Вечная глупость и вечная тайна. Глава 40

Глава сороковая. Снова в школе.


Сначала я приехал в эту школу для инвалидов только на две недели, в течении которых группу инвалидов тестировали, чтобы определить, кого и какой профессии можно учить. Жить можно было в общежитии внутри школы совершенно бесплатно. Бесплатным было и трехразовое питание очень хорошего качества, ни разу не случилось такого, чтобы мне та еда не понравилась, при всей моей привередливости. Наша группа была человек из тридцати, это были женщины и мужчины самых разных возрастов с самыми разными диагнозами. Там были лилипуты, ампутанты, опорники, умственно отсталые, сердечники, эпилептики, глухие, люди у которых были проблемы со зрением и с психическими заболеваниями.

Поначалу тесты были достаточно сложные в которых были задачки по физике, геометрии, алгебре. Потом целый день мы решали различные головоломки. Были тесты на знание латышского языка, проверили и уровень знания иностранных языков, в зависимости от того, кто и какой учил. Иногда кто-то из русскоязычных пытался перейти на свой родной язык в разговоре с персоналом этой школы, но их вежливо просили говорить только на латышском. Из всей группы только два человека совершенно не понимали, о чем им говорят и что написано в выдаваемых им бумагах с заданиями. На курсах сварщиков мне было намного тяжелее, чем на этом тестировании, вероятно там специально выражались проще, дабы даже людям с низким уровнем знания языка все было понятно.

Я подружился со своим соседом по комнате, пареньком восемнадцати лет, который только окончил специальную школу интернат для детей с проблемами со зрением. У него один глаз совсем ничего не видел, а второй видел плохо, со временем он признался, что у него, есть еще и психиатрический диагноз. И тут же он испуганно посмотрел на меня и сказал, что он не псих, чтобы я его не боялся. Я его успокоил, сказал, что я тоже псих. У меня был с собой ноутбук и карта памяти на половину терабайта с отборными фильмами, которые я демонстрировал в нашей комнате после тестов. Хоть этот Серега был и русским, но латышский знал, лучше, чем русский в силу того, что русского языка в их специальной школе не было. Английским он тоже владел на приличном уровне. Видимо учили их там медленно, но на совесть.

После тестов нам надо было пройти обследование у врачей, впрочем, они в основном читали папки с нашими медицинскими документами, задавали разные вопросы. Побывали мы и у психиатра, который возился со мной совсем не долго, десяток четких кратких вопросов, утвердительных или отрицательных ответов и он написал свое заключение. Потом нас пару дней водили на экскурсии по школе, рассказывая о профессиях, которым там обучают. Можно было учиться на повара три года, или на помощника повара один год. Предлагалось за год стать кондитером или мастером швейного дела. Предлагались курсы компьютерных техников и программистов, на которых надо было учиться три года. Можно было даже выучиться на руководителя проектов тоже за три года. Предлагались и курсы товароведов длившиеся два года. На худой конец предлагалось научиться стирать и гладить или печатать различные картинки эти курсы длились меньше года. Те, кто учился три года, получали высшее образование.

И вот настал момент истины, когда нам надо было решить, кем мы хотим стать и нам должны были сказать кого из нас смогут сделать, исходя из результатов тестов, наших желаний и возможностей. Нас вызывали по одному на серьезный разговор в кабинет с штатным психологом этой школы. Я как-то занервничал, когда меня вызвали, я не знал, кем я хочу стать. В курилке большинство рвалось на курсы поваров, приговаривая, что на такой работе голодным не останешься, а мне как-то было трудно решиться на три года учебы. Заметив мою нервозность, психолог перешла на русский, и сказала, что возраст у меня не совсем юный, чтобы учиться три года, инвалидность только на год, уровень знания латышского низкий, предварительное образование средне-специальное, а не среднее или техническое, потому получение высшего образования мне недоступно. Я согласно кивнул, три года жить без денег в моем возрасте. Пенсия по инвалидности была всего сорок лат в месяц, хотя учащимся была положена стипендия в пятьдесят лат в месяц при отсутствии плохих оценок, но все-равно это было слишком мало.

В итоге мне предложили выбрать себе какие-то годичные курсы. С работой кондитера я был знаком по английской фабрике, к тому же кондитеры в основном работали в ночную смену. Быть помощником повара, мне было как-то страшно, это значило быть на побегушках у какого-то мелкого тирана. Сидеть за швейной машинкой весь рабочий день в женском коллективе мне тоже как-то не хотелось. Оставалось пойти учиться стирке и глажке, нас водили в прачечную, где все было новое, чистое и два человека весело пропускали простыни через коландер, а потом лихо их складывали. Курсы длились всего девять месяцев, и нас уверяли, что такие специалисты востребованы на рынке труда. А курсы печатников я как-то не принял во внимание. Вот так, совершенно несерьезно я принял решение учиться не бог весть чему целых девять месяцев, хорошо еще, что на латышском, хоть какая-то практика в государственном языке.

