Три психеи на маслобойне жизни

          

                ТРИ  ПСИХЕИ  НА МАСЛОБОЙНЕ  ЖИЗНИ*
      О  жёнах-прародительницах  русской  интеллигенции      
               
                Но девушка в тебе не может  умереть —
                Ты донесёшь  её  до преисподней.
               
                ПЕТРАРКА
               
                Прекрасен розы вид, но более влечёт
                К цветку нас аромат, который в ней живёт.
               
                ШЕКСПИР

       «И нашёл я, что горче смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце её — силки, руки её — оковы; грешник уловлен  будет ею». (Екклесиаст,7:26)
         Женщина в русской философии любви занимает особое место, но совсем не такое как в  социальной истории,  психологии и этнографии. В Российской империи женщина — это, прежде всего, государственная  самка, а потом  только  социальная, демографическая   единица и «живая душа». Из всех  уважаемых женщин эпохи  русского абсолютизма самыми уважаемыми и почитаемыми  всегда являлись жены царских наместников, генерал-губернаторов и сенаторов.  А сама императрица считалась «земным божеством женского пола»  и Матушкой-покровительницей служилого (военного) дворянства. (1)  Идеальный образ русской женщины в идеализированной  поэтической форме отображен  в гражданской лирике  Николая Некрасова, в частности в поэме «Русские женщины».
      В России  издавна  существует два  социальных типа женщин — женщина-крестьянка («Арина — мать солдатская) и женщина-дворянка. Первый тип женщин (самый многочисленный) олицетворяет собой  любовь-жалость, как полное изживание  эгоизма, второй дворянский тип женщин — несёт в себе любовь- сладострастие, любовь по-французски, чувственный разврат, ведущий  к психическим  болезням, к разрушению  личности и к вырождению. В живой стихии любви, в её половой полярности, как основе мира, присутствует три основных принципа: андрогинизм (присутствие в одной личности  мужского и женского начала), духовно-плотское переживание  и надмирное  ощущение   богочеловечности.(2)   
        Любовь крестьянская, простонародная  —  это любовь родовая, Афродита вульгарная, подчинённая природной необходимости, любовь жертвенная, часто подневольная, но психически  здоровая.   Любовь дворянская — любовь романтичная и эротичная, Венера Божественная.  Любовь дворянской женщины  —  это всегда «благая тайна, она сродни судьбе». Это  «любовь,  не знающая меры». Она  «бескрайна, она  всего сильней»,   и для неё «смешны любые  барьеры»  и запреты. (Иоганн Себастьян Штраус). Любовь мужчины-дворянина так же не терпит  рамок «половой нравственности» и меры — «Мою любовь широкую как море, вместить не могут жизни  берега» (Алексей Толстой).    Только носительницы любви Небесной и любви Земной  способны вызывать всеобщее восхищение, только они готовы выступать   перед мужской аудиторией в любом виде и любой  ипостаси — быть верными, жертвенными  и преданными спутницами в жизни  «музами-блудницами  и  женами на  сутки», быть  ангелами прекрасными, стыдливыми  ведьмами и бесстыдными  мессалинами. В России такая  женщина — это Психея,  живое  олицетворение  загадочной   «русской души» и одновременно с этим   сущность   выносливой  и плодовитой Матки русского социума. 
       Многое о  своих знаменитых русских женщинах  — Психеях и  Цирцеях, Аспазиях, Форнаринах  и Нинон де Ланкло мы сегодня узнаём   благодаря светлому гению   Пушкина, с его  неукротимой  Радостью Познания и Любви ко всему прекрасному, что есть  на этом свете.  Для Пушкина, когда  внутри  «горит огонь желанья» все  молодые женщины (замужние и незамужние),  божественно прекрасны и соблазнительны. Это стало одним из его последних роковых и трагических заблуждений: «Бог дал попутчицу — бес  с ней попутал» (Леонид Либкинд).  Александр Сергеевич Пушкин — единственный из всех поэтов, кто воспел небесную красоту русских Психей и Цирцей, кто обожествил    женское лоно  как таковое, и кто сам стал первой жертвой этого обожествления. 
      Из всех многочисленных Психей («Душечек») русской  культуры  и цивилизации, отмеченных особой женственностью,   условно можно выделить трёх особо выдающихся и знаковых  красавиц.  Это — Екатерина I  (Марта Самуиловна Скавронская), Наталья   Пушкина-Ланская (в девичестве Гончарова) и Эмилия Тимм (в браке — Греч). 
     Так повернулось колесо русской истории, что самой первой Психеей Российской империи стала не евразийская   принцесса, не великая   княжна из рода Рюриковичей, а дочь  простого  латыша («ливонца»)    Самуила Скавронского — Марта, неграмотная  «мужичка»   тёмного происхождения,  «постельная прислужница» двух  героев Северной войны  фельдмаршала  Бориса Шереметева (1652-1719) и  светлейшего князя  Александра Даниловича Меншикова (1673-1729).  «Сладкая, прекрасная собою  черноглазая   полонянка» была взята к себе в наложницы Петром I  сразу  же  после  первой, бурно проведённой  с ней ночи, и сделала через постель   фантастическую карьеру.  Страстная, искусная  в любви и плодовитая Марта,  после принятия  православия, стала его второй женой,   законной, «коронованной на царство» (после Марины Мнишек) русской императрицей Екатериной I Алексеевной. Так на  ее примере, мы  ещё раз убеждаемся, что не всё определяется в этой жизни красотою  и деньгами, материальным достатком и даже  высокими нравственными качествами, многое зависит от везения и случая, и, конечно же, от врожденных  природных качеств и склада характера.
