Мишка называл небольшой участок кровли, откуда разворачивался вид на город. Зимой крыша опечатывалась коммунальщиками, а вот весной, когда проводили профилактический ремонт, замок висел только для вида. По воскресеньям все «посвящённые» спокойно забирались наверх, не боясь нарваться на строителей.

 Герасим никогда ещё не поднимался так высоко. Глядя вниз, он видел людей, которые, как муравьи, торопливо бегали по своим тропкам. Сверху суета человеческого муравейника выглядела такой неважной, что Гера даже удивился серьёзности своих недавних переживаний из-за оценок. "Везёт же Шапке на такой высоте жить!" – подумал он. А Мишка, будто прочитав его мысли, сказал:

– Я на "взлётную" даже в голове прихожу.

– В голове это как? – не понял Герасим.

– Ну... просто представляю, что сижу на крыше. И всё.

3
 Праздничный стол накрыли в небольшой кухне. Места катастрофически не хватало, но теснота вносила определённое оживление. Если кому-нибудь требовалось выйти из-за стола, то вставали сразу все. От этого становилось очень весело.  Гера невольно вспоминал мамины воскресные приёмы. Почему-то здесь, у Мишки,  ему было намного уютнее. Тут не возникало того странного чувства духоты, которое всегда появлялось дома, в их просторной гостиной. Герасим  догадывался, что причина  разницы  этих ощущений кроется не в размерах помещения, а в людях.  И очень хотел понравиться всем. Особенно он хотел понравиться хозяйке, словно желал реабилитироваться за тот новогодний скандал.
 
– Герасим, а как тебе учиться в нашей школе? Учителя нравятся? – спросила Мишкина мама совсем неожиданно.
 Гера не успел даже толком подумать. Он просто был рад, что она обращается конкретно к нему, и появился повод продемонстрировать себя с лучшей стороны.
 
– Мне кажется, – быстро ответил он, – в наших школах хороших специалистов НЕТ!
 
 Он сделал характерное ударение на последнем слове и в ту же секунду понял, что произнесённая им фраза так же неестественна здесь, как жалоба накануне Нового года. Слова не вязались ни с простоватым Мишкой, ни с  его «взлётно-спасательной полосой», ни с этой женщиной со светлыми глазами. Она сейчас внимательно смотрела на Герасима, и тот снова испугался, что его узнают. Краснея, он зачем-то продолжил:

– У нас вообще сплошные проблемы в системе образования, – и начал было что-то про «динозавру», но его перебил Шапка:

– Герыч, ты чего?! У нас хорошая классная!

 Мишкина мать, потрепав Герасиму волосы, весело сказала:

– Эх ты... муха в кедах!

 Герасиму сразу стало легко от  её прикосновения. Мысленно он представил себя маленькой  мухой в огромных кедах и  тоже улыбнулся.
 
– Ну... а Рождество на даче у классухи! Забыл? – не унимался, тем временем,   Мишка. – Ты ещё увидишь, какие она устраивает походы летом! А зимний поход! Неужели забыл?!
 
 Герасим помнил. Ему было холодно тогда, и он устал. Его родители  за очередным воскресным обедом  ещё долго ругали эту школьную затею. Но Мишка декабрьские приключения  сейчас описывал совершенно иначе. Сияя от восторга, он совсем не вспоминал  о холоде или усталости, а рассказывал лишь о том, как бежали всем классом по ледяной лыжне, как искали по следам зайцев и как растирали побелевшие щёки друг другу.  Мишкины слова были пропитаны  каким-то щенячим счастьем, и Гера, слушая его, будто бы  очнулся. До него вдруг дошло, что поход зимой – это круто! Что такая возможность выпадает не всегда, не в каждой школе и не каждому ученику. Что у них действительно лучшая классуха.  И он уже искренне  удивлялся, отчего сам не думал так раньше. Не понимал Герасим и того, почему одни и те же события могут восприниматься так по-разному. За столом у Мишки говорили о тех же вещах, что и у Герасима в доме, но только с пометкой «хорошо».  Хороший снег.  Хороший доктор. Хороший дворник.  Словно плохого и не существовало вовсе. Мир этих людей очень отличался от мира Герасима. В их пространстве совсем не нужно было казаться лучше, потому что хорошим там было ВСЁ. Тогда как в мире, где существовал Гера, было наоборот. Возможно, отсюда и рождался его страх неудач.

 «Но ведь Плохое и Хорошее – это лишь две стороны одного целого, – подумал Герасим, возвращаясь домой. – И если всегда смотреть только на лучшую, а не на худшую из сторон, то весь мир для тебя тоже станет лучшим!»

 Он шёл счастливый в своём открытии, прижимая к груди кусок ещё тёплого пирога, который Мишкина мама вручила ему перед уходом.

– Вот, – улыбаясь, сказала она, – передай своим.
 
 Пирог приятно согревал за пазухой, и Герасиму было жаль отдавать его кому-то ещё. Закралась противная мысль, что родители не смогут оценить угощение. И где-то внутри проявилась обида: почему они не такие, как у Мишки? Гера свернул к ближайшей беседке, решив, что сам доест кусок пирога. Присев на холодную скамейку, он вытащил сверток. Пахнуло корицей, ванилью  и вернулась радость. «Нужно видеть хорошее! Нужно во всём видеть только хорошее!» – вспомнил он, мысленно поднимаясь на «взлётную». Внизу он «увидел» своих родителей (совсем-совсем крошечными), и любовь к ним, как лампочка, осветила часть его собственного пространства. Стало почему-то жаль и маму, и отца, и брата. Герасим  снова спрятал пирог под куртку и, чтобы тот совсем не остыл, быстро побежал домой. Он очень спешил. Он торопился, будто нёс уже не пирог, а «пятый элемент». Нёс его в свой мир, который сегодня обновился лишь для него, но в котором ещё томились его бедные родные.

 А весна вослед звенела и капала по крышам и подоконникам, обещая в будущем всем только хорошее.

2022г
Иллюстрация автора

корректура