Один месяц я ждал начала обучения, а осенью вернулся в Юрмалу и меня поселили в общежитие на самом берегу моря, в оригинальных домиках, у которых двухскатные крыши доставали до земли. Так как с ногами у меня было все в порядке мне досталась комната на третьем этаже, кухни там не было, но зато там было только четыре койки. На первых этажах комнаты были намного больше по площади и коек там стояло около десяти. Сначала у меня был только один сосед по комнате. Эдуард был глухим, по губам читал не очень хорошо, еще толком не научился, впрочем, его мало интересовало то, что говорят окружающие, он считал себя весьма умным человеком, потому мало слушал и очень много говорил. Выражался он очень простыми словами, говорил о простых вещах, часто вставлял русские слова, так что мне практически было все понятно, и я постоянно узнавал все новые и новые слова. В комнатах курить было строго запрещено, но он тут же начал мне объяснять, как курить, высунувшись из окна, чтобы не спускаться с третьего этажа и не стоять под осенним дождиком.

Мой сосед просил меня написать ему, что-то о себе, я писал одно слово, а он додумывал все остальные, не дожидаясь, пока я напишу второе. Он объяснил мне, каким образом следует незаметно для сторожа ходить в магазин за алкоголем и предложил сходить за пивом. Я посетовал на то, что денег у меня совсем немного, но он сказал, что двух литров для начала хватит. Потом он с удовольствием смотрел со мной скачанные фильмы, хотя и не понимал, о чем там речь. С европейским кинематографом он был совсем не знаком, к моему удивлению, его интересовали российские сериалы про бандитов. Своего компьютера у него не было, читать он не любил, потому он быстро начал меня утомлять. А иногда к нему еще приходили гости, вместе с которыми он напивался до животного состояния и постоянно опаздывал на занятия. Как-то его застукала комендантша общежития за курением в окне и долго допрашивала меня о том, кто именно курил. Я пошел в отказ, сказал, что ничего не знаю и ничего не видел. А он потом прочел мне лекцию о том, что врать не хорошо и предложил вместе с ним помолиться на его походную икону. Хоть его предки и были немцами, по вероисповеданию он был православным и считал себя латышом.

Когда мой сосед напивался, он требовал, чтобы его называли боксером, показывал вырезки из газеты со статьями про своего отца, тренера по боксу. Он говорил, что хоть этим спортом он перестал заниматься еще в юности, но и в своем преклонном возрасте вполне может показать результат достойный мастера, хотя, глядя на его расплывшуюся фигуру в это верилось с трудом. Он учился на помощника повара, и собирался ехать работать на Запад, подробно расспрашивал у меня о том, как устроиться на работу в Англию, но понять, что такое рекрутинговое агентство было выше его сил. Ранее он занимался частным извозом, и по секрету сказал мне, что иногда промышлял и рэкетом. Слушая все это вечерами, мне оставалось только удивляться тому, как можно дожить до сорока с лишним лет, быть мужем и отцом двоих детей и при этом остаться на уровне осознания подростка.

Перед вселением в общежитие комендантша сказала, что при малейшей конфликтной ситуации нам следует обращаться к дежурным охранникам на проходной. В назидание она рассказала нам страшную историю о том, как один совершеннолетний парень порезал ножом двух несовершеннолетних соседей по комнате, правда не на смерть. Дело было в том, что этот совершеннолетний был лилипутом, а два его соседа были здоровенные лбы, страдавшие сердечными заболеваниями. По ночам эти сердечники выпивали и не давали спать лилипуту, даже издевались над ним. Днем эти пьяницы отсыпались, а их сосед шел на занятия, не выспавшись. На третьи сутки он не выдержал и схватился за нож и в результате получил условный срок и не смог получить бесплатное образование.

Процесс нашего обучения каждый будний день начинался с того, что мы должны были разгрузить машину с постельным бельем из трех общежитий школы и пансионата, поставить его стираться. Пока белье крутилось в машинах, пару часов, у нас были теоретические занятия, а потом мы до вечера гладили простыни, пододеяльники, наволочки, складывали полотенца, упаковывали все это и загружали в машину, которая везла это бельё обратно. Иногда теоретические занятия были больше двух часов, иногда их вообще не было, бывали и такие дни, когда стирать ничего не надо было, и мы целый день сидели на теоретических занятиях. Среди прочих предметов, таких, как социальная коммуникация или лекции по экологии, была даже физкультура, где каждого загружали по мере возможностей. Были лекции о технологии производства различных тканей, даже по химии.

В прачечной был начальник, который как бы руководил производственным процессом и следил за порядком, это было привычным для него делом, ранее он работал охранником в местах лишения свободы. Так же был у нас и руководитель учебным процессом, так сказать, педагог, бывший учитель физкультуры. Лекций он сам не читал, но должен был следить за тем, чтобы мы их внимательно слушали. И к этим двоим прилагался еще и помощник, который занимался стиркой и глажкой, если ученики были на занятиях или на практике. Он был инвалидом и в свое время окончил такие же курсы, как и мы. В Юрмалу он ездил аж из Елгавы, зарплата у него была совсем маленькая, а с третьей группой инвалидности ему приходилось оплачивать проезд на электричках.