        Если после  взятия  Мариенбурга в 1702 году для многих шведок и ливонских девушек,  русских плен в  качестве живого военного  трофея  оказался суровым моральным испытанием, то для Марты — только благом и  сплошным преуспеянием. Она обладала особым притягательным женским запахом и той самой удивительной «химией любви», которой обладали  немногие Психеи того времени.  Перед её женской магией не могли устоять даже те мужчины, которые были, казалось  бы,  пресыщены женской плотью. Для Петра I в этой весёлой, страстной, щедрой  и неутомимой в любви  простой женщине была какая-то таинственная   притягательная  сила. Она одна  владела искусством успокаивать  своего   страшного в гневе царственного супруга-психопата. Благодаря природной психотерапии Марты,  многие  подданные  Российской  империи разных званий и чинов  избежали гневливой мании царя,   сохранили  свои головы и были  вскоре помилованы. Взойдя на престол после смерти Петра Великого, она окружила себя любимцами-гвардейцами и проводила с ними  время в пышных пирах и празднествах. При ней «правительство  заботливо ласкало гвардию», по-матерински и по-сестрински пеклось о богатырях-гвардейцах. (Василий Ключевский)
       Не умеющая ни читать, ни писать, Екатерина I  почти не занималась государственными делами, ибо в них  она ничего не понимала.  Для благополучного царствования ей    вполне  было  достаточно своей врождённой любовной магии и языка любви. Фактически  при ней  управителем России сделался её прежний господин-любовник Александр Меньшиков, светлейший князь, сын конюха, торговавший некогда пирожками. Марта  принадлежала к той породе женщин, которые душой и телом не стареют и предпочитают жить в стихии любовной страсти. Она была носительницей любви-наслаждения,  любви-жалости, любви- сострадания. На её бабьей любви-жалости  не раз спекулировал  красавец-сердцеед Виллим Монс, брат «Кокуйской царицы» Анны Монс, сложивший  за свои любовные похождения  свою голову на плахе. До нас дошло его  стихотворное  послание к императрице, полное любовного томления  и воображаемого страдания сердца:
     Купидон, вор проклятый, вельми радуется:
     Пробил стрелою сердце; лежу бес памяти,
     Не могу я очнуться и очами  плакати:
     Тоска великая, сердце кровавое
     Рудою запеклося —  и все пробитое! (3)

    Она была сострадательна к несчастным, особенно  к военным инвалидам и увечным матросам, охотно помогала им, как могла, при пустой казне и  повсеместном казнокрадстве. Не без  влияния Марты-Екатерины Пётр Великий учредил в  России «вольные аптеки» для гражданских лиц, и «гошпитали», с медицинскими  школами при них, в Москве, Петербурге и Кронштадте, а также положил начало отечественному  санитарному делу и военно-полевой  медицине. После тяжких испытаний во время  неудачного  и трагического Прутского похода, Екатерина Алексеевна прониклась глубокой любовью-жалостью к военным людям, и считала  судьбу мужчины намного  горше женской доли — тяжело приходится офицерской  жене, но у неё больше шансов быть не убитой и прожить долго.      Гвардейцы   обожали свою  ласковую и веселую Матушку-государыню, делившую с войсками все опасности походов, любившую веселую  военную лагерную жизнь, полковые учения, парады и пирушки. Только за последний год  своей  жизни она истратила на свои прихоти и удовольствия более 6 миллионов  рублей серебром. Именно при Марте-Душеньке  в отношениях между  мужчинами и женщинами стали зарождаться, вопреки петровской грубости и циничной простонародности, правила «нежного вкуса и галантного обхождения», приобретённые князем Борисом Куракиным в 1708 году в бытность его в Венеции, где он  имел метрессу синьору Франческу Роту, «без которой и часу быть не мог». (4)
       Царственная  Психея с телом  зрелой женщины и  милым, нежным девичьим личиком, овдовев, была,   по-прежнему  притягательна и желанна. Именно при ней Она  засиживалась ночами на пирушках в окружении молодых  мужчин, вела при  излишних удовольствиях   неумеренную   половую жизнь, и через два года и три месяца по  вступлении на престол,  скончалась в 44 года.  Марта Скавронская, императрица Екатерина I Алексеевна, была первой женщиной в  России,  которая стала первой полковой Прекрасной Дамой,  образцом  женщины, жены и матери  для    всего  военного  сословия.
        Марта Скавронская была предтечей гуманизма, первой «нежной Душечкой»  в жестокой и бесчеловечной империи Петра Великого.    Её дочь Елизавета Петровна  отменила в России смертную казнь, а невестка Елизаветы, (императрица Екатерина Великая) впервые учредила в империи воспитательные дома для детей сирот и закрытый метод воспитания внебрачных детей в учебных заведениях.    Однако,      среди царствующих особ, только   Марта  достойна звания  первой  Психеи  российского социума.  Даже её родную дочь, «весёлую Елизавету», прожившую свою волшебную жизнь в золочёной нищете, нельзя назвать настоящей  Психеей-Душечкой, так как она стала императрицей в результате  дворцового переворота,  при помощи  оружия, а не с помощью женских чар. По этой же причине  нельзя назвать Психеей  и принцессу Ангальтцербстскую     Софию-Августу-Фридерику — императрицу  Екатерину II   Алексеевну. Обе императрицы — Елизавета, дочь  Петра Великого,  и прусская принцесса София-Августа-Фридерика, хоть и наряжались во время  своих переворотов в военные мундиры, хоть и щедро награждали особо отличившихся офицеров, однако полковыми Прекрасными Дамами и  военными Психеями  так и не стали.    
       Второй, после Марты, (императрицы Екатерины I Алексеевны)  полковой Прекрасной Дамой и Психеей,  стала  вдова камер-юнкера Александра Пушкина — Наталья Николаевна  Пушкина-Ланская, урождённая Гончарова. Этой особой  чести, она  удостоилась по  воле самого  императора Николая I Павловича, который был изначально очарован  её красотой ещё при жизни поэта. В нашей отечественной (военной) истории — это был, пожалуй, единственный   беспрецедентный случай. Император  заказал придворному живописцу Владимиру  Гау портрет Натальи Николаевны, и по его высочайшему  распоряжению этот портрет поместили в полковом альбоме. Жены других офицеров этого полка подобной чести не удостоились.  Так многодетная мать и вечно юная жена камер-юнкера и поэта  стала полковой Прекрасной Дамой и Психеей своего времени.   
       Есть некоторые подозрения у пушкинистов, что минимум две дочери Натальи Николаевны могут быть детьми императора. В качестве одного примера они приводят Сашу Ланскую. Когда  девочка   выросла и   стала писательницей Александрой Араповой, то  написала книгу, где выражала уверенность в том, что ее отец не Петр Ланской, а государь-император Николай I.   
       Из всех многочисленных Психей и Цирцей  пушкинской эпохи, жена гениального поэта  оказалась как для современников, так и для потомков самой загадочной из всех   Психей. Одних восхищала её «божественная красота» и «чистота души», других возмущала её легкомысленность и  неосмотрительное для замужней женщины и матери   кокетство. Это её страстное, почти болезненное, желание быть всеми обожаемой, быть  неизменной королевой красоты в царском цветнике (гареме)  настораживало не одного Пушкина, а  многих людей  из его окружения.      Одни (в основном мужчины) считали  Пушкину-Ланскую идеалом русской Психеи-чаровницы, воплощением Вечной  Женственности,  носительницей той любви, которой «…все возрасты покорны», и чьи «порывы благотворны». Другие (в основном женщины),  видели в Натали Пушкиной  «холодную, бесстрастную  Наяду, лишённую души», расчетливую красавицу (Елизавета и Софья Карамзины).
