Отцы-учителя

               

   Если охота мешает работе – брось работу! Наверное, все вы, господа охотники, слышали эту поговорку, для большинства это шутка, но есть и такие, кому охота пуще неволи, этим действительно приходилось выбирать. Таких заядлых я знал несколько человек, как среди своих одногодков, так и среди наших отцов.

   Устраивались по-разному: пожарниками, охранниками, дежурными слесарями с графиком сутки-трое, кто-то копил отгулы к сезону, кто-то отпрашивался у начальства.

   Лет в двадцать пять я понял, что охота моя основная любовь и страсть, пришлось и мне выбирать. И опять вспоминается поговорка: когда ученик готов, приходит и учитель.

   К тому времени мой верный товарищ Виктор Залескин женился и его тесть, Василий Иванович Хитров, оказался заядлым охотником. У него была своя компания, охотились они у Великого озера - недалеко от наших мест - и скоро мы получили приглашение приехать к ним на открытие утиной охоты.

   К новым местам добирались на мотоцикле по старой узкоколейке. Что поразило меня в дороге? Просторы! Болота, карьеры, канавы, озера, тростники, березовые мелколесья и сосновые гривки – придет время и уже вся она откроется передо мной, моя драгоценная Мещёра! Ягоды, грибы, рыба, звери и птицы. И лучшие мои годы, за которые сотни раз благодарил я Создателя этого мира.

   В новой компании, кроме Василия Ивановича, оказалось еще четверо охотников: его лучший друг Юрий Васильевич Александров, затем самый старший из них, Карен Казарян, в те годы уже на пенсии, потом Вася Чуваш, самый молодой, всего лет на десять постарше нас, и Володька-немец, веселый мужик лет сорока пяти.

   Вечерние посиделки у костра в тот вечер были недолгими, хотя Юрий Васильевич не скупился и щедрой рукой угощал нас собственной настойкой на калгане.
 
   Встали в темноте, выпили по кружке чая и разошлись. Василий Иванович и Вася Чуваш взяли с собой и нас с Виктором. Шли не более получаса, наконец, в сумраке открылись какие-то карты и засвистели первые утки в мутном небе. Виктор остался с тестем, а мы с Васей ушли дальше и через сотню метров тоже встали.

   Передо мной в легком тумане лежала карта – прямоугольник чистой воды, шириной метров пятьдесят, тростник, рогоз, ивняк и мелкие березки на бровке, осока и кувшинки в воде. Начинало светать, вокруг раздавались выстрелы, вот и мой Вася отстрелялся и зашлепал по карте, отыскивая добычу. Вот и на меня налетела пара. Охота началась.

   Я отыскал на бровке местечко повыше, обломал лишние кусты и огляделся – передо мной лежала тростниковая равнина с плесами и мелководьями, разделенная канавами и бровками. Вдалеке виднелась лесополоса, очевидно, узкоколейка, где-то там лагерь Василия Ивановича, а за ним Великое озеро, окруженное карьерами.

   Стрельба со всех сторон. Вот над тростниковым морем показывается утка, вначале идет высоко, потом, облюбовав какое-нибудь мелководье, начинает снижаться... Хлоп! И крякушка падает в тростники. Одобрительные голоса – и опять ожидание и тишина. Утки чаще всего идут от Великого озера, однако, не все они достигают нашей карты: справа от нас стреляют три охотника и впереди двое.

    Поднимается солнышко, уходит утренний туман и лёт почти прекращается.
Начинаем скучать и Вася предлагает мне прогуляться, топтануть несколько местечек. Оглядываю тростниковую равнину – и уходить не хочется. Вася мне объясняет, где узкоколейка, где развилка и тропка в лагерь: если что, жди у развилки, я тебя найду...

   Я остаюсь, пусть топчут, авось и на меня налетит какая. Постоять и полюбоваться простором... К тому же, четыре сбитых кряквы на кусте... я и так доволен.