 Группа у нас была не очень большая, но личности в ней были яркие. Самым шумным в группе был Алексей Петров, улыбка практически не сходила с его лица, хотя за ней скрывалась ужасная трагедия. Родители его сильно пили, но он все-таки освоил на хорошем уровне латышский язык, пока учился в школе, а потом учился в техническом колледже и работал кассиром в супермаркете. После успешного окончания технического колледжа он устроился на предприятие, занимавшееся отоплением в столице, и какое-то время получал приличную зарплату. Но в один день его ударило током на работе, и он вместо того, чтобы обратиться к врачу пошел домой, где родители решили напоить его водкой, надеясь на то, что после этого ему точно станет лучше. Скорую помощь вызвали поздно, в результате ему вскрыли череп, и удалили часть головного мозга. После этого его поведение стало несколько неадекватным, но до того, как он обратился к психиатру, его родители уговорили его набрать кредитов. С работы его, конечно, уволили, диплома лишили, дали ему только вторую группу инвалидности, хотя его поведение говорило о том, что без присмотра его лучше было не оставлять.

Были в нашей группе два мальчика по центнеру весом, у обоих была вторая группа инвалидности, оба они были после школы интерната. Один из них, которого звали Даг был сиротой и после окончания школы-интерната и до поступления в наше учебное заведение жил в пансионате для слепых и получал пенсию в двести пятьдесят лат, а еще где-то брал бесплатно одежду и обувь и продавал её. Порой он вел себя достаточно адекватно, но он был явно не способен работать, да и было видно, что жить самостоятельно он вряд ли сможет. Второй, Виталий был очень нервным и развитие у него было, как у ребенка лет пяти. Стоило кому-то сказать ему, что он будет наказан, и он начинал мычать и биться головой о стену. Он постоянно твердил о том, что хочет работать полицейским и один раз даже пришел с игрушечным пистолетом. Хотя в школе интернате его научили неплохо петь, он часто пел, чтобы успокоиться.

Был в нашей группе и вполне адекватный Арнис, правда после тяжелой аварии у него была нарушена координация движений и говорил он очень медленно и с трудом, ему и ходить-то было трудно, но к работе он относился очень серьезно, делал все, на что было способно его покалеченное тело, особенно он старался на занятиях физкультурой. Был Альберт, совсем молодой парнишка, совсем не знавший русского, работавший быстро и легко, схватывавший все на лету, сумевший за время обучения стирке параллельно сдать на водительские права. У него была, третья группа инвалидности, но выглядел он вполне здоровым человеком. У Раймонда был тот же диагноз, что и у меня, работал он неплохо, хотя иногда просто засыпал и по большей части находился в депрессивном состоянии.

Была среди нас и совсем молодая девушка Виктория, выглядела она вполне адекватной, но стоило мне с ней побольше пообщаться, и я заметил, что она не может понять очевидных вещей. Она рассказала, что училась в специальной школе для детей с умственной отсталостью. Её в этой школе научили играть на фортепьяно, правда в процессе обучения её иногда били и ругали. Работать у неё получалось плохо, но стоило преподавателям начать на неё хоть немного психологически давить, как она начинала рыдать. В итоге преподаватели смирились с её особенностями и перестали требовать от неё больше, чем она могла.

Другая женщина в нашей группе была уже в возрасте. Она на старости лет приехала с родного Урала на родину своих предков. Латышский был для неё родным, но все спрашивали у неё, на каком это странном диалекте латышского она говорит. У неё были проблемы с позвоночником, и мне было не вполне понятно, как она с больной спиной собиралась работать в прачечной, да и жила она в глубинке, в Мадоне, где прачечных не было и переезжать оттуда она не планировала.

После двух недель обучения к нам присоединился Игорь Николаевич из Елгавы. Всю жизнь он проработал на стройке, но вот в пятьдесят лет начались проблемы с позвоночником, и началась у него хроническая депрессия, давно еще у него были проблемы со зрением, один глаз практически ничего не видел. Тем не менее, не смотря на три серьезных диагноза у него была только третья группа инвалидности. Хоть мама у него была латышкой, на её языке он говорил очень плохо, да и желания его изучать у него не было. Изначально он попытался учиться на компьютерного техника, но уже через две недели ему надоело учить физику, алгебру, английский и он с радостью согласился поучиться чему-то попроще. Его ужасно раздражали Даг и Виталий, он постоянно заигрывал с Викторией, вел со мной долгие беседы о жизни, и сочувственно относился к Алексею.

В перерывах между работой и лекциями все кроме женщин и Виталия играли в шахматы или шашки. Я до этого лишь изредка играл в шахматы на низком уровне с компьютером, а тогда мне порой приходилось играть по десять партий на дню, и не все соперники были слабыми. Бывший тюремный охранник один раз строго отчитал нас с Алексеем за то, что мы опоздали с обеда на полчаса, дело было в том, что мы невовремя встали в длинную очередь в столовую. Обычно одного человека из группы отпускали раньше остальных, чтобы он занял для всех место в очереди, а в тот день мы с ним заболтались, и отстали от своей группы.

