Культурный шок

Так получилось, что мы с мужем любим походы в театр.
 Я однозначно, он несколько спокойней, но снисходит.
Чтобы я не искала другую компанию, а общалась с искусством у него на глазах.
Словом, любим оба.
Не новомодный с его экспериментами и провокациями театр, а тот классический, добротный, где Станиславский кричит халтурщикам:"Не верю!",  а Олег Ефремов любит разом всех актрис своей труппы и потому они выходят на сцену с горящими глазами и зажигают своей игрой весь зал.
Бывает очень приятно, когда муж заказывает билеты в хороший театр, на популярный проверенный отзывами спектакль.
Как правило, это он делает в качестве примирения после семейных ссор, но я не об этом.
На этот раз совместный поход в театр пришелся на рождество.
Мы, не спеша, шли под ручку от станции метро Пушкинская по расцвеченному огнями новогодних инсталляций центру Москвы.
С неба падал волшебный, разноцветный в свете реклам, снежок.

Мы держали путь в Музыкальный театр Станиславского и Немировича - Данченко.
Нас ожидала встреча с незабвенным "Евгением Онегиным".
Со школьной скамьи зная содержание Онегина и многие части глав наизусть, я не боялась увидеть что-то неожиданное.
Места были чудесные - центр во втором ряду партера.
Да еще и в буфет перед началом успели.
Согрелись после морозной улицы коньяком в круглобоких бокалах и в радужном настроении перекочевали в зал.
Кругом шелестела программками нарядная публика, ожидающая чудес на сцене.
Чудеса не замедлили явиться.

Занавес медленно поднялся, обнажив прекрасную мобильную декорацию со сложным освещением и колоннами интерьера поместья, которые легко опускались и подымались вверх, исчезая в сложноустроенном оборудовании театрального потолка.
Зазвучала волшебная музыка Чайковского и на глазах зрителей  развернулась пленительная картинка из летней жизни русского дворянства, где девушки - работницы рукодельничали в саду под собственное счастливое пение, а влюбленный Ленский привел в дом к своим соседям Лариным своего городского приятеля Онегина на горе всей семье и в первую очередь себе.

Когда на сцене впервые появился Онегин, мы с мужем в недоумении переглянулись.
Рядом с рослым и статным исполнителем партии Ленского стоял приземистый азиат с раскосыми глазами и не понять было - кто он? - бурят, монгол, китаец?
Очень трудно было абстрагироваться от необычного образа Онегина и представить себе, что барышня Татьяна Ларина, кстати, тоже, высокая и стройная, затянутая в прелестное платье с кринолином, сходу влюбилась в такого неказистого Онегина.
Пел он очень даже недурно, стоит отдать ему должное, но вот, стоя рядом с Татьяной, он так тянул вверх подбородок, чтобы казаться выше, что нельзя было не рассмеяться.
И всему залу было очевидно, что он ниже Татьяны, как ни пыжься казаться высоким.
Если б не этот казус, можно было бы наслаждаться происходящим на сцене, но у меня уже не получалось.

Когда Татьяна ночью писала ему свое знаменитое письмо, я все прикидывала, как может такая роскошная девица изливать душу такому невзрачному индивиду и этот парадокс мешал мне раствориться в удовольствии от происходящего.
Между тем, на сцене менялись декорации.

На месте девичьей светелки возникла метельная заснеженная, почти, как за стенами театра, Москва.
Сценографы сотворили чудо - на сцене появилась карета, шныряли дети, пытаясь слепить снеговика, бегал "дворовый мальчик в салазки Жучку посадив"...
Татьяна металась в любовном бреду...
Беспечная, как пташка, Ольга сладко мучила Ленского.

Вот мы досмотрели оперу до сцены, где на великолепном, залитом огнями балу, произошла ссора двух друзей.
Декорации мобильно менялись при открытом занавесе.
Вот брошена дуэльная перчатка.
Свет бальных люстр мгновенно гаснет и вальсирующие пары в танце вихрем уносятся со сцены.
И только фигура несчастного влюбленного остается на сцене, когда колонны беззвучно подымаются вверх, а вниз, на сцену, начинает медленно падать снег.

И Ленский под падающим на его голову и плечи снегом поет свою прощальную арию.
И это безумно щемяще и трогательно.

Появляется Онегин.
Тщедушный, узкоглазый.
Они стоят друг против друга - гренадерской стати и роста актер, поющий партию Ленского и низкорослый азиат, приглашенная звезда - Онегин.

И эта контрастная кариктурность снова мешает мне воспринять величие трагизма. Я уже смотрю на зрелище подозрительно.

Раздается роковой выстрел. Ленский убит.
Он падает на сцену, как подкошенный.
С высоты своего двухметрового роста.
 На виду у всего зала.
В этом нет никакой сценической хитрости и, наверно многие, как и я, ахают и восторгаются физической формой актера, что плашмя рухнул от выстрела, как подрубленное дерево.
Хотелось аплодировать немедленно именно этому изумительному мастерскому падению, его реальности, его красоте!
Зал сопереживает, соболезнует этой трагической гибели.