       «Я молода, потом никому не буду интересна» — не раз  говорила  она тем женщинам и мужчинам, которые попрекали её в легкомысленном кокетстве с видными вельможами и самим царём.   Этим  вечно юная жена Пушкина  давала им  понять, что  среди её многочисленных сановных  и могущественных  поклонников есть один, которому ей никак  нельзя отказать в ласках, отказ с её стороны  не допустим  ни  при каких условиях — это сам   император. К чему лукавить и лицемерить, никто тогда  из  честных женщин  и невинных девушек, не мог отвергнуть  ухаживаний царственной особы. Никто бы не устоял перед императором — все понимали, что Он, в случае отказа, мог бы  существенно навредить  гордой женщине и её семье. А в случае согласия великодержавный любовник всегда готов помочь  своей «любезной, сладкой Душечке», —  помочь материально здесь и сейчас,  или удачно выдать замуж завтра и в отдалённой  перспективе. После смерти Пушкина так оно и вышло — прекрасная вдова не только была удачно выдана императором  замуж за генерала Ланского, но и стала  по его воле символом Прекрасной Дамы  и Вечной  Женственности  целого военного сословия. Такой великой чести  в своё время не удостоилась даже великая княжна Екатерина Павловна, любимая родная сестра (и любовница) императора Александра I Благословенного, победителя «корсиканского  чудовища» — Наполеона.  Во многом, что касалось дурной репутации жены камер-юнкера Пушкина в свете, виновата  она сама, её излишнее простодушие, инфантильная наивность, излишняя откровенность. То, что другие женщины  старались держать в тайне, умели тщательно  скрывать и таить, Натали предпочитала не таить  от своих подруг и от  своего ревнивого  мужа.   Она, с её фригидностью  и подавленной гомосексуальностью, находила сильнейшее наслаждение в кокетстве, абсолютно для неё безопасном, как уверяла она. Её пьянила власть собственной красоты, которая ставит перед ней на колени самых могущественных мужчин в Петербурге, включая и государя. Если бы она лишилась постоянного преклонения, у неё бы пропал смысл жизни. Однако, по своей благовоспитанности  и доброте она не пользовалась красотой в корыстных целях, а лишь играла ею, как ребенок.  И Пушкин это понимал, отчасти мирился с этим безудержным кокетством жены, иногда тревожился,  ибо знал по своему опыту, что обожатели её женских прелестей непременно стремятся насытиться её телом.   Не всякой женщине удаётся противостоять натиску похотливых обожателей. Наталье Николаевне при жизни Пушкина это удавалось, и поэт имел все основания считать её своей верной и любящей женой: «На ней нет  никакой вины!».
     Можно ли дарить всем свою любовь в знак благодарности и слыть при этом благородной женщиной, примерной женой и матерью?   Можно, считал Пушкин, но не всякой особе женского пола, а особой Женщине, «Прекрасной Даме с чистою душой».
     Многих современников (мужчин и женщин) смущало и настораживало то  особое, труднообъяснимое      расположение  (странное влечение?)  жены Пушкина к своим родным сёстрам —  Александре и Екатерине, без которых она  изначально не мыслила  начинать свою семейную жизнь с Пушкиным. Не всякая молодая замужняя  женщина способна жить с родными и двоюродными  незамужними сестрами, девицами на выданье,  под одной крышею в одной квартире. Особенно шокирующими для светских  матрон  были честные признания самой Натали Пушкиной, урождённой Гончаровой: «Для сестры мне и мужа не жалко, а для мужа — сестры».  Эту фразу можно  понимать по всякому, вполне возможно, что  общий мужчина  трёх зрелых  сестёр,  служил им  как бы психологическим мостом их давних девичьих переживаний.  Сестра Пушкина Софья в шутливой форме называла трёх сестер Гончаровых тремя жёнами   брата Саши. Однако все эти  слухи и сплетни эротического характера только множили и ширили славу первой красавицы Петербурга и Москвы — рослой, стройной,  вечно юной    женщины «в соку», с крепким телосложением, высокой грудью, тонкой талией и широкими бедрами,  одной из выдающихся Психей первой половины  XIX века. (5)
     Фигура зрелой женщины  с маленькой головкой девочки-подростка на тонкой изящной шее создавало  впечатляющий контраст,  вызывавший у мужчин любого возраста приступ  жгучего вожделения. В неё, такую невинную и целомудренную  девочку-женщину,  влюблялись сразу же после нескольких минут беглого общения с нею. Особенно привлекательной была Наталья Николаевна на балах. Её  роскошная декольтированная грудь  вздымалась и покачивалась в такт танца, вызывая у партнеров волны жгучего, нестерпимого желания   и  волнующего трепета. «Такого красивого  и правильного профиля  я не видел никогда  более, а кожа, глаза, зубы, уши? Да это была  настоящая  красавица, и недаром  все остальные даже  из самых прелестных женщин меркли как-то при её появлении…» (граф Владимир Соллогуб). 
    У Натальи Николаевны был природный  дар долго сохранять свою  свежесть, притягательную нежность, выглядеть в 30-летнем и 40-летнем возрасте такой же опьяняюще соблазнительной и желанной, как в  18  лет. После смерти Пушкина,   Наталья  Николаевна стала появляться при  дворе  только 1843 году, но   в 35 лет, она  выглядела, как 20-летняя девица на выданье.  Она,   по-прежнему, благодаря своей   природной «симпатической  магии»,  была  маняще   молода,  привлекательна и соблазнительна.     До  её брака с  генералом Петром Ланским, среди её  многочисленных поклонников были — неаполитанский дипломат  граф Гриффио, Н.А.Столыпин и А.С.Голицын.
   В итоге северная русская   Психея Натали Пушкина-Ланская помимо полковой Прекрасной Дамы стала универсальной Музой дворянской литературы.  Её красота была холодной, но она  вдохновляла и раздувала пожар воображения. Её любовь  не обещала жалости и нежности, зато сулила на краткий миг   неземное наслаждение и райское блаженство. Молодые Психеи-вдовы  даже в трауре были обворожительны и прекрасны. Они имели множество поклонников, и повторно выходили замуж за молодых людей. Так, графиня Юлия Самойлова, расставшись с Карлом Брюлловым,  в 43 года вышла замуж  за молодого 20-летнего  итальянского тенора  Пери, отличавшегося  необыкновенной  красотой, которого она преждевременно  уморила своими  любовными ласками. Похоронив юного тенора, страстная 60-летняя  вдова вышла опять замуж в 1863 году    — за разорившегося французского графа, дипломата Шарля де Морнэ. А «блуждающая княгиня» Екатерина Багратион в 1830 году, сменив нескольких мужей и множество любовников, в 47 лет  стала женой  английского  генерала и дипломата лорда Хоудена, который был младше её на  16 лет. Русские Душеньки и Душечки в любом возрасте и во всех нарядах всегда были восхитительно хороши и востребованы мужчинами всех стран и народов. Это было отмечено не только русскими и западными писателями, но и  такими русскими  историками  как Пётр Милюков, автор широко известных «Очерков по русской культуре».
