Мразь, которую я убил

Сибирская история из нулевых, подслушанная где-то в вагоне

*
Участковый Серёга Никифоров материл всё в тот промозглый октябрьский вечер, держась за трясущийся руль своего уазика-бобика на мокрой сельской дороге. Его бесил дождь, расквасивший лесной просёлок хлеще сметаны. Бесило начальство в райцентре, откуда он возвращался сейчас: равнодушные, сытые морды, которым до измучившего всех местных жителей «контингента» – что до Москвы задним ходом. Бесил кредит, который придётся-таки погашать из последних рублей, вместо того чтобы подарить наконец-то сынишке обещанный летом планшет.

Всё как-то сошлось, соединилось в сплошное, унылое, тягостное ощущение дерьма в этот гнилой мерзкий вечер…

Жизнь – дерьмо… Да…

И единственным золотым лучиком в тёмной реальности окружающего бытия брезжил-сверкал где-то там, через три километра, поворот к дому. К их на отшибе стоящему дому, где ждут Наташка-жена да солнечный Ванька. Да уж… Солнечный… Угораздило же такого родить восемь с половиной лет назад! Какой-то просто океан позитива. От улыбки его широких в ямочках щёк, от искрящихся, сверкающих синевой глаз настроение – самое наипоганейшее, сквернейшее что ни на есть – возвращается в норму в течение секунды. А уж когда объятья Наташки прибавятся к Ванькиному весёлому писку и визгу, когда её мягкие груди прижмутся к твоей потной замученной шее… Ну… Есть-таки смысл в жизни!

Работа – собачья, да. Но должен же кто-то и собаками заниматься! Двуногими этими псами. А иначе-то как? Как ты Ваньку спокойно в школу отпустишь, когда вокруг – сплошь и рядом двуногие псы?

Улыбка сынишки согревала уже на расстоянии. Этой терапии он больше всего ждал сейчас, торопясь, поддавая газку несчастному бобику на ухабах лесного просёлка. До дома оставалась пара поворотов да хлипкая колея через редкий сосняк; крайние домики уже были видны, искрились огоньками сквозь сумрачный частокол леса. Он уже мысленно готовился войти в натопленный дом, да завертеть Ваньку, повисшего на шее, по комнате, да зажать шутливо Наташку в их маленькой спальне, да рассказать ей про идиота-майора в райцентре…

Только, увы, не суждено было сегодня доехать до дома так быстро.

*
В рваной пасмурной паутине дождя фары вырвали из мокрой мглы сидящую на корточках сгорбленную фигурку. Мальчишка рыдал под берёзой, прислонившись спиной к мокрому стволу, размазывая по лицу то ли слёзы, то ли эту самую паутину дождя, то ли всё сразу.

Да ещё и кровь, что ли?! Подъехав поближе и инстинктивно притормозив, участковый заметил, что ручонки у промокшего насквозь пацана – грязно-красного цвета. Как и грязь, размазанная по мордашке. Да и грязь ли?

Дальше – ещё веселей. Видавший виды Никифоров охренел окончательно, увидав, как заплаканный пацанёнок, лет одиннадцати на вид, тихо-медленно поднимается перед ним, задирая ручонки кверху. А затем – убирает их за голову. И при этом (что теперь слышно отчётливо – мотор бобика уже заглушен, дверь приоткрыта) – начинает всё громче подвывать-всхлипывать.

– Ты что?! Ты чего? Это что с тобой, а?! Чего ревёшь? Кто обидел?

– Ыыыыыы! – плач становится громче; мальчонка продолжает стоять, не опуская рук, сотрясаемый рыданием, холодом и фиг пойми ещё чем.

– Кто тебя так? – подойдя наконец к ребятёнку, Никифоров берёт в руки его ладошку; она действительно вся в крови.

– Не меня… Ы-ы-ы-ы-ы… Это я… Ы-ы-ы…

– Успокойся. Ты же мокрый совсем. Кто – тебя? Кого – ты? И как тебя звать-то? Ты местный?

– Угу…

– Как звать?

