Хроники МЖК

В советское время нелегко было получить квартиру. Самые невезучие въезжали в собственное жильё в аккурат к пенсии. Нам с женой выделили комнатку в семейном общежитии от гатчинского завода «Буревестник». Она находилась в секции из пяти таких комнат, при общей кухне и прочих удобствах. В стране «майданила» перестройка, жить становилось всё интереснее и интереснее, тревожнее и тревожнее. На дворе 1988 год. Перспектива дождаться квартиры по заводской очереди превращалась в несбыточную мечту.

И вдруг появился шанс. Весной на заводе организовали МЖК-2, — Молодёжный жилищный комплекс. В первом МЖК уже жили сотрудники ЛИЯФа, — Ленинградского института ядерной физики. Попасть в заветный отряд могли только те, кто бесплатно отработает на строительстве жилого дома сорок часов. Почти каждый вечер десятка полтора будущих «эмжековцев» собирались на стройке. Носили раствор, кирпичи, иногда прораб допускал до мастерка. Строительной специальности никто не имел. В моём активе набралось уже больше двадцати отработанных часов.

А тут на тебе — пришла повестка на военные сборы. Это сегодня можно при желании откосить от службы в армии. А тогда, в восьмидесятых, даже мысли не возникало о таком варианте. Через пятьдесят пять суток я уже вряд ли попал бы в отряд.

Евгений Борисович, начальник нашего отдела, меня успокоил:
— Никто тебя на сборы не возьмёт, сейчас позвоню в военкомат. Ещё не хватало, чтобы с первого отдела забирали «секретчиков».
Наш небольшой коллектив занимался приёмом и передачей секретных телеграмм, для чего организовали на заводе специальный отдел. Мы действительно имели привилегии. Ещё бы, к нам могли зайти только директор завода и заместитель по режиму. Да и то, если мы откроем дверь. И меня, такого, на сборы? С первой формой допуска? Да с какой стати?

Евгений Борисович вскоре зашёл в телеграфный зал. Протирая очки, бодро сказал:
— Всё нормально. Им нужно отправить в Лугу двенадцать человек, ты поедешь тринадцатым, на всякий пожарный. Прокатишься туда-сюда.
Через пару дней я и дюжина партизан подъехали на автобусе к воинской части под Лугой. Сопровождающий нас лейтенант выяснил обстановку. Командир части оказался в отъезде, но обещал вернуться через пару часов. Время прошло незаметно, мы даже успели пообедать. Наконец, в окно увидели подъезжавшую штабную машину. Офицер пересчитал бойцов:
— А где ещё один?
Кто-то из партизан ухмыльнулся:
— А он сразу же в Лугу ушёл. За водкой.
А до города два километра. Я похолодел. Ну всё, накрылась квартира.
Партизаны вышли на улицу, офицер нетерпеливо глянул на меня. И тут я услышал возглас бойца:
— Товарищ лейтенант! Вон он по дороге идёт.
Послышались смешки:
— Что, без талона водку не продали?
Незадачливый любитель спиртного вернулся несолоно хлебавши.
Я ехал домой, в голове крутились мысли о непредсказуемости всего нашего бытия.

Осенью отряд в количестве тридцати одного человека приступил к строительству первой вставки. Она представляла собой семиэтажный кирпичный дом между двумя панельными. Наша задача — построить три вставки, половина квартир предназначалась для нас, остальные поступали в распоряжение городской администрации. По уставу МЖК каждый из нас должен получить по одной комнате на члена семьи. Право на строительство завоевали работники четырёх гатчинских заводов: «Буревестник», «Прометей», «Азимут» и «Кризо». Я изъявил желание трудиться каменщиком, меня обучили за один день и присвоили четвёртый разряд.
Из управления прислали прораба, — женщину лет тридцати пяти, — она контролировала процесс и помогала с чтением чертежей. Бригадира и командира отряда по связям с общественностью выбрали после долгих споров. В стране перестройка, демократия и гласность. Чем мы хуже, — все ж личности. И у всех русский менталитет, это значит, что во главу угла ставилась справедливость. Ещё Фёдор Михайлович писал, что «высшая и самая характерная черта нашего народа — это чувство справедливости и жажда ее».
Жажда была одна на всех, а справедливость у каждого своя. Что поделать, человек несовершенен.
Забавно, что один боец, — так мы стали называть «мжковцев», — еврей, по паспорту русский. Другой русский, по паспорту еврей. Конечно, их мировоззрение соответствовало национальным особенностям, а не записи в документе.
Мы поделились на каменщиков и подсобников. Сергей, мой тёзка, отличный помощник, я бы даже сказал, что мы работали как одно целое. Я только успевал подумать: «Надо бы мне...», как напарник уже делал что нужно. У Сергея пятеро детей. К сожалению, семикомнатных квартир не предвиделось.