   Вася ушел, а следом ушли и три охотника справа: прилетевшая кряква сделала над их местом полукруг и уселась. Но два охотника, стрелявшие впереди, не ушли – пришедшая от озера стайка, потеряв после двух дуплетов три утки, взмыла вверх и ушла в сторону. Минут через десять опять пришла парочка, опять от озера – дуплет и обе кряквы упали в тростник. Следующая стайка – дуплет – и опять две крякушки падают... Ёлки-палки, так они ко мне и не пропустят ни одной! Да бьют-то как высоко, жадничают, заразы! Пойду, думаю, встану впереди, перекрою им кислород. А что? А они мне?

   С такими нехорошими мыслями вылезаю и пробираюсь краем карт. Вдруг слышу голос: «Этих пропускаем, высоко!..» Ба, Василий Иваныч! Прихожу к ним, рассказываю всё, что о них думаю, а в это время налетает стайка, выводок шесть штук. Идут точно в штык, но, как мне кажется, высоко, метров сорок, сорок пять... Мы с Виктором и ружья не поднимаем, а Василий Иванович «тук! тук!» - и две утки вываливаются, одна перед ним, вторая чуть сзади. Я помалкиваю, приглядываюсь, а Виктор косится на меня и улыбается. Опять  налетает стайка, опять в штык и на той же высоте, дуплет, и опять выпадает пара, одна перед ним, одна позади... И я понимаю, что передо мной первоклассный стрелок.

   Признаемся с Виктором, что мы таких штыковых да еще на такой высоте, нет, не умеем. Василий Иванович улыбается:

   - Заряжайте по двести патронов, приезжайте учиться...

   Так начинается наше многолетнее знакомство. Не только стрельбе учился я у этих охотников, но и многому другому, что потом так пригодилось мне в моей охотничьей жизни.

   Добирались мы к Великому озеру по-разному. В те годы, то есть в конце восьмидесятых, в Шатуре еще шли торфоразработки и по многим узкоколейкам ходили поезда. Грузовые вагоны с торфом, цистерны с водой и пассажирские вагончики для рабочих – до сих пор я хорошо помню, как уезжали мы со станции в угодья. Вагончики битком – ягодники, грибники, рыбаки, охотники, мужики и бабы, разговоры и смех. В маленьких вагончиках по маленьким рельсам – в охотничью сказку.

   Года через два мы с Виктором стали ездить туда со своей компанией и вставали уже отдельно, но после открытия я опять приезжал к ним, охотился и жил вместе.

   Они рассказывали об охоте и жизни, а я не ленился спрашивать. И первый вопрос, который в те годы меня волновал: охота мешает работе... И Василий Иванович, и Юрий Васильевич отвечали одинаково: брось работу! Василий Иванович работал слесарем в домоуправлении, но каждую пятницу к четырем часам он уже был на станции, у поезда, идущего после обеда на торфяники. Как?

   - Я, когда устраивался, поставил условие: четыре месяца в сезон по пятницам я не работаю. В другие дни – сколько хотите! Начальник было поморщился, но когда я ему в августе подсчитал свои сверхурочные, выходные и всякие авралы, задарил банку черники и ведро грибочков, он замолчал. Слесарем надо быть, - закончил Василий Иваныч, - когда ты мастер на все руки и не пьешь на работе, всегда договориться можно...

  У Юрия Владимировича Александрова этот вопрос вообще не стоял: окончив в свое время Плехановский, он стал директором промтоварной базы – сам себе начальник. К станции узкоколейки они с Василием Иванычем приезжали на «волге».

   Третий наш заядлый, Вася Чуваш, тоже работал слесарем, но мастерства и свободы Василия Иваныча не имел, поэтому приезжал в пятницу на последней электричке, дальше - на велосипеде, а в воскресенье уезжал вместе со всеми.

