Каким смешным он был

                зарисовки о детстве моего брата

          Говорят, в детстве всегда живёт счастье. Наверное, это так. Но моё детство и сменившая его юность были вовсе не безоблачны. Мы жили в провинциальном южном городе вдвоём с мамой. Жили очень скромно, кто-то сказал бы и бедно, даже по меркам того далёкого и трудного времени. Иногда из долгих командировок приезжал отчим. Его появлений в доме какое-то время я не любил и старался улизнуть из дома при каждом его появлении. Мама сутками проводила время на работе в больнице. Часто, чересчур часто коротал время в больнице и я. Иногда из-за того, что умудрялся что-то успеть сделать с собой, пока оставался один. А иногда мама, упреждая прочие мои неприятности со здоровьем, запросто оставляла меня в приёмном покое, а то и в свободной палате. Мой статус в медсанчасти был неопределённым, но почему-то понятным для сотрудников. Больница была как бы моим вторым домом. Сейчас это кажется забавным, а тогда и в голову не приходило, что может быть как-то иначе.

          И всё-таки это было настоящее детство, не то, что сейчас. Детвора нашего двора была   столь щедра на выдумки, что ни родители, ни мы сами, не могли представить себе, какие забавы и неожиданности встретят нас новым днём.
В то время было принято ходить в кружки и спортивные секции, где мы проводили часть своего времени. Но столько же оставалось на дворовые затеи. Зимой мы увлекали себя строительством подземных снежных ходов и крепостей, строительством катков, хоккейными сражениями, игрой в снежки. Знойным летом всем двором мы проводили время на пляже или рыбалке, добывали сусликов из норок в степи, а вечером, когда долгожданная прохлада наконец догоняла нас, до поздней ночи играли в волейбол или теннис или слушали песни под гитару. Случалось, что и дрались с мальчишками соседних дворов. Развлечений хватало всем и мне, конечно, тоже. И всё же было немного грустно. Именно мне, потому как только я один во всём дворе не имел ни брата, ни сестры. Грустно и даже страшно - ведь по ночам я часто оставался один. Ночи в нашем городе были очень тёмными, что только прибавляло страха. В полночь заканчивалось вещание телеканалов, становилось совсем не по себе. Тогда я зажигал свет во всей квартире, открывал все окна и до самого утра слушал музыку.

         Однажды я не выдержал. В один из приятных летних вечеров, когда за обеденным столом собрались я, мама и отчим, набрался смелости и  предложил всем свой десерт:
        -Хочу братика!
        Взрослые промолчали, но со следующей весны детский крик и новые заботы поселились в нашей небольшой квартирке.
        Алёшка давал нам всем прикурить. Иначе и не скажешь! Бессонные ночи сменяли дни, где шалостям  малыша не было предела. Едва он начал ходить, мы вдруг стали замечать, что очень многих вещей в доме не хватает. Через несколько дней после такого открытия соседи стали приносить брошенные Алёшкой будильники, вентилятор, пластмассовые вещи. Понятное дело, хрусталь и стекло тоже улетали с пятого этажа, но уже безвозвратно. Мне всё чаще и чаще стало доставаться за брата, которого интересовал не только полёт вещей, но и жажда познания их природы.
         Испытав на прочность всё, что поддавалась его зубам и ручонкам, братик стал приводить в порядок и себя, и нас, и квартиру.
         Если я успевал заснуть во время его внешне безобидных игр, то мог проснуться и обнаружить удивлявшие меня изменения в интерьере, например блестящий от растительного масла пол.
         Не забуду, как однажды, проснувшись довольно поздно дома  после суточного дежурства в больнице, мама обнаружила себя блондинкой. Лёшка не пожалел ради её красоты целого пакета муки.
Умудрялся он удивить нас и тогда, когда никто и не собирался спать. Я не рассказываю о выловленных им рыбках из аквариума, изрисованных секретерах или о чём-то подобном. Это совсем понятные вещи. Я тоже в его возрасте мог, например, поставить автограф на каждой странице многотомного собрания сочинений Диккенса. Ведь я уже тогда разделял и художественный язык, и философию английского писателя. Но Алексей! Бывали события, когда мы с мамой оба теряли дар речи.
         В свои полтора года он уже прилично топал ножками. Однажды, в жаркий летний день мы с мамой отвлеклись на чей-то звонок.  Через минуту мы не обнаружили малыша в комнате. Помню, как оба ринулись к балконной двери и то, что мама закрыла мне рот рукой: братик стоял на перилах балкона, держась одной ручкой за стену, и смотрел с пятого этажа вниз. Зачем я привязал крестовину от ёлки к балконной решётке! Не отпуская моего рта, мама цепко схватила брата за ползунки. Как я был тогда восхищён её находчивостью и мужеством!
Возможно, Алёшенька последствия этого дня как-то прочувствовал и больше не давал нам поводов к подобным беспокойствам.
        Зато в избытке появились другие эпизоды, которые вызывают у меня улыбку и сейчас.