Отряд состоял из дюжины «итээровцев», остальные рабочие из цехов. Инструктировал нас Коля, молчаливый каменщик лет сорока. У него высокая скорость и качество кладки, потрясающий глазомер. Деньгу зашибал на халтурах в свободное от работы время.
— Я утром подойду к пивному ларьку, — так Коля рассказывал, — за десятку выберу себе подсобника. Вымотаю так, что на следующий день отлёживается. Беру другого. В день у меня выходит от тридцати до сорока рублей.
В управлении его ценили, он каждый год ездил по путёвке в Крым.

Наши собрания Коля игнорировал, они проходили шумно. У нас было с кого брать пример, — в стране шли съезд народных депутатов и прочие митинги. На третий месяц строительства высказали претензии бригадиру Саше. Он как нельзя лучше подходил для этой должности: спокойный, молчаливый, к тому же его рекомендовала прораб. Успевал и чертежи посмотреть, и на стройке поработать. Сохранилась фотография, где он на спор несёт в руках двадцать один кирпич. На собрании Сашу обвинили в том, что он во всём уступает начальству и заказывает много раствора, особенно по пятницам. Общим голосованием выбрали нового бригадира. Тот изучал чертежи слишком медленно. Третий работал вместе с нами, и очень хорошо. Только пришлось разбирать стенку высотой в полметра. Четвёртого сняли за мат и дезорганизацию, пятый разрабатывал плюсы и минусы нашей деятельности. Получалось неплохо, но на стройке появлялся только в конце дня со словами:
— Много ещё раствора?
Шестой оказался слишком хитрым. К весне общим собранием единогласно и удивительно тихо вернули Сашу. С ним и заканчивали строительство. Мы обрели первый опыт демократии.

Нас официально устроили в СУ №234, положили оклад 120 рублей в месяц. Это в два раза меньше, чем я получал в ЗАСе. В первое же лето мы увеличили рабочий день на два часа. Бросили девиз: «Чем быстрее построим, тем быстрее въедем!» Крановщица в пять часов вечера уходила домой. Мы решили эту проблему. Два бойца освоили профессию крановщика, естественно, втихаря. Один из них вышеупомянутый Саша, другой Володя, крепкий и добродушный станочник с нашего завода. Он брался за любую работу. О таких говорят: «Кто два дела руками знает, тот ещё и десять подхватит».

Первое время мы уворачивались от несущихся поддонов и банок с раствором. Предварительно громыхала команда: «Бойся!» Небеса нас оберегали. Единственный раз наш крановщик опустил банку с раствором на только что выстроенную перегородку. Хорошо, что рядом никого не было. Кто-то крикнул: «Мы строили, строили, и наконец, построили!» Все с облегчением рассмеялись.
Стрелы башенного крана не хватало, чтобы перекрыть дальнюю часть дома плитами, особенно шестой и седьмой этажи. Крановщица подводила к нужному месту груз, десять человек начинали его раскачивать. Со стороны, наверное, смешно наблюдать, как строители «маятничали» туда-сюда, от плиты к плите. В самый напряжённый момент раздавался пронзительный вопль: «Ма-а-айна-а-а!» Крановщица выполняла команду, и плита плюхалась в нужное место. И ведь ни разу никого не задело.

Трудились мы усердно, как-никак себе квартиры строили. В управлении этим пользовались. Частенько в конце дня приходила незапланированная машина раствора в расчёте на то, что мы примем. В таких случаях я переходил на китайскую стенку. Так называли потому, что она почти вплотную примыкала к панельному дому и не требовала качества. Я закладывал два угла, после чего всей бригадой наваливались на внутреннюю кладку.
— Вот она была и нету, — шутили мы про машину с раствором.