   Карен и Володька не были такими заядлыми, как мы, приезжали не часто и работу бросать им не требовалось.

   В березовой роще на метровой подушке торфа рядом с глубокой магистральной канавой был оборудован охотничий лагерь. Стол, над ним навес под рубероидом, костровище – широкая, выгоревшая в торфе до песка яма, а чуть в стороне – добротный шалаш. После первой же ночевки в нем я вполне оценил эту конструкцию. Оказывается, каждый год Василий Иванович приезжает в Шатуру собирать чернику и заодно косит траву вокруг лагеря – старенькая коса спрятана здесь же. В августе они строят шалаш – рубят небольшие березки, втыкают в землю, связывают вершины и покрывают пленкой. Затем опять небольшие ветки и толстый слой сена, сверху еще одна пленка. Внутри ветки и перина из свежего сена, а дверь из плащ-палатки – спим в рубашках, пять человек свободно. Старые телогрейки и штаны оставляли прямо в шалаше, топор, пилу и лопату прятали в кустах, посуду опускали в воду. В тайничке под старым пеньком хранили патроны – запас на всю осень.

    Еще один вопрос, который меня смущал – деньги. Рыбка да зайчики – раскрыты сарайчики... Однако и эту проблему они решали без труда, хотя и по-разному. Василий Иванович очень любил лес и болото – на кочке родился, от лягушки, -  посмеивался Юрий Васильевич, - и городская жизнь его не увлекала. Ягоды, грибы, рыбалка и охота – всё, что дарила нам природа, он не пропускал. Начинается черника и малина – Василий Иванович в лесу, с ночевкой, искусанный комарами, но с ягодой. Семья обеспечена, а лишнее продается на рынке. Идут грибы – опять то же самое. Торговать он умел, бывало, продавал даже битых уток, если не было времени варить тушенку. Вот созревает брусника - ведро он набирает за час, то есть про деньги на патроны, на продукты и дорогу говорить не нужно. Но и это не всё – за брусникой шла клюква, которая хранилась долго и продавалась уже не спеша. Однако, как потом оказалось, и это был не основной доход.

   У Юрия Васильевича проблем с деньгами вообще не возникало - директор базы... И только Вася Чуваш, имея жену и двух дочек и не имея такого мастерства и свободы, как Хитров, временами испытывал нужду. Но этому чукче, как выразился Юрий Васильевич, досталась любящая жена, бережливая и спокойная, и наш Вася тоже проводил на охоте все свои выходные и отпуск.

   Насколько мне теперь помнится, все они жили в подмосковных Люберцах, там же состояли в охотобществе, а сдружились уже здесь, в Шатуре, среди озер и болот.
 
   В октябре утиный пролет, и я надеялся, что они, взяв отпуска на октябрь, вплотную займутся утками. Однако, нет! И я узнаю еще одну новость: и Хитров, и Александров, оказывается, еще и звероловы-капканщики. Бывало, что Хитров и в одиночку выполнял план охотобщества по сдаче пушнины (тогда в обществе были и такие планы).

   - Как это, Юрий Васильич?

   - Дак он же Хитрый! Он одних кротов на пятьдесят рублей сдает! Все луга объехали, все пастбища обшарил, замучил: поедем туда, поедем сюда, здесь не будем ловить, пусть разведутся... перепромысла боится, выращивает их! Шкурки сдаем. Пара штук – рубль. А как машину ремонтировать, Вася занят. Одно слово - Хитрый!

   Юрий Васильич хотя и бурчал, но я видел, что друг без дружки они явно скучают. Они любили ходить вдвоем, но выяснилось, что и здесь не все просто.  В сентябре, когда они показывали мне утиные местечки, когда я любовался осенними просторами и глазел по сторонам, мои отцы-учителя глядели под ноги... Там оставил след на грязи енот, там ондатра мастерила хатку или бобер пилил березку, там лисичка отметилась на песчаной тропе – всё ими замечалось. Пройдя километров двадцать по карьерам, я еле волочил ноги, а они разводили костер, выпивали по стопочке и делились наблюдениями: бобер-де и прошлый год там жил, одного возьмем, ондатры маловато, зато норка наследила, а прошлый год не было, еноты ходят неплохо и надо еще проверить на второй базе, и на четвертой тоже, там и утиный пролет встретим...