А потом с Алексеем случилась первая неприятность, в результате которой его выгнали из общежития, и пришлось ему ездить ночевать домой в Ригу. В общежитии у него была отдельная комната с двуспальной кроватью и окно выходило прямо на море. Получив пенсию, он сразу после занятий изрядно выпил в баре, пронес еще бутылку в общежитие, и пил её до ночи. Ночью ему стало скучно, и он решил пойти в игровой зал. Конечно, можно было выйти к морю, и обойти забор, ограждавший несколько корпусов общежития, можно было этот забор перелезть, не такой уж он был и высокий. Но Алексей по прозвищу Пётр Первый, пробежал мимо будки охранников и едва не сломал шлагбаум. В игровом зале он выпил еще, полностью проиграл пенсию и так же дерзко вернулся в общежитие, еще и сделав неприличный жест охранникам, которые побежали за ним, но не поймали. Тут бы ему лечь спать, но он вместо этого полез в комнату к женщинам, всех их перебудил, признался одной из них в любви и потребовал, чтобы она обнажилась, но обнажилась другая, которая ему совсем не нравилась. Только тут его охранники и нашли, и сдали вызванной полиции, а полицейские отвезли его в первое отделение психиатрической больницы, где он пару недель отдохнул и вернулся к учебе.

А один раз сосед по комнате затащил меня на пьянку в соседнем корпусе. Там пили дешевую водку и присоединиться к той компании я не захотел, но меня уговорили немного посидеть, рассказать что-то о Норвегии. Рассказывать что-то, когда рядом несколько пьяных людей говорили каждый о своем, было трудно, но тут одна очень экспрессивная женщина влезла на стол и начла раздеваться, швыряя предметы своей одежды в окружающих. Я бы не сказал, что она была какой-то страшной, но было в ней что-то отталкивающее особенно мужчин. Мужики сначала пребывали в шоке, а когда в них полетело нижнее бельё, как-то дружно стащили её со стола и вытолкали из комнаты. От меня один мужик потребовал, чтобы я нарисовал его портрет, вероятно мой сосед наболтал ему о том, что я когда-то учился рисунку. Когда я отказался, меня попросили уйти, что я с радостью и сделал.

Мне так же рассказали и еще одну историю о пьянстве инвалидов в этих общежитиях, которая произошла в жаркий летний день. Напиваясь, студенты играли в карты на раздевание, причем в этом участвовали, как мужчины, так и женщины. Когда им уже нечего стало снимать, проигравшие начали выбегать голые на улицу, конечно, не в том месте, где их могли заметить охранники. И это продолжалось до тех пор, пока местные жители не вызвали полицию.

Ко мне в гости иногда заходил Сережа, мой бывший сосед по комнате. Он просил показать ему какой-нибудь интересный фильм, рассказывал, как ему и его другу по школе интернату плохо живется в этом общежитии. Он рассказал, что его друга соседи вообще не пустили в комнату ночью и им пришлось вдвоем спать на одной кровати, свернувшись калачиками на разных краях. Ему соседи тоже часто не давали спать по ночам. Они подружились с глухими девушками, пригласили их к себе, а потом им стало интересно, могут ли их подруги издавать какие-то звуки, и чтобы проверить решили одновременно их укусить. Этот эксперимент закончился полуночной потасовкой. Серый спрашивал, возможно ли как-то переселиться в мою комнату, ведь у меня было две свободных койки. Я поговорил с комендантшей, и она сказала, что одна из коек занята студентом, который болеет, а другая должна оставаться в резерве. В итоге этих двоих слабо видящих тихих парней переселили в комнату Игоря Николаевича, которому тоже достались шумные соседи, и он потребовал, чтобы их ему заменили.

Одно время нам читала лекции женщина, работавшая технологом в одной достаточно крупной прачечной. Она решила устроить нам экскурсию на свое производство на целый день, чтобы мы там проработали часов шесть. И нас после завтрака посадили в школьный автобус и повезли в Ригу. Обед нам выдали сухим пайком – хлебом, сыром, колбасой, фруктами. В той прачечной было не так чисто, как в нашей учебной, техника там стояла тоже видавшая виды, а некоторая была в совсем плохом состоянии. Нас ставили работать то на одном, то на другом месте.

Игорь Николаевич во время этой экскурсии задумался о том, продолжать ли ему учиться этой профессии дальше. Как-то его напугало замкнутое пространство и огромные машины, рассчитанные на пол центнера сухого белья, чтобы вытащить мокрое белье из такой машины нужна была немалая физическая сила. Перспектива простоять целый день у коландера, выполняя одно и то же нехитрое движение, ему совсем не понравилась. Я напомнил ему о том, что, начиная учебу, мы подписали договоры, в которых говорилось о том, что если мы захотим бросить обучение без уважительной причины, то нам придется заплатить за это обучение, питание и проживание, а это где-то полторы тысячи лат. Потому придется доучиваться, тем более что это каких-то несколько месяцев.

