Закат

Закат

                «Самые главные двери открываются вовнутрь…»
                Лев Николаевич Толстой


   Было то солнечное утро, когда еще не так жарко. Не успевший накалиться ночной влажный воздух окутывает тебя приятной серебряной прохладой. Еще можно дышать, и ты просыпаешься с ощущением полноты сил, надежд и радостных предчувствий.
 
   В такое летнее утро на зеленой лужайке около ослепительно белого, чисто ухоженного четырехэтажного дома с колоннами в нерешительности остановились две немолодые женщины. С первого взгляда бросалось в глаза, что они очень похожи, но не чертами лица или внешним обликом, а каким-то неуловимым внутренним сходством, про которое говорят родственные души.

  – Ну, вот мама, мы уже и пришли. Тебя сейчас посмотрит доктор и выпишет, наверное, как всегда кучу таблеток,– мягко и как бы в сторону произнесла низкорослая и полноватая женщина, сохранившая еще, если не былую красоту, но прежнюю привлекательность и обаяние. Она нежно держала под руку свою престарелую довольно высокую и совершенно высохшую мать, горделивая осанка которой с высоко поднятой головой никак не соответствовала странному и отрешенно мертвому взгляду. Мимолетная улыбка промелькнула и тут же угасла на ее восковом лице. Пристально наблюдавшая за ней последние несколько месяцев дочь, не пропустила ни эту вымученную гримасу матери, ни легкий кивок головы в знак согласия.
 
   Когда то давно случилось страшное событие: мама решила покончить с собой. И все из-за какой-то чертовой вазы, которую после переезда в новую просторную квартиру мы никак не могли отыскать в многочисленных и аккуратно расставленных в огромном салоне еще не разобранных коробках. В больнице маму спасли, но частенько дочь ловила на себе пугающий пустой и в тоже время ненавидящий взгляд. Первый раз это случилось еще в больнице, когда мама пришла в себя после длительного промывания желудка. Дочь была счастлива, когда мама открыла глаза: наконец-то все позади и можно вздохнуть свободно. Нежно улыбаясь, она вглядывалась в глаза очнувшейся ее дорогой мамы, неосознанно ожидая похожую реакцию и с ее стороны. Но неожиданно пронзительно ядовитый и неподвижный взгляд обжег ее с ног до головы и врезался в память на всю жизнь.

   Это было давно, примерно десять лет назад. А теперь ее мать, когда-то очень умная красивая статная, с большим достоинством и всеми уважаемая «баронесса» практически ни с кем не разговаривала, не читала, и даже не смотрела телевизор. Она жила своей никому непонятной отрешенной от внешнего мира молчаливой жизнью, застрявшая на своем диване. Вставала она только для очередного приема пищи. Уж это мама никогда не пропускала. Около ее кушетки на стуле стоял маленький будильник, по которому она с постоянной периодичностью проверяла время, чтобы не пропустить очередную трапезу: завтрак в восемь утра, обед в час дня, полдник в пять и ужин в семь вечера. Как ей удавалось узнавать время? Дочь не понимала, да и не очень задумывалась об этом. Главное, что у мамы ничего не болело, что она хорошо кушала, и, наверное, пребывала в состояние умиротворенного «небытия». Это было давно, примерно десять лет назад. А теперь ее мать, когда-то очень умная красивая статная, с большим достоинством и всеми уважаемая «баронесса» практически ни с кем не разговаривала, не читала, и даже не смотрела телевизор. Она жила своей никому непонятной отрешенной от внешнего мира молчаливой жизнью, застрявшая на своем диване. Вставала она только для очередного приема пищи. Уж это мама никогда не пропускала. Около ее кушетки на стуле стоял маленький будильник, по которому она с постоянной периодичностью проверяла время, чтобы не пропустить очередную трапезу: завтрак в восемь утра, обед в час дня, полдник в пять и ужин в семь вечера. Как ей удавалось узнавать время? Дочь не понимала, да и не очень задумывалась об этом. Главное, что у мамы ничего не болело, что она хорошо кушала, и, наверное, пребывала в состояние умиротворенного «небытия».
Но в последние полгода даже и это незначительное напряжение ума в ожидании очередной трапезы ушло в небытие. Часы на стуле, служившем тумбочкой, оказались уже не нужными. Началось быстрое и неотвратимое угасание личности.
 
   Подойдя к самому входу клиники со стороны красивого фасада, дочь на какое-то мгновение замерла. Видимо, она не решалась сделать последний шаг, что-то обдумывая в последнюю минуту. Вокруг них не было ни души. Космическое безмолвие в застывшей, как перед грозой, тишине еще больше подстегивало внутреннее напряжение, отражавшееся на удрученном лице дочери. Но неожиданно с внутренней стороны клиники дверь резко распахнулась и показалась женщина в белом халате. Приторно улыбнувшись, она задержалась в дверях, пропуская их войти, и дочери ничего не оставалось, как ввести свою мать в дом престарелых, из которого обратного пути уже не могло быть никогда.


                декабрь 2011г.