   Места свои они знали наизусть и количество зверей и уток определяли без труда. Придет время, и я буду хорошо знать свои места и без труда определять урожай уток. А звери меня не интересовали, хотя читать следы учили и меня.

   Мех тогда был в цене, охотничий пресс в Мещёре не ослабевал и добыть лису, норку или енота было не просто, однако, кроме своих капканов, Василий Иванович за осень умудрялся добыть одну-две лисы из ружья. И вот, сидя вечером у костра, я познаю охотничью науку.

   - Ты в угодьях ходи тихонько, не греми сапогами как конь, а тихонько. Перед полянкой, перед дорогой остановись, приглядись, нет ли какого зверя? Лось там или кабан, эти ладно, а вот лиса в траве, или енот, или норка у водички, гляди... Не качнется ли травинка где или кустик... Ружье наготове держи, в стволах четверка или двойка...
 
   Лисицу Василий Иванович умел и подманить, пискнув мышкой. У него был маночек, и мы с Виктором тоже в него пищали, но поскольку увлекались только охотой по перу, нам эта наука не пригодилась.

   Научили они меня и петли ставить – на косулю и кабана, на тропе и в местах кормежки. И это оказалось так просто, что я только диву давался, почему наши браконьеры не переловят всех.

   - И ты не болтай никому, - сказал мне на это Юрий Васильевич, - мало ли жадюг...

   Объясняли они мне и охоту на зайца-беляка. Русака успешно тропят многие, а беляка тропить тяжко – ложится он в таких зарослях, что даже перевидеть его в мелятнике и то проблема. А Василий Иванович и Вася Чуваш добывали их в одиночку! Секрет был, на первый взгляд, не сложен: во-первых, хорошо знать угодья, в заросли не лезть, а искать в редколесье или сосняке, во-вторых, понимать, где любит ложиться беляк: кучки хвороста, упавшие деревья, отдельные кочки и кусты – этого пропускать нельзя. В третьих, погода: пороша, оттепель, небольшой снежок и ветерок, вот наилучшие условия для тропления.

   Мы с Виктором пробовали – сложно! Зайцев поднимали и видели, а стрелять не удавалось. Поменяли тактику: один тропил по следу, а другой ждал на лежке. Василий Иванович одобрил. Стали добывать и мы. Впрочем, и эта наука нам не пригодилась – в нашей компании было четыре гончатника, а охота с гончими, это... Это другая песня.
 
   Василий Иванович собак не держал – собака требует заботы и семьи, то есть жены-собачницы, и без ее помощи не обойтись. У Юрия Васильевича одно время была собака, курцхаар Лада, но тут выскочила другая проблема: жена и дети так ее закормили, что пришлось Ладу переименовать в Бочку. Уток с воды она кое-как подавала и на этом ее помощь заканчивалась.

   Вася Чуваш, третий наш заядлый, тоже завел собачку – ягдтерьера. Кличку придумал благородную – Лэди. Не просто Леди, а Лэди. Мечта проста – обойти Василия Ивановича  в добыче. Лисьи норы он знал – пускаем ягда в нору и спокойно добываем меха. Едва только Лэди подросла, Вася повез ее на притравочную станцию.

  Егерь на станции, очевидно, был сродни нашему Васе, то есть такой же простак. С утра он притравливал двух собак по лисе и лисе нужно было дать отдохнуть, поэтому звероловы решили пустить юную собачку к барсуку. Барсук, если кто разбирается, не чета лисе, и встретил он собаку по взрослому. Да еще и наши притравщики не сразу сообразили, что там в искусственной норе происходит...