Мы обходились без сварщиков, плотников, электриков, стропальщиков, монтажников, — всё делали сами.
Даже один раз съездили на ленинградский завод, чтобы уложить на поддоны кирпичи и привезти себе на стройку. Тогда в Гатчине случились перебои с поставками. Материал доставили, в этот же день на «Волге» подъехал начальник управления, Василь Лукич. Хитрован-мужик сразу обратился к бригадиру:
— Шо же ты не звонишь? Может какие проблемы, — обращайся, непременно помогу.
Оказалось, что ему нужны девять поддонов кирпичей. В разговор вмешался наш каменщик, заместитель бригадира:
— Нужен кирпич, — собирайте своих людей на завод. И за Родину!
Это у него фраза-паразит. Мы его так и звали — комиссар. Василь Лукич опешил:
— Я начальник, да мне...
— Ни одного поддона! — обрубил комиссар.
Приехал ответственный товарищ по поставкам, договорились-таки. Правда, командир отряда и бригадир выторговали ряд условий и оговорили срок возврата. Командир, в отличие от комиссара, умел разговаривать с начальством. Звали его тоже Саша, на заводе он работал инженером. В паре с ним трудилась Люба, одна из четырёх наших женщин. Она жила с десятилетним сыном и записалась на двухкомнатную квартиру.
Люба делала всё: готовила рабочее место, расшивала кладку, подавала раствор, кирпич, даже колола его нужного размера. Саша этим пользовался. Якобы в гневе бросал с размахом на землю плохо отколотый кирпич. Люба спокойно протягивала другой. Чем могли закончиться такие отношения, нетрудно предугадать. Через три года они поженились. Предварительно Саша получил ордер на однокомнатную квартиру, а Люба прописала маму и въехала в трёхкомнатную. Ещё три наших девчонки — Тамара, Ирина и Татьяна — незамужние, они претендовали на однокомнатные квартиры. Татьяна — худенькая и юркая женщина лет сорока была душой отряда. Работала добросовестно и эмоционально рубила правду-матку всем в глаза. За что её и уважали.

Мы поделились на звенья, состоявшие из двух каменщиков и двух подсобников. Мы с напарником Юрой блестяще дополняли друг друга: он технарь, я гуманитарий. Даже на собраниях выступали в тандеме. Когда Юра волновался, — его залихватские усы смешно подрагивали  от возмущения, — в разговор вступал я. Если мои тихие возражения не замечались обществом, — я так и не научился на стройке громко разговаривать, — меня выручал Юра. Три года бок о бок — это не хухры-мухры.

В своих будущих квартирах мы меняли планировку. Разумеется, кроме несущих стен. Игорь, наш лучший каменщик, расширил туалет для тёщи. Кто-то увеличил ванную за счёт прихожей. Стены в трёхкомнатных квартирах почти вплотную примыкали к панельному дому. В кладовке я выложил нишу глубиной сорок сантиметров, получился естественный холодильник. В девяностые я там хранил зимние заготовки, потом всё подряд. По закону норма жилой площади не должна превышать 12 квадратных метров на человека. У нас же насчитали чуть больше 36 квадратов. Мы перенесли кирпичные перегородки по всему стояку на пятнадцать сантиметров, и за счёт расширения кладовки уменьшили жилую площадь.
Сергей, мой сосед сверху, любитель рок музыки, дополнительно уложил на пол прессованные листы для подавления шума. Виктор, сосед снизу, в нерабочее время настелил деревянные полы. Все поставили вторые двери при входе, на незапланированные траты в управлении никто не реагировал. Всё кругом народное, всё кругом моё, — таковы были советские реалии.

