покушение веры засулич

Покушение Веры Засулич
Покушение Веры Засулич
Пётр Кошель
Из книги "История российского терроризма"

Пётр Кошель
История российского терроризма
Москва
Голос
1995
Тираж 10 000
ISBN 5-7117-0111-8

* * *

Январским утром 1878 г. Вера Засулич вошла в приемную петербургского градоначальника Трепова. Там уже дожидалось несколько посетителей.
— Градоначальник принимает?
— Принимает, сейчас выйдет.
Кто-то, словно нарочно для нее, уточнил:
— Сам принимает?
Ответ был утвердительным.
Адъютант повел посетителей в другую комнату.
Появился Трепов. Когда он подошел к Засулич, она подала ему прошение от имени выдуманной Козловой выдать свидетельство о поведении. Просмотрев бумагу, Трепов кивнул и обратился к следующему посетителю. И тут раздался выстрел. Это стреляла Засулич. Под тальмой у нее был револьвер. Трепов упал, раненный в бок.
Так Вера Засулич стала первой русской террористкой.

Революционное движение XIX в. дало русской истории Софью Перовскую, Софью Лешерн фон Герцфельд, Татьяну Лебедеву, Гесю Гельфман, Веру Фигнер, Екатерину Брешковскую.
Веру Засулич здесь, конечно, можно поставить первой.

В движении 1870-х годов обычно находят два периода: популярность народнических идей и постепенный переход к террору.
Участники народнических кружков идеализировали русскую общину, ее уклад и порядки, подчеркивали своеобразие исторического развития России. Они не стремились к политической борьбе. Капиталистический характер реформы 1861  г. , ее половинчатость и несоответствие крестьянским проблемам породили у кружковцев представление о революционном настроении крестьян. Под влиянием очень модных среди молодежи идей Лаврова и Бакунина группы разночинцев хлынули со всех сторон в деревню — пропагандировать социалистические взгляды. В основном это случалось в 1874 г.  Но крестьянство уже успокоилось и занималось своими делами. Власти легко переловили социалистов — крестьяне их выдавали пачками. В 37 губерниях российской империи их было задержано более 1500 человек.

Народники решили действовать организованнее. В 1876 г.  возникло общество «Земля и воля», собравшее ряд кружков. Родилась мысль об организации длительных «поселений» среди народа. Разговоры с крестьянами на почве повседневных дел могли оказаться более результативными, чем летучая пропаганда.

В декабре землевольцы организовали в Петербурге у Казанского собора демонстрацию. Собралась небольшая кучка учащихся и интеллигенции. Предполагалось большое количество рабочих, но они не пришли. Всего демонстрантов оказалось человек 150. Собравшиеся подняли красное знамя, Георгий Плеханов произнес речь. Но тут появилась полиция, оттеснила демонстрантов от публики и повела их в участок. Плеханов ареста избежал, но вообще арестовали многих. Среди них — студента ветеринарного института Емельянова, известного в кружках под кличкой Боголюбов. Вместе с другими арестованными его судили, приговорив к лишению прав и 15-летней каторге.

В дом предварительного заключения приехал градоначальник Трепов. В это время Боголюбов с другими заключенными гулял во дворе. Это было запрещено тюремным положением. Трепов сделал замечание смотрителю; Боголюбов, хотя его не спрашивали, влез в разговор. Трепова это разозлило. К тому же заключенный не снял шапки. Градоначальник смахнул шапку с его головы и в бешенстве приказал дать Боголюбову 25 розог.

Слухи об этом случае быстро разошлись среди социалистов; говорили, что необходимо наказать Трепова, что такое нельзя оставить без последствий.
Время шло, но Трепов был здоров и невредим.

Засулич взяла на себя роль судьи. В этот же день ее подруга Коленкина собиралась покончить с обер-прокурором Желиховским, но не была принята им.