Появляется  массовка - десяток калиброванных одного размера молодцов, растягивается в шеренгу у задника  и строем, как солдаты на военном параде, из глубины сцены медленно движутся в сторону зрителей.

Они укутаны в  мантии, на плечах деревянные кресты на длинных рукоятках и под музыку полное ощущение, что это крестный ход и поминальный реквием.

Меняется свет. С потолка продолжает сыпаться снег.
Его так много, что он покрывает сцену, словно ковром.

Тело Ленского все еще лежит на сцене.
Ощущение, что это означает полное забвение человека, его чувств, его присутствия на земле.

Крестный ход дошел до самого края и ходоки останавливаются, словно у края пропасти.
С помощью света зрителю были видны лишь силуэты без подробностей.

А сзади уже появилась иная массовка.
Вот ее видно прекрасно - весь свет был направлен на нее.
Барышни, играющие в снежки, молодые люди, катающие девушек в санках, озорные, резвящиеся под падающими хлопьями волшебного снега дети.

Неподвижно стоящие фигуры в плащах и веселящаяся молодежь составляют разительный контраст.
Тем более, крестный ход - в черном, а веселая толпа, молодые люди - в белом.

Аллегория изменчивости жизни и постоянного незримого присутствия смерти.
И на границе их соприкосновения недвижная фигура мертвого Ленского, присыпанная снегом.

На сцене явно подчеркивалась бренность бытия и забывчивость людская.
Тело все еще на сцене, его никто не замечает, оно никому не нужно.

Далее зрители видят, как стоящие у края сцены  аллегорические фигуры поворачиваются спиной к залу и снимают с плеч свои крестовины, опуская их на пол.
Не знаю, как прочие, я с ужасом начинаю догадываться, что сейчас будет происходить.

Движения стоявших перед зрителями превращают деревянные конструкции в швабры, чистящие снег.
Думаю, каждый, кто рос в Советском Союзе прекрасно помнит, как зимой, в слякотную пору, уборщицы в метро везли по полу деревянные, широченные, т-образные швабры, сгребая ими грязь под ногами пассажиров.
Мы переглядываемся с мужем и вновь, как зомби, уставляемся на сцену.

Кресты, снятые с плеч действительно в руках статистов стали уборочным инвентарем  и сгребают нападавший на сцену снег.
Неумолимо приближаясь к распластанному телу Ленского.
Я кидаю на мужа обалделый взгляд, в ответ он сжимает мне руку, мол, сам обалдел.

Но и это еще не все потрясения!
Когда "швабры" совсем близко от убитого на дуэли героя, он начинает перекатываться по сцене в глубину, вроде как, выметаемый хозяйственным инвентарем вместе с уличным сором.
Этакой скалкой катится, а  швабры мерно двигаются, словно косы у косцов, вперед-назад, вперед - назад.

Мы с мужем снова отвлекаемся от зрелища и смотрим друг на друга: "Что с нами не так? Может, виноват коньяк из буфета? Может, это он так исказил происходящее на сцене? Может, мы оба разом тронулись умом?"
Оглядываемся. Я - влево, он - вправо. Каждый на своих соседей.
Вроде, всем все нормально, все глядят себе, никто не ужасается.
Теперь, глядя, как резво катится по сцене мертвый Ленский, я думаю, как он исчезнет со сцены?
Наверно, его закроет какая-то декорация, скажем, появившаяся из-за боковых кулис карета.
Или ему придется встать и он пойдет своими ногами?
Это ведь проще, чем катиться, лежа.

И снова я ошиблась. Его тело так и укатили за кулисы "швабрами". Как в керлинге.

До окончания оперы я сидела слегка контуженная увиденным.
Да и муж был порядком огорошен.

 Я уже не стала удивляться, когда на балу повзрослевший Онегин встречает замужнюю Татьяну и ее муж генерал Гремин, поворачиваясь к публике спиной, показывает длинные волосы, собранные в хвост.
То, что пожилой генерал больше напоминает патлатого рок-певца, это такая ерунда по сравнению с мертвым телом, что колбасой выкатывается за кулисы!

Когда в финале певшие для публики артисты  вышли на поклон, мы по инерции хлопали с остальными зрителями.
В молчании мы покинули зал, спустились в фойе и оделись.

Помогая мне влезать в шубу, муж спросил : "Сразу в метро или пройдемся?"
"Пошли!" - кивнула я.

Народ, толпясь в дверях на выходе, оживленно делился впечатлениями от увиденного.

Мы же оба продолжали пребывать в культурном шоке и молчали.
Муж, едва дотерпев до выхода на улицу, закурил.
Уверена, что пройтись он хотел лишь для того, чтобы от души затянуться сигаретой.
Он затянулся так глубоко, что закашлялся.

Я терпеливо стояла рядом, спрятав нос в воротник.
"Ничего себе, сходил за хлебушком!" - пробормотал муж и мы разом захохотали.

Отсмеявшись, муж смачно сплюнул  себе под ноги и сказал: "Лучше б футбол смотреть остался дома..."

Я не стала продолжать эту тему, просто шла рядом, держа мужа под руку и думая, что в данном случае, он абсолютно прав.