– Сашка я… Ы-ы-ы…

– Да руки-то ты опусти! – лейтенант наконец рассмотрел вблизи заплаканную мордашку, отметив где-то на подсознании, что этот Сашка и его Ванька если не близнецы-братья, то очень похожи. Подхватив на руки, как куль картошки, он усадил мелко дрожащего пацана в чрево бобика, отметив, что тот мокр абсолютно, насквозь, хоть выжимай, а хоть сразу полощи в тазике – разницы не будет никакой.

Съёжившись на заднем сидении, мелкий выдал очередной сюр своим звонким всхлипывающим голоском:

– ТОЛЬКО НЕ НАДО НАРУЧНИКИ!!! НЕ НАДО, ПОЖАЛУЙСТА! Я НЕ СБЕГУ!

*
Никифоров завёл двигатель, двинул бегунок регулятора печки в крайнее красное положение, включил вентилятор на максимум. (Печка – зверь, переделывал сам. Быстро согреет.) Затем пересел назад к Сашке, взял в руки его мокрые окровавленные ладошки, которые продолжали трястись мелкой дрожью.

– Послушай-ка, только внимательно. Никаких наручников. Никаких «руки за голову». Никто тебя арестовывать не собирается. У нас детей не арестовывают, слышишь, Сашка?! У нас тут тебе не Америка. Это – там… А в России у нас нет такого.

– У нас есть колонии, – занюнил в ответ мелкий. – Мне теперь прямо туда…

– Это с четырнадцати лет. А тебе сколько?

– Одиннадцать.

– Ну и вот. Какая тебе, к чёрту, колония? И потом, чего сделал-то ты? Объяснить можешь? Что за кровь у тебя? Почему мне сдаваться решил?

Мелкий стрельнул в глаза лейтенанту долгим-пристальным взглядом больших серых глаз – в свете лампочки на потолке бобика было заметно, что они по-прежнему полны слёз. Всхлипнул раз, два, – да и заревел ещё пуще, как в детском саду. У детей так бывает, когда сильный стресс чуть-чуть отпускает. Да и не только у детей, что уж там – иногда и здоровые дядьки вот так же воют-ноют, как второклассники после двойки… Никифоров насмотрелся такого за десять лет службы.

– Ну?! Расскажешь, что было-то? Или – не хочешь? Ну, не хочешь, не надо, давай просто домой отвезу тебя, что ли? Ты же простынешь, – бормотал лейтенант, чувствуя, что у самого эмоции уже зашкалили и переполнили всякие чаши, какие только можно себе представить.

– Я… Я… – Сашка давился слезами.

– Что?

– Он… Он… Он…

– Кто он? Кто?!

– Он… Эта мразь… Мразь, которую я убил…

Никифоров окончательно выпал в осадок.

– Знаешь что, Сашка? Давай-ка поедем. Тебе бы переодеться, ты же мокрый совсем. Поедем давай, по пути всё расскажешь. Что там за мразь, что случилось. Лады?!

– Поедем… Ну, да… Ну, поедем… Только он – там… Он там пока… И мама там… тоже…

– Ты, главное, не бойся, – Никифоров пересел за баранку, включил передачу. – Не бойся. Ничего не будет. Тебе – ничего… понимаешь? Не будет.

Пытаясь успокоить мальчонку, лейтенант поймал себя на том, что напрочь позабыл в эти минуты всю психологию. Да и какая тут психология, к чёрту.

– Дорогу показывай. И не бойся. Не бойся.

Через пять минут бобик стоял во дворе старой бревенчатой русской избы – тоже крайней, тоже, как и у Никифорова, неподалёку от лесной опушки, только на другом конце посёлка. Тупиковая улица – да даже не улица, а так, устланный мокрой хвоей просёлок. До ближайшего соседского дома – метров сто или двести. Отшиб. Тишина. Только дождь барабанит по стёклам уазика. «Хорошо это – что дом на отшибе», – как-то машинально, на подсознании, подумалось.

–Ну, что, пойдём? А?