Остальные одногруппники тоже были напуганы условиями труда в настоящей прачечной и не изъявляли желания устроиться там работать после окончания обучения. А Лариса, у которой были проблемы с позвоночником, после четырех часов работы, почувствовала себя настолько плохо, что ей пришлось вызвать скорую помощь. Неделю спустя она продолжила обучение уже в группе швей. После этого инцидента она узнала, что всем студентам нашей школы положены по программе реабилитационные процедуры. Об этом она рассказала почти всей школе, и некоторые активисты отправили требование сначала директору школы, а потом и в министерство образования. В итоге нас начали иногда пускать на пару часов в тренажерный зал и бассейн по вечерам. Особенно нам понравились занятия аквааэробикой в бассейне, там еще была греческая баня.

В моей комнате в общежитии глухой Эдуард сменился на Эдуарда шизофреника, который собрался выучиться на бухгалтера, еще он был помешан на религии, я толком не понял, к какой конфессии он принадлежал, но точно не к лютеранам и не к католикам. Всю свою жизнь он проработал чиновником, но потом заболел, жена от него ушла, и уже повзрослевшие дети перестали с ним общаться. К психиатрам он не обращался, считал их шарлатанами и отравителями, но вполне признавал факт своей неработоспособности. Жил он в крохотной квартирке в маленьком городке Броцэны, славившимся своим цементным заводом. Ему очень хотелось сделать ремонт в своей квартире, и он просил у меня помочь ему в этом, и в награду предлагал трехразовое питание во время проведения работ. Я пытался объяснить ему, что для ремонта нужны материалы, которые стоят не дешево, но он упрямо повторял, что хороший мастер найдет у себя в загашнике любые материалы. Ему казалось, что сразу после того, как он сделает ремонт, на него начнут обращать внимание женщины и он тут же создаст новую семью.

А потом ко мне еще и подселили Дага, чтобы я за ним приглядывал, а то никто не хотел с ним жить в одной комнате, да и домашние задания он не выполнял. Ко мне Даг относился со всем уважением, на какое был способен, но он просто не мог прожить день и чего-то не натворить. То он уронил тяжелый флакон одеколона в керамическую раковину в ванной, так что она треснула, то раскидал по всей комнате свои вещи, то ложился в постель, не сняв верхней одежды и обуви. За ним нужен был постоянный присмотр, и без руководства он жить просто не умел. Я следил за тем, чтобы он мыл полы, застилал кровать по утрам, убирал свои вещи, которых у него было очень много. Иногда я читал ему короткие лекции о правилах поведения в обществе. После того, как Даг поселился в моей комнате, ненавидевший его Игорь Николаевич перестал приходить ко мне в гости.

Иногда к нам временно подселяли, тех, кто получал высшее образование. Люди это были очень серьезные и к тем, кто учился по году, они относились с подозрением. Особенно мне запомнился Янис из Прейли. Он был достаточно состоятельным фермером, передавшим свое большое хозяйство наследникам. У него даже была своя лавка, торговавшая натуральными продуктами с ферм. В основном он занимался выращиванием коров мясных пород, впрочем, были у него и молочные коровы, но держать их в большом количестве было не так выгодно. Он сказал, что в связи со своей инвалидностью больше не может заниматься фермерской деятельностью, потому учиться на профессионального руководителя.

Порой у нас жили и те, кто проходили проверку знаний и состояния здоровья, перед поступлением на учебу. Особенно колоритным был один старец за семьдесят лет, с нестриженными ногтями, длинными седыми космами в белой рубахе до колен. Он собирался учиться на программиста, толком не понимая, что это за работа и что такое компьютер. Однако он был инвалидом второй группы и имел полное право претендовать на получение высшего образования. Был и какой-то религиозный фанатик, который громко и на коленях молился и пытался меня крестить прямо в общежитии.

В ту зиму начались события в Украине, в результате которых свергли президента Януковича. Игорь Николаевич в разгаре этих событий взял несколько баллонов самого дешевого семипроцентного пива и устроил спор на всю ночь со своим соседом по комнате. Сережа со своим другом не могли заснуть, пока двое мужиков, которым было далеко за сорок, едва не дрались, обсуждая события в далекой Украине. Игорь Николаевич, считал, что Украине следовало присоединиться к России и это могло бы быть началом восстановления СССР. Его соседу совсем не хотелось возвращаться в советское время, да и он не считал это возможным. Он считал, что украинцы имеют право хотеть интегрироваться в Европу, хотя и не хотел бы, чтобы в Латвию начали приезжать украинцы на заработки в массовом порядке. А в целом латыши как-то безразлично отнеслись к украинской революции.

