Наследники Чингисхана

     Царевичи Чжочи, Чаадай и Огодай, взяв город Орунгечи, поделили между собою, на троих, и поселения и людей, причем не выделили доли для Чингис-хана. (Сокровенное сказание Монголов)

     Пример древних тюрок, монголов и многих других демонстрирует, что для создания крупного кочевого государства требовалась мобилизация сил многих кочевых формирований. Но только возможные выгоды от совместной эксплуатации оседлых обществ могли на время примирить одних кочевников с их зависимым статусом от других. (А. М. Хазанов)


     А вот трения на имущественной почве, если верить «Сокровенному сказанию», начались у потомков Чингисхана еще при жизни основателя рода. Более того, первой жертвой их алчности стал не кто иной, как... сам Чингисхан: после взятия столицы Хорезма Ургенча командовавшие монгольскими войсками царевичи не выделили отцу положенной доли. Далее «Сказание» рисует нам картину, как разгневанный великий хан не допустил корыстолюбивых деток в свой шатер для аудиенции и как заступались за царевичей советники, объясняя их проступок «молодостью и неопытностью...»

     Впрочем, пока это были лишь первые раскаты грома. На курултае 1229 года наследники умершего Чингисхана достаточно быстро пришли к соглашению. Верховным ханом, как и завещал Чингисхан, стал Угэдэй, Чагатай стал править землями Средней Азии, а хранителем отцовского юрта1, т. е. собственно Монголии, стал по степному обычаю популярный в народе и войсках (у кочевников, как говорилось выше, народ и войско – это практически одно и то же) младший из братьев Толуй. Ему же досталась основная часть армии и задача продолжить покорение Китая и Кореи. Не остались обделенными и потомки старшего сына Чингисхана Джучи. На съезде были подтверждены их права на Западный улус, правда, большинство из выделенных им территорий еще только предстояло завоевать.

     Но это не был классический для средневековья раздел государства между наследниками, когда каждый из них самостоятельно управляет «собственным имуществом». Империя, по замыслу Чингисхана, оставалась единой, а Чингизиды должны были стать ее «коллективными собственниками» – обладателями исключительного права на ханский титул. (Строжайшее правило, согласно которому ханом может быть лишь потомок великого завоевателя, будет неукоснительно соблюдаться в Степи даже после распада империи вплоть до XIX века. Этот императив не посмели нарушить не только могущественные темники Мамай и Едигей, но даже сам Тимур, который предпочел именоваться всего лишь Великим эмиром, сохранив формальную власть в своей империи за Чингизидами-марионетками.) Неподсудны были Чингизиды и обычному суду. Судить их могло только собрание других представителей рода, nособыми были и законодательство, и система наказаний2.

     Общим достоянием становились и завоеванные земли. По крайней мере, в первый период существования империи наличие имущества одного из Чингизидов во владениях другого было обыденным явлением. Например, в 60-х годах XIII века в Бухаре из 16 тыс. населения 5 тыс. принадлежало улусу Джучи, 3 тыс. – матери Хулагу, а остальные «назывались «улуг кул», т. е. «великий центр», которым каждый из сыновей Чингиз-хана, утвердившись на престоле ханском, мог распоряжаться, как (своею) собственностью»3. Видимо, таким образом Чингисхан хотел теснее сплотить своих потомков, но, надо сказать, что в данном случае его обычная прозорливость изменила ему – общее имущество, как это часто бывает в семейной жизни, стало источником постоянных конфликтов и войн между наследниками.