– Не хочу я туда, – Сашка вдруг поменялся в лице. Мокрая от слёз, дождя и размазанной крови мордашка глядела на лейтенанта просительно. – Давайте пока не пойдём, а? Давайте я лучше позову маму, она придёт… Тут, в машине, давайте?..

– Ты это, Сашка, знаешь... Ты – это… Мотор я не буду глушить, хорошо? Ты здесь лучше погрейся пока, хорошо?.. А я сам схожу, посмотрю…

– Давайте. Я здесь побуду. Вы не бойтесь, я не сбегу.

– Не говори глупости. Всё будет хорошо.

Лейтенант прикрыл дверцу и двинулся к дому. Мальчишка остался в машине.

*
Для Никифорова не было неожиданностью то, что увидел. Залитый кровью угол заднего дворика, распластанное тело мужчины с типичной протокольной физиономией (тот самый контингент, да!), кухонный нож, ручка которого торчит чуть пониже груди. Удар был классический – снизу вверх…

Он множество раз наблюдал подобные картины в разных интерьерах и экстерьерах. Ничего нового. Рутинное бытовое убийство.

Вокруг не было никого, кроме промозглого ветра да ледяного дождя. Задний дворик был открытым, без штакетника или забора. Дворик выходил на лес и на речку, что излучинами петляла в низине. В опускающихся мокрых сумерках лес, речка и небо на глазах начинали постепенно сливаться в некую общую серо-пунцовую массу. Труп остекленелыми глазами глядел на всё это, неестественно, словно гусь, вытянув голову в сторону далёкого горизонта. Он смотрел вдаль, туда, куда утекала река, за излучину, где жарким июлем Серёга любил вместе с сыном рыбачить-купаться на плёсе. Холодная даже летом вода там успевала неплохо прогреться, застаиваясь в тихой неглубокой заводи. Именно там Ванька сделал свои первые успехи в плавании…

Интересно, а любит ли Сашка плавать туда на лодке?

«Подружились бы они, интересно? Неплохо, когда один чуть постарше; моему – восемь, этому – одиннадцать… Старший младшего защищает, опекает… А может быть, и знакомы, ходят-то в одну школу?»

Лейтенант встряхнул головой – несуразные мысли какие-то лезут, в самом деле… Что же делать теперь с этим малолетним убийцей? Ручка ножа не оставляла и тени сомнений в том, кто это сделал; вот, пожалуйста – Никифоров стрельнул фонариком в чёрную окровавленную рукоять. Очевидно, удар пришёлся в артерию, оттого и такое количество крови, залившей весь нож. На запёкшемся, почерневшем уже слое её отчётливо проступали следы детских пальчиков.

Сергей вошёл в дом. Приоткрыл дверь в зал, в спальню. Женщина лежала на диване в сумраке комнаты и, похоже, спала. Да, она спит. Странно. Как это – спать после такого?

Никифоров чуть шевельнул её за плечо, прикоснулся к светлым золотистым волосам. Бесполезно. Встряхнул чуть сильнее.

– Что?! Кто?! Ты опять пришёл меня бить?!

Лейтенант включил свет. Женщина в шоке отпрянула при виде человека в форме.

– Что случилось?! Кто вы? Где Саша?!

– Ваш Саша – в машине, он греется, мокрый совсем. Вы мне расскажите пожалуйста, что у вас тут произошло. Сразу скажу, обещаю – я ничего пока делать не буду. Понять просто хочу… Я участковый ваш. Сергеем зовут.

– А что произошло-то? – блондинка ответила вопросом на вопрос. – И почему Саша мой сейчас в вашей машине?

– Он просто не хотел сюда заходить. Он так сказал. Да вы сами сходите, дверку откройте, машина – тут во дворе у ворот.

Она встрепенулась, набросила куртку, выбежала во двор. Оглушительный визг донёсся оттуда через секунду.

– Там! А-а-а! А! А-А-А-А!

– Там – да… Вы мне расскажите. Ваш Саша сказал, что это была настоящая мразь.

– Кто его? А? Это кто?! А??? Это…

– Это Саша его. Он тут сейчас передо мною стоял с поднятыми руками. Сдаваться решил. Я пацана едва успокоил. Вот и хочу я понять…

У женщины по щекам градом покатились слёзы. Она с грохотом упала перед Сергеем на колени.

