Гетто избранничеств! Вал и ров... Поэты - жиды...

                Берегите нас, поэтов. Берегите нас.
                Остаются век, полвека, год, неделя, час,
                Три минуты, две минуты, вовсе ничего...

                (Булат Окуджава)
               
                Гетто
                избранничеств!

                Вал и ров.

                По-щады не жди!

                В сем христианнейшем из миров

                Поэты – жиды!
                (М.Ц.)

=====================================================
( Пост Межу Песахом и Пасхой апреля 20-го года...)

 Накануне Хануки декабря 22-го года еще четче, ясней и...(Сейчас не  об этом"..)
   -------------------------------------------------


"Поюдофильствую  еще в последний день Песаха... Жизнью навеяло..."В этом христианейшем из миров все поэты - жиды"(Марина Цветаева).

Литературоведы и проч. " не чуждые"  граждане по-разному трактуют это высказывание ( чуть измененную цитату из "Поэмы конца") Марины Ивановны. Я  всегда понимала это (и сейчас особенно ясно) шире и индивидуальней, что ли.  Не о том, что среди поэтов и проч. художников, евреев  бесконечно много, и не о частом  пересечении путей  судьбы дочери создателя Пушкинского музея, русской дворянки Марины Ивановны  с евреями (муж,  Сергей Эфрон, хоть и не галахический, -  полукровка, дети от него, другие близкие и возлюбленные  люди: Пастернак, Мандельштам, Антокольский, София Парнок ("Повесть о Сонечке")... Заметную роль в ее жизни и особенно в творческом признании сыграл Эренбург...

 "Жиды" - значит, "белые вороны",  значит, те, кому нужно пройти через тернии и преграды, ненависть  и  часто физическое уничтожение -  для того, чтобы доказать свое право на  существование.  Но не графоманы . НАСТОЯЩИЕ поэты-художники. Независимо от национальности.  И даже не о творчестве речь. О Душе.  О ее тонких струнах.  В этом смысле, страдающая в веках  от несправедливости, неблагодарности, неадекватности  еврейская душа, настроена на сопереживание, боль других  самой природой, генной памятью.
   Но... Да простят меня соплеменники! " Не тот еврей пошел!" -  после Катастрофы, уничтожившей треть нации.  Не Шолом-Алейховский.
  С миром людей  что-то определенно не так.   Сильно помог Интернет, чтобы понять окончательно, НАСКОЛЬКО.  И это уже  аксиома, подтвержденная научно и всем происходящим  на планете.  Но между двумя своими половинками крови, оставаясь КИД-овкой по жизни,  и с уважением относясь к ЛЮБОЙ нации и религии,  я по прежнему  все-таки выбираю ту, которая по Галахе!.. Амен вэ амен! Хаг Песах Самеах! Горжусь фамилией свих предков - Фраерман - СВОБОДНЫЙ  ЧЕЛОВЕК!


 И еще чуть-чуть в тему Цветаевского "гетто избранничеств"...


....По всей земле – от края и до края –

распятие и снятие с креста.

С последним из сынов твоих, Израиль,

воистину мы погребем Христа.

====================


И  из  ее записных книжек, дневников...

Марина Цветаева пишет: «Христос завещал всему еврейству свое великое «жаление» женщины".


Сергею Эфрону:

*Я с вызовом ношу его кольцо!

Да, в Вечности – жена, не на бумаге! –

Чрезмерно узкое лицо его

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно-великолепны брови.

В его лице трагически слились

Две древних крови.
 --------------------------------

У матери Марины Ивановны, Марии Мейн,  второй жены   вдовца, профессора Цветаева тоже две -она полунемка, полуполька. Цветаева пишет о ее «необъяснимом тяготении к евреям, преклонении перед еврейским гением», «юдоприверженности». 
"С особенной гордостью мама  — утверждала, что в ее жилах непременно есть капелька еврейской крови, иначе бы их так не любила". Вспоминала её «постоянную и в России и за границей окруженность евреями».