Раньше меня удивляло, как люди работают на улице в плохую погоду. Пока до завода добежишь — мороз все щёки повыщипает. На стройке мы не мёрзли. Ибо там не бывает плохой погоды, бывает мало одежды. Главное — мы жутко заинтересованы в результате. Правильно заметил чеховский Серебряков: «Надо дело делать».
На очередном собрании провели тайное голосование. Раздали листочки со списком бойцов. Каждый пронумеровал фамилии от первого до тридцатого на предмет добросовестности в работе. Попавшие в начало списка выбирали этаж и вставку. Мне досталась квартира во втором доме, я даже сделал на кухне нишу, — подсмотрел идею в западном журнале. Правда, не воспользовался. После рождения дочки выбрал трёхкомнатную квартиру, но уже в третьем доме.
Конечно, старались все. Но в период строительства непосредственно своей квартиры будущий хозяин не просто работал, — он порхал от стенки к стенке: облицовку клал аккуратнее, отвесом пользовался чаще обычного, проверял качество перекрытия и многое другое. Человек обыкновенный — жуткий собственник. По этой причине коммунизм построить невозможно. Если только в человеке что-то подправить.
Это что-то подправлял коллектив, хотя у нас была другая цель, — получение жилья. Коллектив нельзя обмануть. Посему у каждого из нас был единственный выход — хорошо работать.

Наконец, закончили каменную кладку и перешли на внутреннюю отделку. К нам прислали шестерых женщин-штукатуров, за это мы должны отработать на строительстве заводского здания. В понедельник я и пятеро каменщиков вышли на новый объект. В первый же день построили нулевой цикл, — возвели кладку под монтаж плит. Недалеко от нас что-то строили ленинградцы. Мы ловили их заинтересованные взгляды. Сначала один смотрел, смотрел. Потом другой, после обеда вышли два начальника. Смотрели, смотрели. Завод обещал дать кран через три дня, мы решили не ждать. Стрельнули автомобильный кран у ленинградцев, перекрыли подвал, расставили кирпич для дальнейшей работы. Командир пошёл в строительный цех требовать чертёж на первый этаж. Там на него очень странно посмотрели. Сказали, что чертёж ещё не готов, и ближайшие два дня нам делать нечего.
Во вторник кое-как заняли себя, — укладывали в поддоны россыпи кирпичей. К вынужденной работе подошли творчески — играли в карты на вылет. Проигравшие один за другим отходили собирать кирпичи, выигравший в позе Обломова подкалывал неудачников. Укладку следующего поддона опять разыгрывали в карты. В четверг получили чертёж, но раствор нам не заказали. Володя пытался перехватить чужую машину, не удалось. Ещё день прошёл впустую. Ленинградцы с утра пьянствовали. Один приставал к нам, чтобы мы взяли его на халтуру. Когда узнал, что мы «эмжековцы» и работаем за оклад, жутко нас обматерил и сказал, что больше кран не даст. В пятницу раствор снова не привезли. Мы наведались к мастеру цеха и в растворный узел. После бурных переговоров добились обещания от начальства посылать машины по первому нашему требованию.

Видимо, мы сильно отличались от обычных строителей. Нас загрузили работой. Через месяц получили зарплату, по 220 рублей на брата. Об этом узнали в отряде, взволновались. Сформировали новую бригаду на замену, но нас заметили после случая с компрессором. Его обещали дать через несколько дней. Мы проявили инициативу. С утра и до обеда перерубили нужные две плиты, используя ломик и кувалду. Мастер строительного цеха записал это в отдельную зарплату. Директор, узнав о странных каменщиках, запретил обмен. Конечно, «такая корова нужна самому».

Володя первый среди нас купил разбитую машину и отремонтировал. Теперь халтурил по вечерам, утром мы слушали его рассказ о подработке:
— В пасхальную ночь я заработал сто рублей. Прихожу домой, жена ругается: «Где шлялся, такой-сякой?». Даю пятьдесят рублей, она мне: «Кушать будешь?». А утром машину вымыла. Ребята, ищите халтуру, буду вас на своей ласточке возить.

Нашу шестёрку вызвали на собрание. Причина оказалась серьёзная. В отряд хотели втиснуть заводскую комсомолку-активистку. Всё наше общество встало на дыбы:
— Ишь какая халявщица! Палец о палец не ударила, а туда же, — квартиру захотела.
Отказали единогласно. На заводе, видимо, решили не привлекать к ситуации внимание. Всё-таки программа МЖК одобрена пленумом и съездом ВЛКСМ.