– Только не надо Сашульку!!! Пожалуйста!!! Не надо Сашеньку моего! Я вас умоляю!!! Пожалуйста! ОН ВСЁ ПРАВИЛЬНО СДЕЛАЛ!

Дальше Никифоров услышал историю, от которой не мог потом нормально заснуть несколько дней. Да, он не ошибся – это был тот самый «контингент»: приезжие шабашники, бывшие зеки, лица неопределённого социального статуса с мутным прошлым и таким же туманным будущим. Познакомился в магазине. Приставал. Издевался. Пугал. Шантажировал. Обещал много денег; работы-то в посёлке нет, зарплаты копеечные, а пацана поднимать как-то надо; алименты тоже копеечные, плюс пособие… на жизнь еле-еле хватало… Набился в сожители, обещал золотые горы и кисельные берега, остался на месяц, а живёт уже второй год. Бил её. Бил ребёнка. Очень сильно бил ребёнка. До рвоты. До нервного тика. Чем дальше, тем всё сильнее. За двойки. За неубранный свинарник. За не вовремя подметённый двор. Бил каждый вечер. Она пыталась защищать – бил и её. Запугивал расправой, и не раз действительно резал ножом. Так, немного, царапины. Чтобы боялась. Причём – делал это на глазах у Сашки.

Где-то с месяц назад сын стал заикаться в ожидании расправ и писить в кровать по ночам. За что получал ещё больше. Замкнутый круг. Да, деньги так называемый «муж» приносил. Пропивал в основном. Да, жизнь стала невыносимой. Почему не пришла к нему, к участковому? А чем вы поможете?

Лейтенант слушал, чувствуя, как ходуном ходит кадык, как запекло от адреналина в затылке, как заходится сердце, на которое он никогда раньше не жаловался. И чем дольше говорила эта женщина, у которой он даже не спросил имя, тем сильнее пробивала внутренняя дрожь. Похожую дрожь он ощутил как-то раз при осмотре места убийства, где юную девушку вот такая же мразь изнасиловала, а затем заколола куском арматуры. Та же дрожь пробивала его и потом, когда после задержания мразь спустили в подвал. Бить следовало точно по тем местам, где экспертиза не выявит гематомы и кровоподтёки; впрочем, в тот момент им, операм, было всё равно. «Главное – не убить. Он должен дожить до суда».

Ну, дожил – и что?.. Он ещё и оказался серийным. Три похожих убийства, все три – девушки, которым не было и двадцати. В общем, дело Чикатило живёт… Но у нас же теперь демократия, права человека, всё такое! Мораторий на смертную казнь!

Уж лучше б тогда допинали там, в подвале, эту мразь до смерти. А так – ублюдок даже пожизненного не получил. Приехали какие-то продвинутые адвокаты с Кавказа, дело всё перевернули вверх дном, развалили, два убийства из трёх выставили недоказанными… Родня там оказалась богатой, хорошо заплатили…

«…А пацан – молодец. Правильно сделал». С этой мыслью Никифоров встал со стула, прошёлся по комнате.

– Давайте-ка, что ли, переоденем вашего Сашку уже? Он там в машине мокрый совсем. Весь в крови. В машине тепло, но – всё-таки… Кстати, а как вас зовут?

– Наталья.

– Хммм… Совпадения какие… Моя жена тоже Наталья. Кстати, как это я… вот же – забыл…

Он достал телефон, набрал номер жены, но трубку взял птенец-щебетун Ванька.

– Папуля, ты что это там? Всё зависаешь в своём управлении? Мама грибов уже тут нажарила! Давай-ка быстрее уже!

– Иван Сергеич, ты только сильно меня не ругай, у меня тут работы ещё до полуночи будет сегодня. Тут, знаешь сам, с контингентом этим… Поцелуй, в общем, маму, там Царевича с Волком пару серий посмотришь, да и спать-отдыхать уж давай, меня-то навряд ли дождёшься… долго ещё… И вы там ещё… это самое… все грибы-то пожалуйста не съедайте.