     Однако на момент проведения в 1235 году очередного курултая единство империи продолжало казаться незыблемым. На съезде были определены направления дальнейших походов и группировки войск для их осуществления. Состоявшие по большей части из войск различных улусов монгольские армии, отправляясь на завоевания новых земель, продолжали, по крайней мере, в военно-политическом плане ощущать себя единым целым. И между сыновьями Чингисхана царило согласие. Легенда сообщает нам, что когда Угэдэй тяжело заболел, гостивший в его ставке Толуй добровольно, не колеблясь, выпил «заговоренную» шаманом воду, «переведя», таким образом, его болезнь на себя. Конечно, в наше время легко скептически относиться к возможности подобного «обмена», но монголы верили в него абсолютно, и Толуй наверняка считал, что ценой своей жизни спасает любимого брата. (Кстати, скепсис скепсисом, но Угэдэй действительно вскоре выздоровел, а Толуй по дороге в свой улус заболел и умер…)

     Однако уже в самом начале правления второго поколения Чингизидов это единство дало первые трещины, а к четвертому поколению от него практически ничего не осталось. Постараемся хотя бы пунктирно рассказать о том, как протекал этот стремительный процесс, приведший в итоге к распаду Монгольской империи поначалу на четыре, а затем и на десятки самостоятельных улусов.

     В декабре 1241 года умер Угэдэй, и империя на десятилетие оказалась погруженной в династические споры, конец которым положил лишь состоявшийся в 1251 году курултай в Каракоруме. На нем Толуиды при поддержке Джучидов (Батый послал на съезд своего брата Берке и сына Сартака в сопровождении «группы поддержки» из 30 тыс. воинов, что во многом и предопределило исход голосования), а также ряда других Чингизидов, провозгласили великим ханом сына Толуя Мунке. Жестокими мерами новый великий хан подавил оппозицию, казнив вдову прежнего хана, ряд Чингизидов из родов Угэдэя и Чагатая и их нойонов, но сразу же после его смерти в 1259 году между потомками Чингисхана начались две ожесточенные крупномасштабные войны. Братья Мунке Хубилай и Ариг-буга4 вступили в борьбу за престол великого хана на востоке империи. При этом в боевых действиях то на одной, то на другой стороне участвовали и Чингизиды из улуса Чагатая. А на Кавказе и в Закавказье вспыхнула затянувшаяся на многие десятилетия война Джучидов и Хулагуидов.

     Провозглашенная Чингисханом имперская идея, таким образом, благополучно умерла уже при его внуках. И в этом не было бы ничего удивительного, кабы не одно «но»: в середине XIII века, описанный выше демографическо-экономический «часовой механизм» только начинал свой неумолимый отсчет, и, значит, нам следует поискать другие причины междоусобиц того времени.
   
     Такой причиной В. В. Бартольд считал начавшееся в результате успешных войн имущественное расслоение как среди монгольских племен, так и в роду Чингизидов5. Способствовали сепаратизму и особенности организации монгольской армии – правители улусов, имея в своем распоряжении войска тама6 и многочисленное ополчение, в военном отношении оказались не слабее даже великого хана7. И, в итоге, не сдерживаемые более авторитетом своего великого деда и родителей, внуки не замедлили начать ожесточенную борьбу друг с другом, которая продолжалась как между улусами, так и внутри их вплоть до полной ликвидации остатков Монгольской империи.

     Существуют и другие глубинные причины раскола, причем их так много, что ученые в зависимости от своих взглядов могут, что называется, выбирать «по вкусу». Историки, ставящие во главу угла экономику, совершенно справедливо указывают на отсутствие крепких экономических связей между отдельными частями гигантской империи, например, между Ираном и Китаем, или Китаем и Золотой Ордой, а также на нежелание правителей улусов отправлять собираемые в их землях налоги великому хану. Адепты геополитики могут обратить внимание на то, что государственные образования, на месте которых возникли улусы Монгольской империи, традиционно враждовали друг с другом. И действительно, улусы Чингизидов удивительным образом переняли политику ранее существовавших на их территориях государств. Наследница империй Цзинь и Сунь – монгольская династия Юань продолжила традиционную для Китая экспансию в Корею и Индокитай, а также войну с монголами, кочевавшими севернее Великой китайской стены. Чагатайский улус «унаследовал» от прежних правителей Турана противостояние на юго-западном направлении с Ираном (не важно – с Ахеменидским ли, парфянским, Сасанидским, арабским или монгольским), а на севере борьбу со сменяющими друг друга номадами Великой Степи, т. е. в данном случае с улусом Джучи. Апофеозом этой политики стала деятельность Тимура, добившегося решительного успехов на обоих стратегических направлениях. Однако это случилось лишь спустя сто с лишним лет, а до появления на исторической арене «железного хромца» улус Чагатая был, без сомнения, слабейшим из монгольских государственных образований.