Вера Засулич — дочь отставного капитана, по матери — потомок одного из последних представителей прежнего дворянства. Ее дед долгое время был предводителем уездного дворянства в Гжатске. Вера — младшая из трех сестер. Брат, избрав военную службу, всякие отношения с сестрами порвал. Их жизнь казалась ему ненормальной. Так оно в общем-то и было. Старшая сестра, нигилистка, выйдя замуж за нечаевца Никифорова, ставшего позже эсером, естественно, разделяла его взгляды. Другая сестра была замужем за Успенским — тем самым, что будучи библиотекарем в Москве, помогал Нечаеву в убийстве студента Иванова. Он был осужден на 15 лет каторги. Его на Каре потом задушили свои же товарищи как провокатора. Жена, помогавшая мужу в революционных делах, тоже побывала в ссылке. Она пережила и революцию, и гражданскую войну, умерев в 1924 г.
Конечно, Вера была в курсе дел своих сестер.
Из Гжатского уезда ее привезли в Москву и определили в частный пансион, где готовили преимущественно гувернанток. Но эта работа ей не нравилась, и Засулич после пансиона поступила на должность писца к мировому судье в Серпухов, где пробыла более года. Потом она вместе с матерью переехала в Петербург, там поступила в переплетную мастерскую, основанную — как это тогда часто практиковалось — на артельных началах. Одновременно Засулич учительствовала в одной из бесплатных воскресных школ для народа. Их в столице было множество.
«Я мечтала,— писала она,— о подвигах, о борьбе «в стане погибающих за великое дело любви». Я жадно ловила все подобные слова в стихах, в песнях: «скорей дадим друг другу руки и будем мы питать до гроба вражду к бичам земли родной». Жадно читала Некрасова. Откуда-то мне попалась «Исповедь Наливайки» Рылеева и стала одной из главных моих святынь: «известно мне: погибель ждет того, кто...» и т. д. «Есть времена, есть целые века, когда ничто не может быть прекрасней желания тернового венка». Он-то и влек к «стану погибающих». Несомненно, эта любовь была сходна с той, которая явилась у меня к Христу, когда я в первый раз прочла Евангелие. Я не изменила ему; Он самый лучший. Он и они достаточно хороши, чтобы заслужить терновый венец, и я найду их и постараюсь на что-нибудь пригодиться в их борьбе. Не сочувствие к страданиям народа толкало меня в стан «погибающих». Никаких ужасов крепостного права я не видела, а к бедным я сперва поневоле относилась с горькой обидой, потом чуть ли не с гордостью сама себя причисляла, а что пока, как богатая, это я своей бедой, а не привилегией считала».

Вера Засулич, попав в круг ее сестер, знакомится с самым решительным из встречавшихся там людей — Нечаевым. Малообразованный, но обладавший сильной волей, молодой человек задумал совершить в России социальную революцию. Уж если он Бакунина сумел обвести вокруг пальца, то навешать лапши на уши девушке было проще простого. Сохранились малоизвестные воспоминания Засулич о ее встрече с Нечаевым:
«Не помню, с чего началось дело. Мои воспоминания уже застают студентов разделенными на два лагеря: умеренных и радикалов, нечаевцев. Умеренные были в большинстве. Но и те, и другие, вместе взятые, составляли маленькое меньшинство среди студенчества. Это была группа инициаторов, человек в триста, подобравшаяся из студентов первого и второго курсов всех тогдашних высших учебных заведений Петербурга: университета, медицинской академии, технологического и земледельческой академии».

Однажды Вера осталась ночевать у хорошей знакомой Нечаева. Он зашел к ней в комнату и стал рассказывать о своих намерениях поднять массы на революцию.
«Мне так тяжело, так тоскливо было говорить свои «невероятно», «не знаю»... я видела, он очень серьезен, это не болтовня о революции, он будет делать и может делать — ведь верховодит же он над студентами... Служить революции — величайшее счастье, о котором я только смею мечтать, а ведь он говорит, чтобы меня завербовать, иначе и не подумал бы... И что я знаю о народе: бяколовских дворовых или своих брошюровщиц, а он сам из рабочих… Быстро мелькали в голове взволнованные мысли...
— Я вас полюбил...
Это было более чем неожиданно. Как быть? Кроме изумления и затруднения, как ответить, чтобы не обидеть, я ровно ничего не чувствовала и прошлась по комнате.
— Я очень дорожу вашим хорошим отношением, но я вас не люблю,— ответила наконец.
— Насчет хорошего отношения, это позолотить пилюлю, что ли?
Я не ответила. Он поклонился и вышел.
Утром за самоваром мы встретились с Нечаевым как ни в чем не бывало.
Каким-то инстинктом я его словам тогда не поверила. Позднее убедилась, что инстинкт подсказал мне правду. Нежные отношения, в которых не обошлось без признаний в любви, были у него и в это время, и скоро после, за границей и в Москве. Невероятно, чтобы при этом огромном деле, которое он предпринял, полагаясь на одного себя, в его душе оставалось место для нескольких «любвей» или ловеласничанья. Вероятнее, что в некоторых случаях он признавался в любви, когда считал это нужным для дела. По заповеди «Катехизиса», революционер — человек обреченный: для него нет ни любви, ни дружбы, никаких радостей, кроме единой революционной страсти. Для революционера не должно быть никакой нравственности, кроме пользы дела... В том же документе «содействию женщин» придается огромное значение.
Меня он, вероятно, еще раньше задумал взять с собой за границу для помощи в различных делах. Ведь он случайно считал меня гораздо бойчее, развязнее, чем я была. Могла я ему пригодиться и знанием языков...
На другое утро, еще не совсем рассвело, когда, проснувшись, я увидела перед собой Нечаева со свертком в руке:
— Спрячьте это...
Ничего не объяснив и не прибавив, он тотчас ушел. Это в последний раз, что я его видела в полутьме зимнего утра. В небольшом свертке были какие-то бумаги, крепко увязанные. Томилова завернула в платок и уложила в мешок из шнурков — с таким в баню ходят. Она заметила, что, если бы он попался, это могло бы погубить несколько сот человек. Я взяла мешок с собой, ни на минуту не теряя из виду.
Вечером, отправляясь домой, я вдруг сообразила, что глупо было не сбегать отнести его днем. Особенное опасение внушали мне пустынные мостки через Неву, ведшие к домику Петра Великого, близ которого была наша квартира: пьяные преградят дорогу, не то еще что-нибудь случится. И действительно, еще издали меня испугал на половине мостков быстро шедший навстречу мужчина. Поравнявшись со мною, он схватил меня за отворот шубки и потащил за собой. В другое время я бы крикнула, и это тотчас же помогло бы, так как на конце мостков стоял городовой. Но нельзя же кричать с такой ношей. Я принялась молча колотить изо всей силы своего врага. Наполовину пустой мешок с твердым свертком действовал как кистень. Выругавшись, напавший меня выпустил, и я побежала дальше. Я была довольна. Дело в том, что меня легко испугать, а между тем я страстно желала быть храброй. До приезда в Петербург моя храбрость почти не подвергалась никаким испытаниям».