 Цветаева: «главенствующее влияние матери: (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству)»...

Сестра Марины Ивановны - Анастасия в своих мемуарах: «Мама и мы любим этот народ, гонимый другими народами, древний, таинственный, невиновный в своем несчастье».

 Евреями были мужья: у  Анастасии  и  у  Ариадны Эфрон.  Гражданский муж   Ариадны Самуил Гуревич (Муля) - тема особая. Он был авторитетом и для  брата жены, Мура, оставшегося сиротой в  свои 16  и через несколько лет, сгинувшим в мясорубке той страшной войны.
=============

«Еврей, бьющий женщину, немыслим».

=====

-Лето 1917 года: «Вы слово “еврей” произносите так, точно переводите его с “жид”».


 «Слава Б-гу, что я не еврейка… При первом же “жидовка” я бы подняла камень с мостовой – и убила… Откуда у меня – с детства – чувство преследования? Не была ли я еврейкой в средние века?»


    ************************


...Берегите нас, поэтов, от дурацких рук,
От поспешных приговоров, от слепых подруг.
Берегите нас, покуда можно уберечь.
Только так не берегите, чтоб костьми нам лечь.

Только так не берегите, как борзых - псари!
Только так не берегите, как псарей - цари!
Будут вам стихи и песни, и еще не раз...
Только вы нас берегите. Берегите нас...

 (Булат Шалвович Окуджава. "Размышления возле дома, где жил Тициан Табидзе")

Об этом еще немало. Здесь то, что в "обобщающую тему"... Так что - часть  первая...
 

70 лет назад, 12 августа 1952 года, в подвалах Лубянки по "делу Еврейского Антифашистского комитета" были расстреляны 13 человек, в том числе поэты Перец Маркиш, Ицик Фефер, Лев Квитко, Давид Гофштейн, прозаик Давид Бергельсон, артист Вениамин Зускин, главврач Боткинской больницы Борис Шимелиович и другие.
Это печальное событие впоследствии получило название "Ночь казнённых поэтов".
На Донском кладбище, на Общей могиле репрессированных № 3 установлена памятная плита.

©Александр Галич
ИЗ КНИГИ "ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ"

...Я стоял в дверях небольшого зала, где происходило очередное заседание еврейской секции Московского отделения Союза писателей (существовала когда-то такая секция!). После гибели Михоэлса я почему-то вбил себе в голову, что непременно – хоть и не знал даже языка – должен принять участие в работе этой секции. Я явился принаряженный, при галстуке (часть мужского туалета, которую я всю жизнь ненавижу лютой ненавистью), и где-то в глубине души чувствовал себя немножко героем, хотя и пытался не признаваться в этом даже себе самому.
И вдруг Маркиш, сидевший на председательском месте, увидел меня. Он нахмурился, как-то странно выпятил губы, прищурил глаза. Потом он резко встал, крупными шагами прошёл через весь зал, остановился передо мною и проговорил нарочито громко и грубо:
– А вам что здесь надо? Вы зачем сюда явились? А ну-ка, убирайтесь отсюда вон! Вы здесь чужой, убирайтесь!..
Я опешил. Я ничего не мог понять. Еще накануне при встрече со мной Маркиш был приветлив, почти нежен. Что же случилось? 
Я повернулся и вышел из зала, изо всех сил стараясь удержать слёзы огорчения и обиды.
Недели через две почти все члены еврейской секции были арестованы, многие – и среди них Маркиш – физически уничтожены, а сама секция навсегда прекратила своё существование.
И теперь я знаю, что Маркиш – в ту секунду, когда он громогласно назвал меня "чужим" и выгнал с заседания, – просто спасал мне, мальчишке, жизнь.
Я этого не забыл. Перец, я этого никогда не забуду!"
(Декабрьские иды 22 года 21 века...)

(Тема бесконечна, продолжение возможно...)