      Третьей знаковой Психеей  восточноевропейской  и   русской культуры в первой половине  Буржуазного века  стала дочь  рижского  бургомистра Фридриха  Вильгельма Тимма (1780—1848), ученица знаменитого пианиста Фредерика Шопена, виртуозная пианистка и создание  небесной красоты Эмилия Тимм  (1821—1877). У  мужчин близко знавших её, о ней сохранились самые добрые, нежные  и благодарные  воспоминания. Об Эмилии Тимм  всю жизнь вспоминал Тарас Шевченко:  «Я в жизнь мою не видел, да и не увижу такой красавицы».
      Кроме домашних музыкантов в доме Тиммов выступали и гостили молодые Ференц Лист и  Рихард Вагнер, пианисты и композиторы Фридрих Калькбреннер, Сигизмунд Тальберг и Адольф Ханзельт — всё виртуозы своего времени, о которых говорила образованная Европа тех лет. Многие из них останавливались в доме Тимма, на четвёртом этаже дома бургомистра были устроены специальные гостевые апартаменты.     Музыка в исполнении Эмилии  опьяняла слушателей, являлась  как  бы  прелюдией к любви земной, сладкой, тленной, мимолётной, в которой всякий раз хочется утонуть  и раствориться. Эмилия Тимм относилась к тому типу женщин пушкинской эпохи, любовь которых  есть одновременно любовь-жалость и любовь-сладострастие, где физическая сторона любви важна как «обед по расписанию» и как верное  средство от «непотребного  разжигания плоти», по словам  апостола Павла. (1Кор. 7:2-9). Весьма условной  жизненной ценностью Эмилия  считала   девственность  и целомудрие. Не они, по её мнению,  определяют гармоничный союз мужчины и женщины, не только девственность  определяет супружеское  счастье и благополучие семьи. Всё зависит от фактора понимания жизненных процессов, от изначально  выбранного  духовно-нравственного азимута,   от логического интеллекта и холодного рассудка  молодой женщины.   В  15 лет Эмилия (по её собственному  признанию)   стала любовницей своего   отца, и  продолжала сохранять эти отношения даже   тогда, когда стала      женой  знаменитого  художника Карла Брюллова. Удивительно, но факт — её инцест  с отцом не помешал  ей вторично выйти замуж в 18 лет   за  журналиста, переводчика и писателя  Алексея   Греча (сына русского писателя публициста, филолога, педагога-новатора, переводчика, мемуариста — Николая Ивановича Греча),  стать  его    добродетельной супругой  и матерью троих  детей. Это говорит о том, что в каждом социуме в разные эпохи  наблюдается своя «половая нравственность»,  своё  коллективное и личное осознание и понимание её. Бывает так, что сохранение потомства и продолжение рода,   заставляет женский  социум пренебрегать многими (весьма условленными) нравственными правилами и установками, тогда нравственным становится всё, что способствует выживания людей как исторического вида.
       Внезапно овдовев (после гибели мужа в Атлантическом океане  во время кораблекрушения близ острова Мадейра) Эмилия Тимм не пала духом.  Она, как  и вдова Пушкина,  не стала бедной евангельской  вдовой,  и нашла все  необходимые средства  для    воспитания и образования своих детей.  Ее, как и Наталью Пушкину-Ланскую, спасла   неувядающая красота и  чарующая, магическая привлекательность, та самая волшебная  «химия любви»  Вечной Юности, благодаря которой, по словам Петрарки,  «девушка в тебе не может умереть, ты донесёшь её до преисподней». Любовь земную, плотскую пианистка Эмилия  считала  преходящею и тленною, а посему товаром  скоропортящимся  и требующим  постоянной переоценки и уценке. По воспоминаниям её племянницы,  Эмилия удивительным образом  умела совмещать в себе   высокие и низменные чувства,   небесное и земное,  сугубо плотское. Она  не слыла пуританкой,    не была скупой на ласки,  и  никому из    мужчин  в них не отказывала.  В её Доме Музыки  перебывали сотни  молодых талантливых мужчин,  и каждого она могла по-своему  вдохновить и утешить.   В  её доме  всегда  звучала музыка. Лирическая музыка Фредерика Шопена одухотворяла косное бытие и романтизировала его, трагическая музыка Рихарда  Вагнера «являлась средством возбуждать больные нервы» и призывать к войне с  косным бытием в порядке самоизлечения больных духом обывателей. (Фридрих Ницше) В  музыке Эмилия  сама себе  искала утешение. Ночи напролёт залы особняка на Мойке заполняли звуки Баха, Брамса и, конечно же, Шопена, любимого учителя Эмилии. Можно ли дарить всем свою любовь в знак благодарности и слыть при этом благородной женщиной, примерной женой и матерью?  Можно, но только с одним условием —   отделять любовь Земную от любви Небесной.   