   В общем, теперь при виде любой собаки наша Лэди тут же улетала в лагерь и забивалась в шалаш. И только уговоры и осторожное знакомство с другой собакой понемногу успокаивали нашего ягдтерьера.

   Юрий Васильич предлагал пристрелить ее, но Вася, оказывается, полюбил свою Лэди до самозабвения и готов был возиться с нею часами. Лэди отвечала тем же и в скором времени начала подавать ему уток не хуже спаниеля. О лисах, правда, пришлось забыть.
 
   Честно сказать, Васю Чуваша мне иногда было почему-то жалко, не то, чтобы он был как-то особенно несчастен, нет, но уж как-то слишком прост. Это, однако, не мешало нам удачно охотиться вместе.

   За эти несколько лет научился я, порой незаметно для себя, множеству мелочей, без которых невозможна жизнь в лесу. Как и где оборудовать лагерь для осенней охоты, как сохранить костер на метровом слое торфа и не устроить пожара, какие нужны дрова для дождя и какие для долгой ночи, как сделать навес, как строить шалаш, как высушить одежду в дождь, где и как прятать вещи, посуду и патроны, которых четыреста штук – запас на весь сезон. И многое другое, что мне пригодилось потом, когда я остался один и двенадцать лет жил в землянке или в шалаше, таком же, как и у моих отцов-учителей.

   Зверовая охота не увлекла ни меня, ни Виктора, а вот утиная... И скоро мы эту науку освоили, и освоили неплохо: изучили угодья и проложили тропы к утиным местам, знали, где искать птицу в августе, куда она идет на вечернюю кормежку и где прячется днем, в каких местах скапливается на линьку в сентябре и на каких озерах собирается на осеннем пролете. И чем больше мы узнавали, тем интересней становилась охота. Добычливей само собой, но, главное, интересней: одно дело просто отстоять вечерку или случайно попасть на пролетное место и совсем другое знать, рассчитать и подманить.

   И еще одно, самое главное. Чем глубже я изучал охотничью науку и чем сильнее любил природу, тем чудесней открывалась она моей душе, тем откровеннее говорила она мне о гармонии и разумности этого мира. До веры в Бога было недалеко.
 
   Вспоминаются наши вечера. Уварился утиный супчик, точнее, щи, они любили щи и привозили с собой целый мешок капусты. У стола горит небольшой факел из полоски оргстекла, Юрий Васильич разливает по стопочке и начинает очередную историю.

   Выясняется, что Василий Иванович Хитров не только заядлый охотник, но и не менее заядлый рыбак и объездил он уже всю Мещеру. Во Владимирской – налим и язь, в Рязанской – щука и окунь, в Шатуре судак, плотва, карась, те же щука и окунь. Юрий Васильич рассказывает и даже бранится: измучил-де Хитрый рыбалкой, туда поехали, сюда поехали, давай «ниву» к «волге» покупай...

   Я слушаю их рассказы и опять открываются мне наши просторы – осенние леса, синие озера, первый снег на полях, мороз, уснувшее подо льдом озеро и темные фигурки рыбаков на розовой заре.
 
   В отличие от Василия Ивановича Хитрова, практичного и прагматичного мужика, его лучший друг Юрий Васильевич Александров не столь практичен: не добыли ничего? Ну и ладно. Не поймали? И так хорошо.

  Но особенно нас с ним сблизила любовь к поэзии, а конкретно, к Есенину. Однажды вечером Юрий Васильич, сидя за столом начал: «Село, значит, наше Радово, дворов, почитай, два ста...» «Тому, кто его оглядывал, - тут же подхватил я, - приятствены наши места...» С этого начались наши самые теплые отношения, споры и поиски истины, в том числе и через Есенина. Время было такое – конец восьмидесятых, развал державы, либеральная революция и шоковая терапия.