     Ильханы8 Ирана, в свою очередь, воевали с Тураном (улусом Чагатая), боролись за Палестину с Египтом, пытались утвердить свою власть в Анатолии. Новую жизнь обрело известное еще со времен киммерийских вторжений в Закавказье геополитическое противостояние между Дешт-и-Кипчаком и Ираном. В глубокой древности «на линии фронта», образованной Большим Кавказским хребтом, находились, с одной стороны, киммерийцы и скифы, а с другой – мидийцы и ассирийцы. Затем в VII–IX веках их сменили Хазария и Арабский халифат, а в веке XIII – Улусы Джучи и Хулагу. Что же касается Улуса Джучи, то его политика (борьба за Закавказье, обеспечение безопасности проходящих через его территорию торговых путей) во многом напоминала политику Хазарии.

     Продолжим, однако, перечислять возможные причины распада Монгольской империи. Сторонники цивилизационного подхода имеют серьезные основания говорить о принадлежности улусов к различным цивилизациям или, скажем более обтекаемо, историко-культурным регионам.

     Активное участие в споре принял и автор пассионарной теории этногенеза, посчитавший причиной раскола империи некое «внутреннее пассионарное напряжение»9. Основываясь на бесспорном факте, что «монголы в созданной ими державе оказались в меньшинстве»10, Л. Н. Гумилев в угоду своей концепции сделал весьма  сомнительный вывод о том, что реальной силой в улусах были не завоеватели, а побежденные и покоренные ими народы, вследствие чего «улусные ханы оказались не государями, а пленниками своих подданных, которые заставили их принять свою веру: на западе – ислам, в Китае – буддизм»11. С этим трудно согласиться, поскольку история человечества знает бесчисленное множество примеров подавления «абсолютного большинства» «абсолютным меньшинством». Не была исключением и Монгольская империя, в которой Чингизиды сумели построить такую вертикаль власти, создать такой механизм управления, что им не было необходимости считаться с интересами покоренных народов, ставшими для захватчиков не более чем «пушечным мясом» и объектом жестокой эксплуатации.

     Что же касается управленческих технологий, позволяющих «абсолютному меньшинству» держать под полным контролем большинство, то, побывавшему в ГУЛАГе историку, они были прекрасно известны. Это «сокровенное знание» отнюдь не было изобретением Новейшего времени. Соответствующие политтехнологии широко применялись правителями древних государств, в том числе и в соседнем с Монголией Китае. И, вполне возможно, именно привлеченные на службу Чингисханом китайские чиновники и познакомили с ними монголов.

     Конфликты в монгольском обществе, безусловно, имели место, но это были не конфликты между монголами и покоренными народами, а противостояние имперских элит – старой родовой знати, выдвиженцев завоевательных походов, китайских чиновников (Елюй Чуцай), мусульманских и уйгурских купцов (Махмуд Ялавач, Абдурахман, Чинкай12), чьи интересы все больше противоречили друг другу.

     Старая родовая аристократия стремилась восстановить традиции степной вольницы, когда главным было не место человека в военно-административной иерархии империи, а знатность его предков, мечтая о возвращении времен, когда ханы были не всемогущими правителями, а лишь первыми среди равных, да и войсками командовали не безродные «птенцы гнезда Чингисханова», а «заслуженные» нойоны. (В свою очередь «выдвиженцы» и «профессиональные управленцы всячески противились возвращению прежних порядков.)
   