       Можно ли грешить со своим отцом и при этом чувствовать себя невинной и безгрешной, любить весь мир, всё прекрасное и музыку? Можно, если принимать  жизнь как таковую, но превыше всего ценить в ней   только её эстетическую сторону. Можно, если смыслом жизни становится искусство, а не поиск всё новых и новых плотских  наслаждений. Такое оправдание греха воспринимается людьми и обществом по-разному. В случае с Эмилией Тимм, общество приняло сторону юной  виртуозной пианистки, и осудило поведение её  сорокалетнего супруга Карла Брюллова. Именно такая жена, как прекрасная  и сладко мелодичная  Эмилия Тимм,   есть  «верный залог  Счастья, Благополучия и Блаженства» (Николай Греч) 
      Три Психеи и еще  900 (тридцать раз по тридцать) Психей и Цирцей любых и разных, в разном возрасте, в  девичестве, в замужестве и вдовстве, на культурном поле русской жизни, как украшение нашей суровой и довольно неприглядной отечественной истории. Девушки дворянских гнёзд, воспитанницы и дочки  отставных  военных, жёны порочные и непорочные, жёны надёжные, мудрые  и прочные, жёны смиренные  и  жены «строгих правил», Психеи тиранического властного характера. Психей на маслобойне русской  жизни было много. История помещичьих усадеб и дворянских гнёзд полна их любовными драмами и трагедиями, пестрит  описаниями их  безумных чувств  и  страстей. Среди них были  как беззаботные, легкомысленные, чувственные  прожигательницы жизни и  семейных  состояний, так и  волевые дамы-домоправительницы и экономки-скопидомки, например,  такие как Александра Закревская, полька по происхождению, мать поэта Николая Некрасова.   Среди замужних усадебных  Психей   были  такие    домовитые и рачительные хозяйки,  как мать Татьяны Лариной, которая  «солила на зиму грибы, вела расходы, брила лбы, ходила в баню по субботам» и ловко управляла своим пожилым  мужем.  Одни, имея  собственных детей, брали   в свою  семью  на воспитание чужих («незаконнорожденных»), другие  же —  рожали в браке и вне брака бастардов и поручали их дальнейшее воспитание  своим родственникам или  друзьям.  Но были  и такие вздорные   барыни, как  мать «косоглазой Мадонны», жены  Пушкина —   Наталья Ивановна  Гончарова (урождённая  Загряжская), которая тиранила  («била по щекам») своих трёх дочерей-бесприданниц, жила при живом  безумном муже с лакеями, конюхами и кучерами. Особый «высший сорт» Психей обретался   при  императорском дворе  цвели и благоухали иные лилии  и розы — замужние и незамужние красавицы,  молодые вдовы и  даже  скандально разведённые.   Например, баронесса Амалия фон Крюденер, юная, семнадцатилетняя жена  старого прибалтийского  40-летнего  барона Александра Крюденера, любовница императора  Николая I Павловича и Бенкендорфа,  которой восхищался Генрих Гейне, называл её «Божественной Амалией» и «сестрой» Венеры  Медицейской. Ей  посвятил  несколько  стихотворений  Фёдор Тютчев, в том числе «Я встретил вас» и «Я помню время  золотое».  Кроме  «Венеры Медицейской»,  при дворе по свидетельству последнего потомка Рюриковичей, (сына знатного дворянина и крепостной крестьянки) князя Владимира  Одоевского,  были и такие роковые красавицы, как графиня Юлия  Самойлова (любовница, муза и натурщица Карла Брюллова). И особенно одна, самая легендарная, —  графиня Аграфена Закревская, по прозвищу   «Медная Венера»,  женщина дерзкая, порывистая, страстная, с бурным темпераментом и, по выражению Пушкина,  в любви неутомимая и  пылкая.
       Были среди дворянских столичных и провинциальных Психей и пустоцветы, чья красота была грешной, а любовь  сомнительной —  «дворянские гетеры» и «вавилонские блудницы», провозвестницы женского равноправия во всех сферах русской жизни. Среди  таких «замужних блудниц»  можно назвать «ночную княгиню» Авдотью Голицыну (5) и  Екатерину Павловну  Багратион (урождённую Скавронскую), блудную «блуждающую княгиню», самую живую из красавиц Петербурга,    которая своими бесконечными изменами  отравляла личную  жизнь замечательного нашего полководца и героя Отечественной войны 1812 года. Екатерина Багратион — славная  Психея и Прекрасная Дама трёх европейских столиц — Вены, Парижа и Лондона, любовница многих именитых мужей своего времени. За своё пристрастие к прозрачным платьям в Париже её прозвали «Обнажённым   Ангелом»(«Le bel ange nu» ), а за безграничную чувственную страсть — «Белой кошкой» («Chatte blanche»). От матери Екатерина Багратион  унаследовала ангельское невинное выражение лица, алебастровую  белизну кожи, чувственные алые уста, голубые глаза, каскад золотых волос, изящную фигуру, тонкий стан, развитые бёдра и высокую, девичью  грудь.
        Её красотой восхищались  многие писатели и художники эпохи позднего романтизма, одним из которых был великий   Гёте. Её красота и магия любви сохраняли свою притягательную силу почти до самой смерти, так в 1830 году княгиня Багратион  в 47 лет стала женой  английского генерала и дипломата  лорда Хоудена, который был  младше её на 16 лет. Живя в  промозглом Лондоне, в нездоровом климате, эта русская Психея оставалась ещё долго соблазнительной и желанной   для  молодых  мужчин — в  65 лет,  она выглядела как  35-летняя женщина. А посему историк и писатель Александр Иванович  Тургенев (1784-1845), брат декабриста  Н.И. Тургенева,   был глубоко не прав, когда в Дневнике  от 21 ноября 1825 года писал: «Княгиня Багратион, забыв мать и Россию, проживает последние прелести». Большой знаток прелестей зрелых и красивых дам,  Александр Пушкин с таким неутешительным  поспешным выводом автора «Хроники русского», категорически  не  согласился бы. Прелести «Обнажённого Ангела» ещё долго сохраняли  свою свежесть, просвечивали сквозь её  прозрачные одежды и волновали мужчин всех возрастов.          У любой эпохи своя этика и эстетика,  и своё понятие о женской  красоте и прелести. В эпоху Пушкина прекрасный образ женщины обретался между поздним романтизмом и ранним  реализмом, с его грубой «анатомией и арифметикой  любви». (Зинаида  Гиппиус).  Для кого-то, например, для Пушкина,  Анна Керн   явилась на пик любовной лихорадки     «гением чистой красоты», а для Тургенева она показалась заурядной, белотелой с кротким личиком и наивной грацией горничной Парашей, и будь он  на месте Пушкина, то «не писал бы ей стихов». Но кто знает,  как высоко оценил бы  красоту певицы  Полины Виардо  или пианистки Эмилии Тимм большой знаток женской красоты Александр Пушкин. Известно, что  такой любитель знойных, страстных  и сексуально  раскрепощённых,  зрелых женщин, как живописец Карл Брюллов,  не считал Наталью Николаевну Пушкину эталоном женской красоты. По сравнению  с  горячей,  пламенной и страстной графиней Юлией Самойловой (урождённой фон Пален), супруга Пушкина  показалась модному тогда портретисту типичной  и бездушной  «фарфоровой куклой» с ярко выраженным  дефектом — косоглазием.  На вкус, на цвет товарищей нет, так гласит народная мудрость. Красота — смертельно  опасная вещь, она порождает зависть и дикую ревность, а ревность и зависть  в свою очередь — неверное суждение об идеале красоты. 