   - За что Он отдал нас на убой? Духовенство, дворянство, крестьянство, казачество – что мы такого натворили, чем мы хуже других?..

   Вопрос был тяжелый, но как его могла решить молодость?

    - Да ведь сами захотели, Юрий Васильич! «Небо - как колокол, месяц – язык, мать моя -родина, я – большевик...»

   - Нет, Женя... «Не злодей я и не грабил лесом, не расстреливал несчастных по темницам...»
 
   - Хм... Но и к Святой Руси вернуться не хотели... «И молиться не учи меня, не надо, к старому возврата больше нет...» Помнишь?

  - Может, и не хотели... А может, и хотели! «И за все за грехи мои тяжкие, за неверие в благодать, положите меня в русской рубашке под иконами умирать...»
 
   Такие разговоры мы могли вести до утра, но брань из шалаша останавливала:

   - Рифмоплеты, - рычал Василий Иваныч, - спать! Завтра на охоту...

   Так незаметно летело наше время. А в середине девяностых дружная компания моих отцов-учителей начала понемногу рассыпаться. Первым перестал приезжать Карен, ему перевалило за семьдесят. Помню одну из последних его охот – вечер за столом, а утром он не спеша натянул бродни и ушел топтать. Мы с Васей тоже убежали, а когда вернулись, Карен сидел у костра, а на березке висел селезень.

   - Вот, видали? – Карен улыбнулся, - повезу жене, а то она уже и забыла, что в доме есть охотник...

   Я было предложил взять и наших уток, но Карен отказался – дело не в этом...
 
   Годы, годы... Теперь-то и я хорошо понимаю его печаль.

   Вторым перестал приезжать Володька. Оказалось, уехал вместе с семьей в Германию.Василий Иванович одобрял, а Юрий Васильич насмешничал:

   - Теперь Вольдемар! На бензоколонке ишачит, драит, заправляет, чаевые выпрашивает.

   Года через три или четыре наш поволжский немец опять объявился. Сели, как обычно, под навесом... Подробности из первых рук, о Германии, о Европе - любопытно мне было. Какой же русский не любит Европы? Иные ради нее всю империю распродали...

   Сидит наш немец, улыбается, потом указывает на пролетающую утку и говорит:

   - Любите шатурскую утку... Настоящая!..

   Мы вначале не поняли, а он начал рассказывать об охоте в Германии:

   - Приехал я в частное охотхозяйство, оплатил разрешение. Стоянка для машины,  готовые дрова, столик, елочки, асфальт - плюнуть неловко. Вечером охота. Дорожка к водоему песком посыпана, утки плавают на воде. Егерь пускает зеленую ракету – охота началась. Сидячих, что ли, бить? Камнями поднимаем несколько штук, налетают - стук, стук, парочка есть, потом сбиваю еще одну – всё, вечерняя охота закончена. Утром можно еще пять штук отстрелять... Переночевал в гостинице, утром отстрелялся, купил пару уток жене и домой...

   - Как домой? А посидеть, супчик сварить, выпить, о душе вспомнить?

   - А с кем? Да и не принято у них... Можно, конечно...
 
   - И что, немцы не сидят, не отдыхают, не выпивают? – я никак не мог согласиться с такой Европой.

   - Почему, в кафе сидят, пиво, колбаски, пожалуйста... Ты слушай... Еду мимо леса домой, - продолжает Володька, - дай, думаю, грибочков наберу... Набрал пакет – вот он лесник. Поглядел на грибы, объяснил, что собирать без разрешения нельзя, подсчитал стоимость – и я понял, почему немцы грибы не собирают. Таков орднунг.

   - Ну прямо-таки кругом лесники... - Василий Иванович, вижу, тоже не хочет верить в такую Германию.