     Второе противостояние внутри монгольского «истеблишмента» развернулось в области экономики – между традиционалистами и «новаторами». Предметом споров стали методы эксплуатации населения захваченных территорий. Ревнители степных традиций рассматривали завоеванные земледельческие территории как объект перманентных грабительских набегов (существовала и крайняя точка зрения, согласно которой население северных областей Китая должно быть уничтожено, а высвободившиеся земли отданы под пастбища). «Новаторы», напротив, считали, что это население нужно оставить в живых, но сделать объектом регулярного налогообложения, оградив от произвола кочевой знати и предоставив временные налоговые льготы13.

     Борьба этих двух линий в каждом улусе имела свои особенности. В Северном Китае практически сразу победил «прогрессивный подход» (а сами Чингизиды удивительным образом «вписались в классическую китайскую схему смены династий вследствие нарушения предыдущим императором повелений Неба»14).  Когда сторонники «старины» предложили уничтожить местное население советник Угэдэя Елюй Чуцай сумел доказать, что гораздо выгоднее «не убивать овцу, а стричь ее». Тем самым он не только спас многие миллионы жизней, но и наполнил государственную казну. Вот как описан этот один из примечательных моментов в истории Монгольской империи на надгробной стеле на могиле Елюй Чуцая: «После карательного похода Тай-цзу (Угэдэя. – А. К.) на запад не оказалось ни одного доу (64 литра) зерна и ни одного чи шелковой ткани в амбарах и на складах, и императорский посол Бе-де и другие вместе заявили [его величеству]: «Хотя завоеваны ханьцы, но [от них] нет никакой пользы. Лучше уничтожить их всех. Пусть [их земли] обильно зарастут травами и деревьями и превратятся в пастбища!». Его превосходительство тут же выступил вперед и сказал: «При обширности Поднебесной и богатстве [страны] четырех морей как можно не получить того, чего добиваешься! [Мы] только бездействуем и все! Как можно называть [ханьцев] бесполезными!». Поэтому [его превосходительство] представил доклад императору о том, что ежегодно можно получать 500 тыс. лян (37,3 г) серебра, 80 тыс. кусков шелковых тканей и 400 тыс. ши (66,4 л) зерна [за счет] поземельного налога, торгового, и монопольных налогов на вино, уксус, соль, железо и [произведения] гор и водоемов. Его величество сказал [в ответ на этот доклад]: «Если бы [все] действительно получилось так, как вы говорите, то государственные доходы были бы обильными! Попробуйте сделать это!»15.

     Получив от хана карт-бланш, Елюй Чуцай немедленно приступил к созданию на контролируемой монголами территории налоговой администрации во главе с китайскими чиновниками-конфуцианцами и через год смог представить хану материальное подтверждение своих расчетов. Тем самым он обеспечил себе продвижение по службе, став руководителем гражданской администрации на всех завоеванных монголами китайских землях, а, принимая во внимание крутой нрав монгольских ханов, возможно, и продление собственного земного существования. На новом посту Елюй Чуцай занялся восстановлением традиционной китайской администрации, привлекая на службу чиновников даже из еще не завоеванного Южного Китая, а также проводил политику разделения властей16. (Окончательную победу «новаторы» одержали при хане Мунке и его преемниках, когда ханская администрация практически полностью переняла все китайские управленческие технологии.)

    

     В улусах Хулагу и Чагатая обширные пустыни и пастбища соседствовали с оазисами сельской и городской жизни, а идеология ислама вполне подходила воинственным монголам, занявшим нишу прежней элиты17. В результате внутреннее устройство этих улусов явилось компромиссом между степными обычаями монголов и многовековой государственной традицией Ирана и южных областей Средней Азии. Так, в улусе Хулагу Великая Яса причудливо сочеталась с мусульманским правом, тяготение ильханов к централизации – с сепаратизмом кочевой аристократии, попытки наладить экономику – с огромными налогами как на сельское, так и на городское население.