       Среди белых лилий имперского зимнего  сада попадались и  весьма  ароматные  «цветы зла, такие  роковые красавицы  как Идалия Полетика, внебрачная  дочь графа Григория Строганова от португалки графини д'Эга, страстная  любительница кавалергардов и гусаров, ярая   сторонница  любви по-французски и  по-испански. Её красота была «красотой грешной», лишённой  теплоты и света,   а её любовь была  неистовой, эксцентричной и губительной.  (П.И. Бартенев) Но, слава Богу,  были и такие, которые производили на белый свет «соль земли» и сбивали  масло на маслобойне жизни  для светильников, освещающих Тьму Русского  Бытия. Вспоминая их имена, невольно вспоминаешь и евангельскую притчу о десяти  девах, ждущих ночного  визита  жениха,  из которых пять  дев  были неразумными, а пять были мудрыми, не забывшими взять с собой  светильники  и кувшинчики с маслом. (Мат. 25,3)
      Три  российских Афродиты, три любовницы, три  жены, три  матери,   к именам   которых,  не смотря ни на что, (грязные слухи и злые   сплетни современников)  не пристала   грязь, стыд и позор  их эпохи, их жестокого века.  И это вполне объяснимо —  к этим Психеям  дворянской культуры первой половины XIX века, не применимы все наши  понятия о «половой нравственности», народных  обычаях и нравах.    К женщинам высшего сорта   никакая грязь не пристаёт, все их  так называемые «Евины грехи»   облачены в белые одежды.  Ева-Мать всегда безгрешна, даже если она родила  братоубийцу Каина. Психея-Мать ради благополучия  своих детей, как рожденных в браке, так и вне  брака, готова  всякий грех и блуд. Не мужчина определяет уровень половой нравственности в данном социуме, а женщина-любовница, охотница, добытчица  и мать.  Любовь, подобна смерти, она уравнивает раба и господина и стирает все различия между людьми. Не всякую связь между мужчиною и женщиной  вне брака можно считать безнравственной и губительной для духовно-нравственного климата социума. Многое зависит от самой женщины, от её жизненной стратегии и философии любви. Мать — Имя существительное, как Хлеб и  Свет. Материнская любовь сильнее страха смерти, и не хлебом единым  жив человек. В насилии зачинаются новые жизни, под угрозой смерти отнимается  у слабых   хлеб, а с ним  и жизнь.   Но есть  в этом мире нечто, что выше  хлеба, а именно человеческая духовная энергия — это  в ней  заключены  все богатства и сокровища мира.
       Мать  этого Мира, Мадонна — вне подозрений. Виной всему — всегда хмельной бездельник, похотливый, козлоногий  фавн. Весь стыд и позор, разврат и блуд остаётся на мужчинах  своей эпохи, этих, по выражению историка Ключевского, «величайших скотов в мире».  На фоне грандиозных социальных и геополитических  мировых катастроф любовные  игры и шалости наших Психей кажутся  сегодня нам  невинными и забавными историческими анекдотами.
        Давно забыт греховный блуд Марты Скавронской  с красавцем камер-юнкером  Виллимом  Монсом. Не представляют интереса  для историков  все  любовные  увлечения 41-летней вдовы-императрицы с лихими, юными гвардейцами после смерти её великого  мужа.    Была всей  читающей Россией   прощена за своё непомерное кокетство и  «косоглазая Мадонна» убитого на дуэли («самоубийцы»)  Пушкина.  А хозяйка «Дома Музыки», обворожительная, виртуозная  пианистка и заботливая мать  Эмилия Тимм, став вдовой, только упрочила  свою высокую репутацию в культурном обществе. Никто из современников не осудил её за связь с  родным отцом, и никто  из великосветских кругов не осудил даже словом её отца — бургомистра Риги за  инцест  с родной дочерью.      
       У любой эпохи своя этика и эстетика,  и своё понятие о женской  красоте и прелести. В эпоху Пушкина прекрасный образ женщины обретался между поздним романтизмом и ранним  реализмом, с его грубой «анатомией и арифметикой  любви». (Зинаида  Гиппиус).  Для кого-то, например, для Пушкина,  Анна Керн   явилась на пик любовной лихорадки     «гением чистой красоты», а для Тургенева она показалась заурядной, белотелой с кротким личиком и наивной грацией горничной Парашей, и будь он  на месте Пушкина, то «не писал бы ей стихов». Но кто знает,  как высоко оценил бы  красоту певицы  Полины Виардо  или пианистки Эмилии Тимм большой знаток женской красоты Александр Пушкин.
        Известно, что  такой любитель знойных, страстных  и сексуально  раскрепощённых,  зрелых женщин, как живописец Карл Брюллов,  не считал Наталью Николаевну Пушкину эталоном женской красоты. По сравнению  с  горячей,  пламенной и страстной графиней Юлией Самойловой (урождённой фон Пален), супруга Пушкина  показалась модному тогда портретисту типичной  и бездушной  «фарфоровой куклой» с ярко выраженным  дефектом — косоглазием.  На вкус, на цвет товарищей нет, так гласит народная мудрость. Красота — смертельно  опасная вещь, она порождает зависть и дикую ревность, а ревность и зависть  в свою очередь — неверное суждение об идеале красоты. 
       Роль русских Психей и Киприд  XIX века   в развитии  русской культуры  была намного значительней роли  Душенек и Душечек   «золотого» Восемнадцатого  столетия.        Феи и наяды пушкинской эпохи  не являлись  основными двигателями прогресса, но и не были   его тормозом.  Некоторые из них даже  были  его «цветами  запоздалыми» и невольными   вдохновительницами. И не потому ли русский  человек сошёл с лошади и пересел в автомобиль и самолёт  всего-то полтора века назад? А Александр Пушкин  только  волею судеб  не успел  прокатиться вместе с женою и детьми  по железной дороге из Петербурга в Москву.
      Русские Психеи  и Цирцеи,  пчёлки-матки русской цивилизации, — это  женщины особого  сорта. Они из разряда тех женских удивительных самородков, которые всегда украшали наш несуразный, грубый пещерный мир.       Их непростые судьбы весьма поучительны во всех отношениях с точки зрения социальной психологии и философии любви, так и в контексте психофизического и  духовно-нравственного здоровья общества. Порождённые эпохой Просвещения, «золотым веком» Екатерины  Великой и   царствованиями её внуков Александра и Николая,  русские Психеи и  Цирцеи в своих салонах и альковах, в  потомственных усадьбах и дворцах,  породили на свет так называемую  русскую  интеллигенцию — работников умственного и творческого  труда, просветителей и распространителей культуры, носителей национальной совести и высокой нравственности.      