Штукатурные работы закончились и нас вернули в отряд. Рвение к работе постепенно сходило на нет. Должность комиссара убрали, он появлялся на стройке всё реже и реже, отговариваясь организационными делами. Трое каменщиков взяли на халтуру общий кирпич, попались. На собрании даже стоял вопрос об отчислении их из отряда. Каждый боец уже знал, где он будет жить. Посему многие использовали часть рабочего времени на благоустройство своей квартиры. Иной раз получалось форменное безобразие:
На первую вставку привезли раствор на полы. Владельцы квартир со второго и третьего домов припозднились, да ещё с претензиями: «У нас на своих вставках дел полно».
Татьяна психанула. Схватила два ведра раствора и потащила в дальний угол, — туда не дотягивался шланг нагнетателя. Её стали ругать:
— Татьяна! Нельзя женщине тяжести носить.
Лучше бы молчали. Досталось на орехи и правым и виноватым. Еле успокоили бойца.

Командир Саша, — все 3,5 года он успешно занимал эту должность, — предложил снимать деньги за нарушения и прогулянные часы. Не обошлось и без обид, каждый считал, что другие больше прогуливали. Командир изящно вырулил в непростой ситуации:
— Теперь будем работать по совести.
В воздухе повисло молчание. Настороженное, ошарашенное, пугающее, глухое, — ни одно не подходит, скорее всего — небывалое. Проголосовали единогласно.

Приближалось время распределения жилплощади. К нам зачастил на собрания заместитель директора завода товарищ Рогатников. Оказался не товарищем, а с... Носил роговые очки и в минуты раздражения наклонял голову, сверкая глазами. Казалось, вот-вот он двинется на нас с приговоркой: «Забодаю, забодаю».
Нас вызвали на завод, присутствовали десять человек с других предприятий. Обязали предоставить все справки для получения ордера через два дня. Иначе ордера не выдадут. Администрация хотела, чтобы мы получили квартиры, основываясь на положение семей в данный момент. В уставе МЖК оговорено, что все документы и справки надо сдавать на момент заселения. В домах ещё не готовы электрика, сантехника и многое другое. Рогатников знал, что скоро Люба пропишет мать, а Тамара выйдет замуж. Тогда они получат квартиры на комнату больше. Девчонки ездили в Леноблисполком. Там подтвердили, что мы действуем по закону и дали официальную бумагу. Заместитель директора рвал и метал, но расширяющиеся метры нашего МЖК не поддавались его гневу. Стали по два-три человека вызывать к директору для собеседования. Пытались «эмжековцев» с разных заводов перессорить между собой. Но не поддались мы.

Неожиданно нас поддержал глава администрации Гатчины Богданов Станислав Семёнович. Мы записались всем отрядом к нему на приём, присутствовали сотрудники четырёх заводов. Богданов отрубил:
— Ребята трудились, пусть получают что положено.
У Рогатникова аж зубы скрипнули. Так ему и надо, козлу рогатому, мало ещё.
В итоге все получили квартиры по максимуму. За три с половиной года строительства положение семей изменилось. Только в моём доме родились четыре девочки. Костя, инженер с завода «Азимут», пришёл в МЖК холостым, въехал в четырёхкомнатную квартиру с женой и двумя сыновьями. В общей сложности мы отвоевали у завода десять комнат. И всё по закону. Хорошая всё же штука, — устав МЖК. Умные люди составляли.

Несмотря на все разногласия, мы всё ж таки оказались дружным коллективом. С высоты сегодняшнего дня сознаю, как нам крупно повезло. Мы попали в интересное время, когда нам дали порулить. Пока страна скатывалась в пропасть, мы сами заработали квартиры, сами решали свои проблемы, сами научились трудиться по-настоящему. Многие из ребят остались работать на стройке. Востребованность профессии и приобретённый опыт помогли нам пережить девяностые годы почти безболезненно.
До сих пор помогаем друг другу в скорбных обстоятельствах.

Наш физик-ядерщик Игорь Острецов считает, что адекватной социальной организацией является трудовой коллектив. Оценка труда, от выборного начальника до рабочих, зависит от общего мнения. Насколько широко можно использовать данный опыт, трудно сказать. Да и кто ж нам это даст...