А у меня из-за этих событий произошел конфликт со своим редактором Совиным. Ему и ранее не нравилось, когда я что-то положительное писал о Европе, а тут он просто начал требовать от меня писать гадости про украинцев, про то, что европейцы все извращенцы, а американцы умственно неполноценные захватчики. Сам он начал печатать о том, что Украина является периферией России, которую пытается захватить Запад. Со второго аккаунта он писал стихи призывающие латышей ехать в Сибирь, осваивать новые земли. Он грозился меня выгнать со своего портала, если я не начну «работать на совесть». Я перестал писать для него, не смотря, на то, что он отрекся от своих угроз, предлагал писать то, что я считаю нужным и за деньги, но отвечать на его послания я перестал, а потом и вовсе заблокировал его в своей социальной сети. Девушка, которая тоже работала на него, как-то узнала, что он пишет за двоих и после этого в нем сильно разочаровалась. Он часто откровенно требовал от неё, как и от меня искажать исторические факты в статьях путем замалчивания некоторых обстоятельств, а его последние требования вероятно шокировали её, как и меня.

В социальной сети начались жуткие баталии между сторонниками евроинтеграции Украины и её противниками. Споры шли даже в группах, в которых о политике ранее вообще никогда не заходила речь. Я удивлялся тому, откуда у людей столько свободного времени для того, чтобы печатать с утра до вечера длинные посты. В той социальной сети было много украинцев и русских живущих в Украине. Большинство из них очень хотели в Европейский Союз, многие там побывали на заработках, многие только в качестве туристов. Представления многих из них о вхождении в Украины в Европу были наивными, даже фантастическими. Им казалось, что практически на следующий день после вхождения у них сразу появится и высокооплачиваемая работа, и государственная социальная защита, как в Германии, а цены на все будут прежними. Но были и реалисты, которые понимали, что вхождение в Евросоюз является процессом длительным и наладится все только при их детях, а то и внуках. Они от этого хотели в основном права на безвизовый въезд в Европу и права там работать.

Россияне в дискуссиях со мной уже не звали меня в Россию, все чаще пускались на оскорбления, а были и такие, что прогнозировали вооруженное вторжение в страны Балтии, в результате которого обещали анальные пытки таким предателям, как я. Да, мне писали, что я намного хуже латышей, потому что я предал своих великих предков. Однако я тогда соблюдал установленные для себя правила, среди которых было никого лично не оскорблять, избегать обсценной лексики, никого не блокировать, ни на кого не жаловаться. Постепенно я уже перестал удивляться тому, что меня ненавидят заочно, ничего обо мне не зная, только, потому что мое мнение не совпадает с доминирующим мнением в их стране.

На занятиях кроме стирки и глажки делать было особенно нечего, часто мы просто занимались разным рукоделием, плели рождественские венки из кустов черники, учились пришивать пуговицы, мастерили всякие безделицы из картона и цветной бумаги. Неожиданно прибыла проверка и зафиксировала перерасход моющих средств в нашей прачечной. Это заставило нервничать двух наших начальников, и они приняли меры. С тех пор в машины стали запихивать в два раза больше белья, чем прежде, но свое личное белье, как и белье других преподавателей стирать не перестали. И пятна стали выводить не после стирки, а перед ней, чтобы потом ничего не перестирывать.

Я часто гулял с Игорем Николаевичем по морскому берегу, иногда мы брали бутыль легкого пива. Он постоянно генерировал бизнес идеи. Правда идеи эти были однотипны – купить дешево в одном месте и продать в другом месте подороже. Он собирался поехать в Россию, купить там по дешевке водки и сигарет и поехать в Финляндию или Норвегию, чтобы все это продать в десять раз дороже. Я пытался ему объяснить, что норвежцы вряд ли будут покупать алкоголь и сигареты с рук у иностранца, что для того, чтобы поехать в Россию ему надо будет делать визу, да и на границе есть таможня и вряд ли у него получится ввезти в Европу беспошлинно большую партию сигарет и алкоголя. Потом он начал планировать бизнес производства и продажи сахарной ваты на улице. Он уверял меня в том, что может собрать агрегат для производства этой ваты в домашних условиях из того, что можно найти на свалке.

Иногда он вспоминал счастливое советское время, когда он двадцать лет своей жизни беспробудно пил, работая при этом на стройках. Он рассказывал, как можно было выносить со стройки разные материалы и выгодно продавать их дачниками и тем, кто затеял у себя ремонт. Хватался тем, что мог неделями практически ничего не делать на работе и не быть за это наказанным. Порой он предавался воспоминаниям о своих женитьбах и разводах, которые сопровождались для него потерей какой-либо жилплощади. Иногда он рассказывал и о том, как он жил в то время, в старой аварийной квартире без удобств, с братом, который тоже был инвалидом, но почему-то только второй группы, хотя и практически ничего не видел и психическое состояние его было таково, что одного его оставлять надолго было нельзя. У него был отец, который жил отдельно, сильно пил и иногда приглядывал за его братом.