      Три  Психеи — три  души, три   Прекрасных Дамы, Прекрасная Троица  —  живые воплощения вечной Женственности и Красоты на маслобойне беспощадной и жестокой жизни.   Без них троих и тысяч им подобных трудно себе  представить  русскую культуру и всю великую дворянскую литературу.  Благодаря  отечественным Психеям, щебетавших на французском языке, русский человек  входил  во вкус утончённых  любовных ощущений  и небывалых  плотских наслаждений, о которых не имели понятия  его отцы и деды. Отечественные дворянские Психеи и Киприды сделали русский  язык  основным  языком любви. И  только  благодаря этим милым  Душенькам,  возникла  офицерская поэзия и любовная лирика. Откровенный цинизм в любовных отношениях легкомысленных, чувственных  красавиц   уступил место нескромности, которая умеет сказать всё, не нарушив законов  самого строгого приличия.  Небольшая группа лицеистов во главе с Пушкиным сделала предметом своей юношеской поэзии товарищеские пиры и попойки, сердечные тайны и любовные похождения, и вскоре это смелое нововведение  перенеслось  в женское  общество, и офицерская поэзия, культ Вакха и Киприды, завоевала себе в женских сердцах  и в дворянской литературе самое видное место. Сладкие грёзы сентиментальной поэзии  вскоре превратились  в элементарную  школу житейского идеализма, через  которую проходили  дворянские подростки и недоросли. Сама жизнь, с её природными законами и инстинктами, овладевала мечтательными страстными дамами и самой дворянской литературой. Литература, переставшая   удовлетворяться воображаемыми чувствами, стала отражать  реальные чувства  новых героев и героинь, «героев безвременья»,  «лишних людей» и волевых «самостоятельных женщин». Романтизм сменяется реализмом, литература становится общественной  силой, а её герои и героини и место их действия переходит из Петербурга в Москву, из гвардии — в университет, от золотой молодёжи к среднему дворянству и разночинцам. Рождаются и вырастают новые Психеи и Менады, которые начинают  практиковать гражданский брак втроём и рожать новое поколение нигилистов и анархистов, социал-демократов и левых  либералов,   определивших  в XX трагическую судьбу России все её самые чудовищные социальные катастрофы. Русские Психеи  как могли, вносили свой посильный вклад в развитие  цивилизации, порождая  новые социальные слои и новый тип людей.
       В этом отношении  дворянская маслобойня по поточному и непрерывному  производству русскими Психеями внебрачных   младенчиков — «цветов жизни» всегда была для России в культурно-историческом и социальном  плане весьма продуктивной и эффективной.  Русские Психеи  как могли, вносили свой посильный вклад в развитие  цивилизации, порождая  новые социальные слои и новый тип людей. Дворянские Психеи и Цирцеи породили на свет множество настоящих сынов и дочерей Отечества, великих мудрецов и просветителей, религиозных  философов,  национальных учителей нравственности.  Это русские Психеи, обрусевшие немки, француженки и шведки,  первыми в России ввели в  жизненную практику институт благотворительности и милосердия, организовали по собственной инициативе и через своих богатых и влиятельных мужей сиротские дома и пансионы для  детей-сирот и детей, рождённых вне брака.  Это  их стараниями был открыт Патриотический институт и ряд учебных заведений   педагогического направления,  женских курсов  родовспоможения и материнства. Нравственное состояние детей почти на всю их жизнь зависит большей частью от нравственного влияния матери. (Мария Водовозова)
      В этом отношении  дворянская маслобойня по поточному и непрерывному  производству русскими Психеями внебрачных   младенчиков — «цветов жизни» всегда была для России в культурно-историческом и социальном  плане весьма продуктивной и эффективной. Русские Психеи  как могли, вносили свой посильный вклад в развитие  цивилизации, порождая  новые социальные слои и новый тип людей. Многое зависело не только от социального положения женщины, но и от её  особых свойств характера и  самой её  природы, от женственности, от уровня  токсичности       её приворотной   «химии любви», которая всех ослепляет, лишает  разума, всё негативное в их поступках и поведении  покрывает, скрывает и прощает. «При виде голой королевы забыли все, что гол король» (Владимир  Поляков)         
       Российские Психеи, Киприды, Менады и Феады — ароматные, одуряющее душистые орхидеи, выросшие в дворянских теплицах не без участия западных садовников-цветоводов в атмосфере западноевропейской культуры, с её  любовными романами,  волнующей  плоть музыкой и эротическими танцами-прикосновениями  —  польками и галопами. Ко многим из  них   вполне применимы слова    Петрарки, обращённые к Лауре: «Но девушка в тебе  не может умереть — ты донесёшь её до преисподней!».
      Любовь дворянская — любовь романтичная и эротичная,  Венера физиологичная  и блудная, с её культом  Вечной Женственности и обожествлением  Прекрасной  Дамы с её безумными страстями, с пресловутыми  «вратами  рая», скрежетом зубовным, стенаниями и  неизбежным томлением духа, именно она породила  русскую дворянскую литературу и  её главную героиню — загадочную русскую душу.
      Красота и молодость  мимолетны и быстротечны, а чувства преходящи, и надо спешить жить и чувствовать, что в краткий миг своего  весеннего цветения  нужно  успеть испытать все радости жизни  и её основное наслаждение — любовь  плотскую и любовь небесную.  Кроме Пушкина натуру и психологию Психей дворянской усадьбы и культуры первой половины XIX века глубоко понимала наша несчастная  русская Сафо, «первый поэт-женщина»  Марина  Цветаева. Ее кредо: если любить, то любить всё большое и прекрасное, если беременеть, то лучше от царя. «Муж» и «любовник» — это вздор, совершенно разные понятия  — между  ними нет никакой связи, ибо женщина любит любовь, а не мужчин, притом любит любовь тайную, она слаще всего на свете и наполняет душу неземным светом. За неё можно многое отдать и  многим пожертвовать. По-человечески и по-житейски  можно любить отца и родного брата, любить двух-трёх и даже десять, а по-настоящему, по неземному (нездешнему),  —  только одного, самого прекрасного, от одного взгляда на которого женщина обмирает и  впадает в безумие: «Взглянешь на него  — и стыдно ходить по земле!» (Марина Цветаева)
      Не будем забывать, что акт любви — сильнейшее из всех наслаждений, доступных человеку, во всяком  случае,  мужчине. Есть любовь духовная, «небесная»  и есть вечный зов плоти. Плотская («земная») любовь — виновница всех бед и всех несчастий.  Любовь земная как  вино  возбуждает, вдохновляет,  окрыляет и удваивает  гений. (Рафаэль Санти) Иногда любовь «крепка как смерть», и тогда она убивает. Иногда она спасает и возвращает к жизни  мёртвых.    Но сам акт любви, увы,  по  времени весьма краток. Он напоминает некое   обещание вечного блаженства, которое природа нам даёт — и тут же его  безжалостно у нас отнимает. Коварна и обманчива это чудотворная  неповторимая, присущая  каждой молодой женщине   «химия любви» — она очаровывает и разочаровывает, обольщает, искушает, испытывает, разуверяет  и утомляет:
Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей:
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней! 