   - Еду по дороге, - улыбается Володька, - окурок раз и в окошко. Ну, как мы тут привыкли... Через пару километров полицай – стоп! Штраф за нарушение экологии. Объясняю, что, мол, недавно из России, привыкаю к новой родине... А как вы, говорю, узнали? Оказывается, за мной бабуля ехала, гроссмутер, она и стукнула. Этот у нас «стучать», у них - исполнять закон.

   - Нда... - отозвался Василий Иваныч.

   - Ничего, привыкнешь, - сказал Юрий Владимирович, - и сам стучать научишься. Ради сытой жизни...
 
   - Погодите, мужики... - я тоже не хотел так просто расставаться с мечтой о Европе, - с утиной охотой ясно, но другие охоты? По копытам, например?

   - По копытам езжу, да... Зверя много.
 
   - Вот!.. А то наш Василий Иваныч прошлый год изнылся весь, три дня не могли они лося взять, упарились на пустых загонах...

   - Нашел я там одно хозяйство, пару тысяч гектаров огорожено, разводят оленя и кабана. Ездим семьями, многие с детьми, домики, кухня, общий зал, душ, бассейн - Европа, в общем. По утрам загон и отстрел, потом праздник, потом мясо покупаем...

   - Ты так говоришь, как будто это и не охота совсем... - я понемногу мрачнел.

   - Хм... Да они ручные там, в лесопарке ихнем, их гонят, а они и бежать не хотят, даже кабаны. Нажрутся комбикорма и спят... Карабин с оптикой, щелк и готов. Мясо по цене как в магазине.

   - Тьфу на тебя, немец!.. – Юрий Васильич плюется, - у тебя охотхозяйство как ферма...

   - А так и есть! Кормят, лечат, бракуют больных, стреляют и продают. Всё отлажено. Я же говорю, радуйтесь пока...
 
   Не знаю, как восприняли это другие, а я... что-то вроде холодного душа. Это теперь мы привыкли и к ночникам, и к тепловизорам, и к вольерной «охоте», то есть к банальному отстрелу и дорогущему мясу... А тогда в диковинку было...

   Во второй половине девяностых навалились житейские проблемы, на охоту удавалось уехать редко и о компании Василия Ивановича я узнавал только по слухам. Доходило разное: разбогатели, жадничают, дружат с бандитами. Я не верил.

   И вот я их встретил. Увидел на полянке ГАЗ-66, палатку, пластиковый стол и стулья, в сторонке костерок, хотел проехать мимо, а в это время из палатки вылезает мужик, пригляделся: Юрий Васильич! Худющий, глаза синие, слегка под хмельком. Улыбается. Обнялись... Сели за столик. Узнаю новости: его промтоварная база приказала долго жить, сам он теперь охранником на складах, дочери замужем, охотится редко – здоровье шалит, вот вырвался с Хитровым и Гришей Поплавским...

   - Новорус? Богатей?

   - Ну да, можно и так сказать. Хитрый у него теперь вроде егеря, места показывает...

   Я заглянул в кунг: два топчана по бокам, столик, печка у входа, готовые дрова в сеточках. Все удобства...

   - Ушли карася глушить...

   - Взрывчаткой?.. – неприятно удивился я.

   - Электроудочкой...

   - Ю-ю-юрий Васильич...

   - Да говорил я! Заладили: забытые канавы, пересыхают, все одно подохнет... Ведро принесли, опять пошли... Как там кореш твой, зятек Васькин? – перевел разговор Юрий Васильич.

   - Торгует... Пьет и пьет, никак не могу уговорить. Шальные деньги, что ли, виноваты?..

   - И Витек, значит, туда же... Все теперь на деньгах помешались, и отцы, и дети...

   - Ты про Тургенева, что ли?

   - Да нет, при чем тут...

   - Роман у него был, «Отцы и дети» назывался, помнишь? Базаров там был такой, прагматик такой, вроде нашего Хитрова. Природа, говорит, не храм, а мастерская...