Алексей устроил еще один скандал, в тот раз уже по любви. С некоторых пор он положил глаз на одну девушку из группы швей, с которой у нас иногда проводили совместные занятия. Я предлагал ему помочь с ней познакомиться, но он говорил, что настанет час и он справиться с этим сам. И одним утром он явился в школу пьяный и возбужденный с букетом пластмассовых цветов и пакетом не совсем чистых мягких игрушек. После завтрака он пошел не в прачечную, а на урок кройки и шитья. Мы с Игорем Николаевичем пытались его удержать, но он кричал о цене любви и отталкивал нас и шел напролом. Полицию не вызвали, его скрутил одногруппник той девушки, с которым она давно была в отношениях. Он зашел в прачечную, очень расстроенный, кричал, что его кулаки горят, что он всего этого так не оставит, а потом отдал грязные игрушки Виктории и решил отправиться в первое отделение психиатрической больницы своим ходом. Вернулся он только перед самой практикой в середине февраля. И его после написания объяснительной с помощью преподавателей, простили, и он продолжил обучение.

Случилась неприятность и с нашим преподавателем Гунаром, тем, что большую часть своей жизни отработал учителем физкультуры. Эта неприятность была запоем, в который он вошел где-то на неделю. И всю эту неделю он каждый день приходил на работу, дышал на нас перегаром, говорил глупости, проигрывал в шахматы даже Дагу, а потом еще и где-то завалился, разбил лицо и ходил уже окровавленный. Виталий, видя, что с нашим учителем что-то не так, иногда пел ему песни, чтобы тот успокоился и убеждал всех, что лицо Гунару разбили бандиты.

Виталий примерно в то время вдруг начал носить сетчатую старомодную шляпу и уверял всех в том, что он Уокер техасский рейнджер, иногда для пущего эффекта показывал нарукавную нашивку, которую приклеил к своему бумажнику. Как-то в очереди в столовую, я сказал Виталию, по секрету, что полицейским дают маленькие пистолеты, а лесникам большие ружья, и с тех пор он захотел стать не полицейским, а лесником. Он тоже влюбился в одну ветренную хрупкую девицу из группы печатников. Пару раз он подходил к ней и с ходу предлагал ей выйти за него замуж, а потом пел песню про то, что он шоколадный заяц. Девица заливисто над ним хохотала, а он страдал, и Алексей настолько ему сочувствовал, что даже обругал его возлюбленную.

Дагу так же не были чужды человеческие чувства и влечения. Как-то раз он подошел к Виктории во время работы и сказал, что очень хотел бы видеть, как она стоит в душе и вода струиться по её обнаженном телу. Девушка не сразу поняла, куда он клонит, а когда все начали прыскать смехом в ладони, она взяла мокрое полотенце и начала хлестать им своего ухажера. Он бегал от неё по всей прачечной, а она за ним. С тех пор она иногда гоняла Дага, и Виталия за плохое поведение. Даг потом спрашивал у меня, что ей не понравилось в его изысканном поэтическом комплименте, и мне пришлось долго ему объяснять, что не стоит начинать с таких сильных комплиментов, подсказал ему несколько более невинных, но и за них он тоже получил по голове. С ней так же любил общаться и Игорь Николаевич, которого она за горячие комплименты не била, а стыдливо опускала глаза. Он говорил, что она похожа на его первую любовь и огорчался, когда она ему напоминала о том, что он для нее слишком старый.

Практику нам предложили поискать самостоятельно, но никто толком ничего за неделю не нашел. И тогда наш учитель Гунар позвал очень деловую женщину, которая примерно за час с помощью компьютера и телефона пристроила нас всех по маленьким прачечным. Меня, Дага и Альберта устроили в пансионат для слепых, который находится в спальном районе Риги. В этом пансионате какое-то время проживал Даг, тогда он уже начал выбивать для себя муниципальную отдельную жилплощадь и довольно успешно. Прачечная в том пансионате была кошмарной, как и белье, которое там стиралось. Самое чистое постельное белье отправляли в большую прачечную, а у нас стирали только то, что было все в моче и фекалиях. Было очень много фасонного белья, которое надо было долго сортировать перед стиркой, а потом гладить утюгами. Коландер там был совсем маленький, примитивной конструкции. Стиральные машины совсем старые, плохо работавшие, а сушили белье не в сушильных машинах, а развешивая его на палках в помещении, полном батарей.

Троим лбам в той прачечной делать было особенно нечего, старушка, которая там работала, только следила за тем, что мы делаем. Самым утомительным было находить на белье номера палат и раскладывать его в стопки. Слепые часто жаловались на то, что белье не слишком хорошо отглажено, делать им было особо нечего, вот и ощупывали они простыни. Как-то я один раз решил зайти в пансионатскую столовую, чтобы поесть там за деньги, я там пообедал, но больше туда идти не хотел, не смотря на низкие цены. После вкусной еды в нашей школе пансионатскую было есть невозможно. Большую часть рабочего дня мы сидели на кроватях в комнате отдыха для прачек и играли в шахматы. Альберт рассказал мне, что уже нашел работу в Риге, и боялся, что там не дождутся, пока он закончит учебу. Он хотел собирать помидоры в тех самых теплицах, которые построили на мусорном полигоне и вроде как отапливали их, сжигая мусор. В прачечной он работать не планировал, и в школу учиться пошел только для того, чтобы бесплатно получить водительские права.