                (Евгений Баратынский)

       И в то же время русские Психеи и Киприды, искусительницы и вдохновительницы, утешительницы  и целительницы, в своей любви и святости, (грешницы   и мироносицы) несли в себе ту позитивную мораль, которая смягчает жестокую жизнь на земле, делает её для человека более терпимой и душевней. 
       Нежные Психеи и страстные Киприды, жёны-искусительницы и жёны-вдохновительницы, любовницы и матери, любящие  и обожающие любовь как таковую и готовые любить одновременно   одного и многих, любить и влюбляться, любить и влюбляться до самой смерти. И каждый раз  при  очередной ретроспективе перед  нашими глазами рисуются женщины исключительной красоты, свободные от всего земного, но и  в то же время  переполненные всеми земными искушениями и  губительными прелестями.
       И всякий раз, когда заходит речь о великой русской литературе, мы невольно вспоминаем    своих отечественных Психей и Цирцей  Киприд и  Менад,  и одно из стихотворений в прозе   Ивана Тургенева  на слова поэта Ивана Мятлева, большого поклонника таланта певицы  Полины Виардо и обольстительной пианистки  Эмилии Тимм: «Как хороши и свежи  были розы!»   
      «Летний вечер тихо тает и переходит в ночь, в теплом воздухе пахнет резедой и липой; а на окне, опершись на выпрямленную руку и склонив голову к плечу, сидит девушка — и безмолвно и пристально смотрит на небо, как бы выжидая появления первых звезд. Как простодушно-вдохновенны задумчивые глаза, как трогательно-невинны раскрытые, вопрошающие губы, как ровно дышит еще не вполне расцветшая, еще ничем не взволнованная грудь, как чист и нежен облик юного лица! Я не дерзаю заговорить с нею — но как она мне дорога, как бьется мое сердце!
       Как хороши, как свежи были розы…» (6)
   
Авторские примечания, источники, литература
    * Данный авторский текст  никакого отношения  к пушкиноведению   не имеет.   Это скорей вольное эссе на  культурно-социологическую   тему из культурного опыта эпохи Пушкина и его современников, с её конфликтами между полами и поколениями, где женщины  по своей природе ближе к гуманистическому  идеалу, чем мужчины. В данной статье, как и в других, касающихся философии любви и созидания, извечного конфликта отцов и детей, — «Прости нас, неосторожный гений» и «Не искушай меня без нужды..» — речь идет об истоках зарождения дворянской литературы и разночинной интеллигенции.  Тема материальной и духовной культуры во времени и пространстве, тема   искусства как чувственной формы культуры, как и проблемы   преодоления  всех видов  внутривидовой вражды и создания более «человечного» человека, отвечающего  высшему  идеалу — темы вечные и насущные для всех времён и народов. (С.П. Мамонтов) Сегодня нужен для выживания не бог, не царь и не герой, а человек благоразумный, мудрый и рассудительный, бережливый, рачительный и милосердный   в принципе отвергающий  пещерный постулат о том, что «мужчина рождён для войны, а женщина — для услады  воина» (Фридрих Ницше) 
1. П. Милюков. Очерки по истории русской культуры. Часть  вторая. Вера, творчество, образование. 4-е издание. СПб. 1905, СС.191-209. 
2. Н.Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. М, 1990 (репринт из¬дания ИМКА-Пресс, Париж, 1955). С. 17.
3. Князь Борис Иванович Куракин (1676-1749), свояк и сподвижник Петра I, дипломат. Он был женат на сестре жены царя Петра Евдокии, на  Ксении Лопухиной. Овдовев, он вновь женился, но брак не стал  для супругов гармоничным. В третий раз  князь Куракин  женился на княгине Марии Урусовой, но и она никак не могла заменить собой страстную, искусную в любви  венецианку  Франческу:     «И в ту  свою бытность в Венеции был инаморат (увлечён, влюблён) в славную хорошеством одною читадинку, называлась она  Signora Francescha  Rota, которую  имел за  медрессу во всю ту свою бытность. И  так был  inamorate, что не мог  ни часу  без нея быть, которая  коштовала (обошлась) мне в те два месяца 1000 червоных (золотых монет) . И расстался с ней с великой плачью и печалью, аж до сих пор  из сердца моего  тот  amor  не может выдти и, чаю, не выйдет. И взял на меморию ея персону (портрет) и обещал к ней опять возвратиться,   и в намерении  — всякими мерами искать того случая, чтоб в Венецию, на несколькое время, возвратиться жить».  («Жизнь князя Бориса Ивановича Куракина им  самим описанная.1676 — июля 20 1709 //Архив кН. Ф.А Куракина — Кн.1 — СПб. 1890, СС.243-287)
4. «Ночная княгиня»  Авдотья Голицына. Авдотья Ивановна Голицына — первая красавица Золотого века — прожила яркую жизнь. Её обожали, ею восхищались, а Пушкин был не на шутку влюблён. «Но я вчера Голицыну увидел и примирён с отечеством моим», — так писал поэт, воспевая княгиню. Ему вторили и другие мужчины, признавая прелесть, изящество и ум неотразимой Авдотьи.
5. Екатерина Павловна Багратион была настоящей femme fatale — роковой женщиной, сгубившей своего знаменитого мужа-полководца. У ее ног практически валялись знаменитые поэты (Гете, к примеру), члены королевских семей. Принц Людвиг Прусский ради Екатерины Багратион бросил свою невесту принцессу Сольмс. Екатерина Багратиона, покинув  мужа, начала гастролировать по Европе. Она восхищала европейских мужчин своей красотой и находила себе состоятельных любовников. От австрийского канцлера Клеменса Меттерниха она прижила  дочь Клементину. Она омрачила  жизнь своего супруга Петра Багратиона, сделав его несчастным и одиноким мужчиной.  Эта  своего рода женщина-загадка, полу-русская  парижанка  и полу- парижская россиянка,  была  в эпоху Наполеона  «самой красивой, чувственной и  обольстительной женщиной в Париже; очень страстной, с пылким взглядом опытной сладострастницей»  (Оноре де Бальзак) 
6. И.С. Тургенев. Стихотворения  в прозе.  —  ПСС, т.10, М.: «Наука», 1982.

19.12.2022, День святителя Николая  Чудотворца.