         В один из летних дней мы очень долго не могли сладить с братом. Он никак не хотел идти в садик и всей своей душой давал нам понять, что мы не правы, отправляя его на «голгофу». Но мама вернулась с очередного дежурства и очень устала.
         -Алёшенька, иди! Будь умницей! Да иди же! - умоляли мы его битый час.
         Наконец мы выпроводили его «на работу», благо детский сад был совсем рядом с домом.  Довольные, оба легли отдыхать. Уснули почти сразу. Вдруг разбудил стук ног братика в дверь - до звонка он не доставал, а стучать кулачками не считал нужным.
         Когда мы открыли дверь, братик без слов прошёл в гостиную, устало вытер ладошкой свой лоб и выдохнул:
         -Уфф! Еле отпросился!
         Сон наш после его выдоха исчез сам собой.

        Алексей умел нас удивлять, и всякий раз удивление было по новому поводу.
Однажды мама усадила нас за ужин. Было ещё не очень поздно. Мама разлила по тарелкам щи, но вот незадача - хлеба в доме ни крошки. Без хлеба есть мы не привыкли. Тем более щи.
        -Лёшенька, сбегай в «Дружбу», купи чёрного хлеба.
        Брат деловито пересчитал мелочь (ему было уже семь лет и считать он умел), с готовностью направился в магазин, что находился через дорогу. Вечером дома сидеть ему никогда не хотелось. Битых два часа сидели мы с мамой у остывших тарелок, а брата всё не было. Наконец гонец постучал в дверь своими ножками.
Открыли. Братик доедал какую-то сладкую булочку и хоть и выглядел адски уставшим, но всё же был довольным. Вероятно, из-за приятно проведённого времени.
        -Алёша! А где же хлеб?- недоумённо спросила мама.
        -Хлеба за 16 копеек нет! -торжественно заключил брат и отправил в рот последний кусок булочки.
        -Ну купил бы половинку за 24!-удивилась мама.
        Батон чёрного хлеба тогда стоил 16 копеек, а батон белого был дороже -24.
        Договорились на том, что Лёшенька сходит ещё раз.
        Выпроводили, положив в его ладошку 12 копеек. Мама вернула из тарелок первое в кастрюлю, но разогревать щи не стала. И правильно сделала.
Брат вернулся уже тёмной ночью опять уплетая булочку.
        -Лёшенька! Да где же хлеб?- спросила потрясённая мама.
        Братик неторопливо прожевал свою сладкую булку и невозмутимо ответил:
        -Я тебе ещё раз говорю: хлеба за 16 копеек в магазине нет.

        Помню, мы потом долго остерегались отправлять его в магазин.
        Не забуду первую его жалобу на меня. Как то раз мама пришла утром  с суточного дежурства и как всегда улеглась отдыхать. Нас обоих требовательно предупредила не беспокоить её. Алексей и я молча занимались своими делами. Но братику требовалось куда-то деть свою неуёмную энергию и он стал порываться на улицу.
        -Сиди дома. Мама просила не отпускать тебя.
        -Пусти! - возразил брат и повис на дверной ручке.
        -Да что же это такое! Сиди дома,- настаивал я и схватил за шиворот.
        Алёшка сделал вид, что подчинился и прошёл в комнату к кровати, где крепко спала мама. Он наклонился прямо над её ухом и громко прошептал:
        -Мам, а мам! А что Валерка дерётся!
        Досталось и мне, и брату. Было немного обидно - ведь я столько лет ждал себе брата в качестве друга, а никак не ябеду.

        Но брат оправдал мои ожидания. Однажды летом за соседней пятиэтажкой на меня набросился вполне взрослый задиристый мальчишка. Мы сцепились и попеременно переворачивали друг друга в пыли. Алёшка, хоть и было ему тогда всего пять лет, смело бросился на моего обидчика. Изумились и я, и задира.

         Брат рос. Его неуёмная энергия принимала новые формы. На семейном совете ( я и мама) мы решили, что нелишне было бы записать его ещё в один кружок - чтобы, как выразился я «Лёша меньше мотал нам душу» - в бассейн и лёгкую атлетику он уже был записан и ходил исправно. Решили записать на танцы. Каково же было наше удивление, когда через месяц занятий он вошёл в ритм, и сил у него только прибавилось. Видно танцы делали его ещё мобильнее.

         Прошло много лет после нашего детства. Жизнь нас надолго разлучила. А когда мы встретились, совсем недолго радовались друг другу. У обоих развились принципы. С какими-то из них в наши сознание и душу проникла  гордыня.
Гордыня как ржа разъедала наши отношения и вот, однажды, наступил день, когда мы с ним никак не хотели уступить друг другу в одной простой ситуации. Решили расстаться. По прошествии 16 лет я понял, что всё это было глупостью. К тому времени я закончил карьеру военного и уже был научен жизнью. Захотелось вернуть брата, каким бы он ни был. Но исправить уже было ничего нельзя. Брат замкнулся, на мои призывы откликнуться уже никак не отвечал.  А спустя некоторое время его не стало... Вот и остались у меня от брата только два альбома фотоснимков, чувство неизбывной вины, да эти воспоминания из детства.
                ***
30.06.2019 г., Москва