– Вот достал ты со своей работой! Когда уже всех преступников переловите? Придёшь – я в тебя ракету пущу…

В ступоре он не заметил, что разговаривает с сынишкой по привычке в режиме громкой связи. Отключился.

– Извините. Давайте… Пойдёмте-ка вместе за ним, надо его всё-таки в дом…

– А вы ещё, значит, до полуночи здесь? Следователей вызывать будете, да? Что ж теперь… В общем, это я зарезала его, всё.

– Никого вызывать нам не надо. Мне – другое… Мне лопата понадобится. У вас есть лопата хорошая? А то в машине-то у меня – только маленькая сапёрка.

*
Только теперь, когда Сашка выбрался наконец-то из бобика под уговоры мамы, Сергей рассмотрел его в полный рост в свете фар. Мальчишка действительно был весь в крови: не только мордашка и пальцы, но и его тонкая серая куртка, и мятые светлые джинсики, и синие резиновые сапожки, почти доверху облепленные грязью – всё это было испачкано кровью так густо, будто пацан работал на скотобойне. Смотрелось всё это на нём не менее сюрреалистично, чем окоченевший труп на заднем дворе, уставивший свои глаза на красоты местной сибирской природы.

При виде по уши измазанного в крови Сашки его мать вновь заплакала. Тогда как сам Сашка, теперь уже, видимо, отойдя от стресса, не побоялся пройти на задний двор, где в свете фонарика начал скороговоркой рассказывать всё.

– Он пришёл… Почему, говорит, не почистил свинарник опять? Я говорю – ну как же, почистил. Он – нет! И шнур берёт. Этот вот шнур удлинителя, – мальчишка показал, – и бьёт меня, как всегда. Я кричу, ну не надо, ну дайте пожалуйста десять минут, я всё снова почищу! Нет! Бьёт. И кричит ещё, что твоя мать, проститутка, она тоже получит сейчас. Мама спала в это время, она утром вернулась со смены… В общем, он ударил раз пять или шесть, мне попал по яичкам шнуром. Боль такая, я выл, просто выл… А он – дальше бьёт! Снова! Вот тут, по штанам, по рукам… Я упал, как могу, сапогом прикрываюсь. Он лупит дальше. Всё тогда потемнело в глазах у меня. А потом он – курить… Я встаю тогда тихо, ножик беру здесь вот, на верстаке. Посмотрите, говорю, на меня, щас покажу что-то. Он поворачивается. А я его – снизу сюда! Кровь как брызнет! Он хрипит, и ложится вот здесь... Понимаете, ложится, не падает. Укладывается, будто бы спать собрался. И – хрипит… И потом вот так голову вытянул. Ну, а я – что… Бежать в лес… А там, в лесу, вы. Я подумал – ну вот, прямо в лес за мной вы приехали…

Пацанёнок присел около трупа, с трудом вытащил нож, тронул пальчиком острое лезвие.

– Дай-ка сюда, – лейтенант аккуратно забрал орудие убийства, завернул его в пакет. – Думаю, что вы с мамой переживёте без этого ножика? Купите новый. А этому теперь дорога одна: в речку с моста. Там глубина метров семь, и дно – илистое… Ты лучше вот что, иди-ка переодевайся, умойся… Хватит уже всё это дело рассматривать, – он легонько подтолкнул Сашку в дом.

– И что же? Куда мы? Как мы теперь? – Наталья сканировала лицо лейтенанта растерянными глазами. Тот отметил про себя, что ощущение сюра пока только усиливается – словно в дурной сон попал.

– Знаете что… Я никогда ещё в жизни такими делами не занимался. Но, видать, всякого нужно попробовать сельскому участковому для разнообразия. Будет потом чего вспомнить на старости лет. Лопата хорошая есть?

Женщина принесла две лопаты.

– А зачем две-то? Вы, Наташа, мне хотите помочь, что ли? Не надо. Я справлюсь сам. Да и место это знать вам не обязательно. Вы лучше вот что. Стиральная машинка есть в доме?