     «Новаторы» победили даже в Улусе Джучи, несмотря на то, что, в отличие от «урбанизированных», по меркам того времени, разумеется, Китая, Ирана и Мавераннахра, в нем проживало значительное количество тюркоязычных племен и народностей, чей традиционный образ жизни и хозяйственный уклад был во многом схож с монгольским.

     Третья линия противостояния пролегла между сторонниками унитарного государства и приверженцами старинного улусного устройства; четвертая – между управленцами-государственниками, поборниками единого налогообложения и разбогатевшими в результате монгольских походов купцами, ратующими за введение разорительной для населения, а, следовательно, и для государства, но приносящей сверхприбыли самим откупщикам системы откупов.

     Какая же из указанных причин оказалась главной? По мнению автора этой книги, любая из них (за исключением «пассионарного напряжения», существование которого до сих пор никем и не доказано) могла как в отдельности, так и в сочетании с другими факторами дезинтегрировать Монгольскую империю, а затем и отколовшиеся от нее улусы. Существеннее другое – после того как внешняя экспансия закончилась, не осталось ничего, что могло удержать в границах единой империи владения Чингизидов.

     Катализатором центробежных процессов стала смерть хана Мунке в 1259 году, после чего его братья Ариг-буга и Хубилай провозгласили себя ханами, что положило начало гражданской войне. С этого момента главным фактором, обеспечивающим приход к власти, становится не завещание предшественника, не законы и обычаи, а, прежде всего, стоящая за претендентом военная сила. Так что курултай, состоявшийся в 1269 году на реке Талас, на котором правители Улусов Джучи, Чагатая и Угэдэя признали друг друга суверенными государями и заключили оборонительный союз против великого хана на тот случай, если тот попробует оспорить их суверенитет, лишь узаконил новые политические реалии. (Ильханов Ирана – традиционных союзников великого хана и противников Джучидов – на курултае не было, но, сохраняя видимость подчинения великому хану, курс на обретение полной независимости они проводили не менее последовательно, чем его непосредственные участники.) Курултай 1269 года подвел черту под единством Монгольской империи, после чего она уже фактически являлась федерацией независимых государств, лишь номинально признающих власть великого хана18.


    1. Юрт – территория, в пределах которой кочевало какое-либо племя. С конца XIV века юртом «стали называть место феодала в ханской ставке или само местонахождениставки феодала или хана». (Древнетюркский словарь. Ленинград: Наука, 1969. C. 282.)

     2. Селезнев Ю. В. Элита Золотой Орды. С. 10–11.

     3. Вассаф-Хазрет. История Вассафа.
URL:
     4. Ариг-буга (1219–1266) – младший единоутробный брат Хубилая. После смерти Мунке, согласно его завещанию и монгольской традиции, должен был стать правителем коренного улуса. Однако вряд ли можно согласиться с мнением, что у него были какие-то особые права на «должность» великого хана всей империи. Вокруг Ариг-буги сгруппировалась та часть монгольской знати, которая была против переноса центра власти из Монголии в Китай. Потерпев поражение в гражданской войне 1260–1264 годов, Ариг-буга был вынужден сдаться на милость Хубилая.

     И вновь об идеологии. Вокруг тех далеких событий уже в наше время развернулась ожесточенная полемика между историками – патриотами Монголии и Китая, соответственно. Каждая из сторон настаивала на правоте «своего» претендента, при этом китайские историки-пропагандисты, делая упор на успехи Хубилая в имперском строительстве, «забыли», что он был чужеземным завоевателем, чьи войска залили страну реками крови. Например, 21 января 1962 года газета «Гуанмин жибао» писала: «Хубилай внес крупный вклад в развитие нашего единого многонационального государства». (Гуанмин жибао. 21.1.1962.) В целом, отрешившись от национальных и националистических симпатий и антипатий, можно констатировать, что, с одной стороны, противоборство двух братьев было банальной борьбой за власть, с другой – борьбой «старого и нового», если так можно назвать желание Ариг-буги сохранить имперский центр в Монголии, а Хубилая –перенести его в завоеванный Китай.