Нечаев, уехав за границу, слал письма своим единомышленникам на адрес Засулич. Как сильно замешанной в нечаевской истории, ей пришлось поплатиться. Ее сначала привлекли к дознанию как обвиняемую.

Почти два года она провела в Петропавловке. Но потом за недостаточностью улик выпустили и в административном порядке выслали в Новгородскую губернию. Здесь нельзя не сказать о гуманном направлении суда, благодаря этой гуманности она оправдана и за покушение на Трепова.

Чем зарабатывать на жизнь, не нашлось, и Засулич по ее просьбе дозволяют переехать в Тверь, где она поселилась у старшей сестры. В мае она получает разрешение перебраться в Харьков и поступить там на акушерские курсы. Их Засулич окончила в 1875 г.  Тогда же она становится членом киевского кружка, куда входили Стефанович, Бохановский, Дейч и др. Они селились небольшими группками по деревням, ведя пропаганду среди крестьян. Сначала Вера Засулич жила в деревне с милым названием Цибулевка, Напарником у нее был М. Фроленко. Потом перебралась в городок Крылов, где находилась М. Коленкина; они очень сдружились.

Примерно в это время появился роман И. С. Тургенева «Новь» — по поводу «хождения в народ». В романе Тургенев «решил высказать точно, определенно и по возможности убедительно следующий свой взгляд: «Хождение в народ» есть ни больше ни меньше как трагикомический фарс; стремление к героической преобразовательной роли есть не что иное, как преступление перед духом и потребностями времени». Великий романист нарисовал революционеров самыми черными красками. Отзвук либеральной критики на роман Тургенев предвидел. «Нет никакого сомнения,— писал он Я. Полонскому,— что если за «Отцов и детей» меня били палками, за «Новь» будут лупить бревнами».

Суда над Засулич ожидали все газеты. В зале можно было увидеть многих журналистов, сочинителей. Достоевский, склонясь к соседу, сказал, что наказание этой девушке неуместно, излишне. Следовало бы выразить — иди, ты свободна, но не делай этого в другой раз... «Нет у нас, кажется, такой юридической формулы,— добавил писатель,— а чего доброго, ее теперь возведут в героини».
Будущий классик оказался прав.

Находился в зале и профессор Склифосовский, именем которого названа известная московская больница. Он был экспертом по ранению.

Прокурор выступал очень просто. Ведь очевидно, что нельзя каждому присваивать себе право быть судьей и расправляться по собственному усмотрению со всяким, кто тебе не понравится. Засулич, не дождавшись следствия по поводу случая с Боголюбовым, сама стала судить и сама привела приговор в исполнение. Что же это за такие люди, полагающие при посредстве безнравственных средств достигнуть нравственных целей? Они не понимают, что все в жизни общества взаимосвязано, что нет ни одного факта или явления, которые бы не оказывали влияния на другие вещи. Цель никак не может смягчать вредное значение дурных средств, употребленных для осуществления этой благой, по их мнению, цели. Ведь дурные средства оказывают влияние на сам характер цели. Обвиняя Засулич, говорил прокурор, он защищает жизнь человека.
з
я не автор