   - И взять у нее – наша задача... Понятно. Тоже, значит, на мастеров надеялся, на деловых... А они под себя гребут! И большинство теперь таких, и сила у них! Задавили нас. «Черт бы взял тебя, скверный гость! Наша песня с тобой не сживется!..» Помнишь?

   - Жаль, что в детстве тебя не пришлось утопить как ведро в колодце...

   - Вот! Он тогда еще всё понял... За что и убили его... Ты-то сам как?

   - Охочусь, Юрий Васильич!.. Слава Богу! Землянка у меня за Лесным поселком. И тут, недалеко от Великого, местечко нашел в Остром мысу. Хочу шалаш строить, такой же, как ты строил! Приезжай, Юрий Васильич, а?

   - Ну... не знаю. Здоровье пошаливает... Как Бог даст.

   Записал я его новый телефон и мы простились. Думалось, ненадолго. Электроудочников я дожидаться не стал, неприятно было.
 
   На следующий год, в августе, выхожу из березовой рощи от своего шалаша – навстречу ГАЗ-66. Хитров с Поплавским. Увидели меня, стали. Как, что, где утка... Рассказал им, потом спрашиваю про Юрия Васильевича и узнаю печальную новость. Не стало его. Онкология. Еще и сорока дней не прошло.

   Охотники уехали, а я вернулся в рощу. Защемило у меня сердце! Вспомнил его лицо, глаза его синие... Господи, помилуй... Упокой душу раба Твоего...

   Через год опять новость – умер Василий Иванович Хитров. Ненадолго пережил он своего друга. Зимой на рыбалке с Поплавским бурил Василий Иваныч очередную лунку и прихватило у него сердце. Инфаркт. Два километра тащил его Гриша Поплавский на себе до машины, но пока довёз – поздно.
 
   В 2002 году начались у нас в Мещёре пожары. Солнце висело как апельсин. Сгорела моя роща, столик и шалаш. Вдобавок зимой по моей оплошности погиб у меня спаниель. Однако, через два года я опять вернулся к Великому озеру. Старые места изменились до неузнаваемости. Приглядел местечко, построил шалаш, огляделся, а вокруг - новые угодья! На месте березняков низины и болото, на месте сплошных тростников – вода. И уток столько, что стреляю иной раз прямо над своим столиком. В общем,  охота вернулась, сказка моя не умерла и опять я зажил припеваючи.

   Однажды встретился мне охотник с ягдом – мой молодой спаниельчик бросился к ягду, я его держать, а охотник остановился и хохочет. Вася Чуваш! Жив, курилка. Оказывается, он построил себе небольшую земляночку у хорошо знакомого нам с ним песчаного карьера и по-прежнему охотится у Великого озера. Прокладывает новые тропы по старым местам. Собачка у него тоже... Теперь это Мэри, продолжательница славного дела Лэди. Лисы, правда, теперь не нужны, но он уж к ягдам привык, ничего, уток она тоже подаёт!
 
   Я тоже рассказал про себя, вспомнили мы всех, помянули и разошлись. Охотимся рядом, авось еще не раз встретимся...
 
   Не встретились ни разу!

   В прошлом году оказался случайно я у песчаного карьера, спугнул несколько уток, выстрелил и послал собаку доставать. Пошел вдоль берега и вот передо мной в траве покосившийся столик под березкой, сгнившая скамеечка, а в песчаном бугре – старая обвалившаяся землянка...

   Любезная моя Мещёра, как же не плакать моей душе, одни метки кругом! Здесь и лучшие мои годы, и ушедшие мои друзья. Ночью, особенно когда устал и не спится, шепчет мне кто-то: всё, больше ничего не будет, не надейся, вырастет на могиле лопух и всё. Врё-ё-ёшь... Перекрещусь – пропадает. Я ведь знаю, что наше расставанье обещает впереди встречу. И встречу я их всех, и всех узнаю, и скажу им тогда: родные мои, как же скучал я без вас!