Пока я проходил практику случилась аннексия Крыма Россией. В середине практики я вышел на больничный, и две недели просидел дома у компьютера, потому мог следить за событиями по социальным сетям. До последнего россияне отрицали то, что в Крыму российские военные, отрицали они и намерения Путина захватить этот регион Украины. А потом вдруг сказали, что всех перехитрили, и Крым теперь их. После такого мне уже не хотелось с ними дискутировать, до меня, наконец дошло, что это совершенно бесполезно. Некоторые украинцы начали ругаться с россиянами, некоторые просто ушли из той социальной сети, мои русские друзья, жившие в Украине, сначала пребывали в растерянности, а потом начали проклинать Путина с его военными хитростями. В одной группе, где не было редактора и каждый писал, что хотел, редакторский пост захватил один очень скандальный мужик, который удалил все мои темы и комментарии выгнал меня оттуда, не потрудившись даже объяснить за что. Вычистил оттуда он и многих моих друзей и стирал все, что вызывало у него малейшее недовольство.

Я был в то время подавлен, мне было почему-то стыдно за русских, которые радовались тому, чего следовало стыдиться. А тут еще этот террор в социальной сети, которая занимала много места в моей жизни. Я решил развивать свою группу с той социальной сети и печатать только в ней. Каждый день я рассылал тысячи приглашений в свою группу, которую усиленно наполнял материалами. Была одна трудность, которая заключалась в том, что автором я там был один, комментариев было мало, в основном это были всякие гадости в мой адрес, но я был за свободу слова и не считал себя в праве удалять этот мусор и даже аккуратно отвечал на каждую глупость. Чтобы позабавить публику, я начал писать разными стилями сначала за двоих, а потом создал себе аж шесть аккаунтов и порой спорил сам с собой. Это было чем-то похоже на написание пьес, и в эти длинные диалоги бесцеремонно влезали несколько пенсионеров со своими категорическими и банальными суждениями.

Игорь Николаевич проходить практику не стал, ибо проработать где-то месяц совершенно бесплатно, было для него уже слишком. Он еще раньше подал документы в психиатрическую комиссию по инвалидности и после практики получил вторую группу инвалидности, и у него еще появились проблемы с рукой. Предоставив несколько справок о том, что он совершенно не в состоянии работать в прачечной, он соскочил с курсов, не заплатив за обучение, питание и проживание. По второй группе ему насчитали пенсию чуть больше ста евро. Это было лучше семидесяти евро по третьей, но жить на эти деньги было невозможно, хотя квартиру ему, как малоимущему оплачивало государство, так же ему бесплатно привозили дрова. Только пенсия его брата в двести евро позволяла ему как-то сводить концы с концами. У него очень много денег уходило на сигареты, и он иногда вместо того, чтобы купить себе поесть, покупал пару баллонов пива. Каждые полгода он ложился в психиатрическую больницу санаторного типа, за которую не надо было ничего платить, но положить туда могли не чаще, чем раз в полгода и только на месяц.

Перед практикой Гунар откуда-то взял экзаменационные вопросы, скопировал и роздал нам, чтобы мы попробовали на них ответить. Вопросов было где-то пятьдесят и к ним давались три варианта ответа. Все, ответили на них нормально только с несколькими ошибками, трудности были только у Дага, Виталия и Виктории. У них ошибок было больше, чем правильных ответов, потому им велели пройти это тестирование еще раз, дав предварительно изучить правильные ответы на все вопросы. Результат повторного тестирования всех потряс, они допустили еще больше ошибок, чем в прошлый раз. И посадили меня и Альберта позаниматься с ними, чему я не очень возмущался, делать мне все-равно тогда было нечего, и было интересно попробовать себя в качестве педагога младших классов.

После практики нас всех поселили в одной большой комнате общежития, всего на несколько дней, в течении которых мы должны были сдать экзамены и получить дипломы. Раймонд сказал мне, что со дня на день собирается уехать в Ирландию навсегда, практику он прошел в больнице у себя в маленьком городе Кулдига, в котором находился единственный в Латвии водопад. Арнис тоже прошел практику в больнице недалеко от родной Скрунды, он сильно сомневался в том, что его примут туда работать. Виталий прошел практику в маленькой прачечной, и ему там очень не понравилось, он говорил, что собирается работать охранником в гостинице, чтобы ему дали белую рубашку, значок с его именем, наручники и пистолет.

Экзамен все успешно сдали, как теоретический, так и практический. Я не вполне понял, как это получилось у Дага с Виталием и Виктории, но мы в прачечной дождались объявления результатов, а потом пошли в общежитие, где решили отметить получение дипломов распитием дешевого пива. Виталий праздновать с нами отказался, ушел гулять. Пива было выпито очень много, и дипломы мы на следующий день получали не в самом лучшем состоянии. В Ригу я ехал вместе с Алексеем, который был ужасно рад диплому, но работать в прачечной он категорически не хотел. Он говорил, что способен на большее, что он специалист по ремонту и обслуживанию электроники, и не собирается заниматься такой ерундой, как стирка и глажка белья.