     5. Бартольд В. В. Образование империи Чингиз-хана. Сочинения. Москва: Наука, 1968. T. V. С. 265.

     6. Войска тама – монгольские войска, направляемые в завоеванные области и страны для постоянного проживания с целью охраны границ и поддержания внутреннего порядка. 

     7. Чху-ченг Ч. Распад Монгольской империи. Казань: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2008. С. 87–88.

     8. Ильхан – «правитель народа» (от тюрк. «эль» или «иль). Титул правителей государства Хулагуидов.

     9. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 365.

     10. Гумилев Л. Н. В поисках вымышленного царства. Москва: Товарищество Клышников, Комаров и Ко совместно с издательством «Лорис»,1992. С. 150.

     11. Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. Москва: ДИ-ДИК, 1997. С. 294.

     12. Елюй Чуцай (ок. 1190 – ок. 1243) – высокопоставленный чиновник чжурчжэньской администрации, перешедший на службу к монголам. Был одним из главных советников Чингисхана, однако пик его карьеры приходится на годы правления Угэдэя, при котором Елюй Чуцай управлял сформированной им из бывших конфуцианских бюрократов гражданской администрацией в захваченных монголами районах Китая.

     Махмуд Ялавач Хорезми (? – 1254) – один из наиболее известных «птенцов гнезда Чингисхана». Первое упоминание о его «сотрудничестве» с монголами относится к 1218 году. Став наместником Мавераннахра, фактически напрямую подчинялся великому хану в обход Чагатая. Впоследствии наместник Пекина. После Махмуда в Хорезме правили его сын и три внука, и лишь в начале XIV века власть выскользнула из рук этой «управленческой династии».

     Чинкай (ок. 1170 – ок. 1252) – чиновник среднего уровня в администрации Чингисхана. При Угэдэе выдвинулся на первые роли, став правым министром. После смерти Угэдэя и отставки Елюя Чуцая стал наиболее влиятельным администратором империи, однако вскоре также попал в опалу. При правлении Гуюка восстановил свое положение при дворе и сохранял его вплоть до избрания ханом Мунке, который арестовал и казнил Чинкая вместе с вдовой Гуюка и их сторонниками.

     13. Федоров-Давыдов Г. А. Общественный строй Золотой Орды. Москва: МГУ, 1973. С. 28.

     14. Крадин Н. Н. Кочевники Евразии. Алматы: Дайк-Пресс, 2007. С. 293.

     15. Сун Цзы-чжэнь. Стела на пути духа его превосходительства чжун-шу лина Елюй [Чу-цая] // Мункуев Н. Ц. Китайский источник о первых монгольских ханах. Москва: Наука, 1965.

     16. «Его превосходительство представил доклад императору о том, чтобы старшие чиновники ведали делами только гражданского населения, темники возглавляли военную власть, а налоговые управления распоряжались денежными и натуральными налогами, и чтобы все [они] не управляли друг другом, и тогда же [это] было возведено в твердый закон». (Там же.)

     17. Крадин Н. Н. Кочевники Евразии. С. 293.

     18. Номады Великой Степи быстро объединялись в единый политический союз, чему способствовала культурная общность и схожие способы ведения хозяйственной деятельности, и столь же быстро выходили из него, как только необходимость в таком союзе исчезала. Можно даже проследить своеобразную цикличность в политической жизни Степи, начиная со скифской эпохи. Последний такой цикл «объединения – разъединения» завершился с появлением в земледельческих государствах огнестрельного оружия, что навсегда отбросило кочевников на периферию исторического процесса.