– Да, конечно же. Автомат. Индезит у нас старенький, но работает.

– Прямо сейчас давайте-ка, всю эту одежду его, всю… И сапоги тоже… Режим ставим самый холодный, вообще без нагрева воды. Вот, «снежинка». И порошка побольше, побольше… Обороты отжима – на минимум, и запускаете первый режим, самый долгий. Два часа пусть стирает. Вода должна быть холодной, когда кровь отстирываете. Это важно. И ещё. Утром – вёдра с водой, сапоги резиновые, воды прямо побольше-побольше, и – вперёд с песней! Вымыть весь задний двор, начисто, чтобы блестело. Прямо с утра пораньше займитесь.

Подогнав бобик задом, он не без труда заволок труп в задний отсек. Сел за руль. Высунулся на минуту.

– Брак у вас с ним не зарегистрирован? Он был просто сожитель?

– Конечно, нет, какой там брак. Привязался вот…

– Он здесь у вас не прописан?

– Нет, конечно. Я даже и паспорта у него ни разу не видела.

– Тогда так… Сашка и вы, Наташа, оба, запомните. Ничего не было. Он уехал вчера, сказал, что в район за покупками. И всё, вы его больше не видели. Искать не хотите, надоел он вам. Запомните это! Не видели больше, да и не хотите видеть. И – не увидите… А я к вам зачем заезжал – ну, просто… просто ребёнка подвёз. Ты, Сашка, за грибами ходил, там в лесу под дождём вымок как мышь. А участковый мимо ехал, тебя до дому подкинул. Запомнил?

– Да! Спасибо вам!!!

– Увидимся ещё. Спокойной вам жизни. И не связывайтесь вы, ради Бога, больше с такими… Кстати, Сань, а ты моего Ваньку знаешь? Он во втором «А» учится.

– Знаю, конечно!

– Я надеюсь, что вы подружитесь.

– Ещё как подружимся! Пусть к нему кто-то из старшаков только сунется. Я его – сразу…

– Только не режь, хорошо? Ты уж кулачками как-нибудь… нежно…

*
Он проехал километров пять-семь по липкой лесной грязи на знакомую поляну – одно из любимых грибных мест. Память подсказала место как-то автоматически, на подсознании. В этой профессии, вообще, многое – на подсознании… За поляной начинался пологий спуск к оврагу, а дальше – небольшой обрывчик (метра полтора высотой) и глиняный оползень, где не росла трава. Идеальное место для мероприятия, которым предстояло заняться этим мистическим вечером.

Хорошо, что дождь прекратился – не хватало ещё и промокнуть, как этот пацан, подумал Сергей, вдыхая напоённый грибной прелью воздух. На часах было пока только девять вечера. Лесной чернозём под обрывчиком поддавался лопате легко. В свете фар работа пошла даже как-то весело; лейтенант вспомнил армейскую школу рытья окопов, которая позволяет без лишних затрат энергии за пару часов соорудить ямку метра на полтора-два в глубину и аналогичной длины. Правда, тяжёлая мокрая земля затрудняла процесс, но к полуночи всё было окончено. На обратном пути он притормозил на мосту, и окровавленный нож полетел ржаветь на дно речки.

Пацаны подружились уже на следующий день. А где-то с годик спустя Сашкина мать встретила, как в той старой советской песне, тракториста. Точнее – отставного лётчика со своим личным трактором и хозяйством. Тот, будучи всю жизнь человеком бездетным, в Сашке души не чаял. Да и поныне они словно родные сын и отец: рыбалка, охота, джип, трактор, нехитрый деревенский бизнес (мясо-молоко) – везде вместе.

Так бывает, когда, пройдя через какие-то сумасшедшие испытания, вы вдруг попадаете в волну не менее нереальной, какой-то просто фантастической гармонии. И надо ли жалеть в таких случаях, что были те испытания? Всё в нашей жизни не зря, всё имеет свой смысл – иногда даже и такая дикость, которая произошла в тот вечер с лейтенантом Никифоровым и несчастным